Текст книги "Великая легенда"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19
Признание

Когда мы подошли к дворцу, лучи заходящего солнца отражались от его сверкающих стен, слепя нам глаза. Никого не было видно – очевидно, Елена по какой-то причине покинула Скейские башни раньше всех.

Гекамеда и я молча шли вверх по широкой лестнице и длинным коридорам к моим покоям. Я не мог угадать, о чем она думает, – ее лицо ничего не выражало; на нем не было никаких признаков даже прежней враждебности ко мне.

У двери покоев Гекамеда бросила на меня быстрый взгляд, в котором мне почудился какой-то призыв, но я приписал это своему воображению.

Сам я уже принял решение. Передо мной были открыты два пути. Первый – сделать Гекамеду моей настоящей рабыней, ибо было бы нелепо позволить ей занимать прежнее положение. Но, подумав, я понял, что не смогу обращаться с ней как с рабыней, поскольку никогда не считал ее таковой.

Оставался второй путь, и, как я уже сказал, я принял решение.

В холле мы обнаружили Гортину. При виде Гекамеды на лице грейской девушки отразились ненависть и удивление – было ясно, что она не ожидала увидеть ее снова. Но в тот момент я не придал этому значения, а просто спросил ее, вернулся ли Ферейн.

– Он в кухне, – угрюмо отозвалась Гортина.

Я отправился туда. Увидев меня, Ферейн съежился в углу.

– Я прощаю твою измену, Ферейн, ради твоей службы моему отцу, – сказал я, – но если это повторится, я раздавлю тебя, как змею.

Вернувшись в холл, я взял Гекамеду за руку и направился в ее комнату, закрыв за нами дверь. Гортина куда-то исчезла.

Указав дочери Арсиноя на скамью, я несколько минут молча стоял перед ней. Я знал, о чем собираюсь говорить, но начать было нелегко. «Как же она прекрасна, – со вздохом подумал я. – Но, увы, ее красота не для меня».

– Итак, – спокойно заговорил я, – ты выказываешь презрение к своему господину, предавая его. Не думай, что я тебя упрекаю, – ведь я был предупрежден. – Так как Гекамеда не ответила, я продолжал: – Мое сердце пылает, и если я выгляжу спокойным, то мне это дается нелегко. Ты упомянула Елене Аргивской о каком-то сообщении. Что ты имела в виду?

Впервые Гекамеда встретилась со мной взглядом.

– Зачем мне давать тебе объяснения? – с горечью осведомилась она.

– Незачем, – сухо ответил я, – тем более что ты не в состоянии это сделать.

Гекамеда привстала, но тут же снова опустилась на скамью.

– Еще бы! – гневно воскликнула она. – Я ведь уже приговорена. Обычаи греков и троянцев схожи – самой шаткой улики достаточно, чтобы осудить женщину. Разве ты уже не пришел к выводу? Какой смысл что-либо объяснять? Что толку говорить, что Парис сообщил, будто меня зовет Елена? Что он обманул меня?

– Ферейн сказал, что ты пошла с ним добровольно.

– Я этого и не отрицаю. Ведь я думала, что меня позвала Елена Аргивская.

Я с сомнением смотрел на нее, не зная, что сказать и чему верить. Ответ пришел из другого источника. Внезапно я услышал, что сзади открылась дверь, и, обернувшись, увидел Гортину, которая ворвалась в комнату, сверкая глазами.

– Ты лжешь! – свирепо вскричала она, глядя на Гекамеду. – Я все слышала – Парис не говорил ни слова о сообщении от Елены! Я видела, как ты бросилась в его объятия и слышала твои бесстыдные обещания!

Я изумленно уставился на нее:

– Откуда ты знаешь все это?

– У стен есть глаза и уши, – ответила Гортина.

Гекамеда смотрела на нее – я не мог понять, смущенно или всего лишь ошеломленно. Как бы то ни было, я не желал свидетельств соглядатая, поэтому взял Гортину за плечи и выставил ее из комнаты, предупредив, что высеку ее, если она повторит свои оскорбления.

Закрыв дверь на засов, я повернулся к Гекамеде:

– Ты слышала слова Гортины…

– И ты им веришь? – гордо прервала она.

– Я не знаю, чему верить, но уже решил, как намерен поступить, и хочу тебе это сообщить. Но сначала ответь на вопрос: ты влюблена в Париса?

