Текст книги "Великая легенда"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10
Шутя и всерьез

На следующий день я проснулся поздно и, когда поднялся со своего ложа, почувствовал такую боль во всем теле, что едва удержался на ногах. Освежившись прохладной водой, я сытно позавтракал.

Прежде всего я рассчитывал нанести визит Гекамеде, но был вынужден отложить его, обнаружив, что едва успеваю на назначенную встречу с Орхоменом и Эвеном в доме Киссея. Он жил неподалеку, и я не стал брать колесницу, а пошел пешком.

День был теплый и солнечный. Идя по улицам Трои с их величественными зданиями из гранита и мрамора, было трудно представить, что город уже десятый год находится в осаде.

Все дело заключалось в том, что это не внесло значительных изменений. Конечно, время от времени происходили стычки – особенно ожесточенные, если в них участвовал Аякс. Возможно, события приняли бы иной оборот, если бы не оскорбленный Ахилл, удалившийся в свой шатер и с тех пор не покидавший его.

Жизнь протекала невообразимо скучно, и лишь описанное мною сражение три дня назад нарушило ее монотонность.

Дети весело играли на улицах под бдительным надзором матерей и служанок. На одной из улиц я заметил молодых ребят, маршировавших под стук старого барабана с палками вместо мечей и мрачной решимостью на лицах. Они готовились к будущим сражениям, когда поколение их отцов покинет этот мир. Ныне я с жалостью вспоминаю об этих бедных мальчуганах. Их время так и не наступило.

Трое моих друзей уже ждали меня. Впрочем, особого повода для встречи у нас не было, если не считать желания поговорить о событиях прошлой ночи. Орхомен доложил во дворец о гибели Ала. Приам упрекнул его за то, что он не смог доставить в город тело брата, чем все и ограничилось.

Меня не удивило, что потеря Ала не вызвала особого волнения, – человеку, имевшему пятьдесят сыновей, должно быть нелегко даже запомнить их имена.

Эвен сообщил, что весть о нашем подвиге разнеслась по всей Трое – разумеется, со значительными преувеличениями. Ходил слух, что мы перебили всех греческих царей, кроме Ахилла, которого привезли в Трою пленником. Мы от души над этим посмеялись.

За разговорами и превосходными пищей и вином, которыми потчевал нас Кисеей, я почти забыл о своем намерении посетить Гекамеду. Но когда Орхомен спросил о ней, я тут же встал и собрался уходить, оставив ему и Эвену золото для их воинов, которые так отважно послужили мне.

В дом Париса я прибыл уже после полудня, ожидая от Елены и Гекамеды упреков за свою медлительность. Вообразите мое удивление, когда, войдя в комнату Елены, я заметил на их лицах выражение явной досады!

Все стало понятно, когда я увидел, что они окружены всевозможными мантиями, вуалями, сандалиями и прочими предметами женского облачения. Когда женщина занята своей одеждой, она не выносит присутствия мужчины, кем бы он ни был. Я готов биться об заклад, что, когда Эвридика поднималась из царства теней для ежегодного свидания с Орфеем[72]]72
  Фракийский певец, сын речного бога Эагра и музы Каллиопы. Когда его жена, нимфа Эвридика, умерла, укушенная змеей, он спустился в царство мертвых и, тронув своим пением бога Аида, упросил его отпустить Эвридику на землю. Аид поставил условие: Орфей по пути из подземного царства не должен оборачиваться. Орфей не сдержал слова, обернулся и потерял Эвридику навеки. Что имеет в виду Стаут под «ежегодными свиданиями» – непонятно.


[Закрыть], он не мог ее поцеловать, покуда она не вплела в волосы цветок и не посмотрелась в ближайший ручей.

В данном случае результаты совещания были налицо. Вы помните, какое впечатление произвела на меня Гекамеда, когда я впервые увидел ее в шатре Нестора, хотя тогда на ней было грубое платье рабыни. Теперь же я увидел ее в изысканном одеянии из самого модного и дорогого гардероба в мире.

