Текст книги "Великая легенда"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

В правой руке Гортина держала узел с одеждой, завернутый в грязную старую накидку, а в левой – большую деревянную клетку с черным грейским попугаем.

– Ну, Идей, твоя Гортина пришла, – заявила она.

Словно дождавшись сигнала, попугай внезапно захлопал крыльями и закричал пронзительным фальцетом:

– Идей! Идей! Идей!

Глава 14
На Скейских башнях

На следующее утро я проснулся, чувствуя, что что-то происходит. Протирая глаза, я внезапно понял, что кто-то громко повторяет мое имя:

– Идей! Идей! Идей!

– Проклятый попугай! – сердито пробормотал я и повернулся, пытаясь заснуть снова.

Но крики не прекращались и в конце концов разбудили меня окончательно. Поднявшись с ложа, я направился к комнатушке, которую отвел Гортине, но, поняв, что крики доносятся с другой стороны, повернул назад.

Когда я проходил мимо комнаты Гекамеды, она высунула голову и испуганно спросила, в чем дело. Получив ответ, что я знаю не больше ее, Гекамеда вышла, одетая в полупрозрачный хитон, и последовала за мной. Шум явно доносился из главного холла. Мы поспешили туда.

Наша тревога сменилась весельем, хотя, честно говоря, смеяться над этим зрелищем было довольно бессердечно с нашей стороны.

Кричал мой слуга Ферейн. Он лежал на полу, скрючившись и закрывая лицо руками. Над ним стояла Гортина, колотя его по спине, плечам и ногам тяжелым кожаным поясом и бормоча при каждом ударе:

– Злодей! Чудовище! Фессалийский пес!

Перестав смеяться, я велел ей немедленно прекратить истязать беднягу, но она не обратила внимания и продолжала работать поясом. Тогда я схватил ее за руку и оттащил назад.

– Что это значит, Гортина?

Она не ответила. Ферейн поднялся, потирая руками ушибы. В глазах его блестели слезы, он шевелил губами, словно боясь заговорить. Внезапно Гортина вырвала свою руку и взмахнула поясом. С испуганным криком Ферейн повернулся и исчез в коридоре.

– Во имя Неба, Гортина, что произошло? – снова осведомился я.

Она повернулась ко мне:

– Он оскорбил меня.

– Оскорбил тебя? Как?

Гортина бросила сердитый взгляд на Гекамеду:

– Этот маленький фессалиец нес светильники. Я шла по коридору, чтобы вынести Зама подышать свежим воздухом…

– Зама? Кто, во имя Аида, этот Зам?

– Разве ты не знаешь? Мой попугай. – Она указала на стоящую в углу клетку, которую я не заметил.

– Ты ведь помнишь, Гортина, что я вчера вечером велел тебе избавиться от этого попугая. Продолжай.

– Я быстро шла по коридору – может быть, даже бежала, так как Зам громко разговаривал и я боялась, что он тебя разбудит, – и налетела на этого фессалийца. Он сказал, что один из светильников угодил ему в глаз, и назвал меня длинноволосой грейской сучкой!

– Не слишком лестное определение, – согласился я, с трудом сохраняя серьезность и не осмеливаясь смотреть на Гекамеду. Если бы кто-нибудь из нас засмеялся, думаю, Гортина начала бы обрабатывать ремнем нас.

– Поэтому я избила его, – невозмутимо закончила она.

И прежде чем я успел открыть рот, чтобы ответить – ибо, несмотря ни на какие оскорбления, я не собирался терпеть в своих покоях подобные сцены, – Гортина подобрала клетку с попугаем и исчезла, захлопнув за собой дверь.

Я повернулся к Гекамеде. Она изо всех сил старалась не рассмеяться, поскольку ничто так не объединяет людей, как общее веселье. Глядя на нее, я забыл о Гортине, и Гекамеда внезапно осознала, что стоит передо мной в одном хитоне.

Ее лицо и шею залила краска, глаза смущенно опустились, и девушка, повернувшись, быстро зашагала к своей комнате.

Оставшись один, я отправился на поиски Ферейна узнать степень полученных им повреждений. Я нашел его смазывающим спину каким-то дешевым маслом, настолько зловонным, что я сразу же вышел, зажав пальцами нос.

