Текст книги "Игры олигархов"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 4

Ярослава все время оглядывалась по сторонам, двигаясь к институту. Она ожидала увидеть Ларису и Григория, но ни того, ни другого не было. С Гришей ясно – обиделся парень, так ей и надо. Но отсутствие Ларисы навевало дрожь, боязнь глубинную, того худшего, что прорицала Люба, что сама она гнала как могла, но оно то и дело выползало на свет.

Тучи заволокли небо, ветер буянил в сквере, на остановках, но впервые Ярослава не радовалась наступлению холодов. Она попросту не замечала перемен.

Зашла в аудиторию, плюхнулась за стол и бросив подругам:

– Привет, – стянула шарф с горла, скинула куртку. – Лариса не появлялась?

Девушки дружно уставились на нее:

– Говорят, наглухо пропала, – поведала Света, вздохнув. – Понять не могу, что могло случиться?

– Мало придурков по свету бродит? – грубо бросила Марина, отворачиваясь.

Ярослава сникла.

– Другое мне непонятно, если Лариса пропала, то почему ты на месте? Вы же вместе ушли, вместе пошли, – покосилась на нее Инна.

– Что-то в этом неправильное.

– Что может быть правильного в пропаже человека среди бела дня?

– пожала плечами Марина. – Но вопрос по существу, – уставилась на

Суздалеву. – Ты ее бросила, что ли? Напал кто и ты испугалась, убежала?

– Чего?… Вы что, совсем что ли?! – возмутилась девушка, сердце сжалось от горечи – началось, теперь ее винить все и во всем будут. Докажи что-нибудь! – Никто к нам не приставал, никто не нападал! Блин, я сотню раз уже рассказывала, как было, у меня уже мозоль на языке! Я пошла в кафе, а Лара пошла за сигаретами! И больше не появилась! Я что, должна была ее и в ларек сопровождать?!

– Слав, ну чего горячишься?…

– Че кричишь-то? – обиделась Марина. – Правда глаза колет?

Сейчас конечно, что хочешь можно сказать, иди, проверь, как там было.

– Да что вы на нее напали, девочки? – занервничала Света. – Слава причем, правда? Ларка всегда бесшабашная была…

– Почему была?!

– Ну, есть! Конечно, есть!

– Точно, сейчас заявится, вот посмотрите. И хоть бы хны будет,

– проворчала Люба. – Я вообще не понимаю этого упадничества и кипиша. Ну, зависла наша очаровашка до окончания любовного экстаза, обкурилась наверное, о времени не соображая. А мы тут гадаем, фигню какую-то городим.

– Согласна, – кивнула Инна. – Лариса может такое выкинуть, спокойно.

– Все, девочки, тихо, а то Воропаев нам устроит дискуссию! – одернула всех Света.

Все притихли. Ярославу саму гнуло до столешницы. В голове ни мысли о Риме – только произошедшее, Лариса, она, Дима. Даже Гриша не вспомнился.

Она всю пару ждала – сейчас дверь распахнется и войдет Лысова, улыбающаяся, сияющая, жизнерадостная как обычно. Но мечты оставались мечтами.

На перемене в коридор выйти, а тем более пойти в кафе, покушать – сил не было. Настроение не то что в минор – в подпол укатило и там осталось.

– Есть пошли! – потянула ее за собой Света.

– Не хочу, – буркнула. Реветь хотелось, жуть. А еще Ларису придушить за выкрутасы.

– Кто тебя спрашивает? Разлеглась в печали! – подхватила ее силком Марина. Девочки шарф накинули и куртку в руки впихнули, потянули за собой.

– Ну, чего как неживая?

– С ложечки что ли кормить, как младенца? – поддакнула Люба.

– Девочки, а если с Ларкой, что-то?… – протянула Суздалева, решительно отодвигая пончики.

– Тьфу! – отвернулась Инна.

– Больше говорить не о чем? – поморщилась Марина, что в отличие от остальных выглядела самой озабоченной.

– Точно. Расскажи лучше где байкера подцепила, – двинулась к подруге Люба. – Я обалдела! Такой мальчишечка!

– Нет байкера, поссорились. И не байкер он, – отмахнулась. – Эгоист.

– Чего поссорились? – деловито спросила Света, смакуя мороженное с шоколадным сиропом.

– Димка в поисках Ларисы вломился…

– А вы там и?… – округлила глаза Люба.