Она с презрением фыркнула.

– Не больше, чем в тебя.

– Ты уверена? У меня есть причина спрашивать об этом. Но сперва объясню, почему я отправился за тобой в его покои. Я сделал это не потому, что люблю тебя, и не для того, чтобы привести тебя назад, а потому, что я – твой господин и хотел доказать это самому себе. Даже Парис не может оскорблять меня безнаказанно. Но теперь, когда я наказал его и привел тебя, ты можешь к нему вернуться. Поэтому я и спрашиваю, любишь ли ты его. Если хочешь уйти к нему, то можешь это сделать. Я дарую тебе свободу.

– Я же сказала, что не люблю его, – тихо произнесла Гекамеда, смертельно побледнев.

– Так же как и меня?

– Да.

– Тогда я не стану принуждать тебя уйти к Парису, но и не могу позволить тебе оставаться со мной. Ты не можешь быть моей рабыней, Гекамеда, потому что я люблю тебя, как жену… Ничего не говори – я знаю, что моя любовь вызывает у тебя отвращение. Больше ты не будешь жить со мной, возбуждая мои желания, но так и не удовлетворяя их.

– Но я не…

– Дай мне закончить. Вопрос в том, что делать с тобой. Я не могу вернуть тебя в Тенедос – город обращен в пепел. О том, чтобы отправить тебя на невольничий рынок, не может быть и речи. Но я не в состоянии сделать тебя свободной в Трое – как пленная гречанка, ты стала бы добычей каждого мужчины.

У меня есть один план – если его удастся осуществить, ты будешь в безопасности. К утру я буду знать, выполним ли он.

Я умолк. Гекамеда смотрела на меня с видом человека, который видит, как рушится его мир. Я не мог этого понять – мне казалось, что она будет радоваться и, возможно, даже благодарить меня.

– Но почему, – наконец заговорила Гекамеда, – почему я должна тебя покинуть?

– Разве я не объяснил? – устало осведомился я. – Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, развлекая себя ненавистью ко мне.

– А если… если я не ненавижу тебя?

– Ты слишком часто говорила мне обратное, чтобы я мог в этом усомниться.

– Но ведь не… не сегодня.

Я посмотрел ей в глаза и усмехнулся:

– Может быть, ты меня любишь? – С этими словами я повернулся и вышел из комнаты. Сцена становилась для меня слишком мучительной. Мало того что Гекамеда разбила мне сердце – ей еще хотелось поиграть с осколками!

Придя к себе в комнату, я наконец сбросил грязные и окровавленные доспехи, которые носил весь день, и облачился в хитон и накидку. При виде лежащих на полу доспехов я вспомнил о Киссее и о своем долге перед Лиметом, его бедным старым отцом.

Радуясь возможности уйти, я покинул дворец, предупредив Ферейна, что не буду ужинать дома.

Подойдя к особняку на улице Иды, я обнаружил, что утреннее волнение уступило место безысходному отчаянию. Угрюмые и мрачные рабы сидели на скамьях. Лимет, все еще не пришедший в сознание, находился под присмотром лекарей в своей спальне. Я не осмелился войти туда и попросил Климена проводить меня в комнату, где лежали останки моего товарища.

Хотя голову искусно присоединили к телу, которое вымыли и умастили благовониями, неподвижный труп казался совсем не похожим на Киссея. Запечатлев поцелуй на холодном челе моего самого близкого друга, я вышел из дома.

У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, что я делал в тот вечер. Какое-то время я бродил по улицам, потом отправился ужинать в дом Эвена, где пробыл допоздна, слушая, как воины, которым удалось вернуться с поля на своих ногах, делятся совершенными подвигами.

Выслушав похвалы за то, что я доставил тело Киссея домой к отцу, я узнал о гибели Мулия, Девкалиона и остальных, которые сражались с Ахиллом. Уже за полночь я вернулся во дворец.

На следующее утро я встал рано, так как у меня было много дел. Прежде всего, я решил окончательно разобраться с Гекамедой, будучи не в силах видеть ее чудесные глаза, улыбающиеся губы, румяные щеки и знать, что они мне не принадлежат.

Но оказалось, я поднялся недостаточно рано для моих целей. Быстро позавтракав в одиночестве, я отправился в западное крыло дворца испросить аудиенции у царицы Гекубы. К моему удивлению, мне сообщили, что она уже отбыла к Скейским башням.

