Текст книги "Достичь небес"

Автор книги: Ричард Брэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

_{Полет птиц вдохновил Отто Лилиенталя на создание планеров}

Вскоре после этой печальной новости браться Райт наткнулись еще на один некролог. На этот раз газета сообщала о гибели шотландца Перси Пилчера, самого известного из британских пионеров планерного дела. Он был последователем Отто Лилиенталя и обладателем мирового рекорда: он пролетел на своем планере, похожем на хищную птицу, 240 м на территории поместья Стэнфорд-Хилл в Лестершире (Англия). Роковым для него стал полет на экспериментальном триплане перед потенциальными спонсорами. Во время полета у планера сломался хвост, Пилчер рухнул с девяти метровой высоты и разбился насмерть. Газеты, сообщая о его гибели, писали, что дни настоящих самолетов с моторами, которые теперь уже несомненно должны появиться, вновь откладываются.

Братья, читая между строками этих печальных сообщений, пришли к неожиданной мысли. Сначала Отто Лилиенталь; теперь Перси Пилчер. Оба погибли в результате практически одинаковых несчастных случаев. Неужели эти великие люди не учли чего-то принципиально важного в природе полета? У Райтов не было высшего образования, но выросли они в доме, где книг и журналов было больше, чем уюта и бытового комфорта. Молодые люди – если чего-то не знали – были достаточно уверены в себе, чтобы постараться это выяснить. Они оказались блестящими и неутомимыми исследователями.

В мае 1899 г. Уилбур написал в Смитсоновский институт с просьбой прислать ему список технических книг по авиации; он уверял адресата, что автор письма «энтузиаст, но не чудак». В ответ он получил целый ящик журналов и газет, собранных Ричардом Рэтбоном, ученым секретарем института. Среди газет были и статьи американского инженера Октава Шанюта, который позже стал горячим сторонником работы братьев.

Прочитав присланные материалы, братья решили, что знают, что погубило Лилиенталя и Пилчера. Оба изобретателя разрабатывали планеры, которые должны были по определению летать стабильно. Вследствие этого ни один из них не предусмотрел на своем аппарате какой-либо системы реального управления полетом.

Райты понимали, что такой подход неверен, потому что хорошо разбирались в велосипедах. Они знали, что чем быстрее едешь на велосипеде, тем более стабильным становится его движение, но стоит остановиться, и сразу же упадешь. Велосипеды неустойчивы, но в движении они очень чутко отзываются на малейшие движения седока. Прорыв Райтов заключался в том, что их аэроплан, подобно велосипеду, не должен был сохранять стабильность в полете сам по себе; он должен был чутко отзываться на движения пилота.

Подобно Отто Лилиенталю и множеству других первопроходцев до них, братья часами наблюдали за полетом птиц. Один из выводов, сделанных ими в результате этих наблюдений, оказался поистине ключом к успеху. Они обратили внимание на то, как птица канюк справляется с неожиданно налетевшим порывом ветра, изгибая кончики крыльев. Чтобы сохранить устойчивость в полете, птица поднимала кончик одного крыла и опускала кончик второго. Легенда гласит, что однажды в июле 1899 г. Уилбур вертел в руках пустую коробку из-под велосипедных камер и вдруг заметил: если немного повернуть края картонки, один из углов поднимается вверх, а другой опускается. Представив картонку летящей в потоке воздуха, Уилбур понял, что таким образом можно наклонять ее в полете, в точности как это делает канюк. Перед его мысленным взором была уже не коробка, а крыло; а в руках он держал первую в мире управляющую плоскость аэроплана!

Этот момент нуждается в некотором разъяснении, как это обычно и бывает с моментами прозрения. Для начала мне, пожалуй, стоит объяснить, как работает крыло в горизонтальном полете, каким образом оно удерживает тело – будь то самолет или птица – в воздухе.

