Текст книги "Код Альфа"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

А они думали – хаос упорядочили.

А они были уверены – идут к свету, рождают благо.

Дьявол – они сами, ад – их мир, созданный ими же – райские кущи фешенебельных районов, умной техники и дутых, пустых целей, ведущих по жизни.

Дьявол, рождающий мертвое, рождающий то что убивает и убивающий, то что рождает. И Творец что жив, но отвергнут, отторгнут, мертв в этом мире и все же жив, все же вечен, бесконечен и рождает, греет, растит, поднимает, множит. Живет вне зависимости признан или нет. Творит ради творения.

Локтен не заметил, как Стас растаял, превратившись в полевое облако, и проявился вновь у стекла. И продолжал смотреть на доктора уже не с монитора, а через стекло – глаза в глаза. В них больше не было печали и укора, как не было пустоты – в них жило понимание, прощение и уверенность.

Парень знал, что ему нужно сделать, но даже не задумывался – зачем.

Он улыбнулся Филу и мужчина тут же заснул, ткнувшись носом в пульт. А парень, открыв дверь бокса, не приложив при этом и толики усилий, взял все пробы Стасиной крови из стойки перед Локтен, и вышел из лаборатории. Никем не замеченный прошел на стоянку. Взял планер и отправился к Центр Климатологии.

Его цель была – водосборник и дождевые зонды.

Спроси его: к чему, зачем, почему? Он бы не ответил. Но точно знал – надо, это его цель, главное дело. То, ради чего он родился, для чего жил.

Стася нырнула в облако света и скорее ощутила, чем увидела огромный столб, сияющий и переливающийся яркими красками миров и галактик, что веером опоясывали его и были малы как лепестки и все же огромны как он сам. Они соприкасались и одновременно были автономны, были началом и концом, бесконечно повторялись в самых разных, но все же перекликающихся, подобных вариациях уходя в них как от минуса к плюсу, от ноля к десяти до полной неузнаваемости начального и последнего этапа, чтобы начать новый этап и образовать новый веер, где все так же повторится.

Она прошла свет и была вытолкнута с обратной стороны, став носителем того света, став огнем, искрой Истока. Понеслась в неизвестность, собирая частицы и сгустки полей, обрастая ими как чешуей и вот столкнулась с большим твердым и ленивым существом, фланирующим в пустоте. Была принята как родная, сжилась, сроднилась, и знала о нем больше чем о себе. И застыла. Ее уже не было, потому что она была везде и летела без цели, но в поисках. Не знала, что ищет, но знала что найдет. Как парус на ищущем пристань корабле, летела, куда ветер пригонит и, отдавалась ему, сплавливаясь, сродняясь пока он не стал ею, а она им. Как метеоритная порода, на которой пригрелась, как снующие разноформенные сгустки и частицы. Множилась как они, раздавая себя и получая часть их взамен. Она летела в разные стороны и все же – в одну. Была частью и одновременно единством, искала уже найдя. Не встретила ничего нового и все же знала что все вокруг новое, молодое, ждущее и живущее.

И вот падение, всплеск, россыпь камней, льдинок, взвеси. И шепот, шорох, мановения множества подобных ей частиц, кружение в поиске пристанища, внедрение в новую субстанцию. Свою и чужую, знакомую и незнакомую. Жажда обладать, желание отдавать – норма, как слышать и видеть, не видя и не слыша, как дышать и чувствовать, но не дышать и не чувствовать.

Ждать и множиться, растворяясь в множестве и оставаясь частью. Преобразовываться, творить без устали.

И в какой-то миг понять – ты стала реальностью, но еще не родилась. И понять, что жаждешь уже проявиться. Но кем, какой, каким? Формы как проспект ярких картин, бесконечность преобразований и примерок на себя того что видела, знала, пока не найдена удобная, приятная, нужная, понятная. Колебания полевых структур, потом более плотных масс, дымки, облаков, ветра, песка. Вверх – вниз: полет – падение, облако – капля, сухая масса огня и пар, опять вода.

Вода и огонь – цикл за циклом не врагами – друзьями, помощниками, соучастниками творения, великими напарниками. Сплавленными вместе и все же свободными друг от друга.

