Текст книги "Город-крепость (ЛП)"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Джин Линь

Рука перестает болеть. Прижимаю ее к груди. Палец забинтован чистой повязкой.

Сон приходит легко, когда есть крыша над головой. Четыре стены. Я сооружаю себе кровать у дальней стены, прислонившись к плитке. Кма оставил кучу белья Дея, принесенную из прачечной, ради того, чтобы подарить тепло мне. Он свернулся калачиком у меня на животе и урчит, словно трактор.

Ни ножей. Ни крыс. Ни голода. Только покой.

И Дей.

Он лежит в центре комнаты. Свернувшись как улитка. Спрятавшись в свою раковину. Его дыхание эхом разносится по комнате. Оно напоминает мне (даже на краю сновидений), что я не одна.

К этому я могу привыкнуть.

12 дней

Джин Линь

Рисовый пирог очень сладкий. Мед течет по его бокам. У меня сводит зубы, когда я всасываю его в рот. Рядом со мной сидит Мей Юи. Ее пальцы пробегают по моим густым, спутанным волосам. Мягкие, аккуратные, никогда не причиняющие боли пальцы. Она разделяет волосы на три части. Начинает их складывать одну на другую.

– Коса всегда сильнее одиночной пряди. – Ее мелодичный голос переплывает через мое плечо.

Я должна ей сказать, что мои волосы слишком коротки. Почти ничего не осталось, чтобы можно было заплести в косу. Но мой рот связан медом. Он перехватывает все мои слова. Пытаюсь развернуться, пытаюсь посмотреть на нее. Но приближается тьма. Сон закончился.

Мед на зубах, длинные волосы, голос сестры – ничего этого больше нет.

Тьма передо мной шевелится. Это Дей. Он встает, пробирается к двери. Он похож на ленту: тихий, грациозный. Его движения походят на те, когда человек не хочет, чтобы его услышали.

Я не двигаюсь, пока дверь не закрывается и не раздается щелчок. Свет в подъезде исчезает. Шаги Дея будто капли дождя. Быстро затихают.

Он уходит. Но почему?

Замираю у двери. Каждый следующий шаг становится все тише. Растворяется. Если я прожду слишком долго, не смогу его выследить. Часть меня очень хочет вернуться в кровать и поспать. Забыть о том, что случилось. Это все та же часть, что жаждет доверять Дею. Что хочет верить, что ему можно доверять.

Но не доверие помогло мне прожить эти два года, полные ножевых сражений и голода. Дей что-то скрывает... и это может быть моим единственным шансом все узнать.

Даже не удосуживаюсь завязать шнурки, прежде чем выбежать из комнаты. Под моими ногами мелькают ступеньки. Две, три за раз. Совсем скоро выскакиваю в тень и изгибы переулков. Спешу догнать Дея.

Сейчас настолько поздно, что пусты даже рестораны. Баки со свежей рыбой и угрями пузырятся будто наэлектризованные. В проемах дверей нет никаких сигаретных огоньков. Нет и стариков, сидящих на ступеньках и потягивающих ликер. Даже бродяги все спят.

Дей идет чуть впереди от меня. Идет быстро, засунув руки в карманы.

Следую за ним, держа дистанцию. Он идет до конца улицы, где останавливается линия из водосточных труб, а за сырыми бетонными стенами открывается звездная ночь. Ищу Кассиопею, но угол зрения неправильный. Все, что я вижу, – задние фонари грузовика: красные и кричащие, будто драконьи глаза. Хлещет холодный, колючий, трусливый и мрачный ветер. Здесь конец царства Лонгвея. Вход в Дальний город.

Но Дей не переступает черту. Он прислоняется к стене, скрестив руки на груди и выставив вперед одно колено. Бегут минуты. Я забиваюсь в темный дверной проем. Слежу за парнем, пока он наблюдает за Дальним городом. Ждем.

Потом он выпрямляется. Плечи сжимаются в жесткий кокон. Из тени появляется мужской силуэт. Заполняет свободное пространство рядом с Деем. На голову натянут капюшон. Мне ничего не видно, кроме его переносицы.

Однако я его прекрасно слышу. Каждое слово. Голос отливает медью. Хоть и не громкий, но сильный, как у храмового гонга.

– Ты держишься подальше от неприятностей?

Дей кивает. Больше смахивает на поклон.

Человек-тень достает из кармана перевязанную пачку. Протягивает упаковку Дею. Та словно зависает между ними.

– Возьми, – говорит мужчина. – Ты же знаешь, она переживает.

