Текст книги "Достичь небес"

Автор книги: Ричард Брэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

«Меня удивили молчание и неподвижность зрителей, вызванные подъемом нашего шара, – писал позже д'Арланд. – Я все еще глазел на толпу, когда месье Розье крикнул мне: "Вы ничего не делаете, а шар не поднялся и на сажень". – "Простите – ответил я, подбросив в огонь связку соломы и слегка поворошив угли».

Однако Розье, как ни старался, не мог заставить д'Арланда сосредоточиться. Завороженный маркиз принялся перечислять знакомые изгибы раскинувшейся внизу Сены: «Пасси, Сен-Жермен, Сен-Дени, Севр…» Не дождавшись конца, Розье резко прервал его: «Если вы так и будете глазеть на реку, то скоро получите возможность искупаться в ней! Побольше огня, дорогой друг, побольше огня!»

После двадцати пяти минут полета шар приземлился за городской стеной среди ветряных мельниц.

Монгольфье победили и первыми вывели шар на старт, обогнав команду Шарля, – но лишь на волосок. Всего через десять дней после свободного полета Розье и д'Арланда на высоту 550 м поднялись Шарль и Мари-Ноэль Робер на своем водородном шаре La Charliére; «его красивый изумрудный цвет чудесно выглядел в лучах солнца».

Второе место никак, по существу, не повредило Шарлю. Шары его конструкции быстро завоевали первенство среди аэростатов. На большинстве тогдашних гравюр, рисунков и сувениров изображен аэростат конструкции Шарля, а не братьев Монгольфье. Небо Парижа буквально заполонили маленькие модели «шарльеров» с оболочками из очень тонкого пергамента, в который прежде традиционно заворачивали ювелирные украшения. «Весь Париж забавлялся ими, повторяя в миниатюре великий полет», – писал Марион. – Небо столицы одновременно рассекало множество крошечных розовых облачков, сделанных руками человека». При попытках самостоятельно получить водород для таких игрушечных шаров пострадало немало людей; в конце концов правительство вынуждено было вмешаться и запретить их.

Шарль и Монгольфье стали настоящими символами Франции. Успешные полеты аэростатов стали сенсацией. Помимо гравюр, посвященных этим событиям, в гостиных Европы появились стулья со спинками в виде воздушных шаров, каминные часы в форме воздушных шаров и посуда, расписанная воздушными шарами. Можно было найти подходящий сувенир для любого кармана. Аэростаты проникли всюду, от кулинарных рецептов до парикмахерского искусства. Прически получали необычные названия: «а-ля монгольфьер», «летучий шар», «полушарие» или «воспламеняющийся воздух»!

В течение следующего за двумя эпохальными полетами 1784 г. по всей Европе состоялось пятьдесят два полета на аэростатах.

Опьянев от первой победы над гравитацией, первопроходцы аэронавтики спешили запускать в воздух все более тяжелые сооружения. 19 января 1784 г. Жозеф Монгольфье поднял на новом чудовищном шаре сразу семь человек. Le Flesselles нес на себе галерею длиной более 20 м в окружности, на которой на расстоянии 2.5 м друг от друга были установлены метровые скамьи. На решетке диаметром 6 м пылали целые вязанки дров и связки соломы. Шар был настолько велик и народу вокруг него толпилось так много, что при старте случайно захватили лишнего пассажира, молодого человека по имени Фонтен.

Невероятно, но шар с такой перегрузкой не только оторвался от земли, но и поднялся на весьма солидную высоту в 1000 м; после этого, правда, оболочка порвалась, и все сооружение не слишком мягко опустилось обратно всего в нескольких сотнях метров от точки старта.

Надо сказать, что между Шарлем и Монгольфье процветала здоровая конкуренция. Команды соперничали, но между ними никогда не было враждебности. Они публично поздравляли друг друга с каждой удачей, а иногда даже делились технической информацией.

Один из аэронавтов братьев Монгольфье Жан-Франсуа Пилятр де Розье тоже, как и Шарль, был преподавателем физики и читал частные лекции о новой науке – теории газов. При изучении системы Шарля и сравнении ее с той, на которой летал он сам, у Розье возникла новая идея. Если один тип шаров летает на горячем воздухе, а другой на горючем газе, то почему бы не скомбинировать оба типаи не создать на их основе новый?

