Текст книги "Город-крепость (ЛП)"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Мей Юи

Единственное окно находится в моей комнате. Странный проем, оставленный строителями во всем здании. Размером в шесть забытых ими шлакоблоков. Теперь отверстие состоит из стекла и металла. Окно прячется за ярко-алой занавеской, закрывающей вид. Там мало что можно увидеть. Даже сам переулок какой-то неправильный – просто щель между зданиями, которой пользуются дети и кошки. Призрачный свет, падающий сюда с главной улицы, ничего не может здесь изменить... его достаточно лишь для того, чтобы увидеть груды мусора.

Вид отвратительный – серость и гниль. Никогда не понимала, почему Синь так любит туда смотреть. В ранние утренние часы, когда наши клиенты где-то далеко, она сидела на моей кровати, откинув занавеску, и пялилась сквозь металлическую решетку. В ее глазах всегда была какая-то дымка, заставлявшая меня гадать, что именно видела Синь, глядя на то, что открывалось перед ней.

После двух дней, проведенных в одиночестве, когда стены начинают давить и душить, я убираю занавеску и смотрю в окно. Заплесневелый шлакоблок, обертки и разбитые бутылки из-под алкоголя. Таращусь на этот вид и пытаюсь разглядеть то, что видела Синь.

По другую сторону от окна что-то движется. Много мне не видно, только отражение решетки да моего собственного лица. Может, движение мне только привиделось.

Но потом дребезжит стекло. Ладонь, белая и ослепляющая, заполняет пространство, где только что было мое лицо.

Сердце вздрагивает так же сильно, как и стекло. Я моргаю, снова и снова, но рука не исчезает. Она все еще там – пять пальцев, словно испещренная паутиной, ладонь. Линии глубокие и запутанные, с легким налетом грязи.

Я не знаю, что мне делать: задернуть занавеску или позвать маму-сан. Но тут раздается голос, слишком сильный, чтобы столь тонкое стекло не могло его пропустить.

– Привет.

Облизываю губы, пытаясь придумать, что же сказать.

– Кто... ты кто?

Ладонь исчезает, окно снова становится темным. А потом возникает лицо. Сначала просто следы, смесь теней и света. Они сталкиваются, чтобы явить человека по ту сторону стекла. Мои глаза постепенно привыкают к свету уличного фонаря.

Он молод. Даже сквозь толстовку я вижу его сильные руки. В районе живота нет ни единого утолщения. Он выглядит так, как должен выглядеть мужчина: действенным, готовым к борьбе. А не как разжиревший на пирогах и обленившийся из-за курева мужик.

А его глаза... такие ясные, как горная ночь. Они тяжело глядят на меня, заглядывают внутрь снаружи.

– Ты... ты одна из девушек Лонгвея, – наконец произносит он.

Киваю. Знаю, что парень меня видит. Было бы трудно не увидеть, поскольку сзади меня освещает множество бумажных фонарей.

Он молчит. Только смотрит на меня своим острым взглядом, из-за которого переворачиваются все мои внутренности. В животе что-то порхает. Никогда прежде такого со мной не случалось.

Не знаю, что сказать или о чем спросить. Мой разум – чистый лист. Все, что я слышу, – это капли воды: тик-тик-тик, что означает – где-то над нами идет дождь.

Мне вообще ни о чем не следует спрашивать. Если бы я была хорошей, примерной девочкой, я бы знала, что будет лучше, если я задерну занавеску. Забуду про юношу, лягу на кровать и буду рассматривать свои нарисованные звезды. И стану ждать, когда придет посол с новым букетом цветов.

Но дождь. Грязь. Его глаза. Порхание в животе. Вещи совершенно забытые и совершенно новые. Они держат меня на краю окна, заставляют оплести пальцами решетку.

– Как тебя зовут? – в конце концов спрашивает парень.

Мое имя. Мей Юи. Таким был выбор моей матери. Помню, она рассказывала мне, как стояла на улице, позволив раннему ночному ветерку трепать себе волосы. Ее лицо было повернуто к заходящему солнцу, словно целиком отлитому из золота. Было странно видеть ее так отчетливо. Дом, кухня, где она проводила почти все свое время, были темны.

Мы стояли вместе под желтеющими листьями дерева гинкго и наблюдали за тем, как горы окрашиваются фиолетовым и становятся рваными, словно хребет спящего дракона.