– Я и сам прекрасно справляюсь, – хмурится Дей.

– Имеешь в виду, рискуешь своей шеей? – Мужчина тычет пакетом Дею в грудь. Потом говорит, понизив голос: – Ты работаешь на отдел по обеспечению безопасности, не так ли?

Дей, скривив губы, смотрит на мужчину.

Визитер вздыхает.

– Слушай, я понимаю... понимаю, что они что-то тебе обещали, но ты им ничем не обязан. Ты должен избегать опасностей. Это твоя главная задача, пока мы не сможем вытащить тебя отсюда.

– И как скоро это случится?

– Мы работаем над этим...

– Прошло уже два года! – крик Дея не очень громкий, но я на грани. Он всегда такой спокойный и уравновешенный, как бумажный кораблик, плывущий в неглубокой луже. Что-то в этом мужчине выводит его из себя. – Два года! Если вы за это время не смогли меня вытащить, почему должно получиться сейчас? У меня уже нет времени. Я не могу просто сидеть и не делать ничего!

– Ничего, – невозмутимо продолжает мужчина, – вот именно это ты и должен делать. Оставайся здесь. Постарайся остаться в живых. Если Лонгвей узнает, кто ты на самом деле...

Дей смотрит на мужчину в капюшоне и прижатый к его груди пакет. Его взгляд окидывает улицу. Темный лабиринт безмолвных дверей. Глаза скользят по месту, где я прячусь. Сердце бешено колотится в груди.

– Где твоя куртка? Ты все еще живешь в квартире?

Дей пожимает плечами, но смотрит при этом в землю, а не на посетителя. Разглядывает осколки разбитых бутылок, остатки строительного раствора и грязь. Мой же взгляд сосредоточен на нем. Я пытаюсь ответить на все те вопросы, что муссоном проносятся у меня в голове.

Кто этот человек? Кто такая "она", о которой он говорит? Кто такой Дей?

– Она переживает за тебя. Я беспокоюсь. Мы уже потеряли...

– Не надо! – огрызается Дей. Напряженная челюсть. Острый подбородок. – Не говори о нем.

Какая-то договоренность, которой я не знаю, пролетает между ними. Руки Дея скрещиваются на груди, прижимая сверток, словно ребенка. Так, как я держу Кма.

– Тебя мы не потеряем. Это все закончится, – говорит мужчина. – Обещаю.

– Какое тебе вообще до этого дело?

– Ты знаешь какое, – говорит мужчина.

Дей не улыбается, но и не хмурится. У него совершенно спокойное выражение лица, когда он отворачивается и уходит.

Отшатываюсь назад, но Дей не смотрит в сторону моего убежища. Он проходит мимо, полный ярости. У него есть цель. Дей смотрит прямо перед собой, словно очень хочет убраться отсюда подальше. Мужчина-тень стоит на границе Дальнего города и наблюдает за каждым шагом Дея.

Потом они оба исчезают. Через щель, которую они оставили, тоскливо воет ветер. Он врезается мне в кости. Пробивает дырку в моей груди. Мой кулак крепко сжимается, отзываясь болью под повязкой.

В свертке, которым человек-тень тыкал Дея в грудь, вероятно, лежали деньги. Как иначе он смог бы позволить себе иметь квартиру или пистолет, что лежит в кармане целеньких джинсов? Но с чего бы это человеку-тени давать ему деньги? К тому же, если у Дея есть деньги, зачем он работает на Лонгвея? Если мужик хочет, чтобы Дей сидел тише воды, ниже травы, почему же он порхает прямо перед носом Братства? Что такое отдел по обеспечению безопасности? Что именно делает для них Дей?

И самый большой вопрос: почему он не уходит?

Похоже, у Дея секретов больше, чем шрамов. Секреты, которые включают в себя Лонгвея и то, ради чего рискует своей шеей Дей. А это значит, все это время он рисковал и моей.

С Куеном и его ножами я справлюсь. Увиливать, нырять, прятаться. Это все, что требуется. Но Дей... это опасность другого рода. Постеленная мягкая соломка. Опасность, что подкрадывается, пока ты спишь. Бьет тебя в спину.

Мне не следовало нарушать второе правило. Никогда не следовало позволить ему закрывать меня в четырех стенах. Место, откуда невозможно сбежать. Какой смысл в запертой двери, если опасность притаилась внутри?

Мне удалось выжить на протяжении последних двух лет, проведенных на этих улицах. Мне не нужна ничья защита.

