Текст книги "Великая легенда"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 5
Одураченный Еленой

Сказать, что царь Приам удивился, когда я ознакомил его с результатом моей миссии в лагере греков, означало не сказать ничего. Разумеется, он не знал о моем требовании насчет Дельфийского оракула и поэтому не понимал причины их отказа.

Тем же вечером царь созвал специальное заседание совета, на котором присутствовал и я. Было решено возобновить военные действия на следующий день, и каждый военачальник получил приказ находиться в определенном участке поля. Гектор продолжал командовать всеми войсками.

После совещания я отправился в дом Париса и попросил повидать Елену, но мне ответили, что она закрылась в своей комнате и не желает никого видеть.

Гортина, с которой мне удалось перекинуться несколькими фразами, сообщила, что ее хозяйка не впускает даже Париса. Мне пришлось удовлетвориться этим, и, избежав вопросов Гортины по поводу моего обещания, данного ей три дня назад, я вернулся в свои покои во дворце и лег спать.

Утром я проснулся поздно – летнее солнце ярко освещало комнату. Быстро одевшись, я позавтракал фруктами и печеньем, после чего стал готовиться к очередной попытке добиться аудиенции у Елены.

Ночью мне снилась красная ворона, преследуемая дроздами, что считалось добрым знаком. Хотя я ни в малейшей степени не суеверен, нельзя отрицать, что приметы иногда сбываются.

Выйдя из дворца, я зашагал по широкой аллее к дому Париса, когда внезапно меня окликнули сзади.

Обернувшись, я увидел царского гонца, спешившего ко мне. Он сообщил, что Приам срочно требует меня в свои личные апартаменты.

Это было весьма некстати, но мне пришлось повиноваться, и я двинулся назад во дворец.

Там меня ожидали еще более неприятные известия.

Мне следовало отправиться на поле битвы и передать Гектору распоряжения на сегодня. Это должно было занять два часа, если не больше, поэтому я со вздохом отказался от визита к Елене. Послав гонца в конюшни за лошадьми и колесницей, я вернулся к себе, чтобы надеть доспехи.

Через четверть часа я был уже на пути в поле. Новость о том, что битва возобновилась с удвоенной силой, очевидно, распространилась по всему городу – улицы были полны стариков, женщин и детей, возбужденно переговаривающихся и жестикулирующих.

Я почувствовал угрызения совести, осознав, что, если бы не мое вчерашнее предательство, эти люди сейчас спокойно отдыхали бы в объятиях своих сыновей, мужей и отцов. Но я не жалел о содеянном, твердо решив, что Елена должна быть моей. Все дело было в этой колдунье, достойной покровительства Афродиты, если та в самом деле существует.

Выехав за ворота, мы оказались на равнине перед городом. Вдалеке, где шла битва, клубилось облако пыли, не позволяя ничего разглядеть и напоминая летнюю грозовую тучу. Возница натянул поводья и спросил меня, в какой части поля может находиться Гектор, но я знал не больше его, и мы двинулись прямо в центр клубящегося облака.

Этим утром я смеялся над бравадой троянских вождей, громогласно заявлявших, что сегодня они будут сражаться у самой границы греческого лагеря. Но вскоре я узнал, что их слова не были пустой болтовней.

Шум битвы достиг наших ушей, когда мы находились еще далеко от сражающихся. Звуки ударов стали о сталь и меди о медь, хриплые крики воинов, свист стрел, грохот боевых колесниц – все это сливалось в оглушительный шум.

Так как переговариваться стало невозможно, мой возница, не оборачиваясь, мчался вперед.

Я не заметил, как мы приблизились к месту сражения. Вокруг нас валялись десятки убитых и раненых, и мое сердце радостно забилось, когда я по цвету их одежды и форме доспехов понял, что большинство из них – греки.

Внезапно мимо моего уха просвистела стрела, и я съежился за бортом колесницы. Возница продолжал гнать лошадей, и я восхищался его хладнокровием. Он сидел на виду у противника, защищенный лишь броней простого солдата.

Как мне описать то, что произошло затем? В хаосе битвы было невозможно отличить друга от врага. Справа я увидел Пандара с его лучниками, посылавшими смертоносные стрелы над головами троянцев во вражеские ряды. Колесницы неслись вперед, сея разрушение на своем пути; пешие солдаты гнали греков, разя их копьями.