Не удовлетворенная утренними достижениями, которых хватило бы кому угодно, кроме греянки, Гортина вскоре нашла очередную возможность причинить неприятности.

Это произошло за завтраком. Гортина вернулась с утренней прогулки без попугая – я так и не узнал, каким образом она от него избавилась. Гекамеда и я заняли места за столом, и Ферейн подал нам фрукты на золотых тарелочках, подаренных мне отцом, когда вошла Гортина, придвинула стул к столу и спокойно уселась между нами.

– Что это значит? – изумленно осведомился я. – Разве твое место за одним столом с твоим господином?

– Если я твоя рабыня, то и Гекамеда – тоже, – спокойно ответила Гортина. – Из храма пришел приказ, чтобы с нами обращались одинаково. Раз она сидит с тобой за одним столом, значит, буду сидеть и я.

Такова воля богов.

– Богов или не богов, но ты не будешь здесь сидеть! – крикнул я, выйдя из себя. – Разве я не сказал тебе вчера вечером, что ты должна есть в кухне с Ферейном? Убирайся, или я изобью тебя, как ты избила его!

Гортина неохотно повиновалась. Когда она ушла, я посмотрел на Гекамеду, надеясь увидеть в ее глазах искорки веселья, но она отвела взгляд.

Как обычно, трапеза прошла в молчании. Несколько раз я пытался вовлечь Гекамеду в разговор, но она либо отвечала односложно, либо не отвечала вовсе.

– Мне кажется, Гекамеда, что ты сознательно раздуваешь в себе злость, – не выдержал я. – В чем причина твоего недовольства? Если я чем-то провинился, то разве не искупил свою вину? Разве я не был терпелив с тобой? Не может быть, чтобы ты ревновала к Гортине, – ты ведь видела, как я с ней обращаюсь.

– Ревновала? – с презрением воскликнула она. – По-твоему, я могу ревновать тебя к кому-то?

– Я всего лишь стараюсь понять, чем ты недовольна.

Последовала долгая пауза.

– Я недовольна только тем, Идей, – наконец ответила Гекамеда, – что ты сделал меня своей рабыней. Разве этого не достаточно? Разве я не говорила, что презираю тебя? Неужели я должна повторять это снова и снова, чтобы смысл моих слов проник в твою башку?

– Странно слышать такие слова от рабыни, обращающейся к своему господину, – заметил я, чувствуя, что меня бросает в жар. – Хорошо, что любовь к тебе связывает мне руки.

– Если ты не бьешь меня, то только потому, что я дочь Арсиноя, – спокойно сказала она. – Кроме того, ты задал вопрос, и я должна была на него ответить.

Я затеял этот разговор с определенной целью. Мои друзья начинали интересоваться, почему я не появляюсь с Гекамедой на людях. Еще немного – и они открыли бы истинное положение дел, и я стал бы посмешищем, что меня страшило больше всего на свете. Я рассчитывал, что Гекамеда проглотит обиду, но теперь казалось, что я могу дожидаться этого вечно. Поэтому я решил предпринять последнюю отчаянную попытку и, если она не удастся, применить власть.

– Тогда у меня к тебе еще один вопрос, – сказал я. – Ты пойдешь со мной сегодня утром к Скейским башням?

Гекамеда удивленно приподняла брови:

– Но это невозможно – ведь я рабыня.

– Возможно, так как я не внес твое имя в список рабов. Как видишь, я доверяю тебе – и ты, практически, так же свободна, как я. На башнях соберется много народу – Эней и Гектор сегодня должны выйти в числе прочих на поле битвы. Зрелище развлечет тебя.

Последовала очередная пауза, во время которой Гекамеда явно разрывалась между желанием пойти и отвращением к моему обществу.

– К чему отрицать правду? – неохотно заговорила она. – Я бы очень хотела пойти туда, но не пойду.

– Как? Не пойдешь?

– Нет. – И Гекамеда приподнялась со стула, как будто вопрос был решен.

Я склонился вперед, знаком велев ей сесть:

– Не так быстро, дорогая Гекамеда. Я желаю, чтобы ты сопровождала меня к Скейским башням, в последний раз спрашиваю: ты пойдешь туда?

– Нет, – твердо ответила она.