– Царица хочет посмотреть, как Феб-Аполлон выезжает в своей колеснице? – осведомился я.

– Она хочет видеть не Феба-Аполлона, а Гектора, – ответила служанка. – Сегодня он выезжает в поле, чтобы встретиться с Ахиллом.

Я пошел в конюшню, чтобы взять колесницу для поездки к башням. Но там не осталось ничего, кроме старых пилийских лошадей. Я оседлал одну из них, являя собой весьма жалкое зрелище.

Прибыв к башням, я обнаружил, что царица Гекуба была не единственной ранней пташкой. Площадки на башнях были переполнены – вся троянская знать собралась здесь еще до конца второй клепсидры! Некоторые, очевидно не успев позавтракать, сидели за столиками у южной стены, подкрепляясь печеньем и фруктами. Среди прочих я заметил Париса, сидящего за столом с Еленой и Поликсеной. Женщины улыбнулись мне, когда я проходил мимо, а Парис отвернулся, притворяясь, будто не видит меня.

Я не слишком опасался, что он пожалуется на меня в связи с вчерашними событиями, ибо, сделав так, он стал бы посмешищем для всей Трои.

Я собирался сразу же обратиться к царице, но отложил это, увидев ее в дальнем углу с Гектором и Андромахой. Астианакс, маленький сын Гектора, сидел на плече отца – мальчик и воин смеялись и играли друг с другом, покуда обе женщины смотрели на них глазами полными слез.

Гектор был при полном вооружении – в доспехах Ахилла, которые он снял с Патрокла, за исключением шлема и щита, очевидно оставленных внизу в колеснице. Он выглядел поистине великолепно – я восхищался его крепкой фигурой и могучими руками, сомневаясь, что даже Ахиллу удастся одолеть его, несмотря на недавние доказательства отваги грека.

Что Гектор и Ахилл сегодня наконец встретятся, ни у кого не вызывало сомнений. Ахилл наверняка выйдет в поле, примирившись с Агамемноном, и Гектор твердо решил сразиться с ним. Сердца всех троянцев этим утром колотились – кроме сердец матери и жены героя, которые почти вовсе не бились. Ведь их надежда и опора отправлялась на поле битвы, чтобы победить или погибнуть.

Охваченный ненавистью к грекам, вспыхнувшей после смерти Киссея, я был так же взволнован, как и остальные, хотя мои мысли и занимали собственные неприятности.

Некоторое время я слонялся туда-сюда, иногда разговаривая с Кассандрой, стоявшей возле трона Приама. Лицо старого царя выражало горе и отчаяние.

Вчера, вместе с многими другими воинами, пал его сын Полидор, а сегодня его любимец Гектор готовился к схватке с грозным врагом.

Вдобавок Кассандра не уставала пророчествовать беду, а когда я упрекнул ее за то, что она лишь утяжеляет бремя, лежащее на плечах ее отца, то получил спокойный ответ:

– По-твоему, меня это радует? Разве вчерашний день не унес моего возлюбленного Офрионея? Я не собираюсь утяжелять ничье бремя, а просто пытаюсь убедить отца сбросить его, вернув грекам Елену.

Поистине, отвага Кассандры не уступала ее красоте.

Внезапно толпа заволновалась, увидев, что Гектор отошел от Гекубы и Андромахи, приблизившись к трону.

– Я иду сражаться за Трою, о царь, – громко возвестил он.

– Иди, сын мой! – дрожащим голосом отозвался Приам. – Быть может, Аполлон улыбнется тебе, а великий Зевс направит твою руку.

Гектор повернулся, и толпа расступилась перед ним.

Все молчали – только в дальнем углу слышались тихие рыдания Гекубы. Без единого слова, ни разу не обернувшись, Гектор исчез в проходе Семи колонн.

Все сразу же устремились к восточному парапету.

Вскоре ворота внизу открылись, и появился Гектор во главе своего отряда. За ним последовали Эней, Полит, Эвен и многие другие, постепенно заполняя равнину.

Воины быстро построились, готовясь маршировать к полю под предводительством Гектора в его колеснице. Однако было ясно, что сражение начнется не сразу, ибо мы видели, что греки еще не покинули свои шатры.

