Текст книги "Город-крепость (ЛП)"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дей

Ухожу не сразу. Не то чтобы мне нужно идти, просто надо убраться от опасных чувств, противоречивых слов. Вместо этого я стою и пялюсь на ракушку. Безупречная вещь. Почти идеальная. Когда я был чуть помладше, а летние дни тянулись довольно долго, моя мама с Эмио возили нас на берег, чтобы искать ракушки. Мое пластиковое ведро всегда было заполнено до самых краев устрицами и пустыми ракушками, где раньше жили крабы. То, что Эмио всегда выбрасывала, когда мы возвращались домой.

Я никогда не находил ничего совершенного, похожего на эту ракушку.

Мне становится интересно, где Цанг ее раздобыл. Он не удивил меня, как это бывает во время прогулки, когда ты идешь по берегу, закатав штаны. Кроме того, я не уверен, что наутилусы вообще обитают в этих краях (мой брат знал бы наверняка; он почерпнул бы это из любимой энциклопедии, во время своего: "я очень люблю дельфинов и хочу стать морским биологом"). Цанг, вероятно, купил ее в какой-нибудь сувенирной лавке в Сенг Нгои или в ночном ларьке.

Скорее всего она была сделана на каком-нибудь синтетическом заводе. Вероятно, ракушка даже не настоящая. Такая же гламурная, фальшивая, пустая, как и мои обещания.

Внутренности скручиваются, и на мгновение мне хочется снова постучать в окно. Я хочу посмотреть сквозь решетку и сказать девушке, что все это ошибка. Я не могу обещать ей свободу. Я даже себя не могу освободить.

Но не стучу. Может быть, потому, что мне кажется: у меня получится. Что, несмотря ни на что, несмотря на всех людей Лонгвея и их пушки, я смогу ее оттуда вытащить. Заполнить пустоту ее глаз. И своих тоже.

"Красиво. Грустно. Мне захотелось быть где-то еще. Кем-то еще".

Говорил ли я на самом деле о том, как наблюдал за рассветом, или говорил о ней? Я не уверен.

Но о чем бы ни шла речь, это была правда.

Вот так оно и есть: я плохой человек. Эгоистичный ублюдок, которому что-то нужно, и он это берет, оставляя ее позади всего лишь с безделушками. Прямо как Осаму.

"Я рада, что ты здесь. Рада, что это ты".

Слова солью сыпятся на рану. Жалят, словно непристойная брань. Если у девушки есть хоть толика здравого смысла, она забудет про имена. Забудет обо мне. Маленькая часть меня (частичка Дея, которой очень хотелось встретиться с девушкой в другой жизни, частичка Дея, которой не видно в отражении) желает, чтобы она забыла.

Засовываю руки в карманы, где они сжимаются в кулаки.

Ухожу.

13 дней

Джин Линь

Последующие несколько забегов проходят довольно гладко. В Дальнем городе не так много мест, где можно спрятаться в тени, и я понимаю – нужно пользоваться той же тактикой, что и здесь. Никакого шума. Ходи, втