Текст книги "Ночная погоня(сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Роберт Сильверберг,Джон Браннер,Любен Дилов,Кордвейнер Смит,Нильс Нильсен,Онджей Нефф,Лестер Рей,Дежё Кемень,Эмио Донаджо,Дайна Чавиано
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Можете себе представить, что я чувствовал в этот момент!

На следующую ночь я снова разговаривал с Ники, и он сказал мне, что я смогу поговорить со всеми дельфинами в океане, потому что сами они общаются таким образом, а не с помощью тех пятидесяти звуков, которые представляют собой всего лишь остатки древнего языка, означающие сейчас только инстинктивные восклицания. Среди воспитанных дельфинов они считаются не совсем приличными, но в бассейне дельфины вынуждены прибегать к ним, насилуя свои голосовые связки, потому что люди проявляют особый интерес именно к этим звукам и, возможно, с их помощью когда-нибудь найдут контакт с мыслью дельфинов. Я подходил к другим бассейнам и беседовал с каждым дельфином в отдельности. А на пятую ночь я не выдержал – от всего услышанного меня охватило настоящее безумие, и я выпустил всех дельфинов в океан. Я не мог оставить их в дельфинарии и спокойно наблюдать, как профессор Н. издевается над ними, а они через силу стараются угодить ему и подстроиться под его зверские опыты. Вот так все началось, и вы можете лично убедиться в правдивости моих слов.

«Знакомая история! – подумал я. – Шизофреническое раздвоение личности. Кое-что читал об этом!»

Вдруг я услышал тихий смех моего спутника:

– А вы знаете, что и люди могут общаться между собой таким способом? Стоит только захотеть и немного подучиться. Хотите, я повторю то, что вы сейчас сказали? «Знакомая история! Шизофреническое раздвоение личности». – Он снова засмеялся, но поспешил извиниться: – Не обижайтесь, прошу вас. Впрочем, мне кажется, вам хочется выйти из машины. – Он снова угадал мои мысли. – Я скажу шоферу, чтобы он остановился, уже близко. Мне очень неприятно, что я не могу заплатить, поверьте! Но человеку, которого, хотя и несправедливо, отправляли в сумасшедший дом, трудно найти работу. Пока что меня кормят дельфины…

Не помню, как я отреагировал на его слова, но какой могла быть реакция, когда внезапно кто-то повторяет твои мысли! Мой спутник галантно открыл передо мною дверь и прошептал:

– Пожалуйста, успокойтесь, а то наша прогулка не даст никаких результатов. Я лучше вас знаю психиатрию, изучал ее специально.

В каком-то сомнамбулическом состоянии я расплатился с таксистом, и мы сошли с дороги. Я спотыкался о прибрежные камни – ослепленный блеском лунной дорожки, оглушенный могучим, неравномерным шумом прибоя, я ничего не видел перед собой.

– Присядьте здесь, – сказал мой спутник, и я сел, точно загипнотизированный.

Передо мной волновался и глухо шумел Тихий океан. Но теперь это был не тот океан, о котором я мечтал в детстве, и не тот, в котором плавал вчера. Это была некая живая масса без начала и конца, которая извивалась, разрезанная пополам лунным ножом. Она гипнотизировала меня миллиардами серебряных глаз, звала миллиардами голосов и наступала на меня, а я шел ей навстречу с чувством, что возвращаюсь туда, откуда кто-то много-много лет тому назад насильно увел меня. «Идууу! – кричало все во мне. – Идууу!»

– Вы слышите меня? Возьмите себя в руки и слушайте меня! – Мой спутник тряс меня за плечо.

– А? – пробормотал я. – Мы уже пришли?

– Да, – ответил он, и я вдруг осознал, что давно сижу на скале, холодной и шершавой.

– Сейчас я их позову, – предупредил он. – Все оценки оставьте на потом, сейчас важно только поверить! Вы должны верить в то, что услышите в себе. Это не мистика, не самовнушение, а просто разговор с самим собой. Когда захотите их о чем-либо спросить, спрашивайте себя, если захотите им что-нибудь сказать, скажите себе. Но нужно быть абсолютно искренним. Людям бывает трудно избавиться от притворства и самообмана, но постарайтесь отбросить все это хотя бы на десять минут, и тогда вы сможете разговаривать с дельфинами. Похоже, что это язык Вселенной, и каждый человек несет его в своих клетках. Сейчас вы просто должны поверить в него, по-ве-рить!