Воспользовавшись сложившимся обстоятельством, я подошел к Гекубе, сидевшей на помосте возле трона Приама. Она держала на коленях маленького сына Гектора, а рядом с ней стояла Андромаха.

– Что тебе нужно, Идей? – печально спросила Гекуба.

– Я прошу о милости, о царица, – ответил я. – Мне известны твои горести, но, может быть, тебе будет приятно облегчить заботы других.

– Говори.

– Речь идет о моей рабыне Гекамеде, дочери Арсиноя Тенедосского.

– Да, я слышала о ней.

– Я не могу больше держать ее в своем доме – не важно почему. Я слышал, что в твоей свите появилась вакансия, и прошу отдать ее Гекамеде.

– Она девственница?

– Да.

– Ты можешь за это поручиться?

– Клянусь Аполлоном.

– Тогда вечером приводи ее ко мне во дворец. – Голос царицы дрогнул – несомненно, она подумала о том, что может произойти до того.

– Значит, место в свите принадлежит ей?

– Да.

Я удалился с поклонами и благодарностями. Какое-то время я наблюдал за маневрами войска на равнине, потом с сожалением собрался уходить. Царица разрешила мне привести к ней Гекамеду сегодня вечером, но я не намеревался ждать так долго. Чувствуя, что мне не будет покоя, покуда Гекамеда не покинет мое жилище раз и навсегда, я решил оставить ее со служанками в покоях царицы.

«Вместе с надеждой часто гибнет и желание», – твердил я себе.

Спустившись на улицу, я сел на тощего пилийского жеребца и медленно поехал к дворцу, с трудом пробираясь сквозь людской поток. Весь город устремился к стенам – лица людей выражали тревогу и надежду.

«Какая будет радость, – думал я, – если гонец прискачет к воротам на взмыленной лошади с криком:

«Ахилл пал! Гектор сразил его!»

Наконец я прибыл во дворец – поездка заняла целый час. Начальник стражи подбежал ко мне, думая, что я привез новости с башен, и посмотрел на меня как на безумного, узнав, что я всего лишь вернулся по личным делам. Что кто-либо мог покинуть башни в такой день, было выше его понимания.

В своих покоях я застал только Гекамеду. Я разрешил Ферейну и Гортине пойти к стенам – впрочем, они пошли бы туда в любом случае. Дочь Арсиноя сидела в своей комнате с вышивкой на коленях, глядя в окно на деревья и цветы в саду. Сцена совсем не походила на ту, которую я недавно покинул.

При моем появлении Гекамеда поднялась. Я подал ей знак сесть, но она осталась стоять.

– Мне не подобает сидеть в присутствии моего господина, – заявила она.

Мне показалось, что я слышу в ее голосе нотки сарказма, что облегчало мою задачу.

– Это было бы дерзостью, Гекамеда, – отозвался я, – если бы я все еще являлся твоим господином.

Девушка открыла рот, собираясь заговорить, но промолчала.

– Ты больше не моя рабыня, – продолжал я. – Теперь ты в свите царицы Гекубы. Сегодня утром она приняла тебя к себе. Я пришел проводить тебя в ее покои. Собирайся.

Я был готов к протестам, зная, что дочери Арсиноя не понравится, что от нее избавились столь бесцеремонно. Но меня удивило выражение горя и гнева на ее лице.

– В свите царицы Гекубы! – воскликнула она. По ее тону можно было подумать, будто я прошу ее стать публичной девкой.

– Да, – кивнул я и объяснил, думая, что Гекамеда, возможно, неверно меня поняла: – Это почетное место, достойное твоего имени. Ты не будешь рабыней – кроме тебя, в свите состоят три знатные женщины Трои; одна из них – дочь Демолеона, сына Приама. В этом нет ничего постыдного.

– Дело не в том, – возразила Гекамеда, и мне почудилось, будто в ее голосе звучат слезы. – Значит, мне придется покинуть тебя? Я больше не твоя рабыня?

– Боги Олимпа! – воскликнул я, выведенный из себя ее причудами. – Ты ведь ненавидишь меня, а теперь жалуешься, что тебе придется меня покинуть! Собирайся – я буду ждать тебя в своей комнате. Упакуй свои вещи, и я пришлю их тебе с Ферейном.