Эней сражался во главе своего отряда, держа в правой руке тяжелый меч, а в левой – тонкий этолийский дротик. Он размахивал ими над головой, время от времени поражая очередного злополучного грека, подвернувшегося ему под руку.

Троил и Антилох[62]]62
  Неточность автора. Троил, сын Приама, был убит Ахиллом в первый год осады Трои. Антилох – старший сын Нестора и друг Ахилла.


[Закрыть] ехали в одной из царских колесниц, обрушивая свои мечи на греков. Пешие солдаты каким-то чудом поспевали за ними, пронзая копьями тех, кого не успели прикончить их вожди.

Троянцы наступали повсюду, а греки с отчаянием на лицах беспорядочно бежали к своему лагерю.

Внезапно я заметил Гектора на его знаменитом белом жеребце. Он поднял копье, и я увидел перед ним могучую фигуру Аякса Теламонида, бросавшего огромный камень. Просвистев в нескольких дюймах от Гектора, камень обрушился на голову одного из солдат.

Копье Гектора запело в воздухе и пронзило доспехи Аякса.

Грек пошатнулся и упал на колени, зовя товарищей.

Они подбежали к нему и успели усадить его на колесницу Мелеагра[63]]63
  Еще одна неточность. Мелеагр – сын царя Калидона, Инея. О нем упоминают в девятой песне «Илиады», но он не участвовал в войне.


[Закрыть], прежде чем Гектор атаковал их.

Первым ударом копья он поразил четырех греков и яростно устремился вперед, сокрушая всех на своем пути. Когда его копье сломалось, он выхватил дротик у бросившегося на него грека и вонзил острие ему в шею.

Охваченные ужасом греки обратились в позорное бегство. Гектор преследовал их, сбросив шлем и открыв лицо для вражеских дротиков. Его доспехи утратили блеск, покрывшись кровью и пылью, однако он продолжал скакать вперед.

Менелай, Диомед и сам Агамемнон пытались остановить Гектора, но он гнал их перед собой, как овец.

За ним устремились пехотинцы. Воздух наполнился криками отчаяния – стало очевидным, что греков вынуждают отступить к их кораблям.

– Вперед! – крикнул я вознице, так как мне показалось, что он натянул поводья.

Возница открыл рот, но не успел ответить. Судорожно взметнув руки кверху, он рухнул наземь. Отлично натренированные лошади, лишившись правящей руки, застыли как вкопанные.

Я спрыгнул с колесницы и подбежал к вознице. Он был мертв. Из раны на шее текла струйка крови – греческий дротик пронзил его насквозь.

Моей первой мыслью было самому погнать лошадей вслед бегущим воинам, но потом я решил первым сообщить радостные вести троянцам. Острием копья я перерезал упряжь одного из коней, вскочил на него, схватил поводья и повернул его к Трое.

Бедное животное, несмотря на усталость, послушно откликнулось на мой приказ и помчалось по полю, словно второй Пегас[64]]64
  Крылатый конь, возникший из крови горгоны Медузы.


[Закрыть], топча бесчисленные мертвые тела. Один раз конь поскользнулся в луже крови, и я решил, что мне пришел конец, но он быстро выпрямился и понесся дальше.

Вскоре мы оказались на равнине, и впереди замаячили городские стены. Это зрелище придало мне сил, и я пришпорил коня. Мы промчались через ворота в облаке пыли.

Меня приветствовали крики людей, но я не стал останавливаться и с возгласом «Троя победила!» поскакал ко дворцу. Женщины и дети пытались меня удержать, требуя подробностей, но я не останавливался, пока не добрался до величественных мраморных порталов.

Я застал царя Приама в его комнате вместе с дочерью Кассандрой и старым Антенором. Стражник попробовал меня остановить, но я оттолкнул его и вошел.

В тот день я принес во дворец радость. Ничего не может быть приятнее, чем сообщать хорошие новости.

Приам плакал от счастья, громко вознося хвалу своему сыну Гектору; Гекуба и Поликсена обнимались со слезами на глазах; Кассандра сидела в углу, многозначительно улыбаясь. Наконец, когда Приам в тысячный раз поблагодарил меня и отправил дюжину гонцов в разные концы города, я отправился к себе и принял желанную ванну.