Последнее слово он произнес по слогам, и каждый слог ударялся о меня, как волны о скалу. Скала гудела и дрожала от ударов волн, как каждая клетка моего тела, отражая голос океана. Мой спутник стоял на берегу у самой воды, лицом к этой корчащейся и говорящей живой массе без начала и конца, и я видел, что он уже не человек, а только часть этой массы – одна из волн, один мускул, одна клетка, которая издает протяжный зов, полный чудовищного желания соединения и исторгавшийся из бездны разрезанного лунным ножом океана. Я сидел и слушал этот зов, не понимая, откуда он происходит…

– Я ждал тебя, – неожиданно сказал кто-то. – Ты опоздал.

– Извини! – ответил мой спутник. – Я не один.

– Знаю. Кто это с тобой?

– Человек, который тоже любит вас.

– Нет, он нас не любит. Он боится.

– Да, боится, но это хороший человек. Где все остальные?

– Скоро будут здесь. Они ловят для тебя рыбу.

Не отрываясь, я смотрел на неподвижную фигуру, склонившуюся над водой, и слушал оба голоса, которые звучали совершенно одинаково, но их было два. Потом мой спутник внезапно обернулся, я вздрогнул и перестал их слышать. И тогда я крепко сжал веки, темнота вошла в меня вместе с взрывом, вслед за которым наступила полная тишина. Но эта тишина в то же время была и темнотой, и пространством, и они росли и ширились, превращаясь во мне в неделимую необъятность, в ту абсолютность, которая существует только в галактиках. И на этом фоне мой голос сказал:

– Разве я боюсь?

– Да, боишься, – ответил мне другой голос, но он был так же неотделим от меня, как тишина от темноты, от пространства. – Боишься, потому что не знаешь этих сил, потому что никогда не пытался увидеть их ни в себе, ни вне себя.

– Наверное, я не мог…

– Нет, ты всегда мог их видеть. Но люди объявили их нечеловеческими и отреклись от них, а теперь ты чувствуешь в себе их присутствие и потому боишься. Сейчас ты перестанешь чувствовать себя человеком в вашем понимании, человеком-телом, а меня воспринимать как животное, и мы сможем понять друг друга.

– Но что же мы такое? – задыхаясь, спросил я.

– Не знаю! – прыснул он и весело прыгнул через волну.

– А я думал, ты знаешь, раз уж вы считаете себя умнее нас.

– Пока что мы знаем только, чем мы не должны быть. А вы, к сожалению, еще до этого не дошли. Не обижайся, я открываю тебе наши истины, а ты раскроешь мне ваши. Ведь мы друзья…

– Почему вы нас любите? – спросил я.

– Можно ли не любить своего младшего брата, когда он в тупике?

– Это одна из ваших истин?

– Да.

– Два плюс два четыре, – неожиданно сказал я.

– Что это?

– Одна из наших истин.

– Мне она непонятна, – застенчиво промолвил он.

– Привет, дружище! А я ее понимаю.

– Это ваша система счета, не так ли? Величайшее ваше заблуждение!

– Привет! – ответил я. – Почему заблуждение? Например, один дельфин и один дельфин – два дельфина.

– Нет, может быть только один дельфин и… дельфины. И так во всем остальном.

– Ага! – торжествующе изрек я. – Для вас существует только единица и множество. Но ведь это самая примитивная стадия восприятия мира! Даже дикари Австралии считают до пяти!

Я услышал их смех – веселый и безобидный:

– А ты можешь сосчитать волны океана, тела во Вселенной, измерить бесконечность? Счет мешает духу проникнуть в бесконечность, а вы привыкли все пересчитывать и сами от этого страдаете. Хотя и вы предпочитаете единицу. Вы любите только одно солнце, множество солнц пугает вас. Вы страдаете, потеряв одного человека, но равнодушны к гибели множества.

Я хотел было возразить, но вдруг понял, что это правда.

– Говорят, что когда-то мы были очень близки, – грустно заметил первый дельфин. – Но чем больше развивались ваши конечности, тем примитивнее и неподвижнее становился ваш дух. Вам даже мало того, что вы истребляете друг друга. Страшно смотреть, как ваши плавающие и летающие дома разрушают друг друга и тонут в океане, а вы идете на дно кормить рыб. Когда-то хотя бы нас вы не трогали, считая своими друзьями, а теперь и нас истребляете. Зачем? Ведь вы даже не используете наше мясо!