«Поистине, – думал я, направляясь к себе в комнату, – мысли женского ума подобны Минотавру в Лабиринте[89]]89
  Минотавр – чудовище с головой быка и телом человека, плод связи Пасифаи, жены царя Крита, Миноса, с быком. Минос поселил его в Лабиринте – дворце, построенном Дедалом, – куда каждые девять лет отправляли семь юношей и семь девушек из Афин, которых пожирал Минотавр. Минос наложил эту дань на афинян за убийство ими его сына Андрогея. Минотавра сразил герой Тесей.


[Закрыть]. Они появляются в самых неожиданных местах». Было очевидно, что Гекамеда до последнего момента намерена ставить меня в дурацкое положение.

Ну ничего, скоро этому конец.

В ожидании, пока она закончит сборы, я стал полировать доспехи. Время шло, и я уже собирался поторопить ее, когда в холле послышались шаги.

Подняв взгляд, я увидел Гекамеду, стоящую в дверях в том же легком хитоне и паре домашних сандалий.

– Во имя Аполлона! – воскликнул я, вскочив на ноги. – Чем ты занималась? Неужели мне придется ждать весь день?

Гекамеда сделала несколько шагов вперед и остановилась, устремив на меня странный взгляд.

– Я пришла сказать тебе, что никуда не пойду, – еле слышно заговорила она.

– То есть как это?

– Не пойду. Не принуждай меня.

– Еще как пойдешь! – крикнул я, шагнув к ней.

– Нет, – повторила Гекамеда более решительно. – Ты не сможешь меня заставить. Бей меня, делай что хочешь, но я не уйду отсюда.

Голос и выражение ее лица дали мне понять, что это не очередная причуда.

– Что за новое безумие? – осведомился я, не зная, что и думать.

– Я хочу быть твоей рабыней.

– Почему? Ты ведь ненавидишь меня!

– Разве?

– Ты много раз повторяла мне это!

Последовала пауза. Когда Гекамеда заговорила снова, в ее голосе звучала робкая насмешка.

– Ты глупец, Идей. Если бы я действительно тебя ненавидела, неужели я тратила бы столько сил, твердя тебе об этом?

Я был окончательно сбит с толку.

– Что ты имеешь в виду?

– Я буду твоей рабыней или… кем ты захочешь.

– Гекамеда! – воскликнул я, начиная понимать, что в самом деле был глупцом.

– Но когда ты нашел меня у Париса и заподозрил меня…

– Гекамеда! – повторил я, чувствуя, что мое сердце стучит, как копыта боевого коня.

– Я не могу тебя покинуть, потому что я твоя – твоя навсегда.

В следующий момент она была в моих объятиях.

Я забыл о поле битвы, башнях, войске у ворот – забыл обо всем, кроме прижимающегося ко мне теплого тела, рук, обнимающих меня за шею, и колотящегося сердца.

– Гекамеда… Гекамеда… Гекамеда… – повторял я ее имя.

– Ты мой, Идей! – прошептала она. – Ведь ты по-настоящему любишь меня? Ты не сомневаешься во мне? Какие муки я испытала, когда ты заподозрил, что я ушла к Парису. Как я могла это сделать, когда я люблю только тебя, душой и сердцем? Я молилась Афродите и Аполлону… Но скажи, ты больше не думаешь о Гортине?

Я уверял ее в этом, пока она не закрыла мне рот поцелуем. Мы долго стояли, обнявшись, а затем я усадил ее на скамью и сел рядом.

Мне не терпелось получить ответ на множество важных вопросов. В какие день, час и минуту она перестала меня ненавидеть? Выйдет ли она за меня замуж? Что ей больше всего нравится во мне? Каких мужчин она предпочитает – философов или воинов?

Хотя, поспешил добавить я, мне вовсе не незнаком жар битвы.

Получив удовлетворительные ответы, я стал отвечать на вопросы Гекамеды, хотя они не казались мне такими важными, как мои. После этого мы долго говорили, один Зевс знает о чем. Иногда беседа прерывалась длительными паузами, которые отнюдь не были скучными.

Наконец замечание Гекамеды помогло мне осознать, что, кроме нас, на свете существуют и другие люди. Она спросила меня, разговаривал ли я утром во дворце с царицей Гекубой. Это напомнило мне о сцене на Скейских башнях. Я вскочил и велел Гекамеде быстро одеться для выхода на улицу.

– Куда мы пойдем? – удивленно спросила она. – Не… не в храм?

– Нет. Я объясню тебе по дороге. Поторопись!