Надуйте и плотно завяжите воздушный шарик. А теперь попробуйте сжать его. Воздух внутри сопротивляется вашим усилиям. Чем больше вы сжимаете шарик, тем сильнее его приходится сжимать. Дело в том, что вы повышаете давление воздуха внутри шарика. До сих пор все очевидно – и вам даже простительно думать, что при подобном сжатии жидкости давление всегда увеличивается. Но из этого правила есть одно очень серьезное исключение, которое описал в 1738 г. голландский математик Даниил Бернулли, и именно благодаря этому исключению птицы – и самолеты – умудряются держаться в воздухе.

Исключение Бернулли имеет отношение к текучей среде, и проще всего продемонстрировать его не на воздухе, а на воде. (Поясним: хотя вода намного плотнее воздуха, и то и другое – текучие среды: и воздух, и вода подчиняются одним и тем же физическим законам.) Итак, включите на даче воду и возьмите шланг для полива. Теперь выберите место на шланге и начинайте потихоньку сжимать. На этот раз: чем сильнее сдавлен шланг, тем проще сжимать его дальше!

Вот что здесь происходит. Нечто – в данном случае насос, поддерживающий давление в вашем шланге, – придает воде энергию, необходимую для прохода через шланг. Часть этой энергии тратится на движение вперед, а часть толкает воду на стенки шланга и создает давление. (Если проткнуть шланг, вода начнет фонтанировать через отверстие.) Расход воды постоянен: в любом месте шланга через его поперечное сечение в единицу времени пытается пройти равное количество воды. Если вы начинаете сжимать шланг, воде приходится двигаться быстрее, чтобы миновать узкое место. На движение вперед используется больше энергии воды – а значит, на расталкивание стенок шланга ее остается меньше. Сожмите шланг, и давление воды на его стенки уменьшится.

Предлагаю не вдаваться в дальнейшие подробности, а сразу рассмотреть сечение крыла. (Это может быть крыло самолета или птицы – неважно: они оба работают одинаково.) Воздух, проходящий на диаграмме слева направо, натыкается на крыло. Крыло сжимает воздух, который проходит над ним. Воздух движется быстрее, чтобы скомпенсировать сжатие, и давление на верхнюю поверхность крыла падает. Самолеты и птиц засасывает в воздух.

_{Крыло во время движения как бы подсасывает груз – с некоторой помощью Даниила Бернулли и его принципа, впервые опубликованного в 1738 г.}

Ну и хватит о горизонтальном полете в безветренный день. Что происходит, если дует порывистый ветер? Что, если воздух над левым крылом дует сильнее, чем над правым? Как мы остаемся на ровном киле в условиях реального, непредсказуемого, постоянно движущегося воздуха? Понять это поможет картонка Уилбура.

Если вы будете постепенно загибать переднюю кромку вашего крыла вниз, воздух над крылом будет сжиматься все больше; давление на крыло будет падать, а крыло станет подниматься. Если в то же время вы постепенно поднимете переднюю кромку второго крыла, оно будет меньше сжимать воздух над ним, и крыло пойдет вниз. Орвилл и Уилбур доказали это теоретическое положение, прикрепив к коробчатому воздушному змею фалы, позволяющие изгибать его как изгибал Уилбур ту памятную картонную коробку. Все получилось. Потянув за фал можно было заставить змея переворачиваться на ту или иную сторону. Позже технология «крутки крыла» в сочетании с подвижным вертикальным рулем позволила машинам Райтов поворачивать в воздухе с изяществом и невероятной легкостью… Но я забегаю вперед.

_{Эволюция машин: на этой схеме отражены четыре десятилетия развития конструкции крыла}

Опыты с воздушными змеями братья начали в 1899 г., но им вечно не хватало ветра. Уилбур написал в Метеобюро США и получил ответ: лучше всего перенести эксперименты на Китти-Хоук – узкий песчаный остров, протянувшийся вдоль побережья Северной Каролины.