Думаю, мне можно простить недолгое отступление от темы. Это касается ванны. Вообразите мою досаду, когда, подойдя к моему сундуку с благовониями, я обнаружил, что обе баночки с килетским маслом исчезли!

Поистине вороватые рабы – сущее проклятие! Пришлось воспользоваться экстрактом из Пилоса, а нет ничего более неприятного для мужчины, чем отправляться с визитом к даме пахнущим дешевыми духами.

Как вы, возможно, догадались, дамой в данном случае была Елена Аргивская, Ее не могли не обрадовать вести, которые я принес с поля битвы, так что момент был для меня самый благоприятный.

Я знал, что многие обвиняли Елену в тайных симпатиях к грекам, но, хотя она охотно вернулась бы в Спарту, чтобы положить конец войне, я не верил, что она не горевала бы, видя поражение троянцев.

Как же велико мужское тщеславие! Теперь мне хочется смеяться над собой, но тогда я с радостью в душе устремился к воротам дома Париса. Я жаждал завоевать Елену – самую желанную из всех женщин!

Елена любезно приняла меня в своей комнате. Казалось, она меня ожидала – я не мог этого понять, пока не узнал, что Поликсена и Кассандра покинули ее всего несколько минут назад, успев сообщить ей радостные известия.

– Значит, опоздал… – удрученно промолвил я. – А я так надеялся первым сообщить тебе новости!

– Это не имеет значения, – беспечно отозвалась Елена, – так как новости уже известны всему городу.

Все с минуты на минуту ожидают возвращения Гектора и других воинов. Вот это мужчина! Я только что спорила с Поликсеной, утверждая, что Гектор – самый великий из людей, но она не желала слышать ни о ком, кроме Ахилла. Мне это кажется довольно странным для дочери Приама.

– Вопрос предубеждения, – равнодушно заметил я.

Последовала короткая пауза.

– Идей, – снова заговорила Елена, – я собираюсь спросить тебя кое о чем и хочу услышать правду.

Я посмотрел на нее с удивлением и, признаюсь, с некоторым страхом:

– У тебя есть причины опасаться, что я тебе солгу?

– Нет… Не знаю. Но скоро выясню. Посмотри мне в глаза – вот так. Теперь скажи: ты в точности передал предложение Приама греческим царям?

Полагаю, я немного покраснел, хотя изо всех сил старался этого избежать.

– Разумеется, в точности, – спокойно ответил я. – А почему ты в этом сомневаешься?

– Не то что сомневаюсь, – Елена не сводила с меня глаз, – а просто хочу знать. Разве я не видела сегодня утром женщин, раздирающих себе грудь, и стариков, ломающих руки в отчаянии? На моих слабых плечах и без того лежит тяжкое бремя, Идей. Я не хочу его утяжелять.

– Слабых плечах? – переспросил я. – Здесь больше подошло бы слово «прекрасных». – Я склонился к ней. – Долго еще мне ждать твоей улыбки?

– Не пытайся изменить тему, – сухо сказала она. – Ты не ответил на мой вопрос.

– Разве? – воскликнул я.

– Во всяком случае, твой ответ меня не удовлетворил.

По-твоему, у меня нет оснований настаивать на подтверждении? Хорошо, тогда я пойду к царю Приаму и посоветую ему направить к грекам второго посла.

Я испуганно вскочил, застигнутый врасплох:

– Ты не сделаешь этого, Елена!

По выражению ее лица я понял, что угодил в расставленную ею ловушку, и закусил губу. Елена сидела неподвижно, глядя на меня; в ее глазах появился угрожающий блеск. Когда она заговорила, ее голос звучал угрожающе напряженно.

– Идей, – сказала Елена, – ты предал Трою.

Знай я, как серьезно она к этому относится, постарался бы скрыть правду. Ее суровый взгляд мог бы предостеречь меня, но я словно ослеп.

– Если так, я сделал это ради тебя, – ответил я, небрежно пожав плечами.

– Значит, это правда! – воскликнула она.

Я молча кивнул.