Она была слишком прекрасна, чтобы описать это словами. Ее лицо зарумянилось под моим восхищенным взглядом, а в глазах, вместо былого горя и унижения, светилась радость.

Я шагнул к ней, но она, поняв мои намерения, спряталась в объятиях Елены.

– Тебе незачем бежать от меня, Гекамеда, – обратился я к ней. – Я не чудовище.

Ее глаза весело блеснули.

– Тем не менее я тебе не доверяю. Ты выглядишь так, словно готов съесть меня.

– Это истинная правда, – признал я. – Разве ты не самое лакомое блюдо из всех?

– Стыдись, Идей! – смеясь, воскликнула Елена. – Как ты мог так скоро забыть меня?

– Я никогда тебя не забуду, – с галантным поклоном ответил я, добавив вполне серьезно: – Честное слово, я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. Если между друзьями возможна благодарность – что отрицают некоторые философы, – то мое сердце ею переполнено. Не знаю, куда бы еще я мог привезти Гекамеду.

– Ты и впрямь должен быть мне благодарен, – отозвалась Елена с насмешливыми искорками в глазах, – ибо ты разбил мне сердце. Разве не называл меня весь мир самой прекрасной из женщин? Неудивительно, что я привыкла считать себя таковой. Но ты привел ко мне Гекамеду, дабы доказать, что весь мир лгал.

Я окинул обеих критическим взглядом судьи на олимпийских играх и тяжко вздохнул:

– Боюсь, Елена, ты потеряла пальму первенства. Но как же мне повезло! Заполучить одну из прекраснейших женщин в качестве друга, а другую…

Елена весело захлопала в ладоши при виде моего замешательства.

– Продолжай, Идей, – подбодрила она меня.. – В каком качестве ты заполучил другую?

– Еще не знаю, – ответил я. – Но скоро узнаю, если ты оставишь нас вдвоем на десять минут.

Елена поднялась.

– Позови меня, если он будет к тебе приставать, – смеясь, сказала она и поцеловала Гекамеду в щеку. – Ах, дитя мое, если бы я обладала цветом твоей юности! Смотри! – Она потянула себя за щеку. – Я уже старуха. Ты изнываешь от нетерпения, Идей? Хорошо, я ухожу.

Оставшись вдвоем, мы с Гекамедой погрузились в молчание. Я знал, чего хочу, но понятия не имел, как попросить об этом. Ни одной подходящей фразы не приходило мне в голову. Я стоял с открытым ртом, словно смущенный ученик, готовый смеяться над собственной тупостью. Гекамеда сидела на краю скамьи, где ее оставила Елена, разглядывая свои сандалии.

Наконец я обрел дар речи.

– Гекамеда, – неуверенно начал я, шагнув вперед, – я должен поговорить с тобой.

Она посмотрела на меня и вновь опустила взгляд, не произнеся ни слова.

– Мы ведем себя как несмышленые дети! – воскликнул я.

Снова никакого ответа. Олимпийские боги! Неужели девушка не собирается мне помочь? Чего она ждет?

Или она принимает меня за оратора? Собрав все свое мужество, я сделал еще один шаг и быстро осведомился:

– Помнишь, Гекамеда, что я говорил тебе в шатре Нестора?

– Помню, Идей, – спокойно ответила она. – Но я больше не придаю значения твоим словам, так как узнала, что совсем недавно ты говорил то же самое Елене.

Зевс-громовержец! Только этого не хватало! Конечно, Елена поступила так из чистого озорства, но если она рассказала Гекамеде все…

– Не знаю, о чем ты, – ответил я дочери Арсиноя. – Елена – мой друг.

– Разумеется, потому что она не захотела стать тебе больше чем другом. Но это не предел твоих желаний.

– Клянусь тебе, Гекамеда…

– Не лги. Елена мне все рассказала. Надо так любить приключения, как ты, Идей, чтобы рискнуть отправиться за мной во вражеский лагерь, когда твое сердце отдано другой женщине. Что я могу сделать, кроме как поблагодарить тебя?