Вода точила, огонь огранял и реализовал.

Песок. Его форму подсказало облачко, отразило себя в нем, а то в облаке. Но одна песчинка ничто – нас должно быть много.

Много – подхватил огонь. И свет поделил мир с тенью, как земля разделилась с небом, чтобы дать новую жизнь, клонировать себе подобных, в которых точно так же огонь сживется с водой, а свет с мраком и придет время – будет разделен вновь, чтобы снова соединиться.

Жажда творить суть всего сущего и насущего – отражение уже сотворившего, та инерция, что не даст погибнуть жизни, и будет толкать, заставляя вечно двигаться, стремиться к реализации.

Но кто, какой?

Плоский след необычный, непривычный, нежданный и все же знакомый, вдавливается в песок. Потревоженная вода мигом передает информацию и начинает копировать его, образуя подобия: инфузории, бактерии. Те множат себя, клонируя отображения точные и приближенные к точным. Разветвляются, уплотняются.

Стася ждет и участвует в преобразовании, как ребенок, пробуя на вкус знакомые и не знакомые предметы. Она продолжает искать и, кажется, близка к цели.

И вот существо. Оно притягивает ее и кажется знакомым, но его ли искала?

Она закружила вокруг рассматривая черты, запоминая форму. Он был похож на звездочку с вытянутыми углами и совершенен в своем несовершенстве. Миг или век они смотрели друг на друга, как на отражение в зеркале, понимая, что одно? И вот расстались, обменявшись своими же полями, оставляя себе вместе с ними память о той части что уйдет. Он исчез, она осталась скитаться дальше и искать, но в память о нем, в котором она, приняла его форму, считая что такой и должна быть, пока не встретит то что ищет.

Еще один след, бурая капля, и ликование. Кажется оно, кажется то, что искала.

Подъем чуть вверх – знакомые черты и звуки. Еще один – она, еще одна часть ее!

Вид сверху, снизу, со всех сторон, снаружи изнутри и спешное формирование подобия до запах и цвета, до тончайших флюидов, по подсказке той бурой капли – так надо.

И вот вид с одной плоскости. Как необычно, как странно.

Крик без звука, зов оглушающий, но полной тишины. Рука протянутая, но не видимая, не принятая, не понятая.

– Не уходи! Не уходи!!! Стой, стой-иииййй…

И. И. И-и-и.

Эхо. Гул и шелест волн – ее самой, но уже не ее…

– Не уходи, – прошелестело. Чиж замер, покосившись на Стасю, что хмуро обозревала океан, словно тоже что-то услышала, а может, увидела.

– Ты что-то сказала?

Женщина глянула, как огнем опалила и Николай поморщился, отворачиваясь: мерещиться уже всякое. И чего он спрашивает? К чертям бы ее послать за все выкрутасы. За что она с ним, как с врагом заклятым и даже не подступиться к ней, чтобы хоть какие-то пояснения – объяснения получить. А тут послышалось, что зовет, да так, будто душу ей от печали выворачивает.

Как же, позовет, – с тоской покосился на прошедшую мимо женщину и поправил лямку РД с зондами.

Я – она, я – он, он – я, она – я. Мы одно.

Стойте. Куда же вы? Стойте!!!…

Порыв ветра бросил щепоть воды в спину Х-Русановой и та будто споткнулась – замерла, похолодев. Осторожно повернула голову, уже зная что увидит, и все же, окаменела.

Николая к месту пригвоздило, в песок словно вбило и закрепило. Стоял дурнем и чувствовал лишь одно – ужас.

Из воды поднялась дымка, отделившись от поверхности волны, лизнувшей след его ботинка на песке. Легким облачком проползла в сторону и остановилась между Стасей и Николаем. Преобразовалась, превратившись в женщину – полную, почти точную копию Русановой.

Иштван, не слыша шагов за спиной, обернулся и в ступоре потянул за рукав Сван. На песке Пангеи у берега мирового океана теперь появилось четыре статуи.

– Э?… А? – ткнул в сторону дымчатой Стаси пальцем Пеши, требуя объяснений у друга, но тот отчего-то лишь перекрестился.