Елена вскочила на ноги, и я невольно отпрянул при виде ужаса и презрения на ее лице. Она двинулась ко мне, подняв кулак, как будто собиралась меня ударить, но внезапно остановилась, опустила руку и горько усмехнулась.

– Афродита! – вскричала Елена, возведя очи горе. – Святая покровительница! Почему ты даровала красоту такому жалкому существу, как я? Если ты хотела меня облагодетельствовать, почему возложила на мои плечи бремя вины и покрыла мое имя позором? Разве мало сделать меня неблагодарной сестрой и неверной женой?

Вырви мои глаза, сдери с меня кожу, подвергни мукам, которые испытывают тени в царстве мертвых!

Упав на колени, Елена стала бить себя в грудь и петь скорбную песнь. Я схватил ее за запястья и попытался поднять, но она вырвалась с криком:

– Оставь меня, изменник Трои! – Внезапно ее поведение изменилось. Елена встала и несколько секунд молча смотрела на меня. Я тоже молчал. Наконец она опустилась на мраморную скамью и заговорила спокойно и решительно: – Не мне порицать тебя, Идей. Если, как ты говоришь, ты предал Трою ради меня, то я должна винить только себя. Но разве я дала тебе повод надеяться?..

– А разве нет? – воскликнул я. – Разве не ты обещала мне награду за твое жертвоприношение? Разве не мои уши слышали нежные слова в этой самой комнате? Я солгал грекам и не стыжусь этого, так как хотел завоевать тебя. Как я мог стать орудием изгнания из Трои той, кого люблю?

– Не знаю, – с тоской произнесла Елена после небольшой паузы. – Увы, Идей, на мне лежит проклятие Афродиты. Я не могу видеть мужчину и не стремиться овладеть им. Тебя я презираю и всегда презирала, но старалась очаровать.

– По крайней мере, ты говоришь откровенно, – сказал я, пытаясь улыбнуться.

– Да, но теперь уже слишком поздно, и мое сердце полно раскаяния. Если бы не моя слабость и твое предательство, я сейчас была бы в греческом лагере, сегодняшней кровавой битвы удалось бы избежать, а троянцы и греки пировали бы вместе. Остается только одно – мы должны постараться исправить причиненное нами зло.

– Каким образом? Что мы можем сделать? – осведомился я, отлично понимая, что она имеет в виду.

– Ты должен снова отправиться к царям Греции и передать им предложение Приама слово в слово. Скажи, что я охотно вернусь в объятия Менелая, что я сохну по нему. Такой глупец, как он, сразу придет в восторг.

Меня отнюдь не прельщала перспектива возвращения в греческий лагерь. Такая миссия была чревата смертельной опасностью: перемирие окончено, и меня, скорее всего, схватят как шпиона или убьют. После сегодняшней битвы, где полегло столько греческих героев, и унизительного поражения, нанесенного Гектором и его войсками, греки вряд ли пребывали в дружелюбном настроении.

Но еще большая опасность заключалась в том, что, если новость о моем повторном визите станет известна в Трое, это будет означать разоблачение моего предательства, потерю чести и жизни. Такой позор разобьет сердце моего отца и навлечет на наш род презрение будущих поколений троянцев.

Я ответил Елене со всей твердостью и искренностью – ибо я верил в то, что говорил, и дальнейшие события доказали мою правоту, – что предлагаемая ею попытка была бы более чем бесполезной, что теперь греков может удовлетворить только уничтожение Трои.

Ты должен отправиться в греческий лагерь, Идей, – настаивала она, – и я буду молить богов о твоем успехе. Весь день я слышала плач и проклятия женщин. Ты считаешь меня бессердечной? Я готова даже спуститься в царство теней, чтобы сбросить груз вины.

– Я не пойду к грекам, – упрямо повторил я.

– Вот как? Посмотрим. – Ее голос стал суровым. – Если тебя не заставит честь, то погонит страх. Либо ты сегодня же вечером отправишься с предложением к грекам, либо я пойду к царю Приаму и расскажу ему о твоей измене.

Я бросился к ней с мольбой:

– Ты не сделаешь этого, Елена!

– Сделаю. Разве я не сказала, что презираю тебя?