– Отлично, – кивнул я. – В таком случае я вынужден приказать тебе. Через час ты должна быть готова меня сопровождать.

– А если я не захочу?

– Ты знаешь, как наказывают непослушных рабов.

Не моя вина, если ты упорствуешь в своем бессмысленном и беспричинном отказе.

Гекамеда внезапно побледнела:

– Наказать меня? Ты не посмеешь!

– Посмею. Для твоего отказа сопровождать меня нет никаких причин.

Лицо девушки из бледного стало красным.

– Нет причин? – воскликнула она голосом, в котором слышались слезы. – Хорошо, я буду тебя сопровождать. Я пойду с тобой на это пышное сборище у башен, и знаешь, что я надену? – Казалось, Гекамеда вот-вот разрыдается. – Вот этот грязный старый хитон и мой единственный плащ, полный дыр! Ты ведь не купил мне ни клочка одежды с тех пор, как я пришла к тебе!

С этими словами она встала и выбежала из комнаты.

Ошеломленный, я опустился на стул. Великий Олимп! Это правда – я не купил ей даже пары сандалий. Бедняжке было нечего надеть, но гордость не позволяла ей сказать об этом. Конечно, я не намеренно пренебрег своими обязанностями – просто мне это не приходило в голову.

Преисполненный раскаяния, я последовал за Гекамедой в ее комнату и положил рядом с ней несколько золотых монет.

– Прости меня, Гекамеда, – заговорил я. – Возьми деньги и купи себе все необходимое. Я молю тебя о прощении.

– Я тебя ненавижу! – Она закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий. – Забери свои жалкие монеты – они мне не нужны!

Я продолжал умолять, льстить и угрожать, пока девушка не открыла лицо и не посмотрела на меня сквозь слезы.

– Это твой приказ? – спросила Гекамеда, и было нетрудно угадать, какой ответ она хочет услышать.

– Да, – отозвался я, скрывая улыбку.

– Тогда я пойду, – как бы нехотя сказала она и быстро добавила: – При одном условии – ты будешь меня сопровождать. Я не знаю обычаев Трои и боюсь выходить одна.

– Сопровождать тебя? Куда?

– На рынки и в лавки – куда же еще?

Больше всего на свете я ненавидел проталкиваться сквозь толпу женщин на рынке. Я объяснил это, закончив фразу решительным отказом, но это не тронуло Гекамеду.

– Без тебя я не пойду, – твердо заявила она. – Ведь я даже незнакома с троянским диалектом!

В итоге мне пришлось подчиниться.

Вскоре мы вдвоем зашагали к центру города. Я предложил взять колесницу, но Гекамеда сказала, что предпочитает идти пешком.

– В любом случае, – заметил я, – мы без труда найдем все, что нам нужно, в лавке Менеона, а до нее рукой подать.

– У Менеона! – с презрением воскликнула Гекамеда. – Слова истинного мужчины! Там ведь только местные товары. Мы пойдем на рынок братьев Фестис.

Туда мы и отправились. К счастью, мы прибыли достаточно рано, избежав давки. Мы переходили от одного прилавка к другому, покупая бесконечные хитоны, плащи, пояса, пряжки, заказали дюжину пар сандалий. Гекамеда даже настояла на охотничьих сапогах, хотя одному Зевсу известно, где она собиралась их носить.

Мы закончили поход в лавке головных уборов, где Гекамеда довела меня до исступления, спрашивая моего совета по каждому поводу:

– Хорошенькая шляпа… хотя она скрывает почти все мои волосы. Как ты думаешь, Идей? Нет, лучше вон та, с янтарными кольцами… Идей, да посмотри же на меня! И конечно, нужно купить диадему – я всегда хорошо выгляжу в диадеме… Великая Гера! Должно быть, здесь торгуют этим с начала осады! Идей, разве это не ужасно?

И так далее, покуда у меня не закружилась голова и мне не пришлось опуститься на скамью. Когда я уже потерял надежду, испытание закончилось. Гекамеда с довольной улыбкой сидела рядом со мной, покуда мы ждали торговца, чтобы оплатить счет. Наконец он появился и спокойно объявил, что покупки стоят сто шестьдесят пять дистатеронов!

– Ты уверен, что правильно посчитал? – осведомился я, не веря своим ушам.

– Абсолютно, господин. Можешь проверить сам.