В конце сентября 1900 г. Орвилл Райт написал сестре: «Мы, конечно, не можем жаловаться на здешние условия. Мы приехали сюда в поисках ветра и песка, и мы их получили». Вместе с ветром и песком братья получили полчища комаров. Приезд на остров «стал началом самого ужасного существования, какое мне когда-либо приходилось терпеть, – жаловался Орвилл. – Они жрут нас прямо сквозь белье и носки. По всему моему телу вспухли следы от укусов, размером с куриные яйца». Но этого мало. На острове почти не было домов, и ни в одном из имеющихся им не удалось снять жилье, так что братья жили в палатках.

Сначала братья пробовали запускать свои крылья с четырехметровой лебедки, но ветра на острове оказались такими сильными и порывистыми, что вскоре они забросили башню с лебедкой и стали управлять крыльями прямо с земли, как обычными воздушными змеями. К концу 1902 г. Орвилл и Уилбур стали умелыми и опытными пилотами своего планера-прототипа. Оба они неоднократно взлетали на нем с верхушки ближайшего небольшого холма под названием Биг-Килл – Девил-Хилл, и каждый раз планер уносил их на сотню метров. Пора было добавлять мотор.

_{Братья Райт – Орвилл (впереди) и Уилбур запускают воздушный змей на Китти-Хоук}

Братья решили построить собственный сверхлегкий двигатель и поручили эту задачу Чарльзу Тейлору, молодому механику из их велосипедной мастерской. Тейлор прекрасно справился. Он снял с машины все, что можно было снять, до последней унции. Позже он вспоминал: «Я выточил коленчатый вал из цельной стальной болванки весом больше ста фунтов (45 кг). Когда я закончил, готовая деталь весила около девятнадцати фунтов (8,6 кг)». Четырехцилиндровый двигатель Тейлора передавал движение на два винта противоположного вращения при помощи велосипедных цепей. Райты подсчитали, что два медленно вращающихся винта будут эффективнее одного быстро вращающегося; кроме того, они сделали так, чтобы винты вращались в противоположных направлениях и не заставляли крутиться раму.

Пока Тейлор работал над созданием двигателя, братья занимались винтами. Сделать их оказалось гораздо сложнее, чем представлялось. Братья считали, что можно будет взять готовые расчеты и чертежи судовых винтов и приспособить их таким образом, чтобы получился идеальный винт для воздуха. Однако выяснилось, что никто никогда не занимался анализом формы винтов; они просто эволюционировали за десятки лет использования! Райтам ничего не оставалось, кроме как самим приняться за расчеты.

Воздушный винт представляет собой что-то вроде вращающегося крыла. Он создает вакуум перед лопастями и зону повышенного давления позади. Но дело очень усложняется тем, что, как жаловался Орвилл, «ни винт, ни среда, в которой он работает, ни секунды не остаются в покое».

Представьте, что вам нужно вычислить скорость каждой точки на лопасти винта, но вы не знаете, с какой скоростью на самом деле будет вращаться двигатель или хотя бы какой длины нужно делать лопасти винта! В конце концов, после бесчисленных долгих и горячих споров, после множества бессонных ночей у братьев получились винты поразительной красоты, каждая лопасть выглядела естественно, словно отполированный водой сплавной лес.

_{Винт с Wright Flyer, рассчитанный с нуля и вырезанный вручную}

Надо сказать, что примерно то же самое говорили и об аппарате, изобретенном братьями. Скульптор Гутзон Борглум – тот самый, кому позже было доверено изваять лица президентов США на горе Рашмор, писал: «Он настолько прост, что это раздражает. Уму непостижимо, но стоило увидеть его, и он теперь представляется самой естественной вещью в воздухе. Поражаешься, что человечество не построило его раньше».

Машине, которая двинулась навстречу ледяному ветру, задувавшему на стартовом холме со скоростью 50 км/ч во вторник, 17 декабря 1903 г., суждено было поднять Орвилла в воздух и обеспечить ему место в учебниках истории: при наземной скорости всего около 10 км/ч Wright Flyerподнялся, клюнул носом, выровнялся и полетел; он продержался в воздухе 12 секунд и преодолел за это время 36 м.

Это был первый самолет. И это было только начало.

Глава 4
Золотые годы

Жизнь и работа дали мне фантастическую возможность полетать на самолетах всех типов, какие только можно вообразить, от планеров до гидросамолетов и гигантских авиалайнеров. Я прогуливался по крылу биплана, переходил по доске из корзины одного воздушного шара в корзину другого, бросался с брайтонского пирса в не слишком удачной попытке стать человеком-птицей; в телешоу The Rebel Billionerя вместе со счастливым победителем взобрался по веревочной лестнице на верхушку оболочки аэростата. Мы пили чай на высоте 3000 м и глазели на лежащую внизу чашу земли. Я летал на военных самолетах и шарах, а несколько пугающих месяцев даже был запасным пилотом на кругосветный полет Стива Фоссетта на Virgin Atlantic Global Flyer.

Не могу выбрать среди всех своих полетов самый главный или даже самый дорогой мне. Некоторые самолеты дрожат под тобой, как живые существа. Другие летают так гладко, что при малейшей вибрации хочется посадить самолет и проверить на всякий случай. Я совершенно спокойно летал на сверхзвуковых скоростях, и меня же подташнивало от страха на высоте шести метров. Как выбирать при таком разнообразии впечатлений?

Конечно, я могу перечислить множество запомнившихся моментов. Однажды я летел на ведущем самолете пилотажной группы Red Arrowsи испытывал сюрреалистическое ощущение; мне казалось, что я лечу так близко к другим самолетам, что можно протянуть руку и коснуться их. В другой раз я посадил только что отреставрированную летающую лодку Dornier на озеро Виннебаго и выяснил, что прикосновение к воде в первые несколько секунд после приводнения ощущается примерно так же, как прикосновение к бетону взлетной полосы.

Подобные приключения преподали мне важный урок об истории полета и о том, как ее следует сохранять. Самолеты предназначены для полета и для того, чтобы люди могли их видеть в полете. Содержать старые самолеты дорого, а летать на них может быть опасно. Как ни старайся, невозможно сохранить все мастерство, все знания и интуитивное понимание, накопленные в процессе их производства. Тем не менее я считаю, что если мы хотим все же сохранить самолеты прошлого, то мы должны делать все, чтобы сберечь их в рабочем состоянии. Как ни странно, я с теплым чувством вспоминаю день, когда меня взяли в полет на истребителе Spitfire, – при том что большую часть полета мне было плохо и я сидел уткнувшись в гигиенический пакет.

В 2003 г. канал Discovery организовал серию телепрограмм и устроил среди телезрителей голосование в связи с празднованием столетия первого полета человека на самолете с двигателем. В студии собрали знаменитостей, которые должны были защищать свои любимые машины, и мне выпало петь дифирамбы «Спитфайру». Я приготовил несколько строк, которые рассчитывал произнести перед установленной в кокпите камерой; и я произнес их – между приступами рвоты. На землю я вернулся бледным и дрожащим, но был счастлив, что остался живым; неожиданно я обнаружил перед носом микрофон и услышал: «Понравился ли вам полет?» Мне кажется, «Спитфайр» выиграл опрос скорее вопреки моей защите, чем благодаря ей.

Самым замечательным в том полете был, безусловно, пилот. Вообще, «Спитфайр» пришелся бы, наверное, по вкусу братьям Райт: он по природе своей нестабилен.Бросайте его в воздухе из стороны в сторону, совершайте пируэты – и, возможно, вам удастся удержать его под контролем. Но стоит потерять самообладание или снизить скорость чуть больше допустимого, и не стоит ожидать, что самолет останется в воздухе. Он столь же головокружителен, как спортивный автомобиль, и так же не прощает ошибок.

