Текст книги "Смотрите, Джейн забивает!"
Автор книги: Рэйчел Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Рэйчел Гибсон
Смотрите, Джейн забивает!
ПРОЛОГ
Жизнь Медового пирожка
Из всех прокуренных баров Сиэтла он должен был зайти именно в «Развинченный шуруп», пивнушку, в которой я работала пять ночей в неделю, продавая пиво и задыхаясь от клубов дыма. Прядь черных волос небрежно упала ему на лоб, когда он бросил пачку «Кэмел» и зажигалку на барную стойку.
– Дай-ка мне «Хенрис», – сказал он грубым и в то же время бархатным голосом, – и поторопись, детка, я не могу ждать весь день.
Я всегда была любительницей мрачных мужчин с плохими манерами. Один взгляд, и я поняла, что этот мужчина был таким же мрачным и таким же зловещим как гроза.
– Бутылку или на разлив? – спросила я.
Он зажег сигарету, затянулся и посмотрел на меня сквозь облако дыма. Его взгляд медленно опускался к вырезу моего топа, а небесно-голубые глаза были полны греха. Он одобрительно ухмыльнулся одним уголком рта при виде моего четвертого размера и ответил:
– Бутылку.
Я вытащила «Хенрис» из холодильника, открыла крышку и толкнула бутылку к нему по барной стойке.
– Три пятьдесят.
Он сжал бутылку большой рукой и поднес к своим губам. Эти глаза осматривали меня, пока он делал несколько длинных глотков. Пена вылезла из горлышка, и он, опустив бутылку, слизал каплю пива с нижней губы. Я почувствовала, как это движение отдалось в моих коленях.
– Как тебя зовут? – спросил он и полез в задний карман своих поношенных «Левисов», чтобы вытащить бумажник.
– Ханни, – ответила я. – Медовый пирожок.
Другой уголок его полных губ поднялся, когда он протянул мне пятерку.
– Ты стриптизерша?
Ну вот, как всегда.
– Зависит от…
– От чего?
Я протянула ему сдачу и позволила кончикам пальцев коснуться его теплой ладони. Венка бешено запульсировала на моем запястье, и я улыбнулась. Я прошлась взглядом по его большим рукам и груди до его широких плеч. Любому, кто знал меня, было известно, что я придерживалась лишь нескольких правил, когда дело касалось мужчин. Я любила, чтобы они были большими и плохими, и у них должны были быть чистые зубы и руки. Вот и все. О, да, я предпочитала, чтобы у них имелись грязные маленькие мыслишки, хотя это не было так уж необходимо, так как мои мысли всегда были достаточно грязными для двоих. Даже когда я была ребенком, мой разум вращался вокруг секса. В то время как Барби других девочек играли в школу, моя Барби играла в больницу. Такую, где доктор Барби проверяла принадлежности Кена, а потом трахала его до жаркой комы.
Теперь, в двадцать девять лет, когда другие женщины обсуждали гольф или керамические изделия, моим хобби стали мужчины, и я коллекционировала их, как дешевые сувениры Элвиса. Глядя в сексуальные голубые глаза мистера Плохие манеры, я отметила свой участившийся пульс и боль между бедер и поняла, что могла бы и его присоединить к своей коллекции. Я точно могла бы поиметь его дома. Или на заднем сиденье моей машины, или в душевой кабинке дамской ванной комнаты.
– От того, что у тебя на уме, – наконец ответила я, затем оперлась руками на стойку и наклонилась вперед, предлагая ему отличный вид на мою идеальную грудь.
Он оторвал взгляд от ложбинки меж грудей: его глаза были горячими и голодными. Затем со щелчком открыл бумажник и показал мне свой значок.
– Я ищу Эдди Кордову. Слышал, ты знаешь его.
Вот она, моя удача. Коп.
– Да, я знаю Эдди.
У меня было с ним свидание однажды, если вы можете назвать свиданием то, чем мы занимались. В последний раз, когда я видела Эдди, он валялся в отключке в ванной Джимми Ву. Мне пришлось наступить на его запястье, чтобы он отцепился от моей лодыжки.
– Не подскажешь, где я могу найти его?