Мей Юи

Каждый день стены становятся все меньше, меньше, меньше. Даже разглядывание переулка их не сдерживает. На подоконнике лежит ракушка – напоминание о парне и его обещании. Напоминание о том, что он там, а я здесь.

Звезды на моем потолке нарисованы давно. Но я в любом случае впитываю их. Вбираю каждое пятнышко в том месте, где дрогнула рука художника. Я закрываю глаза, пытаясь представить, как она держит, словно палочки, кисть в руке. Почему-то я решила, что создателем этой росписи была девушка. Хозяин со своими людьми никогда не смогли бы создать чего-то столь отчаянного и красивого.

Пока я разглядываю звезды, задумаюсь над тем, какой она была. Как ее звали? Откуда она родом? О чем она думала, когда рисовала звезды на потолке? Хватило ли ей мужества и надежды загадывать желание для каждой из них?

Над моей кроватью их несколько десятков. Но у меня в душе все равно гораздо больше желаний, чем звезд на потолке.

Как бы мне хотелось держать руку Джин Линь в своей.

Как бы мне хотелось, чтобы Синь никогда не пыталась сбежать.

Как бы мне хотелось, чтобы из-за парня так не жгло в груди, чтобы мысли мои не парили, словно феникс.

Как бы мне хотелось, чтобы девочки в этом борделе были счастливы.

Как бы мне хотелось, как и тому парню, оказаться в другом месте. Быть кем-то другим.

И так далее и тому подобное.

* * *

Время, которое дал мне парень из окна, прошло уже наполовину, когда приходит посол. Два дня я просто таращилась в окно, беспокойно ходя туда-сюда у двери. Когда она, наконец, открывается, сердце готово выпрыгнуть из груди, словно тигр из бамбуковой клетки. Оно отдается болью, тяжелой и раздутой. Эта боль возникла с появлением парня за окном. Боль такая глубокая, что даже цветы посла не могут меня отвлечь. У них такие яркие желтые и оранжевые лепестки, что я не могу долго на них смотреть. Цвета такие гипертрофированные, что кажутся ненастоящими.

Сегодня его плащ тяжелее, а кожа похожа на мрамор, настолько она холодна. Он тоже это замечает, но на иной манер.

– Ты такая теплая.

Посол вытягивает тепло из моего тела. Его руки погружаются в мое платье, мои волосы, но все, что я ощущаю, – окно за моей спиной. Тонкую вуаль занавески и наутилус позади нее. Дразнит и искушает, но не обещает ничего больше.

А потом мне приходит идея, как заставить мама-сан открыть мою дверь, если отважусь на это и рискну.

Посол – вот мой ключик. Его деньги гораздо могущественнее, чем ярость мама-сан или равнодушие хозяина.

– Ты очень холодный, – говорю я, когда он закончив перекатывается на шелковые, волнистые простыни. Когда его рука обвивается вокруг меня, словно орденская лента.

– Прости, – его медовый голос вливается в мое ухо. Тягучий от наступающего сна.

Я отодвигаюсь и поворачиваюсь так, что мы оказываемся лицом к лицу.

Не знаю, дело в свете моих алых фонарей или это из-за навязчивого лица юноши в окне, но сегодня я замечаю, что посол носит на лице свои прожитые годы: паутинки на веках, пигментные пятна цвета опаленного хлеба, вены, словно угри, вздувшиеся на обратной стороне голени. Я всегда знала, что он стар, но сегодня мне впервые от этого неловко.

Сердце бешено бьется в груди. Вперед, назад. Вперед-назад. Беспокойный зверь.

Я больше не могу здесь оставаться.

– Мама-сан запирает нас в комнатах.

– Что? – словно медведь рычит он. Все в нем становится резким, насквозь пропитанным яростью и обязанностью. Эта его сторона заставляет мои пальцы дрожать. – Зачем она это делает?

– Она приказала мне не говорить. У меня будут неприятности. – Я сглатываю. Мой рот полон соли и желчи. – Пожалуйста, не говори ей о том, что я сказала.

Он ничего не отвечает на мою мольбу.

– Она заперла тебя в этой комнате? И как долго уже?

– Я не знаю. Все, что я хочу, просто разговаривать с другими девушками. Мне здесь так одиноко и совершенно нечем заняться!

За исключением того, чтобы пялиться на звезды и ракушку да разговаривать с таинственным парнем.