Шарль предупредил Розье, что это равнозначно тому, чтобы «развести костер рядом с порохом», но Розье ничего не хотел слышать. Королевский двор дал ему денег на разработку собственной системы воздушных шаров, и начал требовать результатов.

Система Розье представляла собой два шара, один внутри другого. Больший внешний шар наполнялся водородом, внутренний представлял собой тепловой аэростат, или монгольфьер. Значительную часть подъемной силы должен был обеспечивать внешний водородный шар, а при помощи теплового «ядра» предполагалось контролировать высоту полета. Пламя, разожженное под внутренним тепловым шаром, должно было нагреть воздух в нем и заставить его расшириться, начав подъем. По мере подъема шара и уменьшения атмосферного давления снаружи, а также под действием солнечного тепла начинал расширяться уже водород в наружном шаре, и скорость подъема нарастала. Ее можно было уменьшить, притушив пламя под внутренним шаром. Дальнейшее ослабление пламени заставило бы шар опускаться. «Вероятно, – писал Марион, – посредством добавления монгольфьера [Розье] хотел освободиться от необходимости сбрасывать балласт, если нужно было подниматься, и выпускать газ из шара, если нужно было спускаться ниже. Наверное, он предполагал, что пламя под монгольфьером можно регулировать так, чтобы управлять подъемом и спуском шара».

Де Розье важно было, чтобы его аэростат мог долго оставаться в воздухе, потому что он стремился устанавливать рекорды по продолжительности полета. Для начала он хотел первым перелететь через Ла-Манш. К осени 1784 г. Розье и его помощник Пьер Ромэн были готовы совершить такую попытку, но технические трудности и плохая погода заставили отложить полет почти на год. За это время другой француз, Жан-Пьер Бланшар, и его спутник-американец доктор Джон Джеффрис успели пересечь вожделенный пролив на водородном шаре.

Пилятр де Розье и Пьер Ромэн продолжали работать над конструкцией своего аэростата; они были убеждены, что со временем он совершит настоящую революцию в воздухоплавании. 15 июня 1785 г. они вылетели из городка Булонь-сюр-Мер.

«Его теория, – сухо комментирует Монк Мейсон, – была верна; ошибка заключалась в реализации». После примерно получаса полета при встречном ветре, который упрямо гнал аэростат обратно к берегу, наблюдающая за шаром толпа заметила, что Розье и его брат начали проявлять «признаки тревоги». Они быстро закрыли свою жаровню специальной крышкой; но было уже поздно.

Розье недооценил степень расширения водорода по мере подъема аэростата и падения внешнего давления: «Легковоспламеняемое содержимое внешнего шара быстро заполнило полую часть шелковой оболочки и, пройдя вниз по трубе, образующей горловину шара, попало на горелку, установленную в предельно низком положении, и вспыхнуло».

Результатом стал мощнейший взрыв. Розье и Ромэн вместе с остатками аэростата рухнули на прибрежные камни между Кале и Булонью. «Мертвое обожженное тело Розье было обнаружено на галерее, многие кости в его теле были сломаны. Его собрат еще дышал, но не мог говорить, а через несколько минут испустил дух».

_{Розье погиб за 200 лет до того, как революционная конструкция его аэростата стала реализуемой}

Жан-Пьер Бланшар – первый аэронавт, сумевший пересечь Ла-Манш, – был одним из тех, кто обязательно ставит перед собой великую цель. Сегодня его помнят за перелет пролива, но на самом деле Бланшар целил гораздо выше. Он хотел изобрести первую в мире настоящую, практичную летающую машину, и посвятил свою долгую и богатую приключениями карьеру аэронавта решению проблемы движущей силы. Он мечтал о воздушных судах – но все его проекты выглядели необычайно глупо.

Бланшар родился 4 июля 1753 г. в Пти-д-Анжели, недалеко от Парижа. Еще подростком сбежав из нищего родительского дома, он упорно пробивался наверх. Среди его юношеских изобретений – крысоловка с пистолетом и примитивный велосипед. Бланшар не был прирожденным аэронавтом. Его гораздо больше интересовали летательные аппараты тяжелее воздуха; долгое время он пытался сконструировать аэроплан и геликоптер на мускульной тяге. К 1782 г. он соорудил и демонстрировал своего рода летающую лодку– «машину, снабженную веслами и такелажем, при помощи которых он умудрялся ненадолго подняться в воздух на высоту двадцати пяти метров».

Тем не менее успехи братьев Монгольфье и демонстрационные полеты тепловых аэростатов в их родном городе Анноне произвели на Бланшара, как и на всех прочих, сильное впечатление. Он решил, что аппарат легче воздуха – это именно то, что может помочь в разработке силовых систем, необходимых ему для воздушных судов. Главным для Бланшара всегда было движение вперед, ко всем остальным соображениям он был слеп и глух. Одаренный инженер во многих других областях, он резко глупел, когда речь заходила о полетах. К примеру, ему казалось, что сквозь воздух можно двигаться при помощи весел!

Нелепость одних идей очевидна лишь следующим, лучше информированным поколениям, другие – откровенно глупы с самого начала. Когда в конце 1783 г. Этьен мысленно играл с этой идеей, Жозеф писал ему: «Ради меня, добрый друг мой, подумай; хорошо все просчитай, прежде чем применять весла. Весла должны быть либо большими, либо маленькими; большие будут тяжелыми; а маленькие нужно будет двигать с огромной скоростью». Жозеф уже тогда понимал главное правило аэронавтики: единственный способ направлять движение шара – это управлять его высотой, ища на разных высотах нужный ветер.

2 марта 1784 г. Пьер Бланшар и его спутник Пеш, монах-бенедиктинец, готовились взлететь на своем шарльере (водородном аэростате) с Марсова Поля в Париже. Ради того, чтобы подняться в воздух на шаре, Пеш рисковал тюрьмой: формальный приказ его ордена запрещал полеты на этих «изобретениях дьявола». Как ни печально, полетать ему так и не удалось. Старт был расстроен и едва не отменен из-за действий некоего взволнованного молодого человека; много лет считалось, что это был юный Наполеон Бонапарт. (Слух оказался настолько упорным и так раздражал Наполеона, что тот упомянул о том эпизоде в своих мемуарах, объявив раз и навсегда: это был не он, а всего лишь его школьный товарищ Дюпон де Шамбон.)

Де Шамбон потребовал, чтобы Бланшар взял его в полет на шаре, а когда аэронавты отказались, вытащил шпагу и яростно набросился на корзину. Он распорол Бланшару руку, рассек несколько канатов и, пока вмешавшаяся полиция не оттащила его от шара, успел переломать тафтяные «весла». Шар быстро привели в порядок, и полет состоялся в тот же день – но лишь с одним аэронавтом на борту. (Представители монашеского ордена успели перехватить Пеша и отослать его в самый дальний монастырь.)

Рассказ Бланшара об этом полете представляет собой расчетливую и живую саморекламу. (В конце концов, если он хотел и дальше летать, ему необходимо было привлекать спонсоров. Газовые аэростаты были далеко не дешевыми.) Он даже заявил, что сумел в полете соорудить импровизированный парус, при помощи которого заставил шар двигаться сквозь воздух! Это, конечно, полная чепуха, поскольку, как указывает Фулжанс Марион, «вся машина, и шар и паруса, оказавшись свободно висящими в воздухе, непременно двигалась бы в направлении ветра, куда бы он ни дул».

Пытался Бланшар на самом деле поднять парус или нет, но проблем во время полета у него хватало точно: «Солнечные лучи так нагрели и разредили горючий воздух, что вскоре я позабыл про такелаж и думал только об угрожавшей мне страшной опасности». Что-что, а это, безусловно, правда: Бланшар, как Шарль до него, наглухо закрыл шар снизу! По мере подъема атмосферное давление падало, а шар распухал все сильнее, грозя разорваться. (Я уже объяснял несколько страниц назад, что нет никакой необходимости наглухо заделывать снизу водородные и гелиевые шары. Эти газы легче воздуха, так что они никогда не вытекут из шара через отверстие снизу. Бланшар выбрал чертовски неудачный момент для прояснения этого вопроса.)

Разрешив эту проблему, Бланшар продолжал «взбираться по вертикали».

Холод стал нестерпимым… Тишина поражала, и вдобавок я начал терять сознание. Я хотел взять понюшку табаку, но обнаружил, что оставил табакерку внизу. Я пересаживался много раз; я переходил с носа на корму, но сонливость перестала донимать меня только тогда, когда на меня обрушились два яростных порыва ветра, сжавшие мой шар до такой степени, что уменьшение его размера стало заметно на глаз. Я не расстроился, когда начал стремительно опускаться в направлении реки.

_{Жан-Пьер Бланшар ищет спонсоров для своего самодвижущегося аэростата}

К Бланшару вернулись все его способности, в частности способность травить байки. Неважно, что бешеный де Шамбон еще утром разломал его весла. Бланшар тем не менее настаивал, что «страх опуститься прямо в реку заставил меня очень быстро вращать веслами. Я считаю, что именно этим усилиям я обязан тем, что сумел все же пересечь реку наискосок и оказался над сушей».

Первый полет Бланшара продолжался семьдесят пять минут. Это было значительное достижение – но Бланшар продолжал упорно твердить о своих веслах! Современники только морщились. Физик Жан-Батист Био, внимательно следивший за всей этой историей, сразу же громко опроверг утверждение Бланшара о том, что непонятно, каким образом, при помощи парусов или весел, он сумел независимо двигаться сквозь воздух. Бланшар занял глухую оборону. Он понимал: тот, кто сумеет предложить надежный способ двигаться на шаре из пункта А в пункт Б, получит все спонсорские деньги и будет принят во всех гостиных Европы. Однако в Париже конкуренция в борьбе за спонсоров была очень серьезной. Очевидное решение: отправиться в Лондон. В этой великой столице еще не взлетел ни один аэростат с человеком на борту. Вот где возможности!

15 сентября 1784 г., всего через несколько недель после того, как Бланшар сошел с парома в Дувре, итальянец Винченцо Лунарди пролетел около 40 км от Лондона до городка Уэр в графстве Хертфордшир; это было первое воздушное путешествие на сколько-нибудь серьезное расстояние. За одну ночь Лунарди сделался любимцем Лондона; его имя украшало первые страницы газет, а его храбрость прославлялась в песенке, мгновенно обретшей громадную популярность. Но что гораздо хуже, Лунарди тоже снабдил свой шар веслами!

К счастью, он уронил одно весло при взлете, так что рассказы Бланшара о движении по воздуху на парусах и веслах по-прежнему встречались в гостиных Лондона с энтузиазмом. Для британских спонсоров Бланшар олицетворял верный шанс вырваться вперед: первые самодвижущиеся шары будут британскими!

Я подозреваю, что к этому моменту Бланшар и сам поверил в собственную выдумку. В первом полете (одиночном) над Соединенным Королевством ему, по его собственным утверждениям, пришлось изо всех сил грести, чтобы вернуться на землю, «…и минут через пятнадцать-двадцать я прибыл… после изматывающего труда, почти обессиленный». Мне кажется, что, летая один, человек может убедить себя в самых невероятных вещах. С пассажирами, однако, дело иное. Представьте, каково грести к земле в присутствии заинтересованных свидетелей – или, еще хуже, скептически настроенного спонсора!

Бланшар прилагал массу усилий, чтобы никогда и никого не брать с собой в полет. 16 октября 1784 г. он должен был взлететь с пассажиром – знаменитым и эксцентричным анатомом по имени Джон Шелдон. К плетеной корзине своего аэростата Бланшар «приделал своеобразный вентилятор, который можно было вращать при помощи лебедки. Этот вентилятор, вместе с крыльями и рулем, должен был обеспечивать движение в нужном направлении, и Бланшар утверждал, что после подъема на определенную высоту это вполне реально».

Все это оборудование, не говоря уже о «множестве научных приборов и музыкальных инструментов, кое-каких закусках, балласте и т. п.», упорно не давало шару взлететь, пока наконец Шелдон не потерял терпения и не вылез из корзины. Наконец шар получил достаточную для взлета подъемную силу. «После множества злоключений, – пишет Марион, – [Бланшар] приземлился на равнину в Хэмпшире, примерно в 120 км от точки вылета. Наблюдатели отмечали, что до тех пор, пока шар можно было ясно видеть, аэронавт не демонстрировал обещанных чудес с крыльями, вентилятором и т. п.».

Тогда никто ничего не заподозрил, и разочарование Шелдона, в последний момент изгнанного из корзины, сошло Бланшару с рук. Однако к тому моменту, когда он собрался «грести» через Ла-Манш, до некоторых начало доходить.

Доктор Джон Джеффрис – бостонец, живущий в Англии, – дал деньги на этот полет (пожалуй, самый интересный проект года) на условии, что он полетит тоже. Бланшар как мог старался отговорить спонсора. Он даже составил контракт, по которому Джеффрис соглашался выброситься за борт, «если это будет необходимо для успешного завершения полета». Джеффрис назвал Бланшара обманщиком и поставил свою подпись под контрактом. После этого их отношения переросли в открытый конфликт. Бланшар, готовивший шар на побережье Кента недалеко от Дуврской крепости, забаррикадировался в лагере. В ответ Джеффрис нанял группу матросов и взял его укрепления штурмом.

7 января 1785 г. шар перенесли к кромке дуврских скал, и Бланшар пригласил Джеффриса в гондолу. Подумать только! Шар отказывался взлетать. Бланшар объявил, что шар перегружен: Джеффрису придется остаться. Джеффрис проверил гондолу. Затем он проверил своего спутника. Под курткой у Бланшара обнаружился свинцовый пояс.

От пояса избавились, и шар поднялся в воздух над дуврскими скалами: небольшая черная гондола в форме лодки с рулем, четырьмя крыльями и яркими веслами, обтянутыми шелком. В гондоле царило молчание. Несколько часов полета его участники почти не разговаривали друг с другом.

Они не достигли еще и середины пролива, когда аэростат начал терять высоту. Поначалу проблема не казалась серьезной. В конце концов, они прихватили с собой немало вещей, которые можно было выбросить за борт: туда поочередно отправились подзорная труба, часы, небольшая научная библиотека, музыкальные инструменты, произведения искусства… К моменту, когда до берега оставалась примерно четверть пути, аэронавты уже выбрасывали за борт письма, спасательные жилеты и запасные канаты. Бланшар решил, что пора немного погрести. Он взялся за шелковые весла гондолы и начал размахивать ими в воздухе, гоняя воздух. Джеффрис пытался рулить. Неизвестно, кто из них первым предложил демонтировать колымагу и выбросить ее в океан, но отправились крылья и весла именно туда.

Шар продолжал опускаться. Гондола уже скользила по верхушкам волн. Путешественники выбросили свои куртки. Затем письма, которые везли с собой. Затем штаны. Они по очереди облегчились в пустую бутылку и тоже отправили ее за борт. Тут шар начал мучительно медленно, буквально по сантиметру, подниматься.

Полузамерзшие, в одном нижнем белье, Бланшар и Джеффрис приземлились в лесу под Ардром, неподалеку от Кале. Когда они добрались до города, Джеффрис залез рукой в подштанники и вынул измятое письмо, адресованное Темплу Франклину, внуку Бенджамина Франклина. Это было первое в истории письмо, доставленное авиапочтой.

В том же году – под впечатлением, возможно, перелета через Ла-Манш – Жан-Пьер Бланшар тоже начал экспериментировать с парашютами. Он взял в полет на шаре свою собаку, привязал ее к куполу собственного изобретения и выбросил из корзины. Пес благополучно приземлился на все четыре лапы и рванул к деревьям. Больше его никто не видел.

Обрадованный Бланшар превратил это мероприятие в публичный аттракцион; но после того, как одна из собак и овца разбились насмерть, от этой идеи пришлось отказаться. Вместо этого он объявил, что прыгнет на парашюте сам, причем играя одновременно на скрипке. Посмотреть на прыжок Бланшара собралась большая толпа, и он действительно прыгнул – с высоты примерно метров трех. Разочарованные зрители обозлились и переломали незадачливому парашютисту все оборудование.

Первый бескаркасный мягкий парашют придумал Андре-Жак Гарнерен – бывший студент-физик, приобщившийся к аэронавтике во французской армии. 22 октября 1797 г. он устроил зрелищную демонстрацию своего изобретения. Поднявшись на тепловом шаре на 1000 м над Парижем, он отдал команду, по которой его брат должен был перерезать канаты, крепившие гондолу к шару. Несколько жутких мгновений парашют оставался свернутым. «Однако внезапно он рванулся и принял правильную форму; и падение искателя приключений, казалось, мгновенно прекратилось».

На самом деле спуск Гарнерена прошел далеко не гладко. Небольшая гондола начала бешено раскачиваться. В какой-то момент она, раскачиваясь, взлетела вышекупола, и зрители испугались за жизнь храбреца. Через двенадцать минут пьяного, беспорядочного спуска гондола опустилась наконец на землю, и зеленый Гарнерен выполз из нее наружу. Ему было очень плохо.

Воздух, попадающий под купол парашюта, должен был в какой-то момент выходить из него через край, и именно это вызывало сильное раскачивание и самого купола, и человека под ним. Решение нашел французский астроном Жером Лаланд: он предложил прорезать в верхушке парашюта дыру. Конечно, это должно было слегка снизить эффективность парашюта, – но при этом дать разумный выход накапливающемуся под куполом воздуху, а значит, стабилизировать полет. После этой небольшой, но существенной модификации Гарнерен успокоился: он ездил по миру и прыгал с парашютом на потеху публике, нередко вместе с женой и племянницей.

В наше время большинство людей считает воздухоплавание спокойным занятием, располагающим к созерцанию и философским размышлениям. Первопроходцы XIX в. думали иначе. Некоторые из них явно стремились сделать аэронавтику как можно более страшной и пугающей. Интересно, сколько опиума надо принять, чтобы верховая прогулка на пони среди облаков показалась разумной и заманчивой идеей? Чарльз Грин – лондонский продавец фруктов, ставший самым знаменитым британским аэронавтом, – совершил 29 июля 1827 г. именно такую прогулку. При этом он не переставал громогласно заверять зрителей, что животное «специально дрессируется для этой цели». Готовили его, должно быть, по замечательной программе, потому что пони нисколько не волновался во время этого необычного путешествия «и ел охотно бобы, которыми храбрый наездник время от времени угощал его с руки».

Через девять лет Грин превратился из циркача в первопроходца, установив на шаре Royal Vauxhallрекорд дальности полета. За одну ночь сам Грин, его спонсор Роберт Холлонд и аэронавт Монк Мейсон перелетели из лондонского парка Воксхолл-Гарденз в немецкий Вайльбург, преодолев расстояние 770 км – этот рекорд не был побит до 1907 г.! Надо сказать, что путешествовали они с удобством: в отчете Мейсона в 1838 г. фигурируют пледы, саквояжи, бочонки, мегафоны, барометры, подзорные трубы, лампы, графины с вином, фляжки с крепкими спиртными напитками и «множество других предметов, предназначенных для путешествия в такие места, где ничего невозможно достать».

Путешествие вдохновило аэронавтов на дальнейшие подвиги. Монк Мейсон писал: «По его [Грина] мнению, Атлантика тоже всего лишь пролив: на перелет через нее может хватить и трех дней». (Грин был прав: мы с Пером в 1987 г. подтвердили его оценку. Правда, я не уверен, что нам хватало наглости смотреть на Атлантику как на «обычный пролив»!) Далее Мейсон продолжает: «Он замахивается даже на кругосветный полет: он считает, что за пятнадцать дней в зоне пассатов можно обогнуть весь земной шар. Кто может остановить его?»

Без сомнения, самым претенциозным из дальних полетов XIX в. был полет шара под названием Le Géant– детища известного французского фотографа Гаспара-Феликса Турнашона, известного под псевдонимом Надар. Вместо обычной корзины под этим шаром висело двухэтажное плетеное сооружение высотой два с половиной и длиной почти четыре метра; внутри была небольшая типография, фотографическое отделение, комната отдыха и туалет. 18 октября 1863 г. полмиллиона людей с замиранием сердца следили за тем, как этот чудовищный шар поднялся с парижского Марсова поля с тринадцатью пассажирами на борту.

Объявленный заранее старт Le Géantсобрал столько зевак, что Надару пришлось огородить площадку деревянными заграждениями. (Бельгийцы до сего дня называют сдерживающие толпу заграждения надарами.) Как ни печально, шар Надара не выполнил своей главной задачи: собрать средства для общества, изучающего (что бы вы думали?) летательные аппараты тяжелее воздуха.