– Спали! – Ярослава решительно поднялась. – Я домой. Все, не могу. Не отсидеть мне еще две пары, скончаюсь. Прикройте. Если

Лысова появиться от меня огромный кирпич подарите. И позвоните тут же! – потопал к выходу.

Домой не поехала – пошла пешком, чтобы мысли в порядок привести.

Шла и все думала – что могло произойти, виновата она или нет, помирятся ли они с Гришей. Видеть его хотелось, прощения просить – нет. Поступил он как свинья и, девушка твердо решила на том стоять, даже если ее упрямство будет стоить их встреч.

На скамейке у подъезда нахохлившись под порывами ветра сидел

Григорий, держа букет цветов как факел Олимпиады и таращился на него, видно удивляясь самому себе.

– Привет, – бросил девушке. Та хотела фыркнуть и пройти мимо, но вопреки самолюбию плюхнулась рядом.

– Привет.

– А это тебе, – протянул букет и носом шмыгнул. – Как оно?…

Ну… В институте?

Ярослава покрутила цветы и положила на скамейку:

– Нормально.

– Пойдем куда-нибудь?

– Настроения нет.

– Совсем?

– Совсем.

– Что так?

– Все не так.

Парень задумался, чтобы еще такое сказать, девушка нахохлилась, руки в карманы куртки спрятала, ожидая, когда же он извинится, в конце концов. Так и сидели не близкие, ни далекие.

– Может, к тебе? – несмело предложил Гриша.

– С какой радости?

– Холодно. Ну, не дуйся, а? – пихнул ее легонько. – Чего, правда?

– Ты был не прав, – бросила подумав.

– Ну.. не прав, – признал нехотя.

Теперь Ярослава носом шмыгнула и, вдруг, улыбнулась.

– Ну, ладно.

Гриша заулыбался, обнял:

– Пошли, а? Замерзла же.

– Не-а, я холод люблю, а от жары дурею.

– Везет, я наоборот, терпеть не могу когда холодно. Замерзаю быстро.

– Пошли тогда, пока не замерз и насморк не заработал.

Парень потянулся к ее губам, накрыл их нежно, еле касаясь.

Соскучился. Кто б сказал, что он по этой пигалице скучать будет – на смех бы того поднял. А надо же – случилось!

– Больше не соримся, – постановил.

– Живем мирно, – кивнула, довольная. – Но прежде чем домой идти – двигаемся в магазин. У меня в холодильнике – сам видел, мышь повесилась.

– Никаких проблем. Набираем всего и побольше и…

– Завтра в институт.

– Так и мне на работу. Ну и что? Завтра на магазины время тратить не придется.

– Ты не переехать ли ко мне решил? Не спешишь?

Парень плечами пожал:

– Вообще-то я только о завтра, а не о всей жизни.

– А на всю не готов?

– Слав, ну чего ты начинаешь? Что у вас у девчонок за привычка, пару дней повстречаются и, давай пытать, чего и как. А как оно если еще толком о себе не поняли, не то, что о другом? Ну, чего вперед батьки бежать? Чего форсировать? Если дано – ясно будет, а нет, ничем тут не помочь.

– Но ведь тянет.

– Я спорю? – пожал плечами. – Но это же не значит, что сразу кольцеваться надо, ребенка заводить, с родителями знакомиться, о чем-то серьезном думать. Ну, пойми ты, рано. Не обижайся, Слав, я тебе честно говорю, потому как уважаю и нравишься. Могу, конечно, лапши кило на ухо навесить, но ведь не честно это, так я думаю. Если по-человечьи – то так только и надо – в лоб, прямо.

– Болит он уже у меня, от вашего "в лоб, прямо", – вздохнул.

Поплакать, что ли? Да вряд ли легче станет. – Ладно, пошли в магазин. Не будем форсировать – будем просто жить.

В венском ресторанчике было людно и почти все посетители – знакомые Алекса и Ирмы, свой круг, давно наевший оскомину.

Ирма чудила – отрывалась – застоялась в своей элитной клинике по правке интерфейса. Леший же скучал, заранее зная какую арию споет ему его пассия.

Менять надо, однозначно. К чему он согласился с ней поужинать?

Еще и в постель? О, нет, только не с ней.

– Доррогооой? Только не спи, – качнулась к нему.

– Я задумался.

– Понравилась новая грудь Свачковой? – улыбнулась ехидно женщина и стала похожа на ее самую – ехидну, и мех на плече в тон.