Я повернулся к Гекамеде:

– Так не пойдет. Я получаю только восемьдесят дистатеронов в месяц. Это шестая часть годового жалованья!

Откровенно говоря, мои слова были не вполне правдивы. Помимо жалованья вестника, я получал содержание от моего отца в размере сотни дистатеронов в месяц, но счел необязательным об этом упоминать.

Гекамеда взяла счет у продавца и стала внимательно его изучать.

– К сожалению, – вздохнула она, – здесь нет ни одной вещи, без которой я могла бы обойтись.

– Неужели тебе срочно понадобились охотничьи сапоги и этот расшитый пурпуром пояс?

– Сапоги? – воскликнула Гекамеда. – Они просто великолепны! А что касается пояса, то у Елены точно такой же, только с кисточками на кончиках, но я могу пришить их сама.

Это не показалось мне достаточно убедительным аргументом, но я был вынужден подчиниться и полностью опустошить мой кошелек. Распорядившись немедленно доставить покупки в мои покои во дворце, мы удалились.

Покидая рынок, Гекамеда заметила какие-то разноцветные пояса на одном из прилавков и бросилась туда.

Я удержал ее только клятвой, что у меня не осталось никаких денег.

Измученный ненавистной процедурой, я настоял на возвращении в колеснице. Гекамеда тоже устала от толчеи, но ее глаза торжествующе блестели.

– Теперь, – промолвил я, со вздохом облегчения опускаясь на сиденье рядом с ней, – я надеюсь, ты будешь держаться более приветливо?

Гекамеда с удивлением воззрилась на меня.

– Чего ради я должна быть приветливой? – осведомилась она. – Потому что ты выполнил свой долг, купив служанке одежду? Вот еще!

Я предпочел промолчать.

Таким образом, после всех испытаний и приготовлений мы отправились к Скейским башням. По ряду причин мы прибыли с опозданием.

Прежде всего, Гортина пришла в ярость, узнав о щедром пополнении гардероба Гекамеды, и потребовалось пять золотых монет и столько же угроз, чтобы успокоить ее. Затем возник вопрос об облачении Гекамеды. Она никак не смогла сделать выбор из свалившегося на нее изобилия, покуда я не топнул ногой и не дал ей четверть клепсидры на одевание.

Увидев результат, я почувствовал себя почти полностью вознагражденным за все тяготы и расходы. Гекамеда знала толк в одежде.

Она появилась в белой мантии, расшитой розовым шелком, из-под которой виднелись складки розового хитона. Сандалии также были розовыми, с ремешками того же цвета. На голове был остроконечный персидский колпак, верх которого доходил мне до плеч.

Прекрасные белые руки оставались обнаженными, за исключением тех мест, где их прикрывали складки мантии.

– Как я выгляжу? – осведомилась Гекамеда тоном, свидетельствующим о том, что она сама уже дала на этот вопрос удовлетворительный ответ.

– Ты выглядишь так, что тебе могла бы позавидовать сама Афродита, – искренне отозвался я. Девушка была поистине прекрасна, и у меня сжалось сердце при мысли, что она принадлежит мне лишь официально. – Опусти вуаль – нам пора идти.

Как я уже говорил, мы прибыли поздно к Скейским башням, хотя наш возница изо всех сил гнал лошадей по улицам. Я помог Гекамеде сойти с колесницы, и мы прошли через величественный портал из красно-желтого камня к находящейся внутри винтовой лестнице.

– Боги Олимпа! – пропыхтела Гекамеда, когда мы были на полпути вверх. – Неужели лестница никогда не кончится? Больше я не могу сделать ни шагу!

Наконец подъем завершился. С трудом переводя дыхание, мы шагнули на площадку, прошли через проход Семи колонн и оказались на башнях.

Вокруг слышались оживленные, я бы даже сказал, веселые голоса. На мраморных скамьях, группами по трое или по четверо, сидели самые знатные и выдающиеся мужчины и женщины Трои.

Приам восседал на троне из черного дерева у края парапета, окруженный советниками, глядя на равнину перед полем битвы. Справа от него сидела Елена Аргивская – несомненно, для того, чтобы указывать, кто из греческих вождей появился в поле зрения, – а слева находилась Кассандра.