Посол садится. Он оглядывает комнату, в его глазах отражается каждый дюйм, каждый уголок моей клетки. Мне кажется, это первый раз, когда он по-настоящему ее разглядывает. Замечает скол на моей цветочной вазе, небольшую гвоздику на краю гобелена. Каждый мускул моего тела напрягается, когда его взгляд скользит мимо окна.

– Мей Юи... я тут подумал о том дне, когда подарил тебе шоколад.

День, когда я впервые увидела того парня. "Перестань, – говорю я себе. – Не думай о нем. Не сейчас".

Посол смотрит на меня, склонив голову.

– Что, если я заберу тебя отсюда?

По какой-то причине его акцент становится более выраженным. Я не могу поверить в то, что слышу.

– Заберешь?

– Ты уже больше года встречаешь только меня. Не думаю, что нужна еще какая-то причина, чтобы заключить сделку с Лонгвеем.

– К-куда? – заикаясь, спрашиваю я.

– В квартиру. В Сенг Нгои. Недалеко от моей работы. Там есть бассейн. И сад на крыше. Изысканные блюда, обслуживание. Охрана на входе. Все, чего ты захочешь.

Оттуда, где я лежу, посол может показаться богом. Он нависает надо мной, вытягивается, будто храмовый идол. Золотистая кожа, круглый живот на простынях прижимается ко мне.

Бассейн. Сад. Изысканная еда. Слова затуманивают разум, обещают рай. Утопия, такая далекая от этого места с его шприцами и пощечинами. То, о чем молила Синь (или к чему бежала), предлагали мне на блюдечке с голубой каемочкой. Я должна схватить это, пока оно не исчезло.

Неделю назад я бы согласилась. Но неделю назад не было ракушки, что лежала сейчас по ту сторону окна. Не было парня, от взгляда которого я чувствовала себя голой в то время, как на мне была куча одежды. Он обещал мне свободу.

Достаточно ли этого? Или мне нужно больше?

Я не знаю.

Да. Такое маленькое, мимолетное слово. Его так легко произнести. Хватило бы и кивка.

Я открываю рот. На задворках сознания мелькает алая шторка. Ни единого слова не вылетает из моего рта.

– Мей Юи?

На губах посла появляется неокрепшее недовольство. Он протягивает руку, поглаживая мою. От прикосновения его пальцев у меня в голове пролетает вихрь. Его рука скользит дальше по изгибам моего тела, доходит до бедра.

Я должна согласиться. Должна, но не могу.

– Я... мне нужно подумать об этом, – говорю я.

Он хмурится еще больше, на его лицо накатывают грозовые тучи. Серые.

– Я думал, ты скажешь "да".

Я тоже так думала. Но, похоже, подумать и произнести – это несколько разные вещи.

В его глазах появляется темнота, она возникает и на его лице. Вспышка, которая заставляет меня содрогнуться. Его рука на моем бедре становится тяжелой. Пальцы давят все сильнее, сильнее, сильнее.

– Есть кто-то еще, да? – Его обвинение пролетает молнией: внезапная, раскалывающая надвое. – Лонгвей заставляет тебя принимать других клиентов?

Пальцы, лежащие на моем бедре, давят все сильнее, останутся синяки. Я всхлипываю, наполовину удивленно, наполовину от боли. Он никогда раньше не прикасался ко мне так, никогда не делал больно.

От этого звука посол одергивает руку. Сначала он смотрит на свою ладонь, потом на меня.

– Прости. Прости меня. Просто в последнее время ты какая-то другая. И я подумал...

– Никого больше нет, – слова больше похожи на ложь. Из-за парня. Из-за Синь, Вень Ки, Нуо и Инь Юй. Так много лиц, которые я больше не увижу, если соглашусь. Если выберу безопасный путь. – Мне просто нужно время, чтобы подумать. Будет трудно оставить моих друзей...

Грозовое облако исчезло, но его глаза все еще затуманены, в них отражается смятение. Он отодвигается, холодный воздух лентой оплетает мое тело, вызывая гусиную кожу. Посол одевается медленно, тщательно. Застегивает пуговицы на рубашке и запонки на рукавах. Его пальцы тверды. На лице нет никаких эмоций, когда он натягивает свой смокинг и берет в руки пальто.

– Я заставлю Лонгвея отпереть твою дверь.

Он уходит, даже не попрощавшись.

* * *

Как и обещал посол, двери открываются. Мама-сан не задерживается, она идет дальше по темному коридору, открывая замки железными ключами, висящими у нее на кольце. Я топчусь у порога и наблюдаю за ней. Ищу синяк на ее лице, но его нет. Зажил, или она его скрыла под макияжем. Не знаю, что именно.