– Как же красиво, – сказала мама. – Как и ты.

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, становясь цвета несозревших слив.

– Я знала, что ты вырастешь красавицей уже тогда, когда акушерка передала мне тебя на руки. – Ее голос срывается, будто она вот-вот заплачет. – Ты сделала мою жизнь яркой, новой. Поэтому я дала тебе такое имя. Мей Юи.

Мей Юи. Освежающая красота.

Не хочу говорить этому парню свое имя. Слишком многие его у меня украли, использовали так, как я никогда не ожидала. Вы так никогда и не поймете, насколько хрупкая вещь имя, пока его не используют в качестве оружия, не станут выкрикивать как проклятье.

– А тебя как зовут? – спрашиваю я через стекло.

Он игнорирует мой вопрос.

– Каково это – быть там?

Оглядываюсь на комнату. Ничего нового. Это я вижу каждый день, день за днем, день за днем. Кровать. Умывальник и жестяной горшок. Алые шторы и бумажные фонарики. Полка с позолоченным котом. Радуга моих шелковых платьев. Фиалки, уже увядшие. Умирающие лепестки, жухлые листья: единственное, что меняется.

Даже когда открыта дверь, мне нельзя уходить далеко. Только мой коридор и комнаты других девушек. Иногда общий зал, если дипломат захочет покурить и поболтать одновременно. Обычно он не хочет.

Это маленький мирок.

– А каково быть там? – спрашиваю я взамен.

Похоже, все, что нам друг от друга нужно, – это ответы.

– Холодно. Сыро, – говорит он.

На кончике носа юноши, словно кристальные божьи коровки, собрались бусинки дождя. Ловлю себя на том, что разглядываю эти блестящие и сверкающие в тусклом уличном свете капельки. Не могу припомнить, когда в последний раз ощущала на своей коже дождь.

– Твоя очередь, – кивает парень, и капли падают. Мерцают ярке вспышки. Словно звезды, при падении которых загадывают желание.

– Тепло. Накурено.

– Что еще?

– Твоя очередь, – настаиваю я.

– Что ты хочешь знать?

Что я хочу знать? Почему я все еще здесь, прижимаюсь лицом к прутьям решетки? Почему я мучаю себя, надеясь попробовать на вкус жизнь, которой у меня никогда не будет? Я должна отойти и задернуть занавеску.

Но парень... он смотрит на меня так, как не смотрел никто раньше. От этого взгляда мои щеки снова становятся сливового цвета. То, что прежде лишь порхало в животе, теперь горит огнем.

Что я хочу знать? Что Синь хотела знать? Снаружи. Никаких больше стен. Думаю о Джин Линь, высунувшейся в наше окно. Она такая голодная. Смотрит на звезды, желая их поймать и засунуть в рот. Прислоняясь к своему окну, я чувствую то же самое, у меня в груди гремит то же желание, то же грозовое облако.

– Что-нибудь, – говорю я. – Обо всем.

– Здесь много чего. – Парень хмурится и скрещивает руки на груди. На мгновение меня окутывает страх, что наша игра закончена, что он исчезнет в песне разбитых бутылок и раздавленных банок. – Может быть, мы заключим сделку?

– Сделку?

– Ага, сделку. Твоя информация в обмен на мою.

– Моя информация?

– Данные о борделе. Ты... видишься с ними? С Лонгвеем и остальными членами Братства?

– Иногда. – Во рту становится сухо – точно так же, как в грузовике Жнецов, когда они везли меня из провинции в город. То, что началось как игра, грозило превратиться в нечто опасное. Говорить о Братстве, делиться тем, что я видела... все это может очень плохо для меня закончиться.

– Никогда не заказывай креветки в палатке мистера Лау. Он слишком долго их хранит. Верный способ заболеть. Последний раз, когда я заказал так еду, не мог потом три дня есть вообще.

– Ч-что? – Мой язык все еще сух. Такое ощущение, что его еще и в узел завязали.

– Мы же заключили сделку, помнишь? – напоминает мне юноша. – Ты отвечаешь, я отвечаю.

– А. – Что-нибудь. Обо всем. У мистера Лау продаются испорченные креветки. Не такого я ожидала, но все же. Никогда не знала, что ларек с креветками так близко.

