Текст книги "Город-крепость (ЛП)"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Джин Линь

В мое укрытие просачивается дождь. Все вокруг мокрое и трясется: мои зубы, пальцы рук и пальцы ног. Скидываю с себя одежду и пытаюсь не обращать внимание на дрожь. Повязки плотно прилегают к груди, защищая нож. Оранжевый конверт с моей долей.

Мяукает Кма, продираясь ко мне на колени. Он достаточно теплый, чтобы я перестала трястись. Накидываю одеяло на плечи и наблюдаю за тем, как изо рта вырываются облачка пара. Здесь, в темноте ночи, не могу не думать о торговце нефритовыми статуэтками. Было так много крови. Интересно, где он сейчас. Зашил ли какой-нибудь доктор рану, оставленную моим ножом. А что, если он истек кровью прямо там, на полу магазина?

"Или мы, или он", – говорю я себе. Я порезала ему руку ради двух жизней. Справедливая сделка.

Мы. Как давно я в последний раз использовала это слово? Я не произносила его с тех пор, как Жнецы стащили сестру с нашей бамбуковой циновки, а я смотрела на них и кричала. Хрупкое телосложение двенадцатилетней девочки было бессильно против стольких мужчин. Я не могла бороться. Не могла остановить их.

С тех пор была только я. Некому меня тормозить. Некому меня защищать. Некому меня предавать.

Но сейчас у меня не было выбора. Если я хочу продолжать поиски сестры, я должна работать с Деем. Это непростое решение, но оно не такое уж и плохое. Было бы просто замечательно поговорить с кем-нибудь, чей словарный запас несколько шире, чем простое "мяу".

* * *

Звук шагов вырывает меня из задумчивости. Все еще темно, но мое тело говорит о том, что я спала. У меня нет времени этому удивляться. Кто-то идет.

– Джин?

Мое сердце замедляет свой стремительный бег. Это всего лишь Дей. Снова.

– Что тебе нужно?

– Ты не переехал, – говорит он.

– Был слишком занят, – отвечаю я. И это абсолютная правда... я понимаю это сразу же, как слова вырываются наружу. Все потому, что Дея я не боюсь.

– Я был уверен, что здесь тебя уже нет.

В панике вспоминаю, что на мне нет одежды. Просто накидываю всю ее сверху, когда голова Дея появляется в прорези палатки.

– Не мог уснуть. Раздобыл нам завтрак.

Сквозь вонь под брезент пробиваются новые запахи. Замечательные запахи. Тесто и сладкое пряное мясо. Рот наполняется слюной. Внутри меня растягивается вечный голод. Урчит.

Но с чего бы это Дею тратить заработанные тяжким трудом деньги на завтрак? Для меня? Я никогда и для себя-то еды не покупаю. Когда у меня появляются деньги, они уходят на брезент и ножи. Это мне воровать достаточно сложно.

– В чем подвох? – спрашиваю я.

– Никакого подвоха. – Дей пялится на мою куртку. Понимаю, что моя рука под ней тянется к ножу. Просто инстинкт. Вытаскиваю руку, оставляя клинок на месте. – Скажем так, просто благодарность за то, что я вырвался живым от Лонгвея.

– Ты знал, что ему нужны курьеры на постоянной основе?

Наблюдаю за тем, как Кма подкрадывается ближе к Дею. Запах мяса заставляет его протяжно и низко подвывать.

– Нет. Из его уст это прозвучало как разовая сделка. Я и понятия не имел, что это будет своего рода проверка. – Дей просовывает внутрь пакет с едой и машет им. Кма воет еще громче и тянется лапой к коричневой бумаге: "Моё-о-о-о-о". – А теперь, выходи. Пойдем съедим пару булочек.

– Пойдем куда?

– Вот ты со своими вопросами. – Он закатывает глаза, убирая голову прочь из моей палатки. – Идем, дождь уже закончился.

Некоторое время таращусь в прорезь. В темный холод. Мое тело ноет со сна. Под одеялом тепло, но булочек мне все же хочется больше.