– Клянусь, Гекамеда, я люблю тебя!

– А как же Елена?

– Ты самая желанная женщина в мире!

– А как же Елена?

– Я отправился в греческий лагерь только ради тебя. Я не герой и даже не храбрец в обычном смысле этого слова, но надел личину обоих ради твоего спасения. При виде тебя у меня кружится голова и сердце готово выпрыгнуть из груди! Я, Идей, сын Дара, жреца Гефеста, хочу, чтобы ты стала моей женой!

– А как же Елена?

Трижды заданный вопрос вывел меня из себя.

– Ты играешь мною! – сердито воскликнул я. – Ты отлично знаешь, что мои слова правдивы!

– Не знаю ничего подобного, – последовал спокойный ответ.

Я рассердился еще сильнее.

– Повторяю: ты играешь мною! – почти крикнул я. – Это глупо, ибо ты в моей власти! Я силой увел тебя из шатра Нестора и привез в Трою на своей лошади. Ты моя! Твое сопротивление бесполезно!

– Я хорошо это знаю. – Ее голос оставался спокойным, но глаза сверкнули. – Мне известна твоя власть.

– Тогда почему ты сопротивляешься?

– Я не сопротивляюсь. Выслушай меня, Идей.

Я действительно твоя. Ты можешь вынудить меня стать твоей рабыней. Но твоей женой – никогда! Я должна владеть сердцем моего мужа, а твое сердце принадлежит Елене. Я готова быть твоей рабыней, но буду ненавидеть тебя.

– Это ложь! – яростно вскричал я. – Елена не владеет моим сердцем! Оно принадлежит тебе, Гекамеда!

Ты не нужна мне в качестве рабыни. Я люблю тебя!

– Тогда ответь на вопрос – только честно. Предлагал ли ты три дня назад в этой самой комнате свое сердце Елене?

Я молчал.

– Отвечай! – потребовала она.

– Это было до того, как я встретил тебя, – произнес я наконец.

– И тебе хватает безрассудства спустя всего три дня просить меня стать твоей женой! Бессовестный!

Я все еще подозревал, что она играет мною, но даже если так, что я мог ей сказать? Я чувствовал, что выгляжу нелепо – весьма неприятное ощущение, – и уже открыл рот, чтобы предложить ей принять решение, когда меня прервал голос появившейся в дверях Елены:

– Ну, славный Идей, теперь ты в состоянии окончить свою фразу? – Войдя в комнату и заметив, что мое лицо побагровело от гнева, она насмешливо добавила: – Что? Ссора – так быстро?

– Если это и ссора, то в ней повинна только ты! – сердито отозвался я. – Значит, вот какова дружба Елены? Ради этого мы скрепили наш договор лемносским вином? Ты предала меня!

– Предала? Как? Где? Когда? – Лицо Елены выражало удивление и оскорбленную невинность.

– Он имеет в виду, – пояснила Гекамеда, – что ты рассказала мне о его любви к тебе.

– Конечно рассказала, – подтвердила Елена, – но ведь ты не взял с меня клятву молчать. Не вижу в этом ничего дурного. Я гордилась твоей любовью и не могла скрыть свою гордость.

– Ты издеваешься надо мной!

– Вовсе нет. Но не могу же я отрицать, что ты ухаживал за мной.

– Всего три дня назад! – вставила Гекамеда.

– Верно, – согласилась Елена.

– А только что он страстно добивался моей любви! – вскричала Гекамеда.

– Что?! – воскликнула Елена, воздев руки в знак изумления и ужаса и устремив на меня взгляд, полный упрека. – О, вероломный!

На сей раз мне хватило ума понять шутку и отозваться соответственно.

– Увы, – вздохнул я. – Разве моя вина, что ни одна женщина не может смотреть на меня, не испытывая желания?

Они не нашлись что ответить.