Если тебя убьют, что мне до этого? Предупреждаю: не пытайся меня обмануть. У меня есть связь с греческим лагерем – не важно какая, – и я все узнаю. Ты должен передать предложение слово в слово.

Несомненно, Елена выполнила бы свою угрозу. Она бы выдала меня царю Приаму после того, как завлекла своим коварством и чарами Афродиты. Пришло время действовать – и действовать быстро.

Я не колебался. Прежде чем последние слова сорвались с ее уст, я сунул руку в складки плаща и извлек оттуда тонкий этолийский дротик. В следующий момент он вонзился бы в ее белоснежную грудь, и больше никто из греков и троянцев не пал бы жертвой чар Елены Аргивской.

Но Елена явно предвидела подобную ситуацию.

Когда я протянул руку, чтобы схватить ее, она отскочила к стене и хлопнула в ладоши. Занавеси раздвинулись, в комнату ворвались несколько здоровенных негров, схватили меня за плечи и опрокинули на пол.

Стоя надо мной, они смотрели на хозяйку, словно спрашивая: «Прикончить его?»

Но Елена велела не причинять мне вреда.

– Итак, – воскликнула она, подойдя ко мне, – ты хотел лишить Елену жизни! Если бы я забрала твою жизнь, это пошло бы только на благо Трое. Ты слышал мой приказ – исполняй его. Не позже чем сегодня вечером, иначе я пойду к царю Приаму.

Знаком Елена велела рабам отойти. Они повиновались, и я поднялся на ноги. Так как негры стояли между мной и Еленой, я повернулся к двери, бросив последний взгляд на женщину, которая, как мне казалось, посылает меня на верную гибель. Она стояла наполовину скрытая оконными занавесями, с насмешливой улыбкой на губах.

Выйдя из комнаты, я двинулся по коридору, но внезапно услышал, как кто-то сзади шепотом произнес мое имя. Быстро повернувшись, я оказался лицом к лицу со служанкой Гортиной.

– Идей, – прошептала она, подойдя ко мне и взяв меня за руку, – колесница Аполлона уже четырежды пересекла небеса, а ты все еще не выполнил обещание, данное Гортине. Ты сказал, что сделаешь это через пять дней, – значит, это будет завтра?

Я был не в том настроении, чтобы утешать служанку, поэтому грубо оттолкнул ее и ответил:

– Ни завтра, ни в другой день. Убирайся!

Выходя из дома, я услышал, как Гортина издала вопль отчаяния.

Глава 6
В руках врага

Когда я покинул дом Париса, уже стемнело, и высокие сводчатые окна дома Гектора, примыкающего ко дворцу, были освещены. Я задержался на минуту в надежде поймать кого-нибудь из слуг и узнать новости о Гекторе, но никого не было видно.

Я двинулся дальше по широкой аллее, вымощенной мрамором, испытывая глубочайшее отвращение к самому себе и своим поступкам.

Не знаю, что пробудило во мне совесть. Возможно, слова Елены. Как и все троянцы, я считал само собой разумеющимся, что она абсолютно аморальное существо, руководствующееся только своими чувствами, но сейчас даже Елена с омерзением отшатнулась от меня, узнав о моей низости.

Но самым худшим было то, что ее справедливое презрение побудило меня трусливо напасть на нее! Лишь чудом я не стал подлым убийцей.

Я никогда не любил Елену, но сейчас впервые отнесся к ней с уважением. Ради простого каприза я предал Трою и обманул оказанное мне доверие. Даже Ферейн, мой фессалийский раб, был лучше меня. Я сгорал от стыда и унижения, чувствуя себя не в силах вернуться во дворец и посмотреть в глаза старому Антенору или царю Приаму.

Моим единственным желанием было исправить причиненный мною вред. Могу сказать абсолютно честно, что пустые угрозы Елены на меня не действовали совершенно. Я не мог поверить, что она поддерживает тайную связь с греческим лагерем. Ее слова никак не повлияли на мое решение этим же вечером отправиться к грекам и попытаться возобновить переговоры.

Это решение служило залогом искренности моего раскаяния, ибо такое предприятие было чревато смертельной опасностью, а я отнюдь не принадлежал к героям.

Одна мысль отчасти утешала меня – греки при любых обстоятельствах едва ли согласились бы на предложение троянцев вернуть Елену. Одиссей и Агамемнон жаждали не возвращения Менелаю его жены, а падения Трои, и я не верил, что мы могли так легко договориться о мире.

Только чтобы облегчить муки совести, я решил передать в шатры греков подлинное послание Приама.

Но сначала я отправился во дворец узнать новости.

Главный зал был переполнен. Там присутствовали все – от старого Антенора до юного Геликаона, мужа Лаодики[65]]65
  Дочь Приама и Гекубы, которая предпочла быть поглощенной землей, чтобы не стать наложницей греков.


[Закрыть]. Они пили вино, смеялись и болтали. Тысячи светильников в нишах мраморных стен ярко освещали зал. Приам и Гекуба, восседая на троне из слоновой кости, приветливо улыбались собравшимся.

Наряды и прически женщин украшали золото и драгоценные камни, а их плечи и руки сверкали белизной даже на фоне белой ткани их одежд. Мужчины, раскрасневшись от вина и новостей о победе, весело заигрывали с женщинами. Троя пировала.

Приветствуя друзей и знакомых, я направился туда, где стоял Кисеей, разговаривая с Поликсеной.

Он был удивлен тем, что мне не известно об окончательном исходе сегодняшней битвы, и спросил, где я находился последние несколько часов, но, видя мое смущение, не стал допытываться и сообщил мне интересующие меня сведения. Победоносным троянцам не удалось полностью разгромить греков, которые отчаянно сражались у самых границ своего лагеря. Но с приближением темноты их должны были оттеснить к кораблям, а пока что Гектор отвел свои войска к Трое, чтобы приготовиться к завтрашней битве.

Весь город торжествовал – хотя сорок троянцев полегли на поле боя, сотни греков были убиты, а еще больше взяты в плен.

– Если бы могучий Ахилл был там, – внезапно вмешалось Поликсена, – все сложилось бы по-другому.

– Могучий, тоже мне! – презрительно фыркнул Кисеей. – Хоть ты и дочь Приама, Поликсена, это не прибавило тебе ума. Твой Ахилл пустился бы наутек от разъяренного Гектора.

– Подожди, – отозвалась Поликсена, тряхнув головой. – В тот день, когда Ахилл покинет свой шатер, – если это когда-нибудь произойдет, – все троянцы скроются за стенами города, если только успеют туда добежать.

– Что за странную любовь ты испытываешь к Ахиллу? – осведомился Кисеей.

Но Поликсена, вместо ответа, повернулась и двинулась навстречу Елене, которая вошла в зал, опираясь на руку Париса. Я уставился на них, чувствуя, что мое лицо заливается краской, когда меня окликнули.

Обернувшись, я увидел Антенора, который хотел знать, почему я не присутствовал на сегодняшнем заседании совета.

– Тебе отлично известно, что меня посылали на поле сражения, – ответил я.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я взял Киссея за руку и попросил его пройти со мной в мои покои.

Я собирался рассказать ему о моем предательстве и том отчаянном положении, в котором я оказался благодаря Елене, чтобы спросить его совета. Но я не смог заставить себя сделать это. Я знал, что Кисеей придет в ужас, и опасался лишиться его дружбы.

Около часа мы беседовали на разные темы, после чего я наконец заговорил о намеченном мною визите в греческий лагерь и спросил у Киссея, не хочет ли он меня сопровождать.

– В греческий лагерь? – изумленно воскликнул Кисеей. – Это безумие! Что ты там ищешь?

– Славу, – беспечным тоном ответил я.

– Славу? Возможно, ты ее заслужишь – посмертно. Разве ты не понимаешь, что после сегодняшнего дня греки будут убивать каждого троянца, который попадет им в руки? Я хорошо тебя знаю, Идей, – наверняка тебя заманивает туда какая-то женщина. Берегись!

Я охотно ухватился за это объяснение:

– Да, Кисеей, это женщина. Видел бы ты ее! Но ты ее увидишь, если пойдешь со мной.

Но он категорически отказался, умоляя меня выбросить из головы эту безрассудную затею. «Если бы я мог!» – подумал я. После тщетных уговоров я попросил Киссея вернуться в зал, дав мне приготовиться, а по пути заглянуть в конюшни и проследить, чтобы один из белых фессалийских жеребцов был для меня оседлан и ждал у ворот дворца.