Под кожей на бедре скопилась кровь (ее невозможно выпустить наружу), она образовала цвет и форму, похожую на экзотический цветок. Такие же цветы распускаются на телах и других девушек. Такие же точно цветы оплетали мамины запястья всякий раз, когда отец сжимал их слишком сильно.

Синяки были у меня и в первые месяцы, что я провела в борделе, когда в мою кровать ложились все без разбора. До того как появился посол и спас меня от всего этого. Или я так думала.

Я убеждаю себя, что это была ошибка, он не хотел.

Бедро пульсирует с каждым ударом сердца, напоминая, что те же самые слова каждое утро говорила мама. Она не смотрела ни на бинты Джин Линь, ни на свои собственные травмированные конечности. Она стояла, ссутулившись над очагом, ожидая, когда, словно дракон, пойманный в горшок, закипит вода.

"Он не хотел делать этого. К тому же он уже извинился".

Но синяки продолжали цвести: желтые, зеленые, ярко-розовые, фиолетовые, синие – целый сад из отметин, оставленных моим отцом.

– Почему мама не бросит его? – спросила однажды Джин Линь, когда я обрабатывала ужасный порез под ее левым глазом. – Мы бы могли уехать и организовать новую ферму. Или вообще переехать в город.

Из уст сестры это звучало так просто: переехать. Как будто мы просто могли запрячь в повозку волов и уйти. У меня никогда не получалось ей объяснить, почему наша мать остается в доме. Это знание просто сидело в моем сердце. Отец был нам своим, мы его хорошо знали. Неважно, что его дыхание было словно сосновые иголки, а костяшки пальцев терзали нашу плоть. Это было для нас ожидаемо.

Она никогда его не оставит. Ни за что на свете. Даже ради нас.

Моя мать была не из тех, кто способен пойти на риск и убежать. Она не такая как Джин Линь. Не такая как Синь.

А я... я не знаю, что я за человек.

Девочки приходят одна за другой. Они теснятся у двери, будто воробьи сражаются за хлебные крошки. Я знаю, прошло не так уж и много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, но их лица кажутся какими-то чужими. Даже у тоненькой Вень Ки, самой младшей, в глазах появилась тяжесть, которой я прежде не видела.

– Не думала, что они отпустят нас так скоро, – говорит Нуо, когда все собираются в комнате. – Интересно, почему.

Мне тоже интересно, что же такого сказал хозяину посол, что была открыта не только моя, но и все двери. Что бы это ни было, оно сработало. Не сомневаюсь, что он вообще в этом борделе любого смог бы переговорить.

В моих мыслях все еще бушует тайфун, носится и носится. Да так громко, что я едва слышу, о чем говорят девочки, как рассказывают о своем времени, проведенном за закрытыми дверями.

– А потом он пытался заставить меня...

Бассейн. Сад. Изысканная еда. Рай на тарелочке.

– ... мне пришлось звать мама-сан.

"Да. Почему я не сказала "да"? Любая из них согласилась бы. Не задумываясь. Да. Да. Да. Не задумываясь".

– ... не спала несколько дней... все еще слышу ее крик...

Синь. Согласилась бы она? Не уверена. Она словно из огня состояла, из риска. Ее сердце вполне могло быть моей ракушкой. Сидящей по другую сторону окна. Никаких решеток. Только руку протяни.

– Вень Ки, – зову я.

Другие девочки смотрят на меня.

– Ты когда-нибудь видела, как выглядит наутилус?

Я все еще спотыкаюсь об это слово, произношу его неуверенно.

Глаза девушки ярко вспыхивают. Огонек пританцовывает с тяжестью пережитого.

– О да. Мой отец иногда их ловил. Он продавал раковины туристам на рынке. Если расколоть раковину, то можно увидеть, насколько она выросла. Всякий раз, когда она становится слишком большой, чтобы помещаться внутри, она запечатывает раковину. Снова и снова. Пока та вся не сворачивается.

Нуо вздыхает:

– Как папоротник? У моей бабушки папоротник рос в саду. А еще редис, морковь и...

– Нам не стоит говорить о доме, – перебивает Инь Юй. У нее зудящий и раздражающий голос. Более страстный, чем обычно. Это заставляет меня заметить пятно от вина на ее платье. Оно все еще темное и влажное, похоже на рану. – Мы просто сами себе делаем больно. Ничего хорошего из этого не выйдет. Именно из-за этого, в первую очередь, Синь попала в беду... говорила о доме. Это просто застряло у нее в голове.