Эдди был мелким воришкой, и, что хуже, он отвратительно трахался, так что я не почувствовала даже укола вины, когда сказала:
– Может, и подскажу.
Да, я могла бы выручить этого парня. И по тому, как он смотрел на меня, я могла сказать, что он хотел большего.
Рядом с компьютером Джейн Олкотт зазвонил телефон, оторвав ее внимание от экрана и последней части «Жизни Медового пирожка».
– Черт, – выругалась она, и, сдвинув очки, потерла уставшие глаза, из-под пальцев посмотрела на номер звонившего и ответила.
– Джейн, – начал старший редактор «Сиэтл таймс», Леонард Коллэвей, не потрудившись поздороваться с ней. – Сегодня Вирджил Даффи говорил с тренерами и главным менеджером. Работа официально твоя.
Корпорация Вирджила Даффи входила в состав пятисот компаний из списка «Форчун», а сам он являлся владельцем сиэтлской хоккейной команды «Чинуки».
– Когда мне приступать? – спросила Джейн и встала. Она потянулась за кофе, поднесла кружку к губам, уронив несколько капель на свою старую фланелевую пижаму.
– Первого.
У нее оставалось всего две недели на подготовку до первого января. Два дня назад к Джейн обратился Леонард и спросил, не хочет ли она заменить спортивного репортера Криса Эванса, пока тот лечится от неходжкинской лимфомы. У Криса были хорошие прогнозы на выздоровление, но из-за его отсутствия газета нуждалась в ком-то, кто освещал бы матчи «Чинуков». Джейн и не мечтала, что этим кто-то будет она.
Помимо всего прочего, она работала журналистом «Сиэтл таймс» и получила известность за свою ежемесячную колонку «Одинокая девчонка в большом городе». О хоккее она ничего не знала.
– Ты отправишься с ними в путь второго, – продолжил Леонард. – Вирджил хочет уладить детали с тренерами, потом в понедельник перед отъездом он представит тебя команде.
Когда на прошлой неделе ей впервые предложили эту работу, Джейн была в шоке и более чем озадачена. Конечно, мистер Даффи хотел бы другого спортивного репортера для освещения игр. Но, как оказалось, предложение было идеей владельца команды.
– Что подумают тренеры? – она поставила кружку на стол рядом с открытым ежедневником, обклеенным цветными стикерами.
– На самом деле, это не имеет значения. С тех пор как Джон Ковальски и Хью Майнер закончили карьеру, эта арена не собирала толпы фанатов. Даффи должен платить за того крутого вратаря, которого он купил в прошлом году. Вирджил любит хоккей, но прежде всего он бизнесмен. Он сделает то, что нужно, чтобы фаны вновь заняли свои места. Вот почему он в первую очередь подумал о тебе. Он хочет привлечь больше женщин на игры.
Чего Леонард Коллэвей не сказал, так это то, что Даффи подумал о ней, потому что считал, что она пишет ерунду для женщин. Джейн было не привыкать. Ерунда помогала оплачивать счета и была дико популярна среди женщин, читавших «Сиэтл таймс». Но ерунда не оплачивала все счета. Даже и близко. Порнушка окупала большинство из них. И порно-сериалы. Она писала «Жизнь Медового пирожка» для журнала «Хим» – жутко популярного среди мужчин.
Пока Леонард говорил ей о Даффи и его хоккейной команде, Джейн взяла ручку и написала на розовом стикере: «Купить книги по хоккею». Затем оторвала записку от блока, перевернула страницу и прилепила в свой ежедневник под несколькими другими листочками бумаги.
– …и ты должна запомнить, что имеешь дела с хоккеистами. Ты знаешь, они могут быть чертовски суеверными. Если «Чинуки» начнут проигрывать, они обвинят тебя и отправят домой.
Великолепно. Ее работа была в руках суеверных качков. Она оторвала старую записку, помеченную «срок сдачи Ханни», от ежедневника и выбросила ее в мусорную корзину.
После еще нескольких минут беседы Джейн положила трубку и взялась за свой кофе. Как большинство жителей Сиэтла, она не могла не знать хоккеистов по именам, а некоторых и в лицо. Сезон был длинным, и хоккей упоминался на «Кинг-5 Ньюс» почти каждую ночь, но на самом деле она встречала лишь одного из «Чинуков» – купленного вратаря, о котором упоминал Леонард, Люка Мартино́.
Ее представили мужчине с тридцатитрехмиллионным контрактом на вечеринке в пресс-клубе, сразу после его сделки с «Чинуками» прошлым летом. Он стоял в середине комнаты, пышущий здоровьем и прекрасно сложенный, как особа королевских кровей среди своих смиренных подданных. Учитывая легендарную репутацию Люка на льду и вне его, он оказался ниже, чем представляла Джейн. Около ста восьмидесяти сантиметров, но состоял из одних мышц. Его темно-русые волосы закрывали уши и падали на воротник рубашки, немного растрепанные ветром и кое-как приведенные в порядок пальцами.
На левой скуле у него белел маленький шрам, и еще один был на подбородке. Но они ни в коей мере не уменьшали того ошеломляющего впечатления, которое он производил. На самом деле, они заставляли его казаться таким плохим, что в комнате не осталось ни единой женщины, которая не спрашивала себя, насколько «плох» может быть этот парень.
Между отворотами темного пиджака виднелся шелковый красный галстук. Золотой «Ролекс» обвивал его запястье, к его боку как присоска прицепилась блондинка с пышными формами.
Этот мужчина определенно любил аксессуары.
Джейн и голкипер обменялись приветствиями и рукопожатием. Его голубые глаза едва скользнули по ней, прежде чем он с блондинкой двинулся дальше. Меньше чем за секунду Джейн обнаружила себя отвергнутой и брошенной. Но она должна была бы уже привыкнуть. Мужчины, подобные Люку, обычно не обращали внимания на женщин, похожих на Джейн: чуть выше ста пятидесяти трех сантиметров, с темно-каштановыми волосами, зелеными глазами и первым размером груди. Они не слонялись поблизости, чтобы послушать, не скажет ли она чего-нибудь интересное.
Если другие игроки «Чинуков» отвергнут ее также быстро, как Люк Мартино́, она будет злиться несколько месяцев, но путешествие с командой было слишком хорошей возможностью, чтобы упустить ее. Джейн писала бы статьи о спорте с женской точки зрения. Она бы, как и ожидалось, описывала наиболее яркие моменты игры, но уделила бы больше внимания тому, что происходит в раздевалке. Не размеру члена или сексуальным предпочтениям, это ее не заботило. Она хотела узнать, встречались ли женщины с дискриминацией в двадцать первом веке.
Джейн вернулась в кресло перед своим лэптопом и снова принялась за работу над очередной частью «Медового пирожка», которая должна была быть у редактора завтра и появиться в журнале в феврале. Хотя большинство мужчин считали ее колонку «Одинокая девчонка» чепухой и не очень-то ее читали, но те же самые мужчины с обожанием читали сериал о «Медовом пирожке». Никто, кроме Эдди Голдмена, редактора журнала, и Каролины Мэйсон, ее лучшей подруги с третьего класса, не знал, что Джейн писала эти выгодные ежемесячные рассказы. И она хотела, чтобы все так и оставалось.
Ханни была альтер-эго Джейн. Эффектная. Раскованная. Мечта каждого мужчины. Гедонистка, которая оставляла мужчин в жаркой коме по всему Сиэтлу. Заманивая в свои сети, а затем делая из них секс-игрушки, способные только молить о большем. У Ханни имелся огромный фан-клуб, а также полдюжины фанатских сайтов в Интернете, посвященных ей. Некоторые из них были печальными, другие смешными. На одном из сайтов предполагали, что автор «Медового пирожка» на самом деле мужчина.
Джейн больше всего нравились такие слухи. Улыбка коснулась ее губ, когда она прочитала последнюю строчку того, что написала до звонка Леонарда. Затем вернулась к своей работе: заставлять мужчин умолять.
ГЛАВА 1
Отбрили: посвящение новичков
В раздевалке со всех сторон неслись насмешливые замечания, пока Люк «Счастливчик» Мартино́ натягивал бандаж и застегивал свое снаряжение.