Секретарем этого общества был Жюль Верн; именно перипетии полета Le Géantвдохновили его написать роман «Пять недель на воздушном шаре». Но даже книжные приключения меркнут в сравнении с драматическими событиями, которые произошли на самом деле всего через несколько недель после первого полета Le Géant, когда шар отправился в Германию.

_{Шар Надара совершил всего один успешный полет, в 1863 г. Роман Жюля Верна написан под впечатлением от этого полета}

Был вечер. «Разговоры, – написано в уцелевшем дневнике одного из участников полета (его большими кусками цитирует Фулжанс Марион), – об обеде, или скорее об ужине, быстро приближается ночь. Все едят с редким аппетитом. Ветчина, дичь и десерт появляются на столе только для того, чтобы исчезнуть с одинаковой скоростью, а жажду мы утоляем бордо и шампанским».

Однако к ночи опустился густой туман. «Вода, сконденсировавшаяся на шаре в ходе подъема, теперь начала делать свое дело и вызвала такой стремительный спуск в черную бездну, что балласт, который был сразу же выброшен за борт, отстал от шара и вновь обрушился нам на головы». (Остается только гадать, сколько же они перед этим выпили.)

Шар стабилизировался, и полет продолжился своим чередом: «Мы по-прежнему часто пролетали над какими-то огнями, кузнями, высокими трубами и угольными шахтами. Вскоре мы различили по правую руку большой город, в котором по размеру и яркому газовому освещению улиц узнали Брюссель».

На высоте около 1000 м на шар обрушилась буря. Le Géantкамнем упал вниз и лишь в последнюю секунду был подхвачен горизонтальным шквалом. Шар несся со скоростью 160 км/ч, сшибая печные трубы, деревья и вообще все, что попадалось на пути. Если верить корреспонденту журнала Harper,«иногда его ударяло о землю, затем, отскочив вверх, он взмывал в облака со скоростью ракеты. Пассажиров с ужасной силой швыряло из стороны в сторону».

Наконец возле ганноверского города Нойбурга шар, сильно сдувшийся, навалился на деревья и провисел достаточно долго, чтобы пассажиры успели выбраться из гондолы и «раненые, чуть ли не искалеченные путешественники смогли наконец отправиться по домам – умудренными и больными».

У воздушных шаров нет движителя. Они летят туда, куда их влечет ветер. В зависимости от настроения человека и его цели, это качество может показаться и главным очарованием шара, и величайшим неудобством. Приведу тексты двух старых факсов из моего архива; оба они имеют отношение к попыткам обогнуть на воздушном шаре Землю.

Первый факс был получен на борту Virgin Global Challenger при приближении его к воздушному пространству Алжира 7 января 1997 г.: «ВАМ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ, ПОВТОРЯЮ, НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ВХОДИТЬ В ЭТУ ЗОНУ».

Второй был отправлен 23 декабря 1998 г., после того как мы получили депешу от китайского правительства. В депеше говорилось, что мы должны посадить ICO Global,потому что он вот-вот войдет в воздушное пространство Китая. У нас не было никаких сомнений в том, что китайцы просто собьют шар, если мы не подчинимся. Проблема была в том, что мы никак не могли это сделать.