– Еёё!! – донеслось, приводя в чувство всех – Борис заметил отставание товарищей и обернулся. Увидел призрак и громко призвал к вниманию остальных.

– Это… Что ж это? А? Хм, – выдал Ян, нахмурившись. Лаборанты осели на контейнеры. Иван осторожно пошел к патрульным, предусмотрительно обходя привидение как можно дальше. Он единственный не удивился, но озаботился и насторожился, что заметил Иштван.

– Что это? – требовательно уставился на командира.

– Хороший вопрос. Подбери еще пару – отвечу оптом, – буркнул, проходя мимо. Остановился рядом с парализованным, ничего не понимающим Чижом и упер руки в бока, хмуро поглядывая на призрак. А та, ну точь в точь Стася от макушки до ступней, только прозрачная и немая. Руки тянет, колышется и словно уверяет в чем-то.

– Не спроста, – протянул Борис.

– Не к добру, – заметил Ян и покосился на Стасю из плоти и крови.

Чиж испугавшись за нее, рванул к женщине, загородил собой. В его уме жили суеверия его века. Он помнил рассказы о последствиях встреч с двойниками. И точно знал – то не байки, не шутки. Друг его, Виталий, перед боем ночью вот так же себя увидел. Ходил его двойник по окопу и сигареты «стрелял». Перед ним остановился, в глаза взглянул и растаял. До утра парень не дожил, погиб от шальной пули.

– Чур тебя! Уходи! Ее не трогай – меня возьми, – прокричал в прозрачное лицо подплывшего к нему призрака. Оно исказилось и стало почти плотным, почти неотличимым от оригинала. Но поразили Чижа глаза – они жили на «лице» будто отдельно и были реальны от кончика ресниц до крапинок радужки. В какой-то миг ему показалось, что именно эта Стася настоящая, а та, что за его спиной – призрак. И потянулся, поддавшись порыву, испугавшись уже за эту. – Что с тобой?

И очнулся, услышав шум падения – Х– Русанова рухнула в обморок. Николай приподнял ее, прижал к себе и услышал то ли мысль, то ли шепот:

– Не она, не она…

Он удивленно уставился на призрак и увидел, как тот испуганно отходит.

– Или не я? Не я…

Что-то было не так, но что она не могла понять.

Она знала его и не знала. Он видел ее и не видел, знал и не признавал.

Она видела себя и понимала, что это она, но не понимала, почему он этого не понимает.

Остальных не видела – чувствовала. Их эмоции мысли внедрились в ее поле, как вернулись на родину, и осознались, четко распределившись по тяжести полей: страх, непонимание, сомнение. Масса, сонм братьев и сестер частиц, каждая из которых сообщила все что увидела и узнала пока скиталась, и теперь знала она и засомневалась сама, испугалась, примерив на себя, что выдали знакомые незнакомцы.

Она стремилась к себе – к Чижу и не могла пройти сквозь невидимую, но плотную завесу его эмоций, в которых любовь и неприязнь делились поравну.

Он был растерян и она растерялась. И поняла – лучше не тревожить, лучше не трогать, не звать, не возвращаться. Не сейчас.

Взметнулась облаком вверх, рассматривая себя на руках у него и, поняла чего не хватает ей – себя, той, и себя, его.

Ее, как отражения себя. Ведь ночи не бывает без дня, а любви без ненависти. Свет понимают, потому что не мрак, добро, потому что не зло. И ее поймут и примут лишь так.

Его – тела – тленной плоти, густейшего образования новой вселенной, в которой она проявиться, как он и, станет Творцом, как ее сотворили, как ее скопировали и послали продолжать рождать, впитывая в себя уже не легкие поля, но, проходя и через более плотные, утяжеленные структуры, чтобы поднять их и направить в Исток.

Теперь она родит и направит.

И все что ей надо – слиться с собственным отражением, потерянной заблудшей частью себя и проявиться как он, став реальной, плотной, творящей. Соединить и разделить.

Слиться и разделиться, чтобы умножиться и реализоваться.

Сотворить начало, чтобы не было ему конца.