Группа сбоку состояла из Париса, Эфры, Климены и Поликсены; ближе к центру стояла царица Гекуба в окружении прислужниц. На ее лице была написана тревога, как всегда в день, когда Гектор отправлялся на поле сражения. Царице хватало ума понимать, что Гектор стоит всех остальных ее сыновей, вместе взятых, – это восхищало меня в Гекубе.

Двигаясь между разрозненными группами, кивая друзьям и знакомым, Гекамеда и я добрались до переднего края башен. Со всех сторон я слышал шепот и видел устремленные на нас взгляды, чувствуя злорадное удовлетворение, что препятствую их любопытству, велев Гекамеде не поднимать вуаль.

Равнина, расстилавшаяся перед воротами, была пуста – воины еще не появились. Далеко на востоке виднелась туманная линия греческого лагеря. Мы развлекались попытками разглядеть шатер Нестора, где я захватил Гекамеду, но это оказалось невозможным.

– В конце концов, – промолвила Гекамеда, глядя в сторону лагеря ее и моих врагов, – мне есть за что благодарить тебя, Идей. Ты спас меня от участи, которая страшнее смерти.

Я придвинулся ближе к ней:

– Это справедливо, но я так счастлив, словно твоя благодарность мною не заслужена. Неужели твоя ненависть начинает затихать? Неужели ты улыбнешься мне, Гекамеда?

– Никогда! Ты знаешь, что я здесь только по твоему приказу. Смотри, меня зовет Поликсена – я должна с ней поговорить.

Мы направились туда, где дочь Приама беседовала со своим братом Парисом и подошедшим к ним Орхоменом. Эфру и Климену подозвала их госпожа.

– Могу ли я верить своим глазам? – воскликнул Орхомен при нашем приближении. – Неужели это Идей с прекрасной Гекамедой? Приветствую тебя, друг мой!

– Рада тебя видеть, Гекамеда, – сказала Поликсена. – Какой красивый колпак! Ты купила его в Трое?

Садись рядом. Почему бы тебе не поднять вуаль? Так принято на башнях.

Смущенная Гекамеда колебалась:

– Я… по правде говоря, мне запретил Идей.

Поликсена удивленно посмотрела на меня, а Орхомен расхохотался.

– Как? – воскликнул Парис. – Идей лишает нас права взглянуть на очаровательную Гекамеду? Это неучтиво – мы должны научить его хорошим манерам!

И прежде чем я успел вмешаться, он протянул руку и откинул вуаль, открыв для всеобщего обозрения прекраснейшее лицо Гекамеды.

Глава 15
Тревожные известия с поля битвы

Движение Париса было настолько быстрым и неожиданным, что я не успел удержать его. Но в следующий момент я прыгнул вперед, подняв руку, и, если бы не вмешался Орхомен, дело приняло бы для меня скверный оборот, ибо никто не может бить царского сына безнаказанно.

Однако Орхомен вовремя встал между нами и шепнул мне:

– Опомнись, Идей! Неужели ты хочешь погубить себя? – После этого он повернулся к Парису: – Хорошим манерам следует научить не Идея, а тебя. Стыдись!

– Я не хотел никого обидеть, – оправдывался Парис, очевидно понимая, что зашел слишком далеко. – Кроме того, если кто-то и может чувствовать себя оскорбленным, так это прелестная Гекамеда.

– Об этом позволь судить мне, – отозвался я, побелев от гнева.

Парис даже не взглянул на меня, не сводя глаз с Гекамеды.

– Вот и обижайся, когда заденут тебя, – небрежно бросил он. – Скажи, Гекамеда, ты считаешь себя оскорбленной?

Взгляды всех устремились на дочь Арсиноя. Она спокойно смотрела на Париса, но в глубине ее глаз мелькали искорки смеха.

– Никакого оскорбления не было, – ответила она наконец, – а если бы и было, то я простила бы тебя, Парис.