– Это истинная правда, Гекамеда, – продолжал я. – Елена влюблена в меня. Но что я мог поделать? Мне пришлось притвориться отвечающим на ее греховную страсть. Правда и то, что я люблю тебя…

Теперь я наслаждался этим разговором, полагая, что побил противника его же оружием. Я снова чувствовал уверенность в Гекамеде, помня, как она рисковала, помогая мне бежать из лагеря греков. Поэтому продолжал, притворяясь опечаленным:

– Да, Гекамеда, я люблю тебя и мечтал на тебе жениться, но ты отказала мне. Да будет так! Дочь Арсиноя не станет рабыней Идея. Я отказываюсь от всех прав на тебя, но ты разбила мое сердце, жестокая…

Я остановился, думая, как лучше закончить фразу.

Но она так и осталась висеть в воздухе. Я стоял лицом к двум женщинам, как вдруг за моей спиной раздался вскрик, и на лицах Елены и Гекамеды отразилось искреннее удивление.

Я повернулся. В дверях, протянув ко мне руки и с радостным блеском в глазах, стояла служанка Гортина!

Первой заговорила Елена.

– Что это значит, Гортина? – резко осведомилась она. – Почему ты входишь не постучав?

Юная греянка, нисколько не обескураженная, направилась в центр комнаты.

– Я ищу его, – ответила она, указывая на меня пальцем.

– Что? – изумленно воскликнула Елена. – Зачем тебе понадобился Идей? У тебя для него сообщение?

– Да – от меня, – отозвалась Гортина тоном отчаянной решимости. – Я прошу его в вашем присутствии выполнить свое обещание.

Я понял по глазам Елены, что ее быстрый ум начинает постигать истину.

– Знай, о царица, – продолжала Гортина, – что Идей – бесчестный человек. Он дал мне слово забрать меня из твоего дома – его глаза были полны страсти.

Но назначенный день наступил, и он отверг меня.

У Гекамеды вырвался сдавленный крик.

– Когда это было, Гортина? – спокойно спросила Елена.

– Шесть или семь дней назад. Он обещал забрать меня на пятый день, и я поверила ему. Помнишь тот вечер, когда мои крики переполошили весь дом – даже тебя и Париса? Это было, когда он отказался от своего обещания. Я вцепилась ему в волосы, но он вырвался и убежал. А теперь я хотела бы знать…

– Он добивался твоей любви? – прервала Елена.

– Страстно. Он хотел забрать меня в свой дом и сказал, что я больше не буду рабыней.

Елена посмотрела на меня:

– Право, Идей, ты не теряешь времени даром. Прямо ненасытный любовник! Есть ли правда в словах Гортины?

Я устремил взгляд на Гекамеду. Ее лицо побледнело; она смотрела на меня, презрительно скривив губы.

– Отвечай! – потребовала она, и ее голос дрогнул. – Есть ли правда в этой истории?

Не зная, что говорить, я неуверенно заявил, что если в ней и есть правда, то ее легко объяснить.

– Объяснить! – с презрением воскликнула Гекамеда.

– Скажи нам правду, Идей, а объяснения можно отложить, – вновь заговорила Елена. – Ты решил соперничать с самим богом любви?

Гортина нетерпеливо шагнула ко мне:

– А как же насчет твоего обещания?

Я заметил, как ее рука скрылась в складках одежды.

– Почему бы тебе не продолжить свои ухаживания? – иронически осведомилась Гекамеда. – Нас здесь трое, но мы можем подождать своей очереди.

– Ты собираешься перещеголять Приама с его пятьюдесятью сыновьями?

– Или хочешь снабдить все храмы Трои жрецами своего производства?

– Твое обещание!

Чувствуя себя абсолютно беспомощным перед их жалящими языками, я видел для себя лишь единственный выход. Молча повернувшись, я выскочил в коридор, промчался вниз по лестнице и выбежал на улицу.

Я не замедлял шаг до тех пор, покуда не добрался до своих комнат во дворце.

Глава 11
Я беру себе рабыню

Человек, одержимый единственной целью, конечно, испытывает мучительное беспокойство, покуда эта цель не достигнута или не утрачена безвозвратно, но, по крайней мере, избавлен от тысячи других забот, которые досаждали бы ему в противном случае. Это наблюдение отлично характеризует состояние моего ума, когда я мерил шагами свои комнаты, наморщив лоб и стиснув кулаки.