Большинство его товарищей по команде стояли рядом с Даниэлем Холстромом, новичком из Швеции, предлагая ему выбрать способ посвящения. Тот мог или позволить парням выбрить на своей голове ирокез, или вывести всю команду на ужин. Поскольку ужины обходились новичкам в десять-двенадцать тысяч долларов, Люк полагал, что молодой нападающий в итоге на какое-то время станет похожим на панка.
Взгляд огромных голубых глаз Даниэля метался по раздевалке в поисках признаков того, что парни шутят. Ни одного признака обнаружено не было. Они все когда-то были новичками, и каждый из них прошел через какой-то своеобразный обряд. В первый сезон Люка шнурки от его коньков исчезали при каждом удобном случае, а простыни в его номерах в отеле чаще всего оказывались намного короче матраса.
Люк взял свою клюшку и направился в проход, миновав нескольких парней, работающих паяльными лампами над крюками клюшек. Ближе к передней части прохода стояли тренер Ларри Найстром и главный менеджер Кларк Гамаче. Они разговаривали с маленькой женщиной, одетой в черное с ног до головы. Оба мужчины скрестили руки на груди, и, нахмурившись, смотрели на женщину, пока та что-то говорила им. Ее темные волосы были забраны назад и закреплены одной из тех заколок для волос, подобные которым носила его сестра. Не почувствовав ничего, кроме легкого любопытства, Люк не обратил на них внимания и полностью позабыл о женщине, когда вышел на лед для тренировки. Как и ожидалось, Счастливчик услышал резкое ш-ш-ш-ш, поскольку потратил целый час, натачивая лезвия коньков. Сквозь маску холодный воздух коснулся его лица и наполнил легкие, когда Люк проехал несколько кругов для разогрева.
Как и все вратари, он был членом команды и все-таки выделялся из нее из-за особого характера своей работы. Для людей, подобных Люку, не существовало прикрытия. Когда он позволял шайбе попасть в ворота, огни вспыхивали как большой неоновый знак, сигнализирующий о том, что вратарь облажался, и требовалось что-то большее, чем жесткая решимость и сила воли, чтобы игру за игрой встречаться лицом к лицу со стойками. Нужен был бойцовский характер и огромная самонадеяность, чтобы быть уверенным в своей непобедимости.
Тренер голкиперов Дон Боклер вытолкал корзину с шайбами на лед, пока Люк исполнял небольшой ритуал, который совершал последние одиннадцать лет, будь это ночь игры или тренировка. Он объехал ворота три раза по часовой стрелке, затем еще раз против часовой. Занял свое место между стойками и ударил клюшкой по столбам слева и справа. Затем перекрестился как священник и остановил взгляд на Доне, который стоял на синей линии. Следующие тридцать минут тренер катался вокруг него, стреляя как снайпер во все семь незащищенных мест ворот и выполняя удары с точки.
В тридцать два года Люк чувствовал себя отлично. Он хорошо играл и находился в прекрасной физической форме. Сейчас травмы почти не беспокоили его, и он не принимал таблеток сильнее, чем «Адвил». Этот сезон был лучшим в его карьере, и перед финальными играми Лиги его тело находилось в превосходном состоянии. Его профессиональная жизнь не могла бы быть лучше.
Очень плохо, что его личная жизнь была полным отстоем.
Тренер вратарей зарядил шайбу к верхней планке, и с громким чпок Люк поймал ее перчаткой. Полфунта вулканизированной резины обожгли его ладонь сквозь толстую набивку. Он упал на лед на колени, когда другая шайба полетела в «гамак» и ударилась о его щиток. Люк почувствовал знакомую острую боль в сухожилиях и связках, но это было не то, с чем он не смог бы справиться. Не то, с чем он бы не справился. И не то, в чем он когда-либо признался бы вслух.
Некоторые списали его со счетов. Поставили точку на его карьере. Два года назад, играя за «Ред Уингз», он разбил оба колена. После нескольких тяжелых реконструктивных операций, бесконечных часов реабилитации, пребывания в «Бетти Форд», чтобы избавиться от зависимости от болеутоляющих, и перехода в сиэтлские «Чинуки» Люк вернулся и играл лучше, чем когда-либо.
В этом сезоне ему было, что доказывать. Себе. Тем, кто вычеркнул его. Он вернул себе те качества, которые всегда делали его одним из лучших. У Люка было сверхъестественное чувство шайбы, и он мог предвидеть развитие игры за секунду до того, как все происходило. И если он не мог остановить шайбу своими быстрыми руками, в запасе у него всегда имелись грубая сила и отменный хук.
Закончив тренировку, Люк переоделся в шорты и футболку и отправился в тренажерный зал. Он провел сорок пять минут на велотренажере, прежде чем переключился на штангу и гантели и полтора часа работал над руками, грудными мышцами и прессом. Мускулы его ног и спины горели, пот катился по вискам, дыхание обжигало легкие.
Счастливчик долго принимал душ, затем обернул полотенце вокруг талии и направился в раздевалку. Другие парни уже сидели там, развалившись на стульях и лавках, слушая что-то, что говорил Гамаче. Вирджил Даффи тоже стоял посреди комнаты. Он начал рассказывать о продажах билетов. Люк полагал, что продажи билетов – не его забота. Его задачей было делать сэйвы и выигрывать матчи. И до сих пор он справлялся с этим.
Люк прислонился голым плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди. Его взгляд опустился к маленькой женщине, которую он видел раньше. Она стояла рядом с Даффи, в то время как Люк изучал ее. Незнакомка принадлежала к тем женщинам, которые не пользуются ни каплей косметики. Две черные черточки бровей были единственной краской на ее бледном лице. Черный бесформенный пиджак и брюки скрывали даже намеки на изгибы. На одном плече висел кожаный портфель, а в руке она держала стакан «Старбакса».
Она была не уродливой, просто обычной. Некоторым мужчинам нравился такой тип женщин. Люку – нет. Он любил женщин, которые пользовались красной помадой, пахли пудрой и брили ноги. Он любил женщин, которые прикладывали усилия, чтобы хорошо выглядеть. Эта женщина точно не прикладывала никаких усилий.
– Уверен, вы все знаете, что репортеру Крису Эвансу врачи настойчиво рекомендовали отдохнуть. Вместо него наши домашние игры будет освещать Джейн Олкотт, – объяснял владелец команды. – И путешествовать с нами в оставшейся части сезона.
Игроки сидели в ошеломленном молчании. Никто не произнес ни слова, но Люк знал, о чем они думают. О том же, о чем думал он: что лучше получить удар шайбой, чем репортера, путешествующего вместе с командой, не говоря уже о том, что репортер – женщина.
Все члены команды посмотрели на капитана, Марка «Хитмэна» (Наемный убийца, прим. переводчика) Бресслера, потом снова повернулись к тренерам, которые тоже сидели в молчании, окаменев. Ожидая, что кто-то скажет хоть что-нибудь. Чтобы спасти их от маленького, темноволосого ночного кошмара, который им пытались навязать.
– Ну, я не думаю, что это хорошая идея, – начал Хитмэн, но один взгляд ледяных серых глаз Даффи заставил капитана замолчать. Никто не отважился заговорить снова.
Никто, кроме Люка Мартино́. Он уважал Вирджила. Тот даже немного ему нравился. Но Люк проводил лучший сезон в своей жизни. «Чинуки» имели отличный шанс выиграть Кубок, и будь он проклят, если позволит какой-то журналистке испортить им все. Ему. От этого за версту несло катастрофой.
– Со всем уважением, мистер Даффи, вы что, лишились вашего чертова рассудка? – спросил Счастливчик и оттолкнулся от стены. В пути случалось всякое, и никто не хотел бы, чтобы вся страна прочитала об этом за миской «Уитиз». Люк был более осмотрителен, чем некоторые из его товарищей по команде, но последнее, в чем они нуждались, это путешествующий с ними репортер.
И всегда следовало учитывать фактор невезенья. Всё, выходящее за рамки обычного, могло повлиять на их удачу. А женщина, путешествующая с ними, точно не была обычным явлением.
– Парни, мы понимаем ваши проблемы, – продолжил Вирджил Даффи. – Но, после долгих раздумий и заверений со стороны «Таймс» и мисс Олкотт, мы гарантируем вам полное соблюдение тайны. Репортажи ни в коем случае не нарушат вашу личную жизнь.