– Что это за шкурка, дорогая? Не ехидна часом?

– Фи, – изогнула накрашенные, блестящие губки Ирма. – За кого ты меня принимаешь? Это шиншилла, боа под заказ.

– А жемчуга на вынос, – протянул, поглядывая на окружающих и кивая с налепленной на губы улыбкой знакомым, получая те же искусственные авансы в ответ. – Тебя с души от здешнего общества не воротит?

– Оно забавно, – улыбнулась женщина, подняв фужер. – Посмотри на Клару и ее "Карла" – шапито, – передернула плечиком и послала воздушный поцелуй тому самому "Карлу" – боссу сети ювелирных салонов, что сидел за столиком с любовницей министра энергетики.

– Славная парочка.

– Сладкая. Ах, какой ты бука. Я вернулась в надежде, что ты ждешь меня, а ты словно и не заметил моего отсутствия.

– Ну, что ты, – "приклеил" очередную улыбку на губы.

"Так и есть, Ирма – даже не вспоминал".

– Что я? – выгнула бровку. – Я здесь, а где ты? То Добочинскую изучаешь, то грудь Свачковой, то зубы Кваскова.

– Фирма. Его улыбка – его бренд. Надо отдать ему должное – так искренне улыбаться и скрывать за улыбкой: " а не пойти бы вам всем?"

– может только он.

– Артист. Как Свачкова – надо уметь носить такую грудь гордо.

Как ее не заносит?

"Уж не ревнуешь ли ты меня к этому грудастому монстру? Только не это "дорогая", иначе я точно умру от скуки".

– Порода.

– У нее? – скривилась и стала похожа лицом на высушенный лимон.

– Вся ее порода в элитном пластическом хирурге.

– Не твоем ли? По-моему на этот раз ты слегка переборщила с подтяжкой.

– Решил обидеть или оскорбить? – сощурила глаза.

– Простейшее любопытство.

– А воспринимается как простейшее хамство, – отпрянула к спинке венского стула. – Как тебе идея сходить в оперу?

– Хороша. Позвони Грецкову, он сделает тебе билет.

Женщина оглядела его едко и зло, но улыбка даже не дрогнула на губах ни у него, ни у нее. Школа.

– Может мне еще в кассе постоять?

– Это было бы неплохо. Развеялась бы.

– Нет, я решительно не могу понять, почему я тебя до сих пор не бросила? – задумчиво выгнула бровку Ирма и, сложив ручки в перчатках, подперла подбородок. Милый жест, подобранный где-то как имиджмейкер, гардероб, и весь ее лоск. Сколько плебея не учи, сколько не чисти его мышление и манеры – он все равно останется плебеем.

Леший аккуратно разрезал банан и съел кусочек.

– Невозможно бросить то, чего нет.

– Что ты хочешь этим сказать? – голос приобрел ледяные нотки.

– То, что ты знаешь сама, – второй кусочек банана ушел за вторым. – Нас нет, есть – ты, есть я, но нас – нет.

Женщина отвернулась, покачала туфелькой, отпила вина и только тогда лениво высказалась:

– Все-таки ты редкостный хам.

– Дело вкуса и мнений.

– Это значит, что после ужин мы…

– Мы? Вряд ли. Но ты и я – да.

Ирма улыбнулась почти соблазнительно, и он заранее понял, что она сейчас скажет:

– Я совсем отвыкла носить белье.

И он ответил, то, что ожидала она:

– Тигровая шкура по-прежнему лежит на заднем сиденье машины.

Она приняла, она поняла. Но поняла свое, потому что не могла представить, что знаковая фраза, как тайный шифр, означающая всегда одно – мы займемся с тобой сексом хоть прямо в машине, на этот раз поменяла свое значение и ничего тайного не прятала. Алекс сказал лишь то, что сказал. Не больше.

На сегодня, как и на дальнейшую жизнь, Ирме придется искать другого любовника. Леший убедился, что у него все кончено с этой женщиной и ничего кроме жутчайшей скуки ее образ не вызывает. И больше не желал тратить на нее ни часа, ни цента, ни слова.

А шкуру тигра он подарит ей на память.

Они квиты.

Гриша щедро сгреб деликатесы и удивил приготовлением ужина.

– Ты умеешь готовить?