Нет. Не в голове. Оно заполонило ее сердце, росло и ширилось, пока она не отринула все остальное – попыталась прорваться к лучшей жизни.

Интересно, а парень знает, что находится внутри наутилуса? Могут ли эти ясные глаза увидеть, насколько крепко сжимается моя собственная оболочка? Как скоро закончится мой запас выносливости?

Ответ не так прост: ни да, ни нет. Это даже не вопрос освобождения. Проблема в том, что я хочу еще. Квартиру посла или то, что лежит за решетками того окна. Что-то знакомое или риск.

Я не такая, как моя сестра. И никогда не была. Джин Линь всегда быстро бегала, отчаянно боролась. Когда она была рядом, я о многом не задумывалась.

Но и повторить путь матери я не хочу. Просыпаться каждое утро, видеть солнечные лучи на своих ранах и потайными частичками своего сердца гадать, а может ли быть где-то что-то другое. Там, за пределами рисовых полей и гор.

А это моя гонка. Мой риск. Джин Линь здесь нет, чтобы позаботиться об этом.

Может быть, я гораздо быстрее, чем думала прежде.

* * *

Не знаю, почему я решила, что выяснить имена будет проще, как только я выберусь из комнаты. Как будто я могла просто подойти к подручным хозяина и пожать им руки. Единственный способ все узнать – бродить поблизости, не вызывая подозрений, а значит, нужно попросить хозяина о работе по дому. Такой работе, которая приблизит меня ко встречам Братства. Обязанность подавать вино и поджигать трубки.

Обязанности Инь Юй.

Пока я подбираюсь все ближе к берлоге хозяина, у меня в животе скачет лягушка. Думаю над тем, как буду простить его, как сделать так, чтобы просьба прозвучала совершенно невинно. Но хозяин гораздо умнее, чем хочет казаться. Как иначе ему удалось бы стать самим законом в месте, полном беззакония?

В салоне почти пусто. Нет клиентов, которые обычно валяются на диванах, извергая дым. В углу нет Нуо. Тишина оглушает. Я слышу каждый свой шаг, скрип и движение потертой древесины.

Хозяин сидит в одиночестве, поджав ноги так, что я удивляюсь его гибкости, которая до сих пор ему присуща. В руках он держит трубку, но к губам не подносит.

– Мама-сан говорит, ты хотела встретиться со мной. Обычно меня это не интересует, но после моего последнего разговора с твоим клиентом, меня гложет любопытство.

На последнем слове он наклоняет голову. Все, что мне видно, все, на что я могу смотреть, – уродливый алый шрам. Опускаю взгляд на пол. Из-под шелкового платья торчат все десять пальцев. Они похожи на червей, принесших себя в жертву, чтобы поймать рыбу.

Он знает. Он умен. В голове шумит страх. Осторожная, послушная Мей Юи пытается меня остановить. Не спрашивай. Иди обратно. Сиди. Жди. Скажи "да".

Я облизываю губы, собираю разбросанные по всему телу остатки мужества. Они острые, скрученные, совершенно новые, но этого достаточно, чтобы вытолкнуть слова наружу.

– Я хотела спросить, можно ли мне назначить какие-нибудь обязанности. Я бы хотела научиться подавать вино.

– Ты хочешь, чтобы я дал тебе какую-нибудь домашнюю работу? – Его глаза сужены до размера кошачьих, когда животное спит, но все еще смотрят на меня. Моя шея чувствует себя сродни куриной, натянутой в ожидании ножа. Я задумываюсь, и уже не в первый раз, зачем я здесь. Почему было просто не согласиться.

Пялюсь на толстые звенья его ожерелья.

– У других девушек есть всякие дела. Мне не нравится ощущение, что я как будто не зарабатываю на свое пропитание.

Судя по изгибу его губ, я ожидаю услышать отрицательный ответ. Вместо этого он медленно кивает.

– Очень хорошо. Тебе повезло. Инь Юй была настолько глупа, что этим утром пролила вино на одного из клиентов. Пусть она покажет тебе, что должно быть на подносах, и расскажет про зажжение света. Сегодня вечером ты можешь занять ее место.

Он говорит это, а я вспоминаю жар в голосе Инь Юй. Пятно на ее платье. Интересно, неужели мне настолько везет, что я озвучила свою просьбу именно в тот день, когда она не справилась со своими обязанностями.

Да, повезло.

Ухожу, низко-низко кланяясь, с надеждой, что мое везение будет преследовать меня и дальше.