– Они проводят там свои встречи, да? – Его вопрос такой быстрый и настолько явный, что я внезапно понимаю: его появление у моего окна неслучайно. Все наши слова и паузы вели к этому: парню что-то здесь нужно. Что-то, до чего он не может добраться.

И я хочу знать, что это. Что ему может быть нужно в этом месте дыма и замков? В его глазах я вижу тот же огонек, что был в глазах Синь. Только она смотрела наружу, а он глядит внутрь.

Улавливаю металлический скрежет. Позади меня. У меня едва хватает времени сложить "дважды-два". Рывком задергиваю занавеску и прыгаю в кровать.

Сначала я вижу цветы. В дверь врывается десяток хризантем, за ними появляется посол. Он довольно крупный мужчина, от его поступи сотрясается комната. От его плаща пахнет влагой, но капель я не вижу. Вероятно, он пользовался зонтом.

Пульс все еще бешено скачет, когда посол подходит к кровати. У него в руках что-то есть: сверкающая золотистая коробочка с бантом. Посол кладет ее мне на колени.

– Я принес тебе шоколад. – У него расслабленный голос. Спокойный. Он напоминает мне, насколько я взволнованна.

Улыбаюсь и благодарю его. Медленно развязываю бант. Все, о чем я могу думать, – это окно за моей спиной. Там ли все еще парень, ждет ли меня? Огонь его глаз поселился у меня в животе. Молюсь всем богам, чтобы мои щеки не покраснели.

Все конфеты разные: не круглые, не квадратные. Они все странной формы, таких я прежде никогда не видела.

– Ракушки, – говорит посол, когда видит на моем лице недоумение. – Оттуда берутся моллюски и устрицы.

– Ракушки. – Провожу пальцем по краю одной из конфет. – Из моря?

– Да.

Вень Ки всегда любила рассказывать про море. Она могла болтать о нем часами. Как с восходом луны наступают приливы и отливы. Как в ветреные дни оно скрежещет, слово кошка. Как его воды, будто огонь, сверкают в лучах восходящего солнца. Мне всегда было тяжело представить, что в мире может быть так много воды. Синь говорила, что под ней даже могут располагаться горы (об этом она узнала много лет назад, когда училась в школе). Никто из нас ей не верил.

– А ты когда-нибудь был на море?

– Много раз, – улыбается он. – Я вырос на острове. Не мог никуда уехать, чтобы не пришлось пересекать воду.

Я знаю, что никогда не смогу представить такое количество воды, пока сама ее не увижу.

– Как думаешь, однажды ты сможешь свозить меня на море?

Улыбка исчезает.

– Это не очень хорошая идея.

Обычно я не стала бы давить дальше – я бы скромно и тихо замолчала. Как ему нравится, следовала бы правилам ведения разговора. Но мое сердце колотится и мурлычет после встречи у окна.

– Почему?

– Ты моя принцесса. Это башня из слоновой кости. Тебя нужно защищать. Люди снаружи... они нас не поймут. Для тебя же будет безопаснее, если ты останешься здесь.

Стены сделаны из шлакоблоков. А не из слоновой кости.

Не уверена, что тоже нас понимаю.

Но я недостаточно храбрая, чтобы сказать ему это.

Совершаем наш ритуал. Наш танец. К концу у меня начинают гореть щеки. На этот раз, вместо того чтобы разглядывать звезды, я смотрю на окно и алые занавески. Думаю о ночи, что за ними. О темных и острых глазах того парня.

Возможно, не на шлакоблок и мусор так любила смотреть Синь. Может, это была возможность, осознание того, что вселенная не ограничивается опиумным дымом и распятыми потными мужиками. Там снаружи есть мир, со своими ресторанами креветок и тайнами разных знаменитостей. Место, где идет дождь, а красивые парни пачкают ладони. Место, где море простирается до небес.

15 дней

Дей

Окно было трудно найти, даже зная, где оно находится. Это заняло у меня добрый час времени. При этом нужно было успевать уворачиваться от того, что стекало из водосточных труб, и, нарезая круги вокруг борделя, стараться не попасться никому на глаза. Но я заметил кусочек алого цвета на другом конце переулка. Если найти окно было трудно, гораздо труднее было столкнуться с тем, что я за ним увидел.

Я не ожидал увидеть там девушку.