– Представь. Это, например, называется – утка в яблоках, – прорекламировал румяную тушку утки, что разносила по квартире изысканный и аппетитный запах. Но не она понравилась Ярославе – вид

Гриши: подвязанные банданой волосы, фартук на толстовке с черепом, и варежка на руке, сжимающая нож. – "Жрать подано, садитесь кушать, пожалуйста", – изрек, улыбнувшись в ответ на теплый, ласковый взгляд девушки.

– Ты неотразим.

– Знаю.

Начал резать утку, а Ярослава подставлять тарелки.

– Все спросить тебя хотел, ты сама откуда?

– Из Новосибирска.

– А чего там не поступала?

– Свободы захотелось, самостоятельности. Мама у меня знаешь какая? Приди в девять – тут же за ремень и в крик. Потом за валериану и валокордин. Ей ничего, а у меня потом стресс. Состояние будто камнем по голове пригрели. Она-то играет, а я всерьез воспринимаю.

– Я бы застрелился с такой мамой, – согласился парень. – Как она тебя одну-то отпустила?

– Она и не отпускала. Сама уехала. Сняла квартиру, поступила.

– Деньги откуда на съем?

– Папка обеспечил. Эта квартира его знакомых.

– Бахлыковых.

– Да. Они зарубеж уехали на три года.

– Слышал. Потому и удивился, что ты здесь появилась. Я думала ты их дочка.

– Нет, – сунула в рот кусочек утки и зажмурилась от удовольствия. – Класс. Ты просто чудо-повар.

– А я и есть повар, – пожал плечами, разделывая свой кусочек.

– В смысле?

– Только не смейся, ладно? Я закончил кулинарный техникум…

Ярослава все же не сдержалась, прыснула со смеха.

– Ну-у, так и знал! Между прочим, готовка – это целое искусство.

Я еще ресторанное дело закончил, бабло подкатит, открою свой ресторан.

– Аффигеть! – засмеялась. – Ты как этот, из "Не родись красивой!"

– Да ну тебя, – надулся Гриша.

– Ну, не обижайся. Договорились же жить мирно.

– Угу, а ты дразнишься. Я что на того хлюпика похож?

– Не-а, – заверила, хотя Гриша был худощавым.

Он заулыбался, довольный:

– Добавки надо?

– Спасибо, это бы впихать.

– Невкусно, что ли? – насторожился.

– Аппетита нет целый день.

– Перемена погоды, – изрек глубокомысленно.

– Это откуда? – засмеялась Слава.

– Мама у меня любит недомогания на перемену погоды относить.

Чуть кольнет или заноет – предрекает смену.

– Понятно. А моей на погоду все равно. Она только телефон уважает – новости, сплетни – все по нему узнает.

– Тесная связь с подругами.

– Ага.

– Тебе-то звонит?

– Звонит, но хорошо, что редко. Обиделась она на меня за побег, так все дуется и дуется.

– Н-да, выкинула ты мамаше фортель, – хмыкнул.

– Суть не в том – отъезд бы она простила, она отца простить не может, считает что раз я у него помощи попросила и приняла, значит ее предала.

– Так они не живут вместе?

– Давно, – отмахнулась. – Отец у меня какой-то хитрый инженер, командировки постоянные были. Потом выяснилось, что и женщины в этих командировках присутствовали. А мать гордая, она же баронесса бывшая, или княжна ли, фиг ее знает, я в ее чудачества не вдавалась.

– Понятно.

– Матери – нет. Она же у нас элита, какого-то крестьянина понимаешь, пригрела, подняла, а он вот так с ней. Не оценил, не понял. Вещички собрала и выкинула. Думала проситься будет, умолять.

Он просился, умолял. А она стояла на своем, все наказать его хотела, фырчала. Дофырчалась. Ушел с концами. В Москве живет. Правда, видимся с ним тоже, раз в три-четыре месяца. У него семья, работа.

Детей, правда, нет. Жена ничего, Ксюша. Иногда мы с ней шопинг устраиваем. Ей всего двадцать девять.

– А отцу?

– На десять лет больше.

– Это нормально. Мать-то у тебя кто?

– Учитель истории.

– Ааа, так ты по ее стопам, значит? – сложил руки на столе, хитро поглядывая на девушку.

– А ты по чьим стопам?

– По своим. Мать у меня портниха, очень хорошая, отец водитель.

Дальнобойщик. Брат – тренер в фитнес клубе. Я тебя с ним как-нибудь познакомлю. Вот такой мужик, – выставил большой палец. – Чай-то будешь?

– Буду. Ты же торт купил, надо есть.

– Надо. Сладкое полезно для мозгов и характера.

Ярослава заулыбалась: как хорошо вот так просто сидеть на кухне и болтать обо всем на свете с человеком, что само обаяние.

– Поэтому у тебя характер такой?

– Какой? – насторожился.

– Замечательный.

Гриша расцвел и хмыкнул, скрывая смущение.

– Не перехвали.

Разлил кипяток по чашкам, кинул заварку и пошел посуду мыть:

– Что там с подругой твоей, разрешилось?

Ярослава затихла, макая "мышку" в чай.

– Чего молчишь? – обернулся, увидел задумчивость девушки и выключил воду, начхав на посуду. Зря он с вопросами полез. Вот дурак.

Присел перед Ярославной, обнял ноги:

– Эй, посмотри на меня? Образуется.

– Ее нет нигде, никто не видел. Сегодня в институт не пришла.

Дима меня тогда обвинил, а сегодня девочки.

– Забей.

– Они правы…

– В чем?! – начал сердиться парень – опять двадцать пять! Ну, почему между ними постоянно встает какая-то Ларка?! Да чтоб ее черти побрали!

– Они правы! Я была с ней, а потом она исчезла, испарилась! Это могло случиться под самым моим носом!

– И что?! Нет, и что?! Ты кто? Рембо, служба охраны или ревнитель нравственности? Сколько лет твоей Ларке?

– Двадцать, как и мне.

– Большая девочка! Пусть сама о себе и заботиться. В конце концов, у нее есть парень, есть родители. Это их дело, их долг, обязанность и все остальное!

– Я ее подруга!

– Это что клеймо рабыни?!

– Да как ты понять не можешь?! – вскочила. – /Она моя подруга/!

– Ой, ее!! Как трудно-то! – взвел глаза к потолку, присвистнув.

– И что теперь? Ну, подруга. Дальше? Может нянчиться с ней начнешь, свечку держать, когда трахается?

Ярослава не думая, влепила ему пощечину и замерла, сообразив, что сделала.

– Тааак, – прошипел Гриша. Глаза стали злыми, колючими. – Нет, так дело не пойдет. Знаешь, что, ты подумай сначала, кто тебе важней

– я или твоя гребанная Ларка. Как решишь – позвони. Я ни с кем конкурировать не привык и привыкать не собираюсь! А тем более по фейсу за это получать!

И пошел в коридор, начал шнуровать кроссовки.

– Гриш, ты не прав…

– Я все сказал! – отрезал. Схватил куртку и вышел, хлопнув дверью.

Ярослава заплакала: ну почему она такая невезучая?

Лариса, ну, где ты, Лариса?!

Что же это творится?!

Как Лешинский и предполагал, Ирма кинула шкуру ему в грудь, метясь в лицо.

Выражение ее физиономии очень позабавило Алекса и маленький инцидент разбавил скуку, став достойной точкой в отношениях с женщиной.

Он улыбался всю дорогу до дома, вспоминая ее ярость, полные злости глаза, перекошенный рот.

Приятный финал отношений. Он, наконец, увидел истинное лицо этой женщины. Оно не удивило – натура ведьмы проступала в каждом взгляде и манере и до того.

Глава 5

Ярослава вышла из подъезда, уверяя себя, что на лавке сидит

Гриша. Но ничего подобного – парня не было. Он не появился ночью, не пришел утром, не позвонил. И девочки не звонили, значит Лариса тоже не появилась.

Какой-то непроходящий кошмар, полоса неприятностей.

Сколько она будет длиться?

На остановке у института стояла Люба и крутилась, выискивая кого-то.

Суздалева помахала ей рукой:

– Привет. Кого ждем?

Девушка была бледна и явно испуганна. Она взяла подругу за руку и без слов увлекла прочь из толпы, но в обратном от учебного заведения направлении.

– Люб, ты куда? Опоздаем на занятия.

Девушка села на низкую ограду вокруг церковки и глухо попросила:

– Сигаретку дай.

Ярослава поняла, что что-то случилось и у Любы, но сил спросить не нашла. Села рядом, чувствуя себя уже не человеком, каким-то подобием – червяком, причем, раздавленным. Достала сигареты.

Протянула подруге, закурила сама, впадая в уныние.

– Ларка нашлась, – еле слышно то ли сказала, то ли всхлипнула девушка. У Ярославы сигаретка из рук выпала. Глаза вспыхнули и, улыбка сама до ушей растянулась:

– Ларка?! – вскочила. – Ура!!