Иду за Деем до конца моего переулка, через закоулки и повороты из убогих лачуг. Мы поднимаемся все выше и выше – по ступенькам, через коридоры облупившейся краски и паучьей плесени, по лестницам через мосты из бамбука и проволоки. Я держусь от него на расстоянии, в любой момент готовая выхватить нож. Он ведет меня сквозь узкий проход к подножию ржавой лестницы. Когда я поднимаю взгляд вверх, у меня перехватывает дыхание. Там, на самой вершине, – ничего. Далекое, черное небо. Если присмотреться, то можно увидеть звезды. Они слабые, в каких-то сколах. Сломанные. У каждого созвездия, как настоящего, так и придуманного мной, есть недостающая часть. В подавляющем большинстве, разорванные присутствующим городом.

Следую за Деем вверх по лестнице. К тому моменту, когда я добираюсь до крыши, уличный мальчишка уже далеко, машет мне через бельевые веревки. Лес из антенн. Когда он добирается до края, то усаживается на парапет, свесив ноги. Рядом с ним стоит бумажный пакет. Один толчок или порыв ветра, и он может отправиться навстречу смерти. Он либо невероятно храбр, либо безрассуден.

Не уверена, что именно.

– Садись, – бросает он через плечо.

Иду к нему. Сверкают огни Дальнего города – словно звезды упали на землю и вклинились в городские улицы и тротуары. Те звезды, за которыми мы с Мей Юи наблюдали. Некоторые небоскребы все еще освещены. Больше звезд, пытающихся вернуться домой. Вернуться в свои созвездия.

– Много воды утекло с тех пор, как я их видела в последний раз, – говорю я и сажусь рядом с ним. Дей тоже смотрит на звезды.

Воздух съеживается, когда Дей открывает пакет. Толчок в мой локоть заставляет меня подпрыгнуть. Это всего лишь Кма, трется носом о мой рукав. Понятия не имею, как он сюда пробрался, но это не впервые, когда он оказывается в самых немыслимых местах.

– Иногда я прихожу сюда, когда дела там, внизу, слишком запутываются. – Дей достает булочку и пододвигает пакет ближе ко мне. Я не колеблюсь. – Мне нравится порой вспоминать, что небо существует.

– Это мои любимые. – Показываю на скопление звезд, усевшееся на макушке одного из самых высоких зданий Сенг Нгои. – Они всегда напоминают мне о рисовых покосах.

Дей причудливо склоняет голову, прищурившись и разглядывая скопление звезд под совершенно новым углом.

– Уникальная точка взгляда на Кассиопею.

– Что это, Касипея? – С языка срывается какое-то уродливое слово. Уверена, что произнесла его неправильно.

– Кассиопея? Давным-давно она была королевой, в другой части мира. Говорят, она была красива и очень горделива. Слишком горделива. Она наговорила гадостей богам, за что была заключена на небе навечно.

Я снова поднимаю взгляд на звездное скопление, надеясь разглядеть в нем красивую королеву. Но на меня в ответ смотрит лишь изогнутый клинок. Мерцающие и тяжелые под солнцем. Может, он шутит надо мной.

Может. Но что-то в его словах заставляет меня ему верить. Заставляет меня запомнить. Кассиопея. Запихиваю это имя подальше. История, которая сопровождает звезды.

– Откуда ты это знаешь?

– Это... не имеет значения. – Парень тянется к булочке, но обнаруживает Кма, прижимающегося к его боку. Тот урчит, трется и всем своим видом просит кусочек. – Привет, кот.

– Его зовут Кма. – Разламываю свою булочку. Золотистый сок просачивается сквозь трещину в тесте. По руке бежит горячая струйка. Мясо все еще пышет жаром, обжигает язык. Откусываю кусочек теста.

– Кма. Откуда взялось это имя?

– Ты не единственный, у кого аллергия. Он много чихает. – Я бросаю немного хлеба в направлении Кма. Он по коленям Дея проделывает путь до прилетевшего куска. Причем шагает так, как могут это делать только кошки: полный невозмутимости и спокойствия. – Ну, ты понимаешь. Кма-кма!

Взгляд у парня становится почти такой же испепеляющий, как и у кота.

– Кма-кма? Не апчхи? Не ачху?

– Звук чихания кошки отличается от человеческого!

– Ладно. – Он берет следующий кусочек булочки, но даже с набитым ртом ему не удается спрятать свою ухмылку. – Тебе виднее.