– И здесь причина кроется в счете, – ответил ему другой дельфин, вероятно более старый и опытный. – Они считают, сколько существ научились побеждать, и им все кажется мало. Это называется ненасытность… – Он изрек одну из наших истин, и я выкрикнул:

– Она неотъемлемое свойство духа!

– Свойство духа, когда ты раб своего тела. Частично это свойственно и нам, но мы научились освобождать свой дух. Вы преклоняетесь перед числами, а числа означают омертвление. Первопричина их трагедии – суша, – обратился он к другому дельфину. – И на других планетах мы встречали подобные существа. Обосновавшись на крошечном твердом клочке земли, люди, должно быть, воспринимают Вселенную как колпак, чьи стенки трудно разбить, чтобы оказаться на просторе. Поэтому они и ищут истину с помощью ножа и молотка – дробят ее, не понимая, что кусок чего-то – это уже не целое, это только часть истины, что число – это покой, а истина, которую оно символизирует, познаваема лишь в вечном ее движении.

– Но призвание человека – изменять и создавать! – воскликнул я.

– И это вы понимаете неправильно, – ответил дельфин. – Можно изменять и создавать только себя. Так делают все разумные существа во Вселенной, потому что она сама непрерывно создает себя. Вы же интересуетесь только вещественной стороной и не замечаете, что ваш дух остается прежним, что в нем умирают те силы, с помощью которых единственно можно проникнуть в настоящую Вселенную. Но есть люди, которые знают об этом, мы встречали их между звездами…

– Не верю! – прервал его я, потому что это была моя последняя истина, но в то же мгновение я почувствовал, что ничто во мне, кроме голоса, не возражает. – Не верю! – крикнул я еще громче и открыл глаза.

– Вы верите, – сказал человек, стоящий на скале в сиянии звезд. Он стоял на самом краю скалы, а живая масса без начала и конца придвинулась к нему вплотную и покорно лежала у его ног. – Сейчас вы поверите, – сказал он и шагнул в воду. Потом наклонился и сел. Я увидел под ним два длинных блестяще-черных тела.

– Я скоро вернусь, – сказал он.

Я стоял на коленях и смотрел, как человек со скоростью торпеды несся по белой дороге к луне, к солнцу, к центру Вселенной. По белой дороге, соединяющей две черные половины океана.

– Не верю! – закричал я и бросился в обратную сторону, в поле, в темноту. – Не верю!

И я бежал и кричал, пока не оказался на шоссе, твердом и неподвижном, как скала, обычном человеческом шоссе, которое вело к другому сиянию – неоновому сиянию большого города…

На следующий день, проснувшись, я чувствовал себя совершенно разбитым. И что только не приснится человеку, думал я, когда в комнату вошла горничная.

– Это письмо еще утром оставил для вас какой-то господин, – весело прощебетала она. – А вы все спите и спите.

Я с трудом распечатал конверт – так сильно дрожали руки. Кто в этом незнакомом городе мог написать мне и кому было известно, где я остановился? Прочитав письмо, я, наверное, выглядел страшно испуганным, потому что девушка спросила:

– Что случилось? Плохие новости?

У меня даже не было сил ответить ей, я только слабо махнул рукой, и она вышла, как выходят из комнаты смертельно больного человека. Я перечитал письмо:

«Дорогой друг, почему вы меня не дождались, я очень за вас испугался. Узнав, что вы спите, я немного успокоился. Боюсь, что вы меня неправильно поняли. Мне хотелось наглядно показать вам то, во что вы уже начали верить. Хорошенько отдохните, а завтра вечером я приду, и мы снова отправимся к нашим друзьям. Ведь они могут рассказать вам еще столько интересного! Желаю всего хорошего.

Ваш X.».

Рохелио Льопис
Сказочник

Как бы вы отнеслись к человеку, который только тем и занимается, что лишает покоя детские души? Нет, как хотите, а вы не сумеете убедить меня, что его цели заслуживают одобрения, тем более что занятие это стало у него какой-то манией. Он учитель начальной школы, и директор уже не раз делал ему внушение: еще бы, он тратит целые уроки на эти странные сказки, которые сам же и выдумывает с легкостью поистине невероятной. Только не подумайте, что его держат в школе из милости; редко встретишь такого знающего и компетентного учителя, как он.