Я больше не упрекал себя за то, что обманул доверие царя Приама. Не беспокоили меня и мысли о Гортине, с которой, хоть она и была простой рабыней, я обошелся недостойно. Язвительные замечания женщин поставили меня в глупое и ложное положение, но, хотя в обычных обстоятельствах я был весьма чувствителен к насмешкам, сейчас не испытывал ни стыда, ни гнева.

Все прочие эмоции отступили перед нахлынувшим на меня всепоглощающим чувством любви.

Только презрение Гекамеды и страх потерять ее навсегда заставили меня осознать, что я люблю ее так, как не любил никого и никогда. Я дрожал, вспоминая о презрении, светившемся в ее взгляде при нашем расставании, потрясад кулаками в воздухе и бранился вслух.

Потом я опустился на скамью и со стоном закрыл лицо руками.

Так прошли два часа.

Наконец я принял решение – вернее, оно было мне навязано. Решение это было постыдным, и я презирал себя за него, но не мог придумать иного выхода. Вскочив, я бросил взгляд на песочные часы за окном и увидел, что близится время заседания совета. Одевшись и умастившись благовониями, я прибыл в зал с опозданием на несколько минут.

Как и вчера, присутствовали только старшие советники. В воздухе ощущалось возбуждение – ходили слухи, что Ахилл, которому Агамемнон преподнес богатые дары и возвратил Брисеиду, внял уговорам греческих вождей и согласился завтра вернуться на поле битвы.

Дюжину гонцов отправили за подтверждением или опровержением этих слухов, но никто из них не добился успеха.

Троянские советники, хотя в их распоряжении имелось целое войско, были явно обеспокоены подобной перспективой. Они пререкались до самого вечера, как обычно не придя ни к какому решению, и я наконец получил дозволение вернуться в свои покои.

Выходя из зала, я заколебался, думая, не обратиться ли мне к царю Приаму со своими проблемами. Решив, что лучше сперва заручиться каким-нибудь подтверждением моей истории, я вышел из дворца и направился через двор к мраморному зданию с плоской крышей на краю Пиламонской площади.

Стражник проводил меня по лабиринту коридоров к покоям Орхомена. Хотя ночь еще не наступила, внутри было темно, и в стенных нишах горели светильники. Их отблески играли на полированной поверхности желтого мрамора, озаряя все великолепие дворца, сооруженного Приамом для своих внебрачных сыновей.

«Вот причина бедности Трои», – подумал я, останавливаясь у двери.

Едва ли подобные мысли приходили в голову Орхомену. Я застал его откинувшимся на подушки дивана и лениво наблюдающим за грациозными движениями фтийской танцовщицы. Когда я вошел, он знаком предложил мне сесть, не сводя глаз с девушки.

– Позор тебе и твоим лидийским[73]]73
  Лидия – древнее царство в Западной Азии.


[Закрыть] штучкам! – воскликнул я, когда развлечение подошло к концу и фтийка удалилась с низким поклоном. – Неужели это подходящее занятие для воина?

– Всего лишь отдых, – отозвался Орхомен, зевая и потягиваясь. – Как поживаешь, Идей? Погоди, я пошлю за вином.

– В этом нет нужды – я пришел извлечь тебя из твоего рая. – И я объяснил свои намерения, закончив просьбой немедленно сопровождать меня к царю Приаму.

Орхомен нехотя согласился.

– Выходит твою греческую красотку следует пришпорить? – усмехнулся он, когда мы вышли из покоев, направляясь во дворец.

К счастью, мы застали Приама в хорошем расположении духа. Только что пришла весть, что слух о возвращении Ахилла на поле боя лишен оснований и что Гектор вновь обратил греков в бегство. Царь внимательно выслушал меня, а когда я закончил, повернулся к Орхомену и спросил, не во время ли приключения, о котором я рассказывал, погиб Ал?