– Клянусь, так оно и звучит, – бормочу я, вопросительно глядя на кота. Тот не только не собирается чихать, но вместо этого пытается отыскать еще какие-нибудь крошки.

Едим мы быстро. Каждый по три булочки. К концу трапезы мой живот почти полный. Поглаживаю его одной рукой, слизывая сок с пальцев другой. Кма подходит к пустому пакету. Залезает внутрь: голова, плечи, тело. Торчит только извивающийся хвост.

Прямо перед нами становится светлее. Звезд больше нет – осталась просто темнота. Во время еды мы так долго сидели в тишине, что я даже забыла о присутствии Дея, забыла, что он сидит рядом. Что я не одна.

– Как ты здесь оказался? – Я подпрыгиваю, когда мой сосед заговаривает со мной. – Ты отличный вор. Не говоря уже о твоей сообразительности. Ты бы отлично прижился в Сенг Нгои. Почему остаешься на территории Лонгвея?

Я никогда никому не рассказывала о сестре. Даже Кма. Слишком больно говорить о ней.

– Я пока еще не готов уйти отсюда. – На самом деле мне больше нечего ему сказать. Я не знаю ответов. Не знаю, где моя сестра. Не знаю, что буду делать, когда найду ее. Куда мы отправимся. Что будем есть. Как будем жить.

– А что насчет тебя? – спрашиваю я, засовывая свои переживания куда подальше. – Почему ты здесь?

Дей смотрит на Дальний город. Наступает рассвет. Он сияет между небоскребами мягкими, чистыми цветами: пурпур лепестков лотоса, бледно-розовый цвет язычка Кма и синий. Очень много синего.

– Мне больше некуда идти, – говорит он. У него в глазах плавает мечта, которую я увидела в первую нашу встречу. Она мерцает вместе с городскими огнями и солнечным светом. Тянется к небоскребам. За море.

– Ты выглядишь так, будто не нуждаешься в деньгах. – Смотрю на пакет, в котором зарылся Кма. Эти мягкие булочки недешевые. – Почему ты просто не уедешь?

– Все не так просто. – За его словами таится какая-то история. Интересно, связана ли она как-то с его шрамом. По какой причине он согласился рисковать своей жизнью, пока я бегаю. Но я не могу спрашивать его об этом, не рискуя напороться на встречные вопросы. Мне не нужен ни этот парень со шрамами, ни его секреты, зарывающиеся в мою память.

Я не настолько сильно ему доверяю.

Над нашими головами пролетает аэроплан, проглатывая слова Дея пульсирующим грохотом. Горячий воздух от его моторов опускается вниз. Опадает нам на волосы. Скрежещет по спинам.

Дей сидит очень, очень близко к краю. Очень близко. Когда в нас ударяет ветер, мои пальцы взлетают. Хватаются за край его толстовки. Движение, основанное на скорости и инстинкте. По тем же причинам я всегда хватаюсь сразу за нож.

Самолет исчезает. Моя рука все еще зарыта в мякоть его толстовки. Дей до сих пор сидит на грани, но сидит твердо. Он смотрит на мою руку. Его лицо меняется: бледное, бледнеет, еще бледнее.

– Прости. – Отпускаю. Скрещиваю руки на груди. – Я... я подумал, что ты упадешь. Пытался не допустить этого.

Дей продолжает на меня смотреть. Точно так же, как смотрел, когда стоял напротив борделя Лонгвея. Его глаза сосредоточены на мне, но он меня не видит. Он видит что-то другое... кого-то... другого.

Потом он моргает. И мгновение нарушено.

– Нужно нечто большее, чем самолет, чтобы столкнуть меня вниз, – говорит парень. – Ты всех всегда пытаешься защитить?

Смотрю на свои руки – они такие белые после двух бессолнечных лет. Их покрывают шрамы. Блестящие линии и круги. Они написаны по всему моему телу кулаками отца. Эти рассказы он хотел написать и на Мей Юи. На моей матери. Я никогда ему не позволяла.

Вспоминаю о том, как нашла Кма – маленького трясущегося котенка, которым играла в футбол группа бродяг. Я была в меньшинстве. Четверо против одного. Но это было неважно.