И вот, представьте себе, как-то раз, повстречав на улице одного из своих учеников, он купил ему мороженое и начал рассказывать очередную такую сказку. Тут словно из-под земли вырос отец ребенка. Сакариас – так зовут учителя – назвал себя и предложил повторить то, что он уже рассказал. (Могу себе представить, какое впечатление произвел Сакариас на отца своего ученика – в общем, наверное, такое же, как на всех прочих. Смотришь в его бледно-голубые глаза и гадаешь: «Он и вправду так прост или только прикидывается?»)

– Папа, это мой учитель! Пусть рассказывает дальше – ведь такого не знает больше никто!

– Тихо, Габриэлито! Ты не слышал разве – сеньор учитель говорит, что снова расскажет свою сказку, с самого начала.

– Да, действительно, иногда я рассказываю своим ученикам истории вроде этой, и мне кажется, что, поселяя в их душах некоторое беспокойство, я приношу им тем самым неоценимую пользу. Истории, которые я им рассказываю, озадачивают их и заставляют задуматься…

Много-много тысячелетий назад от далекого будущего, – начал он, – на земле существовало животное по имени «кошка». В городах, которые люди строили тогда, чтобы быть поближе друг к другу (из чего проистекали некоторые хорошие и многие дурные последствия), эти маленькие зверьки привольно жили и множились. А когда люди бросили их на произвол судьбы, кошки оказались практичнее, а может быть, удачливее, чем собаки, которые исчезли с лица земли много раньше и, судя по всему, из-за своей чрезмерной преданности человеку (в таких вещах, оказывается, тоже нужна мера).

Некоторые исследователи, пишущие теперь об эпохе, в которую жили собаки и кошки, утверждают, будто собаки, поняв, что развитие цивилизации угрожает стереть их с лица земли, научились ходить на задних лапах и пользоваться передними как руками, хотя и не так ловко, как пользуемся мы своими. Однако преимущества, которых они добились, приобретя эти способности, оказались весьма недолговечны: человек все чаще и чаще прибегал к услугам роботов, и роботы постепенно стали оттеснять собак. Ты знаешь, что такое робот, Габриэлито?

– Знаю, учитель, на днях вы нам объясняли это в классе.

– Наверно, вы задаете себе вопрос: как исчезли эти животные (я имею в виду собак)? Да очень просто: мы перестали их любить, и они ушли от нас. К тому же всемогущее время породило в нас страшную брезгливость или, точнее сказать, неодолимое чувство брезгливости к собакам. Особенно неприятно нам было видеть, как они удовлетворяют свои естественные нужды. Роботы, которые таких нужд не знают вообще, казались нам тогда вершиной совершенства.

И вот в один прекрасный день мы решили, что у сук больше не должны рождаться щенки. Очень возможно, что перед этим шел разговор о газовых камерах, поголовном отравлении и прочем в том же роде. Поскольку мы на это не пошли, можно полагать, что мы сумели найти решение, достойное человека.

Кто знает, может быть, собаки ушли от людей как раз потому, что хотели спасти своих сук, которые все еще продолжали приносить щенков. После того как человек от них отвернулся, самой обычной смертью для собак стала смерть от печали и голода. Из жизни бок о бок с человеком у них оставалась привычка к витаминам и искусственной пище, приготовленной путем химического синтеза. Человек к тому времени уже почти совсем перешел на синтетическое питание, а собакам оно так понравилось, что они прежнюю пищу теперь и в рот не брали, и это нас очень радовало: ведь настоящей пищи оказалось очень мало, и по сравнению с новой пищей она была страшно дорога. Но поскольку окончательно на современное питание мы тогда еще не перешли, остатки синтетической пищи и тем более витаминные таблетки можно было найти на городских и деревенских свалках лишь изредка. Собаки очень дорого заплатили за то, что поторопились приспособиться к синтетическому питанию. Мы знаем: они пошли на это, чтобы уменьшить наши затраты на них, но, кроме того, собаки очень хотели доказать нам, что они во всем способней роботов.