Самолет не может быть лучше своего пилота. Эта истина верна даже в отношении реактивных лайнеров с бортовыми управляющими и навигационными компьютерами. В этих компьютерах хранится вся мудрость, накопленная человечеством за целый век развития авиации. Именно поэтому, как бы ни была важна техника, история авиации на самом деле повествует о людях. Мы не в состоянии сохранить дух пионеров авиации; это невозможно. Но мы можем поддержать его и передать новым поколениям. Как я объясню немного позже, я считаю, что мы хорошо его поддерживаем. Первопроходческий дух первых пилотов, демонстрировавших свое искусство публике, по-прежнему с нами.

Начало ХХ в. было, конечно, особым и неповторимым временем, потому что никто тогда еще не знал наверняка, в каком направлении будет развиваться эта новая техника. Это были годы, когда аэробатические выступления приводили в восторг огромные толпы народа, демонстрировали возможности самолетов, пропагандировали авиапочту; на них разыгрывались призы, снимался материал для будущих фильмов и тренировались военные летчики – и все это одновременно! Тогда магия полета была сконцентрирована в двух-трех компаниях, горстке людей и паре десятков мест, а их достижения и катастрофы выплескивались на первые полосы всех газет и кинохроник. До начала Второй мировой войны небо предлагало неограниченные возможности всем без исключения – по крайней мере, обещало. Известность, успех, богатство, знание, удовлетворение от творчества, шанс увидеть то, чего не видел ни один человек в мире; преследуя такие цели, летчики «золотого века» собирались вместе, объединялись в необычные сообщества – группы самолетостроителей и участников авиашоу, авиалинии и экспериментальные ассоциации. Эти люди трудно жили и нередко трудно умирали. Английский пионер автомобильного дела Чарльз Роллс, вступивший в 1904 г. в партнерство с Фредериком Ройсом, – партнерство, результатом которого стало создание одной из величайших авиаконструкторских фирм мира, – погиб в авиакатастрофе; в 1910 г. во время демонстрационного полета у его Wright Flyerотвалился хвост. Ему было тридцать два года, и он не был ни первой, ни самой молодой жертвой подобного происшествия.

Поскольку машины братьев Райт позволяли им управлять полетом, каждый раз, поднимаясь в воздух, они открывали для себя что-то новое. Они не просто испытывали машины; они учились летать. Учились они, кстати говоря, быстро, а собственные рекорды били едва ли не в каждом полете. 3 сентября 1908 г. Орвилл испытывал в Форт-Майере новый вариант самолета для армии США. Он сумел сделать полтора круга над учебным плацем и слегка повредил самолет при посадке. К 8 сентября он уже летал по десять минут подряд. На следующий день он сделал пятьдесят два круга за пятьдесят семь с половиной минут непрерывного полетного времени и затмил рекорд, установленный его братом во Франции всего на четыре дня раньше. Так и шло – до тех пор, пока 17 сентября во время полета Орвилла с молодым армейским офицером Томом Селфриджем, тоже энтузиастом авиации, на высоте около 140 м один из двух винтов самолета не сломался, перерезав при этом один из натяжных тросов. Руль направления развалился, и люди рухнули на землю. Селфридж умер через несколько дней от ран. Орвилл всю оставшуюся жизнь страдал от сильных болей.

Дальнейшая карьера братьев Райт представляет довольно мрачную картину. Их патенты охватывали буквально каждый аспект полета на крыльях, но именно из-за этой универсальности защищать их было очень трудно. Братья сменили летные поля на офисы адвокатов и повели безнадежную борьбу за право собственности, что настроило против них то самое молодое поколение авиаторов, которое они вдохновили и позвали в полет. Гленн Кертис, неутомимый инженер, которому в будущем предстояло установить мировой рекорд скорости – более 219 км/ч – на мотоцикле собственного изобретения (тормозов на нем не было совсем), впервые встретился с братьями Райт в 1906 г. Именно они пробудили в нем интерес к авиации – и очень скоро подали на конкурента в суд. Рождение авиации сопровождалось довольна неприятными вещами.