Никогда не могла просто сидеть сложа руки и смотреть, когда что-то происходит. Без борьбы.

– Это хорошо. – Дей не ждет моего ответа. Он вытащил руки из карманов, крепко ухватившись за выступ крыши. Костяшки пальцев выглядят так, словно он готов сорваться. – Мой брат был таким же.

– У тебя есть брат?

Он снова моргает. Как будто понял, о чем проговорился. Секрет.

– Его... больше нет.

Больше нет. Как и Мей Юи.

Может, у нас с Деем больше общего, чем я думала.

Солнце поднимается быстро. Напоминает мне, что мир – это не только серые трещины бетона. Его оранжевое пламя лижет здания. Охватывает мир огнем. Все вокруг нас, всего касается этот огонь. Так красиво.

– Я всегда хотел брата.

Не знаю, почему я это говорю. Может, это из-за булочек в моем животе. Или солнечного тепла на моей коже. Возможно, мне кажется, что я задолжала Дею свой секрет.

– Почему? – интересуется он.

– Потому что тогда жизнь была бы другой.

Мой нос не был бы кривым и сломанным. Моя мать бы улыбалась. Мой отец не продал бы Мей Юи ради того, чтобы у него были деньги на рисовую водку. У меня все еще была бы семья.

– Забавно, – говорит Дей. – Порой мне хочется того же. Только наоборот.

Не понимаю, что он имеет в виду, пока Дей не продолжает:

– Иногда... иногда мне бы хотелось, чтобы брата у меня не было. Потому что тогда моя жизнь сложилась бы иначе.

Некоторое время мы оба молчим. Оба таращимся на желтое солнце. Оба мечтаем о другой жизни.

– Вот так все сложилось. – Дей комкает пустой пакет, складывая его в шарик. Запускает далеко в воздух. – Вот так. Мы делаем то, что можем. Идем дальше. Выживаем.

Слежу за тем, как пакет летит вниз. Вниз, вниз, вниз. Пока не пропадает из вида, проглоченный улицами там, внизу.

Дей

Джин исчез. И его кот тоже. Их проглотил лабиринт переулков и лестниц Хак-Нам. Прочь со своим спальным местом.

Впервые я привел кого-то в место, где мне хорошо думается. Место, куда я прихожу, когда мне туго. Я сижу на краю Хак-Нам и потираю свой шрам. Круг за кругом.

"Не делай этого, Дей! Это не ты. Ты хороший человек". По ветру, заполняя пустое место, где раньше стояла палатка Джина, плывут последние слова моего брата. Еще один 747-ой разрывает небо. Он поднимает мне дыбом волосы и заполняет барабанные перепонки. Это все, что я слышу: молекулы расщепляемого воздуха кричат, разрываемые на части.

Я пытался изо всех сил освободить его, забыть о том, что между нами произошло, но призрак моего брата преследует меня. Он прокрадывается в мои будни через лицо Джина, через его эмоции. Парень даже на звезды смотрел с тем же выражением лица и блеском в глазах. Интересно, что сказал бы Джин про телескоп моего брата или про энциклопедию про звезды, где он по кусочкам читал звездные карты, когда мечтал: "Я стану космонавтом". Брат всегда засиживался допоздна, босой выходил на балкон спальни и ворчал, когда я подбирался слишком близко к той информации, которую он узнал. Мне всегда было все равно, но некоторые вещи затягивали. Например, Кассиопея. Например, сожаление.

И то, как парень схватил меня за толстовку и пытался сделать так, чтобы я не упал, – точно так же той ночью схватил меня мой брат. Те же распахнутые глаза. Те же напряженные пальцы.

Голос брата кружится, дотягивается, царапается. Пытается снова меня остановить.

"Не делай этого, Дей!".

– Убирайся из моей головы! – кричу я своим воспоминаниям. Куда лучше, когда на меня накатывает амнезия и я ничего не помню.

Вместо этого я думаю о мальчишке. Часть меня хочет, чтобы я никогда его сюда не приводил. Никогда не приносил ему завтрак. Мой адски рискованный план было бы гораздо проще воплотить, если бы люди, которые мне помогают, были для меня просто пешками на доске. Полированные фигурки без лиц. Не голодающий мальчишка и не запертая девушка, красивые глазки которой заставляют сжиматься все мои внутренности. Показывают мне кусочки меня самого.