– Тихо ты, дура! – прикрикнула на нее. Лицо такое, что можно подумать, Ларису мертвой нашли…

Суздалева мигом потеряла улыбку, почувствовала дурноту, рванула шарфик с шеи:

– Только не говори, слышишь, не говори…

– В больнице она.

Фу! – Ярослава выдохнула и осела на перила. Дрожащей рукой достала другую сигаретку и жадно затянулась.

– Господи!… Откуда знаешь? Что с ней? Что случилось?

– Не знаю. Знаю, что что-то очень плохое. Мать рыдает. Отец говорит, как рубит. Я звонила ее родителям вчера. Вестей не было, их самих не было. А утром… Утром Маринка звонила, конспекты хотела забрать. Сегодня опрос, а они у Ларисы остались… Потом мне перезвонила вся никакая – сказала, что случилось что-то.

– Машина сбила? Нет. Я бы следы увидела, я бы услышала крики.

Ничего не было.

– Надо в больницу ехать. Сейчас Марина подойдет. Света и Инна нас прикроют.

– Почему в больнице-то?

– А я знаю?! Что мне сказали – я тебе говорю. Знаю только что родители ее на "скорой" из Смоленска привезли.

– Откуда? Как она там оказалась?

– Не знаю!

– Не кричи, поняла. А Маринка где?

– Должна подъехать. Блин, меня колотит, Слава. Понять ничего не могу и страшно до одури. Ну, ясно же что не сама она в Смоленск рванула, значит?… Значит?…

– Ничего не значит, – отрезала. – Не гадай. Съездим, узнаем.

Вон Марина! Марина!

Девушка, завидев подруг, подбежала к ним и сходу предложила:

– Скидываемся и берем такси. Передачу я нарыла, холодильник опустошила, – сунула в руки Ярославе пакет, но даже не посмотрела на нее.

Девушке нехорошо стало – обвиняет?

– Что стоим? – и рванула к дороге, руку подняла.

В машине молчали. Люба хмурилась, поглядывая в окно. Марина замкнулась и будто окаменела, а Ярослава чувствовала себя уродом каким-то, прокаженной. Слово сказать боялась, на девочек посмотреть, и Ларису видеть – тоже боялась, а ее родителей – просто до паники.

И молила – пусть их не будет, пусть не пустят посетителей.

Не повезло.

Во-первых, их пустили в отделение хоть и одарили недовольными взглядами.

Во-вторых, Лариса лежала в двенадцатой палате – платной, и рядом с ней были родители.

Девушки приготовили дежурные улыбки, постучались и толкнули дверь, услышав глухое: "да?" И замерли на пороге, улыбки сползли сами.

На кровати лежала нечто отдаленное и смутно похожее на знакомую им Ларису. Лицо сине -серое, синяки под глазами, губы в красных трещинах, пустой взгляд в потолок. Руки безвольно лежащие поверх простыни были похожи на анатомическое пособие верхних конечностей для студентов медиков.

– Девочки? – выдавила улыбку мама Лысовой. Склонилась над дочерью. – Ларочка, к тебе подруги пришли, – проворковала очень тихо, почти жалобно.

Ярослава невольно попятилась, ей показалось, что приблизься и костлявая рука подруги, со всего маху ударит ее по лицу.

Лариса безжизненно посмотрела на подруг и вновь уставилась в потолок. Девушки несмело прошли в палату, а Ярослава не смогла – ком в горле встал, хотелось закричать и заплакать. Она шагнула назад и рванула по коридору на выход, не видя дороги из-за слез.

Осела на скамейку у главного входа, сжалась, пытаясь успокоиться.

Закурила. Слезы капали и капали, совесть ела и ела – виновата. А разобраться – в чем? Но ведь виновата хотя бы в том, что вместо того, чтобы тревогу при исчезновении подруги объявить, ударилась в любовное рандеву, напрочь забыв о Ларисе. По сути, бросила. Факт.

Уйти совсем бы из больницы – но не могла, ведь это значило сбежать, значило, что она вновь бросает. Остаться? По-человечески, так вовсе в палату вернуться, а не сидеть на скамейке в ожидании неизвестно чего. Но страшно – обвинят, найдут в ней крайнюю.

Что же там было, что случилось, куда пропала Лариса и как оказалась в Смоленске?