Гекамеда ушла и вскоре вернулась в плаще, покрывале и тяжелых сандалиях. Обуреваемый нетерпением, я быстро вышел вместе с ней в коридор.

– Куда мы идем? – спросила она вновь.

– К Скейским башням, – ответил я. – Посмотреть, будет ли убит тот, кто убил твоего отца. Сегодня Гектор встретится с Ахиллом!

Глава 20
Смерть разит дважды

Я буду стараться сохранять беспристрастность, описывая дальнейшие события, но заранее прощу прощения, если мне это не удастся. Оправданием может служить то, что, когда некоторые сцены слишком глубоко запечатлеваются в нашей памяти, трудно не позволить предубеждениям одержать над нами верх.

Хотя я и не видел своими глазами случившегося на поле битвы, это не уменьшает силу моего впечатления, ибо происходящее на Скейских башнях выглядело не менее ужасно. Андромаха лежала в глубоком обмороке, маленький Астианакс горько плакал, стоя над ней, а служанки тщетно пытались привести ее в чувство.

Царь Приам клочьями вырывал из головы седые волосы, по его морщинистым щекам текли слезы. Царица Гекуба разорвала одежды и била себя кулаками по обнаженной груди, посылая небесам страшные проклятия. Вся Троя была повергнута в горе и отчаяние.

Гектор был мертв. Его сразила рука Ахилла, но это была чистая случайность. Я говорил, что буду беспристрастным, но разве не ясно каждому, кто слышал подлинную историю знаменитого поединка, что троянец, доказав свое превосходство над греком, был сражен враждебными силами рока?

Прежде всего, Ахилл, не желая вступать в честный бой, стоял как истукан, ожидая, пока Гектор начнет поединок. Опять же слепой случай помог ему повернуться так, чтобы копье Гектора угодило ему в шит, ибо любой троянец знает, что намеренно отразить такой сокрушительный удар не может никто.

Но к чему умножать аргументы? Суть сводится к следующему.

Два дня тому назад Гектор сразил Патрокла, друга Ахилла, и надел его доспехи. Фактически они принадлежали Ахиллу – как я уже говорил, Патрокл облачился в них, дабы внушить страх троянцам. Таким образом, Ахилл отлично знал слабое место в латном воротнике Гектора и нанес туда удар с такой силой, что наконечник копья пробил шею насквозь, выйдя на затылке.

Но это всего лишь превратности войны. Ахиллу просто повезло.

Однако, не удовлетворенный этим сомнительным триумфом, Ахилл стал поносить умирающего Гектора – один грек передал нам его слова:

– Твой труп, Гектор, отдадут на поругание грекам.

Псы и стервятники будут рвать его на части.

– Заклинаю тебя, Ахилл, не поступай со мной так жестоко, – из последних сил взмолился Гектор. – Верни мое тело в Трою, чтобы родители могли предать его священному огню.

В ответ Ахилл разразился гнусной бранью:

– Не старайся разжалобить меня, пес. Если бы я послушался голоса своего гнева, то разрезал бы тебя на куски и съел. Но по крайней мере, я предоставлю это собакам и птицам.

Убедившись, что поверженный враг не дышит, жестокий грек проделал мечом дыры в ступнях Гектора, просунул сквозь них ремень, а концы привязал к колеснице. Потом он прыгнул в квадригу и погнал лошадей к греческому лагерю, волоча за собой тело, и трижды объехал вокруг гробницы Патрокла.

Я уже говорил о сцене горя и отчаяния, которую мы с Гекамедой застали на Скейских башнях. В будущем, возможно, ее достойно опишет какой-нибудь поэт, ибо иное перо не в состоянии это сделать. Женщины рыдали «рвали на себе волосы; некоторые из них пытались утешить Гекубу и Андромаху. Укалегон, Антенор, Панфой и еще несколько человек окружили царя Приама, другие мужчины ходили взад-вперед, клянясь отомстить.

Один из них так стиснул обнаженный клинок своего меча, что кровь брызнула из пальцев. Я схватил его за руку и, когда он обернулся, к своему удивлению, узнал Париса.

– Не отворачивайся от меня, Идей! – воскликнул он, видя, как я отпрянул. – Неужели ты не можешь простить мне мелочную обиду перед лицом нашего великого горя? Я и так осыпаю себя упреками – мне следовало находиться там, где сейчас мой брат Гектор.