Чиж сидел на песке, сложив руки на коленях. Рядом в той же позе сидела Стася и оба не смотрели друг на друга, и оба понимали, что что-то потеряли и приобрели одновременно.

Иван присел на корточки перед Николаем и пощелкал пальцами, призывая к вниманию.

– Она мысль, – тихо сказал он ему.

– Не понял, – нахмурился Федорович.

– Она мысль. Идея. Несущая нечто неподдающееся нашему осознанию. Сформировавшаяся, но не рожденная – не реализованная.

– Откуда взял? – насторожился Иштван, зависнув над мужчиной. Тот плечами пожал, потерянно, удрученно.

– Не спрашивай. Я просто знаю и все. Я будто был в ней, будто был ею. Бред, но реальность. Не знаю, как выразить, но точно знаю – она не приведение, не двойник, а скорее уж начало раздвоения на живое и полевое, неживое же вовсе в ее понимании не существует.

– Коля, ты себя слышишь? – поинтересовался Ян, заподозрив образование горячки у товарища.

– Можешь иронизировать, можешь считать, что я сошел с ума, но я в глаза ее посмотрел и понял все. Даже не увидел, а именно понял или принял… как дозу облучения.

"Он прав", – послышался глухой голос Стаси у каждого в голове. Патрульные уставились на нее во все глаза с трудом воспринимая, что говорит она не открывая рта.

"Что смотрите?!" – и посмотрела на Ивана: " Не надо делать вид, что ты ничего не понял! Ты знаешь, что она праматерь идеи, мать душа, что разделиться и одухотворит тленную плоть, реализовавшись в мире плоти! Она… она начало и конец, альфа и омега".

– Кто? – почувствовав себя неадекватным в обществе еще более неадекватных, спросил Борис.

"Любовь", – выдохнула Стася, тяжело поднявшись с песка.

– Она похожа на тебя, – заметил тихо Чиж – он не был удивлен этим фактом, ведь для него женщина изначально стала почти идеалом, почти Мадонной.

" Она и есть я, а еще – ты"…

"Но ты не любовь", – подумал Чиж и понял, что его беспокоило – чужая она, совсем. Холодная и черная.

И как-то само собой пришло осознание, что он гнал все эти дни – не Стася она – кривое отражение.

Вопрос – где его Стася?

"… Вопрос – кто наш "сын"".

"Локлей. Чудак, что ищет сам себя, думая что ищет что-то другое. Блудный сын", – подумал Федорович и отвернулся.

Настроение к чертям уехало с того момента, как он увидел фантом Станиславы. Ему сразу показалось, что она и есть – она, а это значит, с ней что-то случилось в том гребанном мире, куда Русанову закинул отдел Оуроборо. Почти месяц уже прошел, а от нее, как от группы ни слуху, ни духу. А еще эта ведьма глаза мозолит, ерундой занимается, эфир колышет.

Тьфу, язвить ее!

Почему он должен с ней возиться, ребятам лгать? Сколько еще, зачем, почему?

Вот вернуться – пойдет к Казакову и грохнет кулаком по столу. Хватит, ясность всем нужна. А Стасе, похоже, помощь.

Стас добрался до Центра – административного периметра с ратушами и трубами переходов из одного высотного здания в другое, куполами, посадочными площадками и пассажирскими серпантинами. Из всего этого нагромождения пластика и сталепластика, выделялась голубая, с неоновой подсветкой, крыша.

Парень нажал рычаг автопилота и планер завис над сетчатым куполом – решеткой, под которой была видна вода, темная, шумящая на все лады.

– Сейчас, – прошептал. Она как будто поняла – притихла.

Платформа выхода выпустила его на ограждение решетки. Пара минут, чтобы выпустить пробники в воду и зарядить зонды, расставить по кругу. Можно уходить, но парень замешкался, лег на пол и погладил ладонью гладь воды, любуясь ее красотой и умиротворением. И четко ощутил ответ – она погладила его руку, обняла, принялась рассказывать, что знала, его просила – расскажи. И не уйти – ни сил нет, ни желания.