Может прав Гриша, нет вины Славы? Ну, что она действительно, могла сделать? Как могла знать, что за своим Vog Лариса уйдет на край света?

Она подкурила вторую сигаретку от первой и почувствовала чей-то взгляд. По спине холодок пошел.

Огляделась и ничего настораживающего не заметила. Показалось?

Станешь тут мнительной!

Господи, да что же могло случиться?!

Почему у Ларисы такой вид, будто сушили ее как белье на веревке?

Почему губы в крови, почему синяки под глазами и лицо осунувшиеся, словно Лысова месяц голодала? Что могло превратить ее в /это/?

Машина сбила? Были бы переломы, гипс там, бинты виднелись бы.

Избили? Похоже. Но какого черта она в Смоленске оказалась?!

В раздумьях, загадках и разгадках ушло не меньше часа и почти вся пачка сигарет.

Марина села слева, молча забрала сигареты и закурила. Следом

Люба. Так и молчали, глядя куда угодно, только не друг на друга. Что

– то скользкое, опасное было в этой тишине и молчании. Как финал, конец прошлому, когда позади неизвестно что, а впереди ничего.

– Что с ней? – решилась нарушить тишину Ярослава.

– Пипец, – тихо ответила Люба, глядя перед собой.

– А подробности?

– Надо было остаться и узнать! – зло бросила Марина и носом шмыгнула.

– Изнасиловали ее, – выдохнула девушка.

– Что? – может, ослышалась?

– Что слышала! Трахали до смерти! А ты в это время пончики ела!

Ярослава зажмурилась: "Господи, если ты есть, сделай так, чтоб все это было неправдой. Чтоб это был сон и я проснулась. И все было как прежде".

– Ну, что ты на нее? Кто знал-то? Ужас в другом, Марина.

Получается, что среди белого дня, прямо у института какие-то упыри могут хватать и увозить людей. И никто не застрахован.

– Застрахованы. Если вдвоем! Если одна за другую, а не так, что одна в кусты, а вторая!…

Ярослава вскочила и рванула прочь.

– Беги, беги!! Твое любимое занятие!!

Суздалева остановилась и пошла обратно, встала над подругой:

– В чем ты меня винишь? Ну, в чем?! Что я сделала?! Что ты мне нервы мотаешь?! Тебе плохо, а мне?! А если б ты на моем месте оказалась?! Ты ясновидящая что ли?!

– Я бы сразу всех подняла, а не на "харлее" каталась!! Ты ночь по собственной воле с рокером своим забавлялась, а Ларису насиловали! Тебе хорошо было, а ей вон как! – махнула в сторону больничного корпуса рукой. – Знаешь, что нам ее мама рассказала?!

– Ой, не надо, Мариночка, – схватила ее за руку Люба, умоляя.

– Зачем?

– Пусть знает, сколько стоило ее счастье подруге! Ее как могли!

На теле места живого нет! И ни один, а группой! Она сдвинулась!

Говорить не может, мычит и плачет! Ее несколько дней имели, а потом наркотой накачали и выкинули у помойки! Там еще бомжи подсуетились!

Весь букет – здравствуй! А институт – прощай! И Дима, и нормальное будущее! Нет ничего! Сходили в кафе с верной подругой!

Ярослава уши зажала, отступила и побежала, куда глаза глядят, с единственным желанием удавиться.

Словно в солидарность с Мариной, с неба грянул дождь, забил по голове и плечам девушки, не оставляя ей и доли надежды на спасение от чувства вины.

Лешинский решил развлечься. Переоделся в «спецовку» – джинсы не первой свежести, рубашку, неприметную куртку. Сел за руль старенькой

"ауди" и направился в город покататься.

Он кружил по улицам, стоял в пробках, поглядывая на людей, водителей, и улыбался. Ему нравилось быть неприметным, нравилось спокойно воспринимать пробки и слушать, как ругаются, нервно гудят водители слева и справа, спеша по своим очень важным делам.

Нравилось, что небо заволокло тучами, нравилось, что в машине немного пахнет соляркой и пылью. Это все было настоящим, не выдуманным и, он прикасался к этому тоже по-настоящему, без посредников, напрямую. Ощущал себя частью толпы, что говорят

"безлика" лишь те, кто не бывает в ней или спешит по жизни. Нет, толпа, как человек, имеет индивидуальность. Свое настроение, свой смысл, свою манеру. У нее разные лица, разные взгляды и цели.