Голод наживается на голоде.

"Это не ты".

Мертвые не спят спокойно. Прямо как я.

Закрываю глаза, ощущая, как ветер хлещет мне в лицо историями, поселившимися в этих гниющих зданиях. Я не вижу долгого падения, находящегося лишь у кончиков моих ног. Не вижу небоскребов, колющих небо.

"Ты хороший человек".

Хотелось бы мне, чтобы брат был прав.

Но это не так. И сейчас, вместо того чтобы грезить о танцах в невесомости лунной поверхности, он лежит в шести футах подо мной. Разбит вдребезги, сломан, как и все то, что я оставил позади.

14 дней

Мей Юи

После визита посла моя жизнь течет совершенно тихо. Дверь заперта, Инь Юй единственный человек, которого я вижу. Каждый день она приходить убираться в моей комнате, собирает грязную одежду, развешивает в гардеробе чистую. Она приносит хоть что-нибудь: вышивку, липкие рисовые сладости, сплетни от других девушек. Вещи, способные скрасить утомительные часы бесконечности.

– Сколько еще? – спрашиваю я ее. Уже неважно, сделаны стены мои из шлакоблоков или из слоновой кости, они давят сильнее, чем я могу вынести. – Мама-сан что-нибудь говорила?

Глаза Инь Юй скользят к двери. Она не должна со мной разговаривать.

– Я не знаю. У нее все еще видны синяки там, где хозяин ее ударил.

У мамы-сан все еще не сошли синяки. Как много времени прошло с момента удара? Недели? Месяцы? Или всего лишь дни?

– Это не может продолжаться еще дольше, – говорю я не подумав.

Инь Юй подходит ближе к моей кровати, притворяясь, что расправляет складки на покрывале и раскладывает декоративные подушки.

– Пару минут назад я была у Синь. Все плохо Мей Юи. Действительно плохо. Они продолжают ее колоть...

На последнем предложении ее голос обрывается. В нем слышатся слезы.

Когда Инь Юй уходит, отодвигаю занавеску и смотрю сквозь стекло. Там темно. Там всегда темно. Сажусь и смотрю на свое отражение до тех пор, пока не темнеет в глазах.

Юноша ко мне больше не приходил. Спустя день я попыталась составить список причин, почему он не пришел туда, за стекло. Его могли пырнуть ножом. Он мог просто обо мне забыть.

Я старалась его забыть. Но его лицо там, стоит лишь закрыть глаза. Оно ясное и четкое, словно вот оно, прямо за окном. От глубины его глаз в животе и груди все сжимается. Так непохоже на то, когда смотрит посол. Их взгляды отличаются так же, как рисовая водка от воды. Я чувствую опьянение от одной только мысли о нем.

Но я видела, на что способно опьянение. Я смывала кровь с Джин Линг после того, как отец избивал ее. Видела, как кровь Синь высыхает на ее коже после опьянения свободой.

Что до меня, то будет лучше тонуть в воде.

* * *

Кап, кап.

Вот она я, обернутая в простыни и ночь. По окну стучит. Шепот на хрупком языке стекла.

Кап, кап. Кап, кап.

Пытаюсь поспать. Мой мозг затуманен, в нем сплетаются сны, в которых я заплетаю длинные красивые волосы Джин Линг в косу. Не могу понять, настоящий ли звук или мне настолько хочется, чтобы он таковым был, что серое вещество создает фантомы.

Но когда отдергиваю занавеску, встречаюсь с теми самым глазами.

– Вот и ты, – говорит парень.

Мой нос прижимается к металлу, когда я рвусь вперед. Я даже не осознавала, насколько близко к ним была.

– Я думала, ты больше не придешь.

– Я был занят... кое-чем, – открывается его рот.

– Ты выглядишь уставшим. – Не понимаю, что заставляет меня это сказать. Но это правда. Вокруг его глаз и на острых скулах залегли тени. Этого я бы точно никогда не сказала послу. Может быть, все из-за безопасности, которая ощущается от наличия стекла и прутьев решетки. Или же из-за углей, что жгут мне грудь. – Ты же больше не ел креветки мистера Лау?