Орхомен снова расхохотался, на губах Поликсены мелькнула улыбка, а Парис бросил насмешливый взгляд в мою сторону. Что до меня, то, если бы Гекамеда была со мной наедине, думаю, она бы не избежала заслуженной порки. Сказать мужчине, только что сорвавшему с нее вуаль, что это не оскорбление, после того, как я вступился за нее! Возможно, она сделала это назло мне, но Парис всегда нравился женщинам…

Это решило вопрос. Я не мог продолжать ссору из-за Гекамеды, после ее заявления, что для этого нет причин, и сердито отошел в сторону. Орхомен присоединился ко мне, оставив Гекамеду беседовать с Парисом и Поликсеной. Мы подошли к восточному парапету. Я мрачно молчал, а Орхомен меня поддразнивал:

– Выходит, Идей, прекрасная Гекамеда отвергла твою защиту? Возможно, она не верит в твою доблесть.

Пусть обратится ко мне – за ее улыбку я готов швырнуть любого мужчину в Трое моложе сорока лет с этих башен в греческий лагерь. Или, может быть, она хотела защитить тебя от гнева великого воина Париса?

– Твое остроумие тебя подводит, Орхомен, – сухо заметил я. – Попробуй помолчать – это самое полезное для твоего языка.

– Как хочешь, – весело отозвался он и добавил, внезапно став серьезным: – Но советую тебе присматривать за Парисом. Воин он или нет, но с женщинами ему везет. Не знаю, что они в нем находят, но отрицать это невозможно. Видел, как Гекамеда на него смотрела? Берегись!

– По-твоему, я боюсь этого попугая? – с презрением осведомился я, демонстративно повернувшись спиной к Парису и двум женщинам.

Тем не менее в душе я признавал, что у меня есть основания для беспокойства, ибо заметил тот взгляд Гекамеды, о котором говорил Орхомен. Я отлично знал, что Гекамеда меня не любит, но неужели она…

Нет, быть не может! Я пожал плечами и выбросил эту мысль из головы.

– Смотри! – воскликнул Орхомен. – Ворота открываются! Сегодня Гектор выезжает в своей колеснице. А вот и Эней с лошадьми, которых он приобрел у твоего отца. Сделка явно была для него невыгодной.

Все на башнях сгрудились у парапета, чтобы посмотреть на воинов, выезжающих из ворот внизу. Как обычно, Гектор ехал впереди. За ним следовали три сотни всадников и вдвое больше пеших лучников. Потом появился Эней с еще большим отрядом.

Даже издалека было видно, что сыну Анхиза не по себе – возможно, из-за лошадей, о которых говорил Орхомен. Они в самом деле выглядели неважно.

За первыми двумя вождями последовали другие со своими отрядами, и вскоре равнину заполнили воины.

Женщины на башнях махали краями мантий с грациозным энтузиазмом, выработанным девятилетней практикой; мужчины салютовали своим товарищам, выкрикивая ободряющие слова.

Царь Приам склонился вперед на своем троне из черного дерева, притворяясь, будто инспектирует войска, хотя было сомнительно, что его стариковские глаза в состоянии что-либо разглядеть. Царица Гекуба стояла рядом с ним, положив руку на каменный антаблемент, – в ее глазах блестели слезы, но она отважно махала краем мантии своему сыну Гектору.

Внезапно в шагах десяти от меня мелькнуло что-то розовое. Вытянув шею, я увидел Гекамеду, стоящую рядом с Парисом, положив ему руку на плечо. С другой стороны от нее стояла Поликсена – все трое весело смеялись.

Мое внимание отвлек Орхомен:

– Смотри, вот идет Эвен. Меня не удивит, если сегодня он превзойдет всех, ибо его люди жаждут отомстить за смерть царя Реза. Похоже, их нетерпение передается лошадям – видишь, как они гарцуют и фыркают? Клянусь Зевсом, я бы хотел быть с ними! Завтра же отправлюсь на поле сражения.

– И покинешь своих танцовщиц?

– Я бы покинул тысячу танцовщиц и жену в придачу – даже твою Гекамеду – ради запаха битвы.

К этому времени войска уже выстраивались в боевом порядке. Вожди объезжали строй в своих колесницах, гонцы сновали туда-сюда, а один из них подошел к Гектору, который повернулся к стоящему рядом музыканту. В следующий момент звуки трубы огласили равнину, и вся армия хлынула вперед, словно поток Скамандра.

Когда звуки замерли вдали, люди на башнях начали отходить от парапета и собираться группами возле скамеек. Но вскоре раздался крик:

– Греки покидают свои шатры!

На горизонте появилось облако пыли, которое подняли греческие воины, устремившись на поле битвы.