В нужде приходится брать то, что дают, ни от чего не отказываясь, и в этом отношении собаки ничем не отличались от остальных животных и от нас, людей. Около шестидесяти, а может быть, семидесяти пяти процентов собак снова вернулось к прежней пище, но брать ее теперь было неоткуда – оставалось только выпрашивать или искать на помойках. Места, которые они занимали прежде за нашими столами, когда им, случалось, перепадало по нескольку ложек синтетической пищи и по две-три витаминных таблетки, заняли теперь те, кто был устроен совершенней и с любым делом справлялся лучше, чем они. Я имею в виду роботов: они ничего не едят, зато всегда готовы поддержать живую занимательную беседу. Кстати говоря, они очень остроумны. Например, откинется робот, как после сытного обеда, на спинку стула и, вертя спичку между своими огромными металлическими пальцами, шутит: «Как мне досаждают эти крошки между зубами!»

– Учитель, а как мы сделали, чтобы у собак не было больше щенят?

– Давали им такую таблетку, Габриэло…

– Учитель, а где продается синтетическая пища?

– Нигде. Ведь я рассказываю сейчас о том, что только может случиться через много-много столетий.

– А от голода в этом будущем умерли все собаки?

– Нет, Габриэло, от голода умерло не больше сорока процентов всех собак. Эти собаки так привыкли к витаминам и синтетическому питанию, что не смогли вернуться к прежней пище. Сыграло здесь роль и самолюбие. Иными словами, Габриэлито, похоже на то, что эти собаки предпочли голодную смерть унижениям, выпадавшим на их долю. Дошедшие до нас хроники этой эпохи говорят, что среди собак распространилась болезнь, которую назвали «печаль». Она повлекла за собой бесчисленное множество смертных исходов, и это наводит на мысль, что и те сорок процентов, которые, как полагают, умерли от голода, на самом деле тоже умерли от печали или от другой похожей на нее болезни, название которой позабыто (по всей вероятности, из-за того, что утеряны исторические документы, где оно упоминалось).

Больной, или, как тогда говорили, «печальной», была тогда собака, чей желудок отказывался принимать витамины и вообще какую бы то ни было пищу, и когда ей отказывали задние лапы (а такое состояние наступало очень скоро), она должна была испытать худшее из всех унижений: снова вернуться к хождению на четырех ногах. Это означало, что наступает конец… Нет, собаки никогда не были для роботов серьезными конкурентами в борьбе за внимание и благосклонность человека. Слишком многое говорило не в их пользу: у них не было дара речи, и они не умели делать разные вещи, которые умеют делать роботы.

…На этом месте отец мальчика прервал рассказ вопросом (я так и вижу перед собой этого сеньора – чуть улыбающегося или с немного растерянной физиономией, но в обоих случаях очень заинтересованного тем, что ему пришлось услышать):

– Скажите, а какую роль в этой истории играют кошки? Сначала вы сказали, что они исчезли с земли гораздо раньше собак, но больше о них не упоминали. Не забыли ли вы о них?

– Сейчас речь пойдет именно о кошках – о собаках я и так уже сказал больше чем достаточно. Так вот, вина за исчезновение кошек, или, точнее говоря, за их полное уничтожение, лежит на роботах. Роботы решили их уничтожить и, не сказав ни слова нам, людям, стали травить кошек одну за другой, пока не истребили их всех до единой.

Даже если придерживаться лишь строго установленных фактов, у кого еще могут возникнуть сомнения в том, что именно роботы задумали и осуществили уничтожение кошек? Но немного истории. После смерти последней собаки мы, люди, поняли наконец, что вели себя плохо, очень плохо. Это было для всех полной неожиданностью: давным-давно никто уже не считал себя способным испытывать такие вышедшие из моды чувства, как раскаяние. И теперь мы стали искать у кошек утешения, которое раньше нам давали собаки. Каждый покупал себе кошку, чтобы баловать и холить ее – если не ласками (уже за много столетий до этого мы стали слишком серьезными для того, чтобы позволять себе такие глупости), то обильной пищей и хорошим обращением. Для нас кошки имели перед собаками одно огромное преимущество: они не предавались любви и не отправляли другие свои нужды у нас на глазах.

Как столетиями раньше собаки, так теперь кошки научились ходить на задних лапах и кое-как манипулировать передними. Роботы, чья власть в те времена была далеко не столь всеобъемлющей, как в наши дни, испугались, что кошки проявят способности, о каких собаки не смели и мечтать. Больше всего встревожило роботов то, что в один прекрасный день кошки заговорили и стали соперничать с ними в красноречии, и это было для роботов страшнее всего, ибо кошки стали занимать их места на производстве. Дело в том, что все производство было тогда в руках роботов, а человек занимался искусством, наукой, спортом, а также открытием и освоением других планетных систем.