Так и лежал, забыв о времени и будто вне его, с водой общался, разговаривал как с человеком, читал стихи, рассказывал, что слышал от Мыслителей и говорил о правде и любви, к которым шел, но в этом мире так и не увидел, делился светом, что поселился в его душе.

Опомнился и перешел в планер, с сожалением попрощавшись с водой.

Его путь теперь лежал обратно в лабораторию, но не к Локтен – к себе.

Стас отодвинул доктора с пульта и набрал программу разделения и митоза клеток – он больше не хочет, не может быть «оно» нося в себе «ее» и «его». Он станет тем или другим. Или умрет, что тоже верно.

Зашел в бокс, разделся, лег в кресло и захлопнул крышку озонатора. Через минуту тело пронзила молния, взяла в объятья тока и огня. Он разделил – вода успокоила и обласкала.

Недолго, может миг, а может час, он был мужчиной и видел рядом свой двойник – женщину. И был счастлив. Даже миг покоя стоит порой всей жизни.

Неправильно установленный таймер отщелкал заданное время и свернул программу, а вместе с ней ее результат.

Мужчины молча смотрели на женщину и все как один требовали ответа.

"Что?!" – занервничала она: "Поняли наконец, что я не ваша Стася?! Да, да! Я Стесси Ямена, принцесса Ямены! Я наследница огромных земель!!… А стою здесь, живу с вами в каком-то маленьком, захудалом замке с узкими коридорчиками и малюсенькими комнатками, живу по тупым законам в обществе тупых воинов! Я – женщина, принцесса живу как воин"!

– Кто заставляет? – тихо спросил Сван.

Женщина склонила голову смолкнув.

– Где Стася? – спросил Николай: кто, как и почему оказался на ее месте и как живет, его интересовало меньше всего.

"Не знаю", – ответила глухо Стесси и указала на капитана: " Он знает. Он все знает".

– Что ж тебя так вывело? – усмехнулся Иван, скрывая за насмешкой неуютность на душе и неуверенность. Плечи сами невольно передернулись от взглядов ребят, что теперь были дружно устремлены на него.

– Где Стася, капитан? – шагнул к нему Чиж.

– Не знаю, – отрезал тот.

– Что-то я ничего понять не могу. А это кто? – кивнул на женщину Ян.

– Подарок пси-поля, – недовольно буркнул Федорович.

"Не сметь! Мужлан! Я не подарок, я не вещь"! – возмутилась Стесси.

– Угу, принцесса – истеричка. Слышали, – сплюнул с досады Иштван – и это чудо проявленное они терпели почти месяц? – Хорош ты, – процедил, недобро глядя на командира. – Мудрил, темнил…

– Куда Стасю дел? – опять за свое взялся Чиж.

"Стася, Стася, Стася – а больше вас ничего не интересует"?! – скривилась Стесси. И много бы чего сказала, но не могла – крутило ее от страха, ненависти, отчаянья.

Никто, никто из этих грубых мужчин не спросил – как же она несчастная выдержала целый месяц в чужом, непонятном и неприятном ей мире, в их обществе, как же она жила без привычного комфорта, глотая ежеминутное унижение. Она, принцесса, самая богатая наследница континента спала на жесткой постели, в конуре, как рабыня, сама себя обслуживала, питалась каким-то ужасом, вынуждена была общаться с солдатней, даже драться!

Им было все равно на то, что она испытала. А вот та, та которая была им ровней, такая же грубая и неотесанная не женщина – валькирия, их интересовала.

Они за нее беспокоились!

Общество – перевертыш, кривое отражение ее действительности!

Фантомы не видящие дальше собственного носа, беспомощные как младенцы, но изображающие из себя значимые фигуры!

Да что они могут, что они способны понять? Они же даже женщину от женщины не отличают. Никакой эстетики, никакого понимания красоты и осознания высшего предназначения. Никакого уважения к сану и полу!

Только кулаками махать и могут! В этом отношении мужчины все одинаковы!