Если внимательней присмотреться, в ней легко отличить праздношатающегося от спешащего и озабоченного делами, летящего на свидание и бегущего на работу. Толпа не только сливает разное в одно, она еще сличает, заводит и обличает. В ней нет фальши и это главная ценность.

Алекс ехал не спеша, поглядывая на прохожих, ждал, когда кто-нибудь проголосует, и он, "подбросит" пассажира, приобщится к его жизни, обычной, нормальной, такой неприятной для обывателя, такой суетной. Они всегда недовольны своей жизнью – это он уже заметил и принял. Иначе не бывает. Иерархия общества, иерархия социума – была есть и будет. Одни лезут "наверх" и мечтают о кренделях небесных, думают, что живут в самом "низу" поэтому плохо, серо, уныло, но стоит вылезти, все тут же изменится. Ерунда, он-то точно знал – полная ерунда. Другие мечтают, как Леший хоть на день спуститься "вниз" – пожить вот так серо и уныло, на деле полнокровно, цельно, ярко. И тоже – ерунда. Потому что спроси Алекса

– остался бы он здесь, он бы сказал "нет".

На каждом месте, в каждой нише, на каждой ступени социальной лестницы есть свои плюсы и минусы, и счастлив тот, кто умеет их использовать по назначению и своему усмотрению.

В этом плане Лешинский считал себя счастливым, а остальное всего лишь приложением к своей жизни, как перегар к дыханию алкаголика. Он прекрасно понимал, что спустись он насовсем, очень быстро вернется обратно, поднимется, как взлетит – иначе не умеет. Так устроен, так устроена жизнь. Ее не обойдешь.

Грянувший дождь смыл прохожих с улиц и Алекс понял, что вряд ли найдет "попутчика". Он решил остановиться и пообедать. Забегаловки типа Кафе -Хаус его тоже забавляли. Лощеные, сверкающие, усиленно маскирующиеся как иная маска на лице человека, под элитное заведение, оставались всего лишь плебейскими и очень дурными копиями действительно хороших мест отдыха. Все дело в сервисе, а не антураже. Можно украсить зал ресторана, пригласив дизайнера интерьеров европейского класса, но впусти в обслуживающий персонал пару украинок и молдаванок, тетю из очень средней Азии и все пойдет насмарку. Знающий посетитель просто не поймет "прикола". И заглянув раз, больше не появится.

Впрочем, данные заведения приносят хорошую прибыль, заманивая и обслуживая молодежь, обывателей средней руки, и того довольно. Для них и созданы.

Алекс вылез из машины, припарковав ее с края тротуара, закрыл, и, нахохлившись от попадающего за ворот дождя, развернулся к Кафе-Хаус.

И то ли сбил сам, то ли его сбила девушка. Она шла как таран, и даже не заметила, что оттолкнула прохожего.

В первый момент мужчина не узнал ее. Посмотрел в след мокрой фигурке и спокойно спросил, не надеясь на ответ:

– Девушка, извиниться не хотите?

На удивление она остановилась. Постояла и повернулась:

– Вы мне?

Алекс молчал. Смотрел в пустые, больные глаза и думал, что дурак.

Судьба сама снова и снова к чему-то сводит его с этой девчонкой, а он только сейчас это понял. Он только готовился, составлял план, а судьба не стала ждать – столкнула просто и нелепо, без всяких планов.

Зачем?

Лицо девушки было серым, сама мокрая, жалкая, такая, про которых говорят "на краю". Ярослава явно испытала потрясение, явно была не в себе, в ступоре ли, шоке – он не знал, но одно понял ясно – она в том состоянии, в котором не то что, прохожих – поезда не замечают.

– Вам плохо?

– Что?

– Простите, мне кажется, вам нехорошо.

Ярослава смотрела на мужчину и не видела его, не слышала. Она вообще ничего не соображала и будто умерла.

Постояла и пошла дальше.

– Постойте! – шагнул к ней Лешинский и взял за руку. Девушка с недоумением смотрела на его пальцы, потом перевела взгляд на мужчину:

– Что вам надо?

– Мне? Ничего. Но, по-моему, очень нужно вам.

– Мне ничего не нужно, – ответила лениво.

– Вы не в себе. Что-то случилось? Я могу помочь?

Суздалева долго молчала, не столько переваривая вопрос, сколько пытаясь очнуться, выйти из оцепенения.

– Оставьте меня в покое, – попросила, глядя как дождь бьет по асфальту и брызги летят в стороны.

– Не могу.