30 сентября 1907 г. Кертис стал одним из основателей Ассоциации воздушных экспериментов. Среди основателей был и Александер Грэм Белл, изобретатель телефона; он описал это предприятие как «кооперативное научное объединение, не для выгоды, а из любви к искусству и для всемерной помощи друг другу».

Райтам это не понравилось, и, когда Кертис начал строить самолеты с управляющими щитками, получившими название «элероны», они подняли шум. Райты утверждали, что в их патенте 1906 г. на систему крутки крыла описывались и другие системы управления креном, включая элероны.

Хотя это и соответствовало истине, но делу не помогало. Мир хотел летать, тогда как Райтов интересовала только защита их патентов. Они отвергали все приглашения на гонки, состязания и розыгрыши призов и, по существу, окончательно потерялись в бескрайних юридических дебрях. Один федеральный чиновник даже обвинил их в том, что они умудрились вызвать «падение США с первого места среди великих воздушных держав на последнее». Закон был на стороне Райтов, но с тем же успехом они могли бы, подобно королю Кнуду Великому, приказать морским волнам отступить. Ассоциация между тем строила один самолет за другим, и Кертис со временем стал самым успешным среди американских авиастроителей первого поколения.

_{Гленн Кертис в полете. Некоторые говорят, что он сделал для авиации больше, чем Райты}

Первый большой перелет через море на самолете состоялся 25 июля 1909 г.; через 124 года после того, как Бланшар и его спонсор Джон Джеффрис чудом избежали купания, Луи Блерио перелетел через Ла-Манш и завоевал приз в £1000, объявленный газетой Daily Mail.

Блерио был авиастроителем. В свое время он сконструировал несколько неудачных и очень опасных моделей, но в то же время стал первым человеком, которому удалось построить действующий моноплан. «Некрасивый, грязный, потрепанный стихиями, но выглядит очень практичным» – так охарактеризовал его тогда один из репортеров. Так оно и было, и моноплан Блерио пронесся над водами Ла-Манша на высоте 75 м со скоростью 65 км/ч. До 1927 г., когда Чарльз Линдберг в одиночку перелетел через Атлантику ни один полет не имел такого общественного резонанса. Государственные границы – даже те, что отмечены физическими барьерами, – в тот день отчасти потеряли свое значение.

_{Понятное беспокойство: Луи Блерио взлетает на своем самодельном моноплане}

Приз Daily Mailдостался Блерио по чистой случайности: всего на двенадцать дней раньше его соотечественник Юбер Латам предпринял не одну, а сразу несколько собственных попыток преодолеть Ла-Манш, но все три старта кончились крахом. Латам любил модно одеваться, носил клетчатую кепку и не появлялся на публике без вечного портсигара; он олицетворял собой европейского авиатора-сорвиголову и был невероятно популярен. Латам родился в Париже в семье богатых англофилов (он даже имел британское гражданство, хотя никогда и не жил в Британии) и щедро тратил свое феноменальное состояние на финансирование дорогостоящих приключений. Может, ему и не удалось перелететь через Ла-Манш на самолете, но он сделал это на воздушном шаре вместе со своим кузеном Жаком Форе. Он принимал участие в гонках на автомобилях и скоростных катерах и руководил сафари по Африке. Именно там он, как ни печально, и погиб в возрасте двадцати девяти лет: во время одной из охотничьих экспедиций его насмерть забодал буйвол.