«Дерьмо», – подумал Люк, но не стал тратить силы на дальнейшие пререкания. Глядя на решительное выражение, застывшее на лице владельца команды, Люк понял, что это бессмысленно. Вирджил Даффи оплачивал счета. Но это не значило, что Люку должно было нравиться такое положение вещей.
– Ну что ж, вам лучше подготовить ее к по-настоящему грубым разговорам, – предупредил он.
Мисс Олкотт повернулась к вратарю «Чинуков». Ее взгляд был прямым и решительным. Один уголок ее рта приподнялся, как будто Люк ее немного забавлял.
– Я журналист, мистер Мартино́, – сказала она. Ее голос оказался нежнее, чем взгляд: удивительное смешение мягкой женственности и нетерпеливой решительности. – Ваши разговоры не шокируют меня.
Он улыбнулся ей своей «давай поспорим» улыбкой и направился к шкафчику в задней части комнаты.
– Эта женшына, которая пышет клонки о том, как нйти парня для свыдания? – спросил Влад «Цепеш» Фетисов.
– Я пишу колонку «Одинокая девчонка в большом городе» для «Таймс», – ответила журналистка.
– Я думал, что та женщина – азиатка, – прокомментировал Брюс Фиш.
– Нет, просто неудачная подводка для глаз, – объяснила мисс Олкотт.
Иисусе, она даже не была настоящим спортивным репортером. Люк читал ее колонку несколько раз или, по крайней мере, пытался сделать это. Она была женщиной, писавшей о проблемах со своими мужчинами и мужчинами своих подруг. Она была одной из тех женщин, которые любили поговорить об «отношениях и прочем», как будто им все нужно было проанализировать. Как будто большинство проблем между мужчинами и женщинами не были изобретением самих женщин.
– С кем она будет жить в дороге? – спросил кто-то слева, и смех каким-то образом уменьшил напряжение. Беседа переместилась с мисс Олкотт к четырем играм в предстоящем восьмидневном турнире.
Люк сбросил полотенце и засунул его в спортивную сумку. «Вирджил Даффи становится дряхлым», – думал он, швыряя свои белые трусы и футболку на скамью. Или это, или развод, через который прошел Вирджил, сводил того с ума. Эта женщина, вероятно, ничего не знала о хоккее. Она, скорее всего, хотела поговорить о чувствах и проблемах со свиданиями. Что ж, она могла до посинения задавать ему вопросы, он не собирался произносить ни одного проклятого слова. После всех трудностей последних нескольких лет Люк больше не говорил с репортерами. Никогда. Одно путешествие с ними не изменит этого.
Он натянул трусы, затем, прежде чем просунуть голову в вырез футболки, посмотрел через плечо на мисс Олкотт. И застал ее за разглядыванием ботинок. Женщины-спортивные репортеры не были чем-то новым в раздевалке. Когда они не обращали внимания на то, что комната полна мужиков с голыми задницами, насколько Люк мог судить, к ним относились почти также, как к их коллегам-мужчинам. Но мисс Олкотт выглядела такой же взволнованной, как старая дева. Не то, чтобы он хорошо разбирался в девственницах.
Счастливчик завершил свой наряд парой потертых «Левисов» и голубым свитером в полоску. Затем сунул ноги в черные ботинки и защелкнул золотой «Ролекс» на запястье. Часы были подарком от Вирджила Даффи в честь подписания контракта. Маленький штрих, чтобы скрепить сделку.
Люк взял свой бомбер и спортивную сумку, потом отправился в помещение администрации. Там он заглянул в маршрут на следующие восемь дней и поговорил с менеджерами, чтобы удостовериться, что они помнят о том, что он хочет жить один. В прошлый раз в Торонто произошла путаница, и они засунули Роба Саттера в его комнату. Обычно Люк мог заснуть в течение нескольких секунд после того, как ложился, но Роб храпел, как циркулярная пила.