– Да, о царь, – ответил Орхомен, – и я могу поручиться за правдивость истории Идея. Он силой забрал Гекамеду Тенедосскую из палатки Нестора и доставил ее в Трою. Ты знаешь закон – она принадлежит ему.

– Несомненно, – кивнул царь и обратился ко мне: – Ты говоришь, она сейчас в доме Париса.

Я кивнул.

– И она отказывается следовать за тобой?

– Нет, но мне нужны необходимые полномочия, чтобы доставить ее в мои покои на случай сопротивления. Не исключено, что Елена будет протестовать.

– У тебя уже есть рабыня?

– Нет.

– Отлично. Пошли туда начальника стражи и свиток пергамента с моей печатью – она в твоем распоряжении, так как ты мой вестник. Ты получишь свою Гекамеду, добрый Идей.

Приам махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и я удалился, оставив Орхомена, который, несомненно, собирался воспользоваться благодушным настроением царя для очередной просьбы. Орхомен постоянно нуждался в деньгах, что не удивительно при его пристрастии к развлечениям в духе богатых торговцев.

В моей груди бушевала радость, смешанная с тревогой. С одной стороны, я был уверен, что Гекамеда окажется в моих покоях, с другой же – опасался, что она говорила правду, утверждая, что возненавидит меня, став моей рабыней.

Но отступать было слишком поздно, и через час после наступления темноты я уже шагал по широкой мраморной аллее к дому Париса со свитком пергамента под мышкой, в сопровождении начальника стражи с двадцатью солдатами.

В действительности я не опасался сопротивления Елены или Гекамеды – стража нужна была мне лишь для придания смелости и для того, чтобы утихомирить Гортину, если она вздумает бушевать.

На стук отозвалась Эфра. Начальник стражи обратился к ней властным тоном:

– Мы пришли требовать от имени Идея, вестника царя Приама, сына Дара, жреца Гефеста, передать ему в руки Гекамеду Тенедосскую. Таков приказ царя.

Заглянув ему через плечо, я увидел, как Эфра, скорчив гримасу, отошла передать сообщение своей хозяйке.

Последовало тягостное ожидание, во время которого начальник стражи расспрашивал меня о ночных подвигах. Его любопытство не было удовлетворено до конца, так как мои мысли были настолько заняты теперешними сложностями, что я едва слышал вопросы. Во-первых, я сомневался в том, что Гортина от меня отстала, – скорее был уверен в обратном, – а во-вторых, не знал, чем закончится предприятие с Гекамедой.

Наконец за воротами послышались шаги и голос Гекамеды:

– Кто здесь?

– Начальник стражи.

– Что тебе нужно от Гекамеды Тенедосской?

– Царь приказал доставить ее в покои Идея.

– Он с тобой? – Голос Гекамеды звучал спокойно и твердо – вопросы следовали один за другим, словно от обвинителя в суде.

– Кто – царь Приам? – недоуменно осведомился начальник стражи.

– Нет, Идей.

– Я здесь, – ответил я вместо него.

– Вот как? И ты дал согласие на это жестокое деяние?

– Более того – я попросил о нем, – ответил я, полагая, что, если сделан первый шаг, лучше смело двигаться дальше.

– Хорошо, я иду, – спокойно отозвалась Гекамеда. Ворота открылись, и она шагнула к нам.

Из темноты послышался голос Елены:

– Это насилие! Я не ожидала от тебя такого, Идей!

– Я беру лишь то, что мне принадлежит, – ответил я, собрав всю свою решимость. Не тратя времени на дальнейшие разговоры, я взял Гекамеду за руку и повел ее во дворец в сопровождении стражи.

Расстояние казалось мне слишком коротким, ибо я со страхом ожидал того момента, когда мне придется остаться наедине с Гекамедой в моих покоях. Я не мог обращаться с ней как с рабыней – мои действия полностью зависели от ее поведения. Эта головоломка была для меня чересчур сложной.

Как она себя поведет? Начнет сразу же бунтовать, предпочитая невольничий рынок пребыванию со мной?