Триумф Блерио и популярность Латама наглядно отражают одержимость, с которой Франция увлеклась полетами. В 1910 г. во Франции уже в три раза больше лицензированных пилотов, чем в Америке, и притом большинство пилотов – изобретатели и конструкторы. Один Блерио построил сорок пять экспериментальных машин, включая настоящие аэробусы, способные взять на борт восемь пассажиров. В 1913 г. у его авиаконструкторского предприятия только во Франции было тридцать три конкурента.

Именно 1913 г. стал для французской авиации золотым. Французы летали выше, дальше и быстрее, чем представители любой другой нации. К концу этого года максимальная скорость самолета достигла 200 км/ч; этот рекорд установил француз Марсель Прево, тогда как его соотечественник Эдмон Перрейон установил новый рекорд высоты – 5880 м. В 1913 г. спортсмен Ролан Гаррос пересек Средиземное море на французском моноплане, а Элен Дютриё – чемпионка мира по велосипедному спорту и автогонщица – была удостоена ордена Почетного легиона за заслуги в авиации. Адольф Пегу, первый в мире воздушный акробат, привлекал тысячи зрителей демонстрацией мертвых петель, бочек и других воздушных трюков.

_{Бельгийская летчица Элен Дютриё выигрывала призы, устанавливала рекорды и получила прозвище «девушка-ястреб»}

Однако если внимательнее вглядеться в цифры, то можно заметить одну важную деталь: к 1913 г. расходы Германии на авиацию уже превышали французские. К началу Первой мировой войны Германия также освоила небеса.

Манфред фон Рихтгофен, германский пилот, вошедший в историю под прозвищем Красный Барон, стал самым успешным из действующих германских асов той войны; на его счету было восемьдесят подтвержденных побед в воздушных сражениях. Этот богатый аристократ пришел в авиацию относительно поздно. В юности его куда больше интересовали лошади и охота и ничто так не радовало, как поездка с братьями Лотаром и Болко на охоту за диким вепрем, лосем, птицами и оленями.

Когда началась война, он служил в кавалерийской разведке. «Я совершенно ничего не знал о действиях наших летунов, – вспоминал он позже, – и, увидев авиатора, пришел в страшное возбуждение. Конечно, я не имел ни малейшего представления о том, был это германский летчик или вражеский». Пулеметы и колючая проволока сделали традиционные кавалерийские рейды невозможными. Людей Рихтгофена перевели в пехоту, а их командиру пришлось искать для себя другое «лихое» занятие. Уже через несколько недель разведку стали проводить с воздуха, так что Рихтгофен записался в летчики-наблюдатели.

В первые несколько месяцев войны самолеты с обеих сторон летали невооруженными, и летчикам приходилось опасаться только пущенных с земли снарядов. Однако в 1915 г. Тони Фоккер, голландский авиастроитель, работавший на немцев, изобрел специальный привод, который позволял выпускать пулеметные пули между лопастями винта при их вращении. На некоторое время Fokker Eindecker обеспечил Германии превосходство, но британские бипланы с толкающими винтами (установленными на задней стороне фюзеляжа, так что синхронизатор им был не нужен) и французские самолеты Nieuport 11 оказались достойными противниками; к тому же их было больше, так что силы в целом были примерно равны. Победа в воздухе зависела не столько от самолета и его оборудования, сколько от характера и класса пилота. Война в воздухе не была похожа на ту, что велась на земле. Это больше напоминало поединок.

Рихтгофен не сразу привык к пыли и дискомфорту полета. «Чертовски неприятен был постоянный поток воздуха от винта. Я обнаружил, что докричаться до пилота практически невозможно. Ветер уносил все звуки в сторону. Стоило мне вынуть листок бумаги, и он тут же исчезал. Шлем съезжал с головы. Шарф постоянно падал. Застежка куртки пропускала холод. Короче говоря, мне было очень неуютно».