«МЫ ПРОСИМ УЧЕСТЬ, ЧТО СЕСТЬ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕВОЗМОЖНО, НЕ ПОДВЕРГАЯ СЕРЬЕЗНОЙ ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ ЭКИПАЖА И ВСЕХ НАХОДЯЩИХСЯ НА ЗЕМЛЕ. МЫ НЕ МОЖЕМ НАПРАВЛЯТЬ ШАР, ОН ЛЕТИТ ТУДА, КУДА ЕГО НЕСЕТ ВЕТЕР МЫ НАХОДИМСЯ В СПЛОШНОЙ ОБЛАЧНОСТИ И НЕ ВИДИМ ЗЕМЛИ. МЫ НЕ МОЖЕМ СНИЖАТЬСЯ СКВОЗЬ ОБЛАЧНЫЙ СЛОЙ, ТАК КАК ШАР ОБЛЕДЕНЕЕТ И МЫ ПОТЕРПИМ КРУШЕНИЕ. ОБРАЩАЕМ ВАШЕ ВНИМАНИЕ НА ТО, ЧТО МЫ ПРЕДПРИНИМАЕМ ВСЕ, ЧТО В НАШИХ СИЛАХ, ЧТОБЫ РАЗРЕШИТЬ ЭТУ СИТУАЦИЮ, И ПРИНОСИМ ГЛУБОЧАЙШИЕ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ МОЖЕМ ВЫПОЛНИТЬ ВАШИ ТРЕБОВАНИЯ. МЫ НИКОИМ ОБРАЗОМ НЕ ХОТИМ ПРОЯВИТЬ НЕУВАЖЕНИЕ К КИТАЙСКИМ ВЛАСТЯМ. НО МЫ В БЕЗВЫХОДНОЙ СИТУАЦИИ И НЕ МОЖЕМ РАЗРЕШИТЬ ЕЕ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ, НЕ ПОДВЕРГАЯ ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ. ПОЧТИТЕЛЬНО ПРОСИМ ДАТЬ НАШЕЙ КОМАНДЕ ВРЕМЯ НА РЕШЕНИЕ ЭТОЙ ПРОБЛЕМЫ».

Можете мне поверить: сидеть в герметичной капсуле на полпути в космос и обмениваться все более отчаянными и горячими посланиями с правительствами иностранных государств очень страшно. Я считаю, мне повезло, что я оба раза остался жив.

В сентябре 1996 г. два американских аэронавта, Алан Френкель и Джон Стюарт-Джервис, принимали участие в гонке на кубок Гордона Беннета. Они зарегистрировали полетный план и получили разрешение на пролет через закрытую военную зону над Белоруссией – одной из бывших советских республик. Войдя в воздушное пространство Белоруссии, Алан, гражданский пилот компании TWA, связался с минским диспетчером. Воздухоплаватели получили невнятный ответ, затем связь прервалась.

Позже к шару подлетел военный вертолет, экипаж которого пытался разговаривать с командой шара по-русски. С полчаса вертолет летал вокруг аэростата, затем открыл огонь. В оболочку и корзину попало двадцать пуль. Шар упал в лес. Алан и Джон погибли.

Четырьмя месяцами позже Стив Фоссетт, пролетая над Ливией, получил следующий шедевр: «ПОСКОЛЬКУ В ОТНОШЕНИИ НАШЕЙ СТРАНЫ ВВЕДЕН ЗАПРЕТ НА ПОЛЕТЫ, ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ПЕРЕСЕЧЬ ВОЗДУШНОЕ ПРОСТРАНСТВО ЛИВИИ. ВАМ СЛЕДУЕТ СВЯЗАТЬСЯ СО СВОИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ И ПОПРОСИТЬ У НИХ СНЯТЬ ЭМБАРГО С НАШЕЙ РЕСПУБЛИКИ». Как написал Стив в автобиографии «В погоне за ветром», полковник Каддафи снял палец со спускового крючка только тогда, когда его разведка узнала, что Стив имеет знак отличия «Скаут-орел».

Никогда и ни у кого не было сомнений в том, что эти «вторжения в суверенное воздушное пространство» совершали ненамеренно и вынужденно добропорядочные гражданские лица, проникнутые подлинно спортивным духом. И все же аэростаты почему-то действуют на суверенные державы, как красная тряпка на быка. (Великое и прекрасное исключение из общего правила представляет собой, как ни поразительно, Северная Корея, одна из самых закрытых и милитаризованных стран мира. В 1998 г. ее правительство, не имея никакого официального предупреждения о приближении ICO Global, прислало Перу, Стиву и мне факс с приветствием!)

Множество достойных полетов на длинные дистанции пришлось прервать, чтобы не вызвать враждебности со стороны очередного нервного правительства. В январе 1997 г. Стив Фоссетт предпочел не вторгаться в воздушное пространство Китая; вместо этого он сел в отдаленном районе Уттар-Прадеш в Индии, где местный жрец с жутковатой серьезностью приветствовал его как Хунамана, царя обезьян. Много лет запрет на полеты, установленный Советским Союзом, перекрывал шестую часть суши и делал всякую попытку кругосветного путешествия на шаре практически безнадежной.