Нет, Теофил еще что-то понимал, но он был почти свой, он был графом, а не солдафоном. Единственным, пусть не равным, но близким по мышлению и духу, хотя тоже – отсталым и недалеким как эти. Но он имел элементарные манеры, понятия. Он относился к женщине как к женщине. С ним бы она смогла примириться, потерпеть, пожалуй, даже смогла общаться накоротке, не спускаясь вниз, но подняв его к себе. И даже, пожалуй, смогла бы привязаться… Но ее лишили его общества! Опять решив за нее!

Она сбежала от этого, не желая быть игрушкой в руках мужчин, не желая подчиняться неотесанным болванам, быть покорной их воле и… вернулась к тому, отчего уходила.

Мир не переделать, – это встало четко и осталось лишь одно – выплеснуть в него обиду за то.

"Ненавижу"! – прошептала, кривясь от сонма острых чувств, захлестывающих сознание: "Ненавижу"!!

Закричала, образуя вокруг себя темно-синее облако. В нем как в грозовой туче прошли разряды и крик женщины смешался с грохотом. Миг и оно словно съело ее, осыпалось на песок темным, густым прахом. Вода слизал частицы с песка не оставив и следа.

Станиславу гнуло. Вит и Кир придерживали ее и не могли ничем другим помочь.

Тео не выдержал и буквально откинул их от женщины, обнял, прижав к груди. И даже не удивился, что она тут же затихла, обмякла, доверившись его рукам.

Соединиться с собой оказалось нелегко.

Темнота, чернота, слепота обуяли ее, как только вода передала ей энергию потерянной части.

Ее крутило от тоски, закручивало вихрем и носило над землей. Било о камни, но не спасало от разъедающей боли, от одиночества маявшего и жгущего, неведомого совсем недавно и вот познанного во всем величии, остро и ярко, как вспышка молнии.

Ее воспламеняло, лавой выходя из жерлов вулканов, сталкивало как континенты и вздымало вверх паром, дымом, пылью, и опускало вниз дождем, чтобы вновь прикоснуться к боли одиночества, нереализованности, ненужности и тоски по тому, чего здесь нет, и ярости, потому что – не будет.

В какой-то миг две половины сплелись как лед и пламень и, все закончилось.

Она взмыла вверх и ринулась вниз с такой скоростью, что стала плотной, спрессовав частицы, атомы и пылинки, что встретила на пути, точно так же, как они были сгруппированы у той. И рухнула на песок, почувствовав, что не может больше носить ее в себе и пора разделиться. Скрючилась, удивляясь себе, виду самых настоящих рук – точной копии тех, что были у понравившихся ей существ. И поняла – не может больше быть одна, и познала зависть к тем, что появились и исчезли не приняв ее, не поняв, хотя она была ими, а они ею.

И знала – не она завидует, а та, заблудшая, без которой не узнать бы ей яркости чувств, ощущений, вкуса своего подобия. Без нее никак, но с ней, одной – тяжело.

И закричала так, что полыхнула молния. Ударила, пронзая поле и помогая сестре разделиться. Огонь сгустил воду, проведя черту крест на крест как на разуме так на чувствах и энергии. Частицы разбежались в разные стороны, одни к минусу, другие к плюсу и перемешались вновь, чтобы образовать более плотные соединения, повторить себя, умножив на противоположность и отделив ее от себя. В борьбе от одного поля отделилось другое и Стася, увидела Чижа. Его скрюченные пальцы потянулись к ее, ее к его и боль одна досталась двоим, и затихла, переродившись в радость. Канула, оставив на песке две формы одного. Но третье, зудящее, не дающее полного покоя начало отделяться от них, забирая по частице от каждой половинки, становясь родным и чужим одновременно. Автономным и все же зависимым. Все чувства, все накопленные знания, энерго сгустки и полевые структуры поделились на трое как узор из стеклышек в калейдоскопе на три сектора. Они были похожи и абсолютно не похожи. Они были суть целого, но части разные в разных, неповторимых комбинациях молекул, неповторимых сплетениях атомов, но выполненные по одному шаблону. И каждый нес искру того света, что дал Исток.

Светящийся, чуть вытянутый в овал шар, в котором виднелся силуэт деформированной звездочки, поплыл прочь, унося с собой не дающее парить: неверие, печаль и вину клеток Фила вместе с болью, яростью и ненавистью Х-Русановой, с сомнениями и тревогами Стаса, стремлениями постичь неизвестное, жаждой знаний и найти то, что не скрывалось. Себя и то, что досталось от первоматери и первоотца.