Хотя жители Трои уже давно привыкли к подобным сценам, они проявляли столько энтузиазма и возбуждения, как будто это была первая вылазка за время осады. В конце концов, всегда существовала возможность, что произойдет нечто необычное. Но мне казалось, что сейчас сам воздух был насыщен ожиданием великих событий.

Орхомен и я оставались на нашем наблюдательном пункте у края парапета, куда сразу же устремились все при виде приближающихся греков.

Обе армии быстро двигались навстречу друг другу, но, когда нам казалось, что столкновение вот-вот произойдет, они неожиданно остановились. Лучники занимали позиции, пехотинцы оперлись на свои копья, а всадники выстроились впереди в три ряда, перед которыми виднелись белые колесницы вождей.

Зрители на башнях затаили дыхание – казалось, будто армии разделяет расстояние, равное броску дротика, хотя в действительности оно было внушительным.

Внезапно отовсюду послышались возгласы разочарования. Троянская армия разделилась в нескольких местах и двинулась в противоположных направлениях.

Надеждам на всеобщее столкновение было не суждено сбыться.

Вскоре стали различимы открытые пространства между несколькими отрядами; лучники отошли назад, чтобы укрыться в предгорьях. Греки прибегли к той же тактике, разделив свои войска, чтобы защитить все пути к своему лагерю, которым угрожали маневры троянцев.

– Фу! – В громком голосе Париса звучало отвращение. – И это называется полководческим искусством? Вот вам ваш великий Гектор! Если бы он предпринял общую атаку, прежде чем греки начали двигаться, – времени у него было достаточно, – то сломал бы их ряды и разнес их лагерь в щепки, прежде чем они успели бы опомниться! А вместо этого он посылает ветеранов прикрывать фланги, оставляя в центре только новобранцев! Чего можно ожидать при подобной тактике?

– Полагаю, ты бы справился лучше, – послышалось ироническое замечание.

Мы с Орхоменом поднялись на цыпочки, чтобы увидеть говорившего, но нам не удалось его разглядеть.

– По крайней мере, – ответил Парис, – я бы не играл на руку врагу каждым ходом.

– Еще бы, – отозвался его собеседник. – Ты предпочитаешь оставаться за стенами и играть со служанками твоей жены.

Услышав столь дерзкие слова, обращенные к сыну Приама, женщины захихикали, прикрывая рот ладонью, а мужчины засмеялись в открытую.

Гекуба прекратила спор, обратившись к Парису:

– Молчи – упрек заслужен. Когда ты докажешь, что стоишь хотя бы половины твоего брата Гектора, мы позволим тебе критиковать его.

Взгляды всех устремились на Париса, но требовалось нечто большее, чтобы вызвать смущение на его нахальной физиономии. На какой-то момент он недовольно нахмурился, затем обратился к Гекамеде с каким-то замечанием. Она улыбнулась в ответ, словно говоря: «Пускай себе болтают. По крайней мере, я тебя понимаю».

Я пытался встретиться с ней взглядом, но безуспешно, и вскоре Орхомен снова привлек мое внимание к полю битвы.

Сражение началось, но в том же вялом стиле, в каком велись все боевые действия во время осады, за исключением редких случаев, когда кто-то из воинов совершал что-либо из ряда вон выходящее. Тут и там происходили мелкие стычки, сопровождаемые облаками пыли.

Когда я повернулся на зов Орхомена, две группы встретились на открытом пространстве между двумя армиями. Блеснули мечи и копья, послышались крики воинов. Некоторое время что-либо разглядеть было невозможно, потом участники стычки отступили в противоположных направлениях, унося убитых и раненых.

Внезапно отряды под командованием Энея на правом фланге двинулись вперед. Левое крыло греков ощетинилось копьями, а из центра подошло подкрепление. Поколебавшись, Эней повернул назад и занял прежнюю позицию.

– Это он называет бдительным ожиданием! – с презрением заметил Парис, но никто не обратил на него внимания.

Казалось, сегодня не произойдет ничего, кроме отдельных столкновений и маневров по перемене позиции. Собравшиеся на башнях вернулись к скамьям, беседуя на разные темы или прогуливаясь. Я заметил, что Елены нет рядом с Приамом, и, оглядевшись, увидел ее сидящей с Политом и юным Камином за одним из столов у северного парапета. За соседним столом сидели Гекамеда, Парис и Поликсена.