Город Тьмы. Так люди Сенг Нгои называют это место, когда мельком видят его из окон своих пентхаусов и офисов-небоскребов. Черная дыра трущоб и преступности в их сияющем городе. Мне кажется, что лучшее название для него – город Боли.

Страдание здесь на каждом шагу. Сидит на корточках внутри стальных мастерских и ткацких фабрик, где у своих станков по четырнадцать часов в день скрючены рабочие. Пробирается через коридоры обдолбанных проституток и юнцов с ножами, оставляющими шрамы. Таится вокруг столов, где пьяные мужики швыряются деньгами и проклинают своих неторопливых бойцовских голубей.

Обычно я не обращаю на это внимания, отвожу взгляд, ухожу прочь.

Но не в этот раз.

На самом деле я и не знал, чего ожидать. Да, проститутку. Но девушка за стеклом не была похожа на других уличных девок Хак-Нам, которые с налитыми кровью глазами зазывают в дверных проемах мужчин, стараясь привлечь их обнаженными плечами и тяжелыми веками. У этой девушки не было налитых кровью глаз, но они были полны. Полны и пусты одновременно. Когда она посмотрела на меня, я понял, что она вроде как молода, а вроде как уже и нет.

Навязчивость. Тоска. Голод... В ее глазах прутья решетки – это именно то, чем они и являются, – клетка. В ее глазах желание пробраться через решетку и вцепиться в мою грудь когтями, заставив болтать о пищевых отравлениях и второсортных морских продуктах. Они заставляют мои ладони потеть, словно те принадлежат влюбленному школьнику.

Глядя на эту девушку, я вижу себя. В стекло вставлены призраки Дея, они разбиты на куски, их сдерживают металлические прутья решетки. Душа хочет вырваться из ловушки.

Помимо какой-то жажды в ее глазах, я вижу, что она красива. Понимаю, почему Осаму ею увлекся: черные волосы, заплетенные в косу, перекинуты на плечо – словно ночь лежит на ее звездно-белой коже. Именно о такой девушке мы с братом шептались бы, в то время как служанка приносила нам воздушный рис и ругала нас, чтобы мы закончили уже делать свое домашнее задание. Именно такую девушку я бы пригласил в кино. Именно из-за такой девушки я бы играл в уличные головоломки, просто потому, что ей захотелось бы получить приз.

Но в Хак-Нам не показывают художественных фильмов. Здесь нет пластиковых котят, кивающих головами. И я не собираюсь просить ее о свидании. Я хочу попросить ее шпионить за Братством. Чтобы найти то, чего я не могу найти.

Голод наживается на голоде.

Справится ли она? Этот вопрос я задаю, засовывая руки во влажные карманы и шагая по проклятым улицам Хак-Нам.

Не знаю. Я затеваю большую и азартную игру. Если все пойдет хуже некуда, у меня всегда есть запасная дверь, ведущая в бордель. До тех пор, пока Джин будет курьером. Я смогу вытянуть из девушки всю ключевую информацию и сбежать в самый подходящий момент. В лучшем случае – самоубийство.

Таков мой план Б. Плана С нет.

В большинстве магазинчиков темно, но в некоторых горит свет. Торговцы усердно трудятся. Часы на дальней стене пельменной говорят, что сейчас 3:15. Ранее утро. Если я не потороплюсь, пропущу свою встречу у старых Южных ворот, где мне нужно будет отчитаться, а он напомнит мне суровым голосом, что мое время истекает.

Бегу. Длинный шнурок моего капюшона бьет меня по груди, пока бегу по всему городу, перепрыгивая через скомканные одеяла, закрывающие спящих бродяг.

Старые Южные ворота – самый древний и большой вход в Крепость Хак-Нам. В дневные часы он похож на пчелиный улей, когда тысячи людей заходят внутрь и выходят наружу. Почтальоны тащат ранцы с конвертами. Торговцы катят груды фруктов на телегах или несут на собственных спинах. У некоторых корзины стоят даже на головах. Но в это время, между полночью и рассветом, здесь пусто и как-то заброшено. Это зев, открывающийся в мир за пределами города.

Мой связной уже здесь. Он прислонился к воротам, одной ногой стоя в Сенг Нгои, а другой – на краю Хак-Нам. В ночи его сигарета светится очень ярко, освещая лицо, будто вылитое из стали. Заметив меня, он отбрасывает окурок на землю и притаптывает его туфлей.