Любовь и верность.

Им стало легко и хорошо. Они могли вновь летать, но перестали быть одинокими.

Они остались парить над водой, поглядывая на звезды в ожидании своего часа. Переглядывались не глядя, сплетались, не касаясь друг друга и точно знали, что очень скоро придет их время и они продолжат дело Отца – Истока, творя подобие того мира, что сотворил он. А сын, их сын получит в подмогу сестру – надежду и обретет покой, перестав блуждать в поисках, как перестали блуждать, ждать и звать они. И чтобы не было в будущем – вера, любовь и надежда останутся светочем заблудшим душам и выведут их и спасут от горечи одиночества, как спасся от одиночества Отец, сотворив их.

Они пройдут ту же дорогу что и он, и родят подобно ему подобных себе, чтобы те породили подобных себе.

Все повториться. Все начнется и закончиться, вернувшись на Родину.

И смерти нет – есть возвращение домой.

И нет рождения – есть начало пути домой.

К себе, как к части целого, которой подарили свободу, подобно той свободе, что дали Отец и Мать Сыну.

Каждому свой путь, каждому своя доля, каждому – его воля. А мать – любовь спасет, а отец – верность – сохранит. И будут рядом даже когда далеко.

Идея нашла форму.

В добрый путь сын, в добрый путь. Ты свободен.

– Хм, – только и выдал Сван, не имея объяснений произошедшему.

А Иван тихо заметил:

– Ненависть убивает сама себя.

"Она и есть – ненависть", – подумал Чиж: "Но убило ее собственное отражение – любовь".

– Я же говорил – не к добру двойника встретить, – бросил Николай и, развернул капитана к себе, подтянул, схватив за грудки: плевать кого там и что! – А теперь рассказывай где Стася и будь уверен: не скажешь – вытрясу. Надо – пытать буду – рука не дрогнет.

– Не сомневаюсь, – с напускным равнодушием ответил мужчина и смолк, видя как группируются вокруг него патрульные, как каменеют и мрачнеют их лица.

– Иван, история зашла слишком далеко, чтобы и дальше скрывать от нас правду. Довольно секретов, – тяжело посмотрел на него Сван. – Мы уважали тебя, считали правильным, верили…

– Вот только угроз не надо, – отрезал капитан, сообразив, к чему ведет мужчина, и стряхнул руки Николая. Потоптался и выдал. – Русанова отдана в распоряжение отдела Оуроборо, так что, я и хотел бы сказать, но не могу, права не имею. А знать, между прочим, хочу не меньше вашего!

– Та-ак! – протянул свирепея Чиж. – Что же это ха грозный сверх, супер секретный отдел мора-бора?! Какого черта ты молчал?!!

– Оуроборо, – поправил его Борис. Сван вздохнул:

– Труба дело.

– В смысле?!

– Не лезь, Коля, – посоветовал Ян.

– Нет уж, я уже влез! Речь идет о дорогом мне человеке, о женщине, о нашем общем товарище, в конце концов! И что я слышу?! "Не лезь?" Спасовали перед каким-то особо засекреченным отделом?! Здорово! Точно – «зеленые» – сопляки! А мне плевать, поняли?! Плевать!!!…

– Не горячись, – бросил Иштван, потрепав его по плечу. – Никто не пасует и дело так не оставит. Но оуроборо – не шутка, тут подумать надо.

– Да пошли вы!…

– Тихо. Остынь, – выставил ладонь Иван. – Оуроборо не просто секретный отдел, а ответственный за стабильность начиная с временной ленты и заканчивая формированием будущего нашей планеты, человечества. Это тебе не по зеленке шагать, тут ответственность в геометрической прогрессии растет, а ошибок вовсе быть не должно. Ребята не фигней маются, а очень серьезным делом занимаются. Прогулка к динозаврам или к ацтекам – ерунда по сравнению с их буднями. У них каждый день и час такие пляски. И просто так они к себе не приглашают. А живут по тем же законам, что и мы. Так что плохо думать поостерегись. Я точно знаю: Стасю без крепкой страховки на задание не отправят, а случись что – до последнего стоять будут за нее, как за любого другого. Как мы, как любой из любой другой группы или обычный обыватель.