– Смени упреки на клятвы мщения, – посоветовал я. – Что до остального, я тебя прощаю. – И мы обнялись.

– Ах! – вздохнула Гекамеда, и я увидел в ее глазах слезы сочувствия. – Я ненавидела троянцев за то, что из-за них греки напали на Тенедос, но теперь прощаю их, видя, как они страдают.

Вскоре люди начали расходиться – на башнях больше было нечего делать. Получив от Париса заверения, что он позаботится о царе и царице, и видя, что Андромаху опекают ее прислужницы, я повел Гекамеду к проходу Семи колонн.

Улицы все еще были переполнены, но радостное воодушевление сменили горе и страх. Теперь, когда Гектора больше не было, а Ахилл все еще жаждал мести, на что еще могла рассчитывать Троя, кроме поражения?

Правда, оставался Эней, но у греков, помимо Ахилла, были Аякс и Одиссей. Жители Трои уже не считали осаду развлечением.

Прибыв в наши покои – я больше не могу говорить «мои покои», – мы не застали там ни Ферейна, ни Гортины. Вечер еще не наступил, но у меня не было никаких дел, так как сегодня ни о каком заседании совета не могло быть и речи. Возможно, некоторые вожди соберутся обсудить способы возвращения тела Гектора, но присутствия вестника для этого не требовалось.

Поэтому мы с Гекамедой устроились на диване в ее комнате с бутылкой лемносского вина, подаренного мне Киссеем. Стоит ли упрекать нас, что вскоре мы забыли обо всем, кроме нашего счастья?

Впрочем, это не вполне соответствовало действительности, ибо мы были хотя и счастливы, но не веселы. Наша беседа была печальной и серьезной. Я рассказал Гекамеде о доме моего отца, о моей старой дружбе с Киссеем, которая закончилась только с его смертью, и о моем брате Фегее. В ответ она поведала мне о Тенедосе – о великолепном дворце, разрушенном греками, который был ее домом, об узких кривых улицах, о виллах, знаменитых во всей Троаде.

Гекамеда рассказала и о своем посещении Трои в детстве – о том, как ее восхитили высокие стены и величественные здания.

– Тогда ты, должно быть, играл в гимнастическом зале или ехал по улицам в колеснице, – закончила она. – Возможно, ты даже видел меня! Хотя надеюсь, что нет, – мое провинциальное платье едва ли порадовало бы глаз богатого и утонченного молодого троянца.

– В любом платье ты для меня самая красивая из женщин.

Хорошо, что речи влюбленного не нуждаются в оригинальности, чтобы понравиться предмету его страсти.

Мы не заметили, как сгустились сумерки. Я пошел зажечь светильники, когда в дверь постучали. Ферейн вернулся с городских стен, а вскоре пришла и Гортина.

Мне предстояла одна очень неприятная задача, и я решил покончить с ней как можно скорее.

Позвав Ферейна в комнату Гекамеды, я уведомил его о новом положении дел в доме. Он поклонился и пошел за Гортиной.

Маленькая греянка вошла с угрюмым видом – возможно, она заподозрила истину при виде меня и Гекамеды, сидящих бок о бок на диване.

– Гортина, – обратился я к ней, – я позван тебя, чтобы познакомить с твоей новой госпожой. – Видя, что она притворяется непонимающей, я продолжал: – Дабы ты не обвиняла меня в дурном обращении, я объясню тебе, что ты одна являлась моей рабыней.

Имя Гекамеды никогда не фигурировало в списке дворцовых рабов. Завтра в храме Гефеста она станет моей женой и, следовательно, твоей хозяйкой. Ты останешься в моих покоях как рабыня Гекамеды.

– Это невозможно, – заявила Гортина, сверкнув глазами. – Воля богов…

– Боги меня не волнуют, – прервал я. – Моей женой станет та, кого я выбрал, а ты останешься моей рабыней. Знай, что я не слишком доволен тобой – у тебя дурная привычка подслушивать и подглядывать. Советую тебе следить за своим языком и поведением, иначе я высеку тебя, а если это не поможет, отправлю на невольничий рынок. Тебе известно, что твой друг Оилей больше не жрец?

Лицо Гортины было достойным изучения. Более чуткий наблюдатель, чем я, мог бы прочитать все ее мысли по его выражению, но даже мне была заметна борьба, происходящая в ее душе, – борьба между гневом и коварной осмотрительностью греянки.