Оставшись один, я снял со стены доспехи и надел на себя все, кроме шлема и щита, не желая, чтобы в меня угодил шальной греческий дротик. Поверх доспехов я облачился в длинный плащ, дабы его складки скрыли блеск брони, а также чтобы избежать лишних вопросов – среди ночи мало кто появляется в полном вооружении.

Обнаружив, что один из крючков на латном воротнике поскрипывает, я не поленился снять его и смазать.

Надев на голову шапку из шкуры пантеры, так как ночь была прохладной, я вышел из дворца.

Благодаря Киссею, лошадь ожидала меня у задних ворот. Когда я шел по аллее, мне показалось, будто я слышу шаги, но вокруг никого не было видно. Я не сомневался, что это Елена пришла убедиться в моем отъезде, но, возможно, у меня разыгралось воображение.

В следующую минуту я мчался в ночной темноте на прекрасном фессалийском жеребце из конюшен Приама.

Как я уже говорил, ночь была прохладной, но меня надежно защищали доспехи и плащ. Однако последний я сбросил, выехав за город, чтобы он не развевался за мной на ветру.

У ворот меня остановила стража. Я видел, как поблескивают копья в тусклом свете луны.

– Кто едет?

– Идей, вестник царя.

– По какому делу?

– По царскому приказу.

Меня пропустили без дальнейших вопросов, правда внимательно изучив мое лицо, когда я проезжал под факелами портала.

Ночная тишина, окутавшая поле, сменила шум битвы. Куда бы я ни смотрел, нигде не было видно ничего, кроме призрачных белесых испарений над рекой, и я не слышал никаких звуков, кроме цокота копыт моего коня. Я ехал не торопясь, опасаясь, что лошадь споткнется, но, к счастью, на земле не было никаких препятствий. Очевидно, греки унесли своих мертвецов под покровом ночи.

Наконец я отпустил поводья, и мы понеслись по равнине со скоростью вод Скамандра[66]]66
  Река под Троей, впадающая в Геллеспонт (Дарданеллы).


[Закрыть].

Мы ехали долго, и я уже начал бояться, что сбился с пути. Ночной мрак и опасности, которыми была чревата моя затея, усиливали мой страх. Но я успокоился, завидев впереди тусклые огни греческого лагеря.

Через несколько минут я уже мог различить смутную белую линию шатров неподалеку от поблескивающего в лунном свете Скамандра.

Я натянул поводья, все еще не зная, как мне действовать. Ясно было одно – я не должен появляться в шатре Агамемнона. Сегодня я видел его постыдно бегущим от Гектора и понимал, какого гостеприимства может ожидать от него любой троянец.

Решив положиться на слепой случай и едва не обратившись с молитвой к Аполлону, я направил коня в сторону шатров и уже подъезжал к ним, когда меня остановил окрик стражника:

– Кто идет?

– Я хочу поговорить с Нестором, – громко ответил я, стараясь скрыть троянский акцент.

– Что тебе нужно от Нестора Афинского? Приблизься.

Я подчинился, оказавшись в окружении двух десятков греков, которые не скрывали своего удивления при виде меня в полном вооружении и верхом на боевом коне.

До меня донеслось их бормотание:

– Он из Трои. Стащим его с коня и отведем к царю.

Пусть испробует копье на своей шкуре.

– Ведите меня в шатер Нестора, – дерзко приказал я. – Презренные негодяи, неужели вы рассчитываете испугать друга Афин?

Не знаю, удалось ли мне внушить им страх, но они не причинили мне вреда. Возможно, они сочли меня греческим шпионом, вернувшимся из Трои, или просто привыкли к подобным ночным визитам. Как бы то ни было, один из стражников – очевидно, их начальник – повернулся и направился в сторону шатров, а остальные, следуя за мной, продолжали бормотать угрозы и оскорбления в адрес Трои.

Мы миновали около шестидесяти шатров, когда начальник стражи остановился перед одним из них, превосходящим соседей своими размерами. Что-то пробормотав другим – я не мог разобрать слов, но он, несомненно, велел присматривать за мной, так как они подошли ко мне вплотную, толкая моего коня и свирепо на меня глядя, – он исчез внутри.