Николай застонал, закружившись на месте: вроде прав Иван, а он нет, а вроде…

Какая разница?!

Стася! Стаська!!

Куда ж ты вляпалась на этот раз?

Ну, что ж ты такая правильная в своей неправильности? Что ж ты не путевая такая?!

И почему он опять в стороне, почему опять должен мучиться от неизвестности, с ума сходить от беспокойства?!

– Закрыли тему до возвращения, – постановил Федорович, кивнув на спокойно ожидающих развязки лаборантов. – Не забыл, что мы на задании? Чем быстрее выполним, тем быстрее вернемся, а там поговорим.

Патрульные переглянулись и согласно закивали. Группа побрела по песку дальше.

Николай все оглядывался, надеясь увидеть призрак и сказать ему, что не сказал Стасе, узнать, где она и как. Он был все больше уверен – та что пригрезилась имела отношение к настоящей Стасе, была почти она, а та что исчезла, оставив черный след на песке – и была фантомом, дурным отображением не Станиславы – одной и очень больной ее частицы.

Но никого и ничего кроме океана, неба и красноватой земли не было видно. Древний мир хранил молчание и больше не выдавал своих секретов.

А в параллели, над правительственной зоной шел дождь.

Зонды, один за другим с интервалом в час выбрасывались в небо, сгущая тучи и заряжая их новой порцией воды. Поток дождя казался бесконечным и тучи ширились, ползли все дальше уже круша водной артиллерией гражданскую и утилитарные зоны.

Такого ливня, сродного потопу не помнили даже старожилы, а вызванные техники климатической службы уже ничего не могли сделать.

Глава 14

Неожиданно для мужчин женщина открыла глаза и села, хлопая ресницами. Взгляд странный, почти безумный. Еще и суетливые движения – Стася начала ощупывать себя, потом Тео.

– Все нормально? – поинтересовался тот.

– Угу, – буркнула и волосами тряхнула, отцепившись от парня.

– Уверена? – просканировал ее взглядом Кир. Женщина кивнула, хотя ни в чем уверена не была. Ей казалось, что реальность искривилась, как при переходе и замерла в точке кривизны вместе с сознанием.

– Идти сможешь? – спросил Вит.

– Угу… Куда?

– Куда ты хотела.

– В Центр Климатологии, – заботливо напомнил Филосов.

– Зачем? Там Стас.

– Кто? – Тео ушам своим не поверил, мужчины насторожились. Капитан потер подбородок, рассматривая женщину и считывая данные с ее организма. Никаких отклонений. Словно не было летаргии, не было ранений. Два только образованных, еще неустойчивых рубца и все. Анатомическая система в порядке, а энергетическую сканером не проверишь.

– Станислав. Он все сделает, как надо. Это его мир – ему его и творить.

– В смысле, водосборник нам больше не нужен? – переспросил Дон.

– Нам – нет.

– А что нужно?

– Уходить. Мы загостились, – тоном вещателя, выдала она.

– Каким образом уйдем? Предложения есть? Связи с базой нет.

– Он знает, как вернуться, – кивнула женщина в сторону капитана, сама не понимая, отчего так в том уверена. Все дружно уставились на Вита. Тот хотел отнекаться, но не стал – смысл?

– Кажется, действительно пора домой. Нужен планер.

– Всего? – удивился Кир. А следом Тео:

– Вы точно роботы?

– Варилентная универсальная биологическая система. Мужской тип, – поднялся капитан.

– Вубс, – перевела Стася и кивнула: ну вот и это теперь понятно. Тео покосился на нее, на мужчин и вздохнул, растерявшись:

– Ведете себя как люди.

– А мы кто? – почти обиделся Дон.

– Они мыслят и чувствуют как любой из нас. Разница лишь в составе крови и костной системы. И еще пара отличий на технологическом уровне, – пояснила женщина.

– У нас тоже есть роботы.