– Пригласим кого-нибудь из женщин и пойдем к столам, – предложил Орхомен. – Что ты скажешь насчет Кассандры? Беседовать с ней всегда забавно. А я позову Алопе – у нее хорошенькое личико.

Дочь Приама милостиво приняла мое приглашение, и мы вместе с Орхоменом и Алопе направились к свободному столику. Я намеренно сел спиной к Гекамеде, давая понять, что ее флирт с Парисом меня не заботит.

Некоторое время мы сидели за столом, потягивая вино и закусывая сыром и печеньем. Как сказал Орхомен, Кассандра была забавным собеседником. В этот день ее покинули привычные мрачность и пессимизм, и она развлекала нас, смеясь над теми, кто не верил ее пророчествам, и называя их скептиками.

– Приходится признать, – с улыбкой добавила она, – что в Трое все до одного скептики.

– Надеюсь, кроме нас, – сказал Орхомен.

– Ты не исключение. Как насчет твоих танцовщиц?

Разве я не говорила, чтобы ты отправил их восвояси до следующей луны, если не хочешь иметь дело с афинскими ростовщиками? Результат тебе известен.

Этого было достаточно, чтобы заставить Орхомена, как говорят во Фракии, придержать лошадей.

После этого мы слонялись возле столов и скамей, тщетно пытаясь развлечься. Иногда чей-то крик звал нас к парапету, но дело оканчивалось очередной стычкой. Постепенно на поле битвы перестали обращать внимание, словно это было обычное пастбище.

Я стоял возле одной из мраморных колонн – Алопе и Кассандра отошли с Орхоменом за вином, – когда кто-то коснулся моей руки. Обернувшись, я увидел Гекамеду, которая бесшумно подошла ко мне сзади.

– Ты один, Идей? – тихо спросила она.

– Разве не видишь? – проворчал я, но, не желая вести себя по-детски, добавил с улыбкой, что меня развлекают собственные мысли.

– Тебе повезло, – отозвалась Гекамеда, и я не услышал в ее голосе сарказма. – Не хочешь пройтись со мной? Или ты предпочитаешь компанию этой малютки Алопе?

– Если так, то это тебя не касается. И почему Алопе – малютка? Она почти твоего роста.

Гекамеда презрительно фыркнула.

– Она в сандалиях на высокой подошве и едва достает тебе до плеча. Не понимаю, что ты в ней нашел.

– Очевидно, то же, что ты находишь в Парисе.

– В Парисе? Да я ни разу не встречала его до сегодняшнего дня!

– Знаю – и делаешь все, чтобы наверстать упущенное. Признайся, что он привлекает тебя.

– Ну… – Гекамеда задумчиво на меня посмотрела. – Во всяком случае, он красивее, чем ты.

– Несомненно, – сухо согласился я.

– И так великолепно одевается!

– Еще бы!

– К тому же он в восторге от моих глаз.

Я повернулся к ней:

– Если тебе нравятся льстивые речи, то Парис – тот, кто тебе нужен. Рад, что он тебя развлек. Но позволь напомнить, что ты принадлежишь мне. Я забрал тебя из греческого лагеря, и даже сын Приама не сможет отнять то, чем я владею по праву. Не забывай об этом.

С этими словами я повернулся и отошел в сторону.

Время шло, и собравшиеся на башнях начинали скучать. На поле битвы ничего не происходило, но они оставались на месте, не осмеливаясь искать развлечений в городе, покуда Приам не отдаст приказ расходиться.

Последняя надежда погасла, когда к воротам устремились две колесницы и послышались крики:

– Гектор и Эней возвращаются с поля!

Вскоре колесницы въехали в ворота. Очевидно, им было нелегко пробраться сквозь толпы на улицах, так как прошло некоторое время, прежде чем оба героя появились в проходе Семи колонн.

В следующую минуту Эней и Гектор оказались на башнях. Хотя крупного сражения так и не произошло, их вид доказывал обратное – оба были покрыты потом и пылью. Все устремились им навстречу. Энея увела к столу компания друзей, а Гектор, ни на кого не глядя, направился прямо к трону царя Приама.