Парень моргает, словно его веки тасуют мои слова, а сам он пытается понять их своим усталым разумом.

– Нет, никаких креветок. – Натянутые губы – полуулыбка, потом он продолжает: – Спал совсем мало. Прошлое настигает меня слишком быстро. За последние два года мне едва удавалось подремать.

– А я этим здесь занимаюсь постоянно.

Порой я сплю так много, что даже просыпаюсь уставшей. Но лучше спать, чем постоянно пятиться на дверь. И ждать.

– Печально, что мы не можем поменяться. Лонгвей дает тебе мало свободы, да?

Лонгвей. От звука хозяйского имени меня коробит. Напоминает о том, что парень здесь вовсе не для того, чтобы поболтать. Что он не просто так пришел поглазеть на меня сквозь прутья решетки своими темными глазами, от которых все мои внутренности горят огнем. Ему что-то нужно.

– В прошлый раз, когда ты был здесь, ты спрашивал насчет Братства. Зачем?

Я думала об этом так же много, как и о нем. Неважно, насколько сильно я этими мыслями растянула свое сознание, я не могу даже представить, что ему нужно. И зачем.

Он молчит, взвешивая мой вопрос, словно драгоценные специи. Просеивает и отделяет кусочки, на которые ответит. Я прилагаю все усилия, чтобы не отвлекаться на его ресницы. С капельками дождя на них, они выглядят очень красиво.

– Я кое-что тебе принес, – наконец говорит он. – С той стороны.

Его рука движется так быстро, что я не задумываясь отрываюсь от окна. Но все, что я увидела, – разжатый кулак и что-то лежит на ладони. В его руке покоится идеального кремового оттенка ракушка с точно с такими же спиральками, что были на конфетах. В его руке она выглядит иначе: твердая и хрупкая одновременно.

– Я не долго ждал, – быстро говорит парень, – но, прежде чем ушел, успел услышать, что тебе нравятся ракушки.

Посол подарил мне много подарков: шелковые платки, конфеты ручной работы, драгоценности, которые сверкали как кошачьи глаза. Очень щедро, весьма экстравагантно. Многое стоит больше, чем мой отец мог заработать за год. Но не из-за одного из подарков в моем горле не встает ком, как из-за этой простенькой ракушки.

– Она... – замолкаю сразу, как только начинаю говорить. Так много слов способны заполнить пустоту: красивая, безупречная, идеальная. Точно такая же, как все те желания, что у меня в душе. Не могу выбрать только одно.

Парень меня не торопит. Его ладони разворачиваются, бережно кладя ракушку на подоконник.

– Она называется "наутилус".

"Наутилус". Слово кажется таким смешным. Очень хочется произнести его вслух, но мое горло все еще сведено судорогой, словно соломы внутрь напихали.

– Я спросил насчет Братства, потому что у них есть кое-что, что мне нужно. Полагаю, твоя информация поможет мне это получить.

Поднимаю взгляд от ракушки на юношу.

– Что?

– Думаю... для нас обоих будет лучше, если я тебе не скажу.

И снова в голове звучит голос послушной, примерной Мей Юи, говорящий мне, что нужно отступить. Позволить алой занавеске упасть на место. Ждать, всегда ждать и перестраховываться. Но это окно будто магнит. Не могу отвести взгляд от морской раковины, от того, как пальцы юноши повторяют ее изгибы. Дождь закончился, но у него под ногтями все равно видна грязь.

Страх силен, но мое любопытство сильнее.

– Что ты хочешь знать?

– Много чего. Начнем с простого. Имена.

То, что прежде казалось легким и воздушным, теперь тяжелой гирей повисает у меня в груди. Эту информацию, на самом деле, мне нужно узнать...

– Чьи имена?

– Главарей Лонгвея. Верхушки Братства. Мне нужны их имена, – объясняет парень.

Даже когда меня не запирали в комнате, я никогда не видела многого. Мне никогда не разрешалось присутствовать на встречах Братства, которые они проводили два раза в неделю и на которых решали свои дела, выпивая огромное количество сливового вина.

Но если я скажу об этом своему посетителю, он просто исчезнет в долине мусора. И я его никогда больше не увижу. Возможно, он даже заберет у меня ракушку.