По бокам от ворот стоят две пушки. Реликвии, оставшиеся с давних времен, когда Хак-Нам был еще фотом, а не логовом дракона. До того, как правительство бросило его на произвол судьбы. Пушки настолько покрыты ржавчиной, что выглядят как гигантские, рыдающие валуны. Это мои метки. Дохожу до них и останавливаюсь. Ни шага дальше.

– Ты опоздал, – говорит Цанг, когда я тихо подхожу к самой дальней пушке. Последний дымок от сигареты идет у него из ноздрей.

– Работал. – Дождь по-прежнему падает на пустынные улицы Сенг Нгои. Его потоки, словно река, бегут сквозь старые Южные ворота, касаясь краев моих ботинок. Натягиваю капюшон на голову.

Мой связной не потрудился принести зонт. Он и сам промок насквозь, но это, похоже, его нисколько не волнует.

– Что насчет внедрения? Что-нибудь видел?

– Немного. Лонгвей держит меня на коротком поводке.

– Значит ты не видел? – спрашивает Цанг.

Я стискиваю зубы. На мне и так колоссальное давление и без его язвительных вопросов.

– Ах да, он все отдал мне сразу после того, как сделал массаж ступней. Принес на блюдечке с голубой каемочкой.

– Это не шутки, Дей, – рычит он. – На кону много вещей. Жизни. Карьеры.

По лицу Цанга без огонька сигареты сложно что-то прочесть. Мне это не нравится.

– Сомневаюсь, что в ближайшее время Лонгвей предоставит мне полную свободу действий внутри борделя. Если хотите знать планировку, спросите у посла Осаму. Черт, бьюсь об заклад, вы сами можете туда сходить и купить себе девочку.

– То, чем занимается посол за пределами этой границы, не твое дело... ты не в том положении, чтобы пятнать его честь. – Мой связной достает из кармана блестящий портсигар. – Значит ты хочешь сказать, что не сможешь выполнить поручение?

– Нет, не хочу, – быстро отвечаю я. – Я нашел другой путь. Девушка. Внутри.

– Одна из шлюх?

Шлюха. Никогда раньше это слово меня не беспокоило. Но по какой-то причине мои пальцы начинают выстукивать азбукой Морзе матерные слова.

– Да, одна из девушек Лонгвея.

Связной хмурится и засовывает сигарету в зубы. Другой рукой тянется за зажигалкой.

– Что ты ей успел рассказать?

– Ничего. Она знает только, что мне нужна информация о Братстве. Но она не знает, что именно и зачем, – объясняю я ему.

– Ты правда думаешь, что сумеешь ее разговорить? Это очень рискованно. – Он три раза пытается зажечь огонь, чтобы прикурить сигарету.

– Ага. Ну, риск – дело благородное, о безопасности речь не идет, – язвлю я в ответ.

– Отлично. Это твоя задница на кону, – говорит он так, будто я об этом не знаю. Будто не думаю об этом каждую минуту. – Проверь ее. Что-нибудь простое, чтобы убедиться, что с ней можно иметь дело. Что-то такое, о чем ты точно знаешь, что она не придумала.

– Я размышляю над этим. – Ненавижу, когда он говорит со мной, словно с тупым идиотом. Как будто это не я обучался в одной из самых лучших и дорогих школ Сенг Нгои. – Но мне нужно как-то стимулировать ее.

Всего в нескольких ярдах от нас пыхтит автобус. Мы с Цангом оба замираем, наблюдая за тем, как мимо проплывают яркие окна. Лица его единственных пассажиров – взъерошенного студента университета да иностранного туриста – прислонены к стеклу. Несколько драгоценных минут сна с открытыми ртами.

Цанг ждет, пока автобус не завернет за угол, потом говорит:

– Как, например?

– Вытащить ее оттуда. В целости.

– Этого я гарантировать не могу. Шлюшки Лонгвея будут последней из наших проблем, когда начнется заварушка. Я и так уже перешел границу, когда дал тебе определенное обещание...

– Так что мне сказать этой девушке?

– Что хочешь, – смеется связной. Сигарета вздрагивает, в лужу под его ногами осыпается пепел. – Все что угодно, лишь бы она заговорила.

– Ты хочешь, чтобы я солгал? – Теперь у меня трясется вся рука. Мне приходится крепко сжать кулак, чтобы остановить дрожь.