Было уже за полдень, когда Люк покинул здание арены. Звук его шагов отдавался эхом в бетонных стенах, пока он двигался к выходу. Когда он вышел наружу, его лица коснулся серый туман, скользнувший затем и за воротник куртки. Эта дымка на самом деле не была дождем, но из-за нее становилось мрачно как в аду. Чтобы жить в Сиэтле, Люк должен был к ней привыкнуть. Поэтому он любил уезжать из города. Но не это являлось основной причиной. Основной причиной был покой, который он находил в пути. Хотя у него возникло дурное предчувствие, что в этот раз его покой будет разрушен женщиной, которая стояла в нескольких футах от него, копаясь в портфеле, висящем у нее на плече.
Мисс Олкотт закуталась в какое-то подобие легкого плаща, завязанного на талии. Он был длинным и черным, и ветер с залива надувал нижнюю часть, отчего журналистка выглядела так, как будто у нее на заднице висел балласт. В одной руке мисс Олкотт все еще держала свой стакан «Старбакса».
– Этот вылет в шесть утра на Феникс просто убийство, – сказал Мартинò, подходя к ней по пути в гараж. – Не опаздывайте. Будет стыдно, если вы пропустите это.
– Я буду там, – заверила она Люка, когда он проходил мимо. – Вы не хотите, чтобы я путешествовала вместе командой. Потому что я женщина?
Он остановился и повернулся к ней лицом. Свежий ветерок тормошил отвороты плаща, разметав несколько прядей из хвоста по ее розовым щекам. При ближайшем рассмотрении она оказалась ненамного красивей.
– Нет, я не люблю репортеров.
– Полагаю, это из-за вашей истории.
Она собирала информацию о нем.
– Какой истории? – он спрашивал себя, читала ли она эту дерьмовую книжонку «Плохие парни хоккея», в которой ему посвятили пять глав, дополненных картинками. Около половины того, о чем писал автор этой книги, было слухами и абсолютной выдумкой. И Люк не подал в суд лишь потому, что не хотел дополнительного внимания со стороны средств массовой информации.
– Ваша история с прессой, – журналистка глотнула кофе и пожала плечами. – Повсеместное освещение ваших проблем с наркотиками и женщинами.
Точно, она читала ее. И кто, черт возьми, использует слова, подобные этому «повсеместно»? Репортеры, вот кто.
– Для протокола: у меня никогда не было проблем с женщинами. Повсеместно или как-то иначе. Вы должны прекрасно знать, что не стоит верить всему, что читаете.
По крайней мере, ничего криминального. А его зависимость от обезболивающих уже в прошлом. И там он ее и намеревался оставить.
Люк окинул взглядом гладко зачесанные волосы своей собеседницы, безупречную кожу лица и фигуру, завернутую в этот ужасный плащ. Может, если бы дамочка распустила волосы, то не выглядела бы такой фригидной.
– Я читал вашу колонку в газете, – сказал он и посмотрел в ее зеленые глаза. – Вы одинокая девчонка, которая брюзжит об обязанностях и не может найти мужика. – Ее темные брови сдвинулись, а взгляд стал жестким. – Встретившись с вами, я понял, в чем ваша проблема.
Он затронул больное место. Хорошо. Может быть, она будет держаться от него подальше.
– Вы все еще чистый и трезвый? – спросила она.
Люк полагал, что если не ответит, она что-нибудь придумает. Они всегда так делали.
– Абсолютно.
– Правда? – ее нахмуренные брови поднялись идеальными арками, как будто она действительно не верила ему.
Он шагнул ближе.
– Хотите, чтобы я помочился в ваш стакан, милочка? – спросил Счастливчик напряженную и возможно-пять-лет-не-имевшую-секса женщину со злыми глазами, стоящую перед ним.
– Нет, спасибо, я предпочитаю черный кофе.
Люк мог бы помолчать минутку, чтобы отдать должное ее ответу, если бы она не была репортером, и он бы не чувствовал, что она давит на него, нравится ей это или нет.
– Если передумаете, дайте мне знать. И не воображайте, что если Даффи заткнул глотки парням, ваша работа будет легкой.
– В каком смысле?
– В каком вам нравится, – сказал Мартинò и пошел прочь.