В военных действиях уже использовались скоростные самолеты, которые летали на скоростях до 160 км/ч. Но стоило такому самолету загореться (а это случалось нередко), как он вспыхивал подобно высушенной древесине – каковой, в сущности, и являлся. Некоторые из них были очень легки в управлении. Британскому асу Сесилу Льюису инструктор сказал, что главное – держаться выше 1500 м, где можно делать с машиной все что угодно: «Не важно, перевернетесь вы на спину или встанете на уши, машина всегда выправится».

Льюис поступил в Королевский летный корпус в 1915 г., скрыв свой юный возраст. Он уже тогда был так высок (190 см), что едва влезал в самолет. Когда Сесил начинал учиться, средняя продолжительность жизни британского пилота на Западном фронте составляла три недели. Он обожал полет ради полета и позже написал великолепные мемуары «Стрелец восходящий», в которых описал свои впечатления. С воздуха радуга представляла собой не дугу, а идеальную окружность. Можно было спикировать и, развернувшись, наблюдать за тенью самолета на облаках. Где-то внизу желтый горчичный газ крался, «как пантера, по израненной земле, заползал в землянки и убежища, скручиваясь в жгуты и раскручиваясь по воле ветра».

После окончания Первой мировой войны Льюис поступил на службу в компанию Vickers, чтобы учить летать китайцев, женился на дочери русского генерала и стал одним из основателей ВВС.

Рихтгофену повезло меньше. Враги считали его самым опасным человеком в воздухе. Рихтгофен придумал правила воздушных сражений, превратившие его 11-ю истребительную эскадрилью (Jasta 11) в живую легенду. Чтобы легко узнавать друг друга в разгар боя, члены эскадрильи выкрасили свои машины в ярко-красный цвет и стали известны как «летающий цирк».

6 июля 1917 г. Рихтгофен был серьезно ранен в голову. Пока летчик выздоравливал, к нему явился писатель из отдела пропаганды, которому поручили помочь ему написать автобиографию. «Красный истребитель» – интереснейшее чтение, но надменный тон временами переносится с трудом: самого Рихтгофена он определенно смущал.

Красный Барон вернулся в бой в октябре 1917 г., но рана в голову сильно изменила его. Он страдал частыми приступами тошноты и головной боли и резкими перепадами настроения. Вполне возможно, что это стало одной из причин его гибели; Рихтгофен был сбит во время преследования молодого канадского пилота над холмом Морланкур неподалеку от реки Соммы во Франции.

_{Манфред фон Рихтгофен с отцом после опасного ранения в голову}

Прошло всего несколько лет после первых демонстрационных полетов братьев Райт, а публика уже жаждала большего. Все уже насмотрелись на обычные взлеты и посадки и теперь хотели видеть, на что в действительности способен этот странный аппарат.

Шоу-пилоты подыскивали подходящее открытое место для выступления и принимались летать над близлежащими городками, разбрасывая рекламные листовки. Первые американские пилоты-трюкачи заработали на этом целые состояния. Аэробатические выступления могли принести организаторам 1000 долларов в день, что более чем вдвое превышало годовой доход среднего американца. Проблема была прожить достаточно долго, чтобы успеть потратить эти деньги. «Когда дул сильный ветер, никто не хотел лететь без самой крайней необходимости, – вспоминал один из пилотов, Беквит Хейвенс. – Но толпа обычно требовала: взлетай. В программе сказано, что ты собираешься взлететь в два тридцать. Ну а ветер, ветер не спрашивает. Знаете, мы всегда следили за ветром, – следили за дымками, за флагами, за бельем на веревке, за всем. Я и сейчас это делаю».

К 1911 г. в авиационных катастрофах погибло уже более ста человек. Сегодня кажется странным, что люди были готовы идти на такой риск, но стоит вспомнить, что в те времена погибнуть можно было от множества разных вещей. Чарльз Гамильтон по прозвищу Сорвиголова пережил поразительное количество авиа-аварий – шестьдесят три – и умер в нежном возрасте двадцати восьми лет от туберкулеза.