Вздохнув, я перестал об этом думать, так как мы подошли к внешним воротам дворца и начальник стражи удалился, почтительно отсалютовав.

Гекамеда и я бок о бок поднимались по широкой лестнице. Она не произнесла ни слова с тех пор, как мы покинули дом Париса. Когда мы подошли к двери моих покоев, я шагнул в сторону, пропуская ее вперед, потом последовал за ней в комнату и направился к подставке из черного дерева, чтобы зажечь светильник.

Повернувшись, я увидел, что Гекамеда стоит посреди комнаты, опустив руки и глядя перед собой, как солдат, занявший стойку «смирно».

– Это твой дом, – сказал я, стараясь говорить как можно более естественным тоном. – Что ты о нем думаешь? Пройдись по комнатам.

Гекамеда не двинулась с места.

– Ты ошибаешься, – ответила она. – Это моя тюрьма.

Я подошел к ней и взял ее за руку – она молча позволила отвести себя к мраморной скамье в нише окна, выходящего во двор.

– Умоляю тебя, Гекамеда, – заговорил я, садясь рядом с ней, – оставь свою враждебность. Это вовсе не тюрьма – ты заключена в моем сердце. Не стану повторять, что я люблю тебя, – ты отлично это знаешь. У меня честные намерения – могу ли я доказать это лучше, чем попросив тебя стать моей женой?

– Я твоя рабыня, – не поворачивая головы, бесстрастно отозвалась Гекамеда. – Как я могу быть твоей женой?

– Это всего лишь игра словами.

– Нет. – Она впервые посмотрела мне в глаза. – Выслушай меня, Идей. Ты унизил и опозорил меня в глазах Трои. За это я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть. Ты забрал меня из дома Елены, чтобы сделать своей рабыней, – да будет так. Но я скорее выйду замуж за твоего слугу-эфиопа или за бездомного пса, чем за мужчину, которого глубоко презираю!

– Лучше выбирай слова! – вскричал я. – Если ты моя рабыня, не забывай, что в моей власти наказать тебя плетью!

– Незачем напоминать мне об этом, – спокойно сказала Гекамеда, но я заметил, как по ее телу пробежала дрожь. – Такого обращения и следовало ожидать от труса вроде тебя!

При этих словах я вскочил, охваченный яростью, но, с трудом сдержавшись, остановился, глядя на нее сверху вниз.

– Это была всего лишь пустая угроза, Гекамеда. – Мой голос стал хриплым от волнения. – Ее произнес мой гнев, а не я. Твои белые плечи не созданы для троянской плети, да и я не смог бы смотреть, как тебя наказывают. Твои речи слишком дерзки, но слова не ломают кости. Знай: я не собирался и не собираюсь оскорблять тебя или причинять тебе вред. Напротив – я буду защищать тебя даже против твоей воли. Я не сделал ничего, что могло бы заставить тебя ненавидеть и презирать меня, – твои слова исходят из твоего черствого, не умеющего прощать сердца.

Я умолк. Гекамеда молчала. Какой же прекрасной она выглядела с накинутым на плечи покрывалом, вздымающейся грудью и гневно сверкающими глазами! Слова мольбы вертелись у меня на языке, но я сдержал их, поклявшись, что если она и станет моей, то только по собственной воле.

Поэтому я удалился, сославшись на обязанности, которыми пренебрегал несколько дней. Гекамеда даже не подняла взгляд, но, подойдя к двери, я внезапно услышал ее голос:

– Ты не сказал мне, что я должна делать.

– Что ты должна делать? – недоуменно переспросил я.

– Да. Разве я не твоя рабыня? Твое приобретение окажется неудачным, если я буду праздной. В чем состоят мои обязанности?

Я невольно улыбнулся:

– Твои обязанности – развлекаться и беречь свою красоту. Я привез тебя в Трою не ради твоего усердия, а ради твоих больших глаз, белых рук и стройной фигуры. Служанок хватает с лихвой – я хочу, чтобы ты не готовила мне пищу и постель, а делила их со мной.