– А что? Совесть проснулась? – ухмыляется Цанг. – У тебя, из всех людей...

Опускаю взгляд на речной поток под ногами, на мусор и грязь. На ботинке застыла апельсиновая корка, ужасно похожая на человеческое дерьмо.

Всего один шаг. Мой билет наружу.

Не должно быть так тяжело лгать. Не сейчас, после всего того, что я сделал за последние два года. Не должно, но я думаю о горящих щеках девушки, тягучести ее голоса. Мои внутренности скручиваются, как крыса, пойманная за хвост.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает связной. – Пока я не ушел.

Что-нибудь. Всё. Вспоминаю голоса за стеклом окна девушки. Сразу после того, как она задернула алую занавеску. Ее голос звучал как у тех соловьев, что заперты в клетках, которые арендаторы держат под крышей. А у Осаму голос, как у эгоистичного ублюдка.

– Принеси мне ракушку, – говорю я. – Только хорошую.

– Перестань дурить меня.

– Нет, правда, мне нужна ракушка. – Мне нужно, чтобы девушка за решеткой мне доверяла. Я должен принести ей что-то, чего не может дать Осаму. Хочу, чтобы скручивающая боль в животе прошла.

– Что-то еще?

Качаю головой.

– Хорошо. Завтра в это же время. Я принесу тебе твою ракушку.

– Не забудь, – говорю я, даже не пытаясь скрыть сарказм.

Мой связной сползает обратно в завесу дождя Сенг Нгои. Наблюдаю за ним до тех пор, пока единственное, что остается, – это кончик его зажженной сигареты. Смотрю в его сторону даже тогда, когда исчезает и он, впитывая каждый контур моего старого города. Широкие, кое-где мощенные, улицы. Целое стекло, вставленное в двери и окна. Неоновые вывески всевозможных цветов рекламируют все, начиная от танцев и выпивки и заканчивая драгоценностями и маникюром. Мусорные корзины стоят на каждом углу.

Я смотрю до тех пор, пока темнота улиц не заполняет мою грудь. Отталкиваюсь от пушки и возвращаюсь в туннели Хак-Нам. Дальше от дома.

Большинство магазинов уже открыты, готовятся к утренней суете. Запахи и шипение изливается из их дверных проемов, пробуждая рычание у меня в животе. Жареный рис, овощные роллы, разные сорта мяса, соленая лапша и чеснок. Торговцы криками приветствуют друг друга, одалживают ингредиенты, обмениваются блюдами. Многие из них кивают мне, когда я прохожу мимо, зазывая меня достоинствами своей еды.

– Похоже, тебе сегодня утром не помешает немного угря, Дей-ло!

Я всегда вздрагиваю, когда меня так называет. Имя очень близко к моему настоящему. Старший брат. Они не имеют в виду ничего плохого. Но это по-прежнему жалит, всегда жалит. Напоминает мне о том, кем я больше не являюсь.

– Сытная еда! – продолжает торговец. – Отлично для зимы!

– Не надо есть угря! – кричит торговец с другой стороны улицы, показывая на свою дымящуюся кастрюлю. – Тебе нужен змеиный суп. Для силы и хитрости!

Третий продавец смеется:

– На завтрак? Нет, Дей-ло! Тебе нужна рисовая каша и чай! Это приведет твое пищеварение в полный порядок!

Хорошее пищеварение или нет, но сегодня утро для сдобы. Я решаю это сразу же, как только до меня доносится запах теста, свинины, сои, имбиря и меда. Этот аромат, словно золото, течет по воздуху. Вижу, как мистер Кунг достает из печи поднос с только что испеченными булочками ча суи бао.

Он понимающе улыбается:

– Три?

– Сегодня шесть. – Обычно я завтракаю в одиночестве. Каждый раз один. Но я вспоминаю, что под фонариками борделя Джин выглядел как скелет. Ему нужна хорошая еда, а мне нужно, чтобы он быстро бегал, тогда клинок Лонгвея будет держаться подальше от моего горла. Плюс мне надо убедиться, что Куен не разорвал его в клочья.

Мистер Кунг соскребает с подноса шесть булочек и кладет их в бумажный пакет.

– Хорошего тебе дня, Дей-ло.

Я киваю, желая, чтобы его пожелания сбылись. Но у меня такое ощущение, что день пятнадцатый будет точно таким же, как и все остальные до него.