У меня внутри все разделилось надвое: огонь и страх. Я играю с огнем – мои пальцы болят от холода, что за стеклом.

Имена. Вот что парень желает знать. Просто слоги, нанизанные друг на друга, словно веточки трав, что оставили сушиться на стропилах. Звуки, способные выделить лица из толпы. Но почему-то это кажется чем-то большим. Чем-то более опасным.

– Почему я должна тебе помогать? – Стараюсь, чтобы мой голос звучал так же, как у сестры, когда она нос к носу сталкивалась с нашим местным хулиганьем.

Но этот не из таких. Он снова тщательно взвешивает мой вопрос, его рука крепче сжимает ракушку.

– Я смогу вытащить тебя оттуда. – Его слова проникают через стекло, впиваясь в мою кожу, словно слова пророчества старого мудреца. Манят и бодрят, но совершенно невозможны. Наружу. Прочь. Под звезды и дождь. Оставив грязь позади. За пределы этих стен.

Выхода нет. Выхода нет. Выхода нет.

Или он там?

И в этот момент, когда я смотрю на ракушку, все становится возможным.

– Они встречаются дважды в неделю. Каждые три-четыре дня, – говорю я. Я не уверена насчет дней. Они все сливаются в один, поскольку мы всегда работаем. – Их около десяти.

– И как их зовут?

– Я не знаю. Но если я решу тебе их назвать, мне потребуется время, чтобы пробраться на их встречи.

Он хмурится. Но даже так он выглядит красавчиком.

– У меня мало времени. Я дам тебе четыре дня.

Четыре. Он произносит это число с таким выражением, словно кто-то сдирает ему ногти. Я испытываю то же самое, но по другой причине. Четыре дня. Это совсем ничего. Мама-сан может держать мою дверь зарытой долгие месяцы. Любое мое обещание ничего стоит. Как и это.

– Я... попытаюсь.

– Надеюсь на это, – говорит он и отпускает морскую раковину. Та едва помещается на краю, но парень нашел отличный баланс. Там она и останется, в нескольких дюймах от стекла. Если бы стекло было выбито, я могла бы дотянуться и дотронуться до нее.

– Если будет небезопасно, я положу на окно цветок.

– Я вернусь.

– Подожди... – зову я, но парень и так не двигается. Он сидит неподвижно за стеклом совсем рядом, только руку протяни. – Я рассказала тебе о том, когда проходят их встречи. Расскажи и ты мне что-нибудь. Пожалуйста.

Глаза парня скользят к ракушке, напоминая, что он ничего мне не должен. Совсем ничего. Но его слова... он и не знает, как сильно я за них зацепилась... как я проводила долгие часы, представляя мистера Лау, склоненного над ведром испорченных креветок, сдирающего с них панцири мозолистыми и умелыми руками.

Мне нужно больше.

– Вчера я наблюдал, как всходит солнце, – говорит он мне. – В течение двух лет я страдал бессонницей, и это было впервые, когда я решился подняться наверх и встретить там рассвет.

– Какой он? – Мой голос обрывается, он голоден до цвета и света, до всего, чего у меня нет. Всего того, что видел этот парень.

Но он не рассказывает мне о том, как розовый восход расползается по небесным щекам. Или о том, какими яркими становятся облака.

– Красиво, – вместо этого говорит он. Его голос звучит туманно и неопределенно. – Грустно. Мне захотелось быть где-то еще. Кем-то еще.

Я жду, что он продолжит, но он молчит. Он дал мне все, что мог.

– Мне кажется, все этого хотят. – Я знаю, что я точно хочу.

Он по-прежнему смотрит на ракушку. Уголки его губ натянуты. Я просто хочу, чтобы он улыбнулся. Чтобы годы, напряжение и бессонные ночи собрались в кучу и пропали напрочь.

– Я рада, что ты здесь, – говорю я. – Рада, что это ты.

Его губы изгибаются еще больше. Это не улыбка, но и не гримаса.

– Мне нужно идти. Вернусь через четыре дня.

Он отворачивается. Возвращаю занавеску на место и смотрю на цветочную вазу, которая, словно одинокий солдатик, стоит на страже у двери. Цветы сморщились, пытаясь отбиваться от смерти, что поселилась у них на краях.

Стоит добавить им воды.