На земле было много миллионов кошек, и уничтожить их было роботам очень нелегко. Однако с самого начала они держали в своих металлических руках ключ к решению этой проблемы – нашу пищу, нашу одежду, наши жилища. Ведь все это производили они!

Прошло некоторое время, и, когда этого меньше всего ожидали, была обнаружена первая мертвая кошка. И мы удовлетворились тем объяснением, какое роботы дали нараставшей день ото дня лавине смертей. Роботы говорили о болезни, похожей на печаль, – о той, что в другие, отдаленные времена унесла в могилу миллионы собак. И мы молча примирились с исчезновением кошачьего племени – много раньше, чем на земле перестало дышать последнее мяукающее существо.

А вслед за ними начали целыми видами вымирать другие животные – похоже, что другого выбора у них не было. Если мы сейчас в будущем, о котором я рассказываю, придаем этому такое значение (ведь нам следовало насторожиться с самого начала, хотя тогда, пожалуй, мы были еще не в состоянии направить историю в другое русло), то происходит это потому, что теперь мы единственные млекопитающие, еще остающиеся на земле. Почти все, что у нас есть, мы вынуждены делить с роботами, они стали большими хозяевами на земле, чем мы сами, и – что позорнее всего – мы уже не можем без них обходиться.

Трудно поверить, но мы ходим теперь, в нашем будущем, так же тихо и крадучись, как знаменитые сыщики XIX–XX веков. Тайком от роботов мы произвели расследование и с полной достоверностью установили, что именно они уничтожили кошек в начале той эпохи, когда на земле стали исчезать один за другим целые виды животных. Мы раскопали фабрики синтетической пищи, построенные роботами для кошек, и обнаружили под микроскопом (помнишь прибор, который я несколько раз рисовал на доске, Габриэлито?) следы яда, который применили роботы. Мы не смогли пока установить с такой же достоверностью, что роботы ответственны за гибель других живых существ; возможно, их уничтожило само развитие цивилизации. Они вымирали постепенно, как будто в ходе естественного процесса, и очень может быть, что нам так никогда и не узнать, что именно с ними произошло.

И вот впервые за время их существования роботы превратились для нас в проблему номер один. Они наводят на нас немыслимую тоску своей пустопорожней болтовней и тем всепоглощающим интересом, который пробуждает в них каждое наше дело, даже самое пустячное. Их просто невозможно узнать: со времени исчезновения кошек они утратили многие из лучших своих качеств. И, как следовало ожидать, мы начали создавать теории и пытаемся ими объяснить перемены, которые наблюдаем в роботах.

Утверждается, в частности, что роботы путем подражания усвоили худшие человеческие качества, ведь это люди подали им дурной пример, уничтожая собак.

А затем атмосфера одиночества, воцарившаяся на земле со времени исчезновения млекопитающих, вызвала в электронном мозгу роботов определенные тонкие нарушения и – как следствие – непреодолимую тягу к обществу людей, в котором они чувствуют себя более защищенными.

Преступление, в котором мы их уличили, было вызвано питаемым ими в отношении нас болезненным чувством ревности.

Наконец, нашей главной ошибкой – а из-за нее, может статься, нам придется навсегда покинуть эту планету – было то, что во главе заводов, производящих роботов, мы поставили самих роботов, в результате чего мы, люди, оказались в незначительном меньшинстве, и…

– Простите, что перебиваю вас, мне очень хотелось бы узнать, чем кончится ваша сказка, но в пять у меня назначена встреча, а уже без двадцати. Идем, Габриэлито, и не проси меня, чтобы мы задержались хоть на секунду – это невозможно!

– Чем все кончилось, учитель? Люди улетели с Земли на другую планету?

– Да, Габриэлито, они покинули Землю, и роботы остались ее полновластными хозяевами – но им стало так тоскливо и одиноко, как не бывало еще никогда… Надеюсь, я не очень наскучил вам своей сказкой? Ее стоило сделать покороче, но…

– Откровенно говоря, я не совсем ее понял. Она… м-м… занятная, но до меня как-то не доходит… До свиданья. Габриэлито, пошли!..