Через несколько минут стражник вышел из шатра, сообщив, что Нестор меня примет. Мне показалось, что в его глазах блестит злоба, но я приписал это личной неприязни, спешился, передал ему поводья и вошел.

В шатре было два больших отделения – я оказался в первом, а второе было скрыто от любопытных взглядов искусно расшитым занавесом.

На стенах висели давно не использованные доспехи – возможно, старый хлам, который Нестор носил лет пятьдесят тому назад. В углу находился стол, заваленный свитками пергамента, – очевидно, сокровища мыслей «мудрого старца», как греки называли Нестора. На земляном полу лежало несколько грубых циновок, а в центре стояли скамьи. Одну из них занимал старик с развевающейся седой бородой, а другую – мужчина с желтоватой надменной физиономией, одетый в львиную шкуру.

Первый был не кто иной, как сам Нестор, а второй – Аякс Теламонид.

Когда я вошел, оба поднялись и вежливо отсалютовали мне, что казалось добрым предзнаменованием.

Я отсалютовал в ответ и остановился, ожидая, пока они заговорят.

– Ты прибыл из Трои? – нарушил молчание Нестор.

– Да.

– От царя Приама?

– Нет. Разве только неофициально.

– И ты рассчитываешь на неприкосновенность посла?

– Не больше, чем на честь Нестора.

– Хорошо сказано. Что у тебя за миссия?

– Весьма деликатная, – ответил я, толком не зная, как приступить к делу, – и требующая многих слов.

– Тогда располагайся. – Нестор указал на скамью.

Когда мы сели, я медленно заговорил, с трудом подбирая слова:

– Вам хорошо известно, о Нестор и Аякс, что вчера я приезжал к греческим царям с предложением от царя Приама.

– С оскорбительным предложением, – нахмурившись, вставил Аякс.

– Возможно – это решать богам. Но если оскорбление и было, то его нанес я, а не жители Трои. Вы, конечно, имеете в виду условие, касающееся Дельфийского оракула.

Аякс вскочил на ноги и открыл рот, собираясь заговорить, но по знаку Нестора снова сел, свирепо уставившись на меня. Я продолжал как ни в чем не бывало:

– Это требование попало в число условий мира по моей глупости – я неправильно понял указания совета и неверно передал их. Троянцы не собирались требовать передачи им Дельфийского оракула.

– И ты явился в наш лагерь, чтобы сообщить это?! – рявкнул Аякс.

– Да, – твердо ответил я. – Не надейся испугать меня своим бычьим ревом, Аякс. Я обращаюсь к Нестору. Я прибыл отказаться от требования насчет оракула Аполлона, извиниться за нанесенное оскорбление и снова предложить вернуть Елену и ее сокровища в греческий лагерь.

– Подлый троянский пес! – зарычал Аякс, но Нестор остановил его и повернулся ко мне:

– Ты закончил, Идей?

Я кивнул, но, вспомнив, что говорила Елена о своем первом муже, быстро добавил:

– Почти все, Нестор. Я должен поговорить с Менелаем, царем Спарты. У меня для него сообщение от Елены Аргивской.

– Что за сообщение?

– Прости, но оно только для его ушей.

– Но он спит в шатре Агамемнона.

Тогда, с твоего позволения, за ним нужно послать.

– Сообщение важное?

– Ему оно покажется важным, – с улыбкой ответил я.

– Не сомневаюсь, – сухо сказал Нестор. По-видимому, он не хуже Елены знал слабости Менелая. – Ты вел себя смело, Идей, явившись в наш лагерь один.

Я восхищаюсь твоей храбростью и пошлю за царем Менелаем.

Подойдя к столу в углу шатра, он написал что-то на клочке пергамента и хлопнул в ладоши. Когда появился посыльный, Нестор приказал ему отнести пергамент в шатер Агамемнона и передать ему в собственные руки. Я возразил, что мое сообщение предназначено Менелаю, а не Агамемнону, но старый грек взглядом велел мне замолчать и отправил посыльного с указанием поторопиться.

После его ухода мы молча сели на скамьи. Нестор устремил рассеянный взгляд на висящие на спине доспехи, барабаня пальцами по подлокотнику скамьи.