Гортина понимала, что дать волю чувствам означает погубить себя, поэтому сдерживала их. Она опустила глаза, а когда подняла их снова, ненависть в них сменилась мрачной покорностью. Я счел превращение подлинным, не догадываясь, какое пламя бушует у нее внутри.

Мне следовало знать, что греянка умирает, но не сдается.

Ты поступишь разумно, если прислушаешься к моим словам, – добавил я более дружелюбно, думая, что она покорилась моей воле. – Отныне ты должна повиноваться приказаниям Гекамеды, как моим, и выполнять все ее желания. Я ожидаю от тебя повиновения.

Гортина снова опустила взгляд.

– Я повинуюсь, – пробормотала она.

– Отлично. Это все. Скажи Ферейну, чтобы подавал ужин, как только он будет готов.

Когда Гортина вышла, я облегченно вздохнул, радуясь, что так легко от нее отделался.

После ужина я попросил Гекамеду надеть плащ, сказав, что мы прогуляемся по дворцовой территории.

Уже некоторое время я обдумывал один план, и сегодняшние события побудили меня попытаться его осуществить.

Когда мы спускались по широкой лестнице дворца, я сказал Гекамеде, что собираюсь нанести визит Елене Аргивской.

Гекамеда резко остановилась:

– Но… должна ли я идти с тобой?

– Разумеется. Почему бы и нет?

– Разве ты забыл о Парисе?

– Это не имеет значения. – Я взял ее за руку и повел дальше. – С тех пор как мы с тобой объяснились, я больше не опасаюсь его, а что касается Елены, то она наверняка заставила Париса рассказать ей всю правду о вчерашнем происшествии. Она примет тебя как подругу по изгнанию.

Я оказался прав. Елена с радостью приняла Гекамеду, сказав, что больше никто в Трое не приходит к ней, так как ей не могут простить, что она стала причиной осады.

– В этом отношении мы немногим лучше их, – заметил я, – ибо пришли просить о милости.

– По крайней мере, вы не шарахаетесь от меня, – улыбнулась Елена. – О какой милости идет речь?

Думая удивить ее, я с гордостью сообщил, что мы с Гекамедой завтра собираемся пожениться.

– На сей раз, дочь Зевса и Леды, ты была слепа.

Сердце Гекамеды принадлежит мне.

– Подумаешь! – отозвалась Елена. – Я все время это знала. Но чем я могу вам помочь?

– Мы просим тебя пойти с нами в храм.

– С удовольствием.

– Благодарю тебя. Это не обязательно, но мы бы очень этого хотели.

– Я рада, что нужна хоть кому-то. Более того, я принесу жертву Афродите от вашего имени.

– Ты знаешь мое мнение на этот счет, – улыбнулся я, – но не стану тебя обижать.

– Скептик! Ты понимаешь, Гекамеда, что выходишь замуж за человека, который отрицает богов, зная при этом, что я дочь Зевса?

Глаза Елены озорно блеснули, и я не стал протестовать. Оставив их вдвоем, я начал бродить по комнате, разглядывая многочисленные безделушки. Меня удивляло, что Елена не потребовала принести вина, – после прогулки мне хотелось пить, и я знал, что у Париса один из лучших винных погребов во всем городе.

Должен ли я изложить Елене свой план? Вот вопрос, который я пытался решить. Я колебался, понимая, что шансов на успех очень мало. Но почему бы не попробовать? В худшем случае она откажет, а если нет, можно будет подумать вдвоем, как нам преодолеть трудности.

Подойдя к окну, где сидели обе женщины, откинувшись на подушки, я спросил напрямик, не возражает ли Елена вернуться в Спарту.

Она удивленно посмотрела на меня:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что я должен знать.

Елена выпрямилась:

– Я вижу по твоим глазам, Идей, что тебе не дает покоя какая-то мысль. Выкладывай, в чем дело.

Я повиновался. В двух словах мой проект сводился к очередной попытке положить конец осаде, вернув Елену в греческий лагерь. Греки могли согласиться на это – многие их герои уже пали, и многим предстояло пасть, прежде чем им удалось бы сокрушить городские стены. Что касается троянцев, достаточно сказать, что мы потеряли Гектора, ибо эта потеря ослабила нас в несколько раз.