Он преодолел небольшое расстояние до парковки и обнаружил свой серый «Дукати», стоящий на опорной подножке около отсека для инвалидов. Цвет мотоцикла отлично подходил к плотным облакам, нависшим над городом, и мрачному гаражу. Люк пристегнул свою сумку к задней части «Дукати» и оседлал черное сиденье. Он больше не думал о мисс Олкотт, когда вылетел из паркинга, оставляя за собой приглушенный рев мотора: проехал мимо бара «Тини Бигс», вверх по Броад ко Второй авеню, и, миновав нескольких небольших кварталов, заехал в общий гараж кондоминиума, припарковав мотоцикл рядом со своим «Лэнд Крузером».
Двумя пальцами Люк отодвинул манжет куртки и посмотрел на часы. Взяв свою сумку, он отметил, что у него есть три часа тишины, и подумал, что может включить кассету с игрой и расслабиться перед телевизором с большим экраном. Может быть, позвонить подружке и позвать ее на ланч? У него была на примете одна длинноногая рыженькая.
Выйдя из лифта на девятнадцатом этаже, Люк прошел по коридору к северо-восточному углу кондоминиума. После перехода в «Чинуки» прошлым летом он быстренько купил эти апартаменты. Он не сходил ума по обстановке, которая напоминала ему старый мультфильм «Джетсоны» со всем этим хромом, камнем и закругленными углами, но вид… вид был отпадный.
Люк открыл дверь, и его планы на день рассыпались, когда он подошел к голубому рюкзаку фирмы «North Face», брошенному на бежевом ковре. Красная куртка для сноуборда валялась на темно-синей кожаной софе, а кольца и браслеты были свалены в кучу на отделанном металлом и стеклом столике. Рэп орал из его стереосистемы, а Шэгги подпрыгивал и вертел задом на огромном экране телевизора Люка, включенного на канале «Эм-ти-ви».
Мари. Мари вернулась домой раньше.
Люк бросил рюкзак и свою сумку на софу и пошел дальше по коридору. Постучав в первую из трех спален, он открыл дверь. Мари лежала на своей кровати, ее короткие темные волосы стояли торчком на макушке совсем как мелкая черная щетка. Тушь размазалась под глазами, а щеки были бледными. Девочка прижимала к груди лоскутного голубого Заботливого мишку.
– Что ты делаешь дома? – спросил Люк.
– Из школы пытались дозвониться до тебя. Я не очень хорошо себя чувствую.
Он зашел в комнату, чтобы лучше рассмотреть свою шестнадцатилетнюю сестру, свернувшуюся клубочком на одеяле, предположив, что она, вероятно, снова плачет из-за своей матери. Со дня ее похорон прошел всего лишь месяц, и Люк подумал, что должен сказать что-то, чтобы утешить Мари, но на самом деле не знал, что именно, и всегда, казалось, делал только хуже, когда пытался успокоить ее.
– У тебя грипп? – вместо этого спросил Люк. Она была так похожа на мать, по крайней мере, на ту, какой он ее запомнил, что становилось жутко.
– Нет.
– У тебя начинается простуда?
– Нет.
– Тогда что не так?
– Я просто чувствую себя больной.
Люку самому было шестнадцать, когда у четвертой жены его отца родилась дочь. За исключением нескольких посещений на праздники, Люк никогда не был рядом с Мари. Он был намного старше. Они жили в Лос-Анджелесе. Он скитался по всей стране, занимался собственной жизнью и не видел девочку со времени похорон отца десять лет назад до тех пор, пока она не переехала жить к нему в прошлом месяце. Внезапно Люк оказался ответственным за сестру, которую даже не знал. Он был ее единственным живым родственником не пенсионного возраста. Он был хоккеистом. Холостяком. Парнем. И он не имел понятия, какого дьявола делать с ней.
– Хочешь супа? – спросил он.
Мари пожала плечами, и ее глаза наполнились слезами.
– Думаю, да, – она шмыгнула носом.
С облегчением Люк быстро вышей из комнаты и направился на кухню. Он вытащил большую банку лапши с цыпленком из шкафа и запихнул ее под консервный нож, стоящий на черной мраморной столешнице. Он знал, у Мари сейчас трудные времена, но, Иисусе, та сводила его с ума. Если она не плакала, то дулась. Если не дулась, то закатывала свои большие голубые глаза при виде него, как будто он был идиотом.