Я был доволен своими последними словами, видя, что напугал ее, и нисколько о том не жалея. Выйдя из комнаты, направился в просторное помещение в задней части дворца на том же этаже, что и мои покои, где хранились царские архивы.

Именно там мне нанесла визит Елена в день моего введения в должность вестника.

Но менее чем через пять минут я ощутил жгучее желание вернуться к Гекамеде. Желание это было явно нелепым, и я посмеялся над собой, думая о том, какой радушный прием меня бы ожидал. Стараясь отвлечь себя работой, я отнес кипу пергаментов на стол из слоновой кости и начал разворачивать один свиток за другим, но никак не мог сосредоточиться.

Наконец я оставил тщетные попытки и задумался о собственных делах.

Похоже, я окончательно запутался в отношениях с Гекамедой. Что же мне делать? Обращаться с ней как с настоящей рабыней? Но в таком случае я навсегда потеряю надежду завоевать ее любовь – хотя именно этого она от меня и ожидает. Впрочем, сама мысль об этом вызывала у меня отвращение – я никогда не понимал, какое удовольствие может получать мужчина от близости с женщиной, которая навязана ей силой.

Мои мысли вернулись к Гортине. Но по отношению к юной греянке я мог лишь придерживаться политики настороженного ожидания. Если ей придет в голову воспользоваться религиозными законами о семье, это может доставить серьезные неприятности.

Ну, я успею побеспокоиться об этом, когда придет время.

Что касается Елены, я все еще считал ее своим другом.

Просто ее нелепая шутка оказалась серьезнее, чем она предполагала. Привыкшая к поведению мужчин Спарты, она едва ли могла расценивать мое поведение с Гекамедой как серьезное оскорбление.

Когда я наконец встал и собрался идти к себе, была почти полночь. Во дворце царила тишина.

Подойдя к двери моих покоев, я внезапно испугался, что Гекамеда воспользовалась моим отсутствием и сбежала, помня о словах, сказанных мною напоследок.

Я шагнул через порог с бешено колотящимся сердцем.

Но мои опасения были напрасны. В комнате ничего не изменилось – только светильники на подставке из черного дерева почти выгорели. Гекамеда все еще сидела на мраморной скамье в оконной нише, но, подойдя к ней, я увидел, что на ее бархатных щеках белеют полосы, а на ресницах блестят слезы.

– Почему ты плачешь, Гекамеда? – спросил я.

Мой голос звучал мягко, хотя я отнюдь к этому не стремился.

– Прошу прошения, – гордо отозвалась она, не поднимая глаз. – Мои слезы не для тебя.

– Я и не льстил себе подобной надеждой. Но раз ты моя собственность, я не хочу, чтобы ты выглядела некрасивой и заплаканной. – Подойдя к подставке, чтобы погасить светильники, я добавил: – Уже поздно.

– Да. – Помолчав, Гекамеда неохотно сообщила: – Твой слуга был. здесь и расспрашивал меня.

– Ферейн? Что ему было нужно?

– Ничего. Он не передавал никаких сообщений.

– Вот и хорошо. – Я снова подошел к ней. – Пойдем, Гекамеда. Час поздний – пора спать.

Девушка поднялась с явным усилием – в ее глазах мелькнул страх, как у загнанного зверя. Я взял ее за руку – она была холодной и безжизненной – и повел в соседнюю комнату, где зажег светильник, стоящий в оконной нише.

Повернувшись, чтобы взглянуть на нее при свете, я увидел плотно сжатые губы, глаза, превратившиеся в щелочки, и руки, стиснутые в кулаки.

– Прости, что не могу предложить тебе ничего лучшего, – спокойно сказал я, – хотя, если повесить шелковые занавеси и поставить скамьи из черного дерева, здесь будет не так уж плохо. Ложем не пользовался никто, кроме моего друга Киссея, когда он оставался у меня ночевать. Отныне оно твое. Доброй ночи.

Не дав ей времени ответить и даже не взглянув на нее, я вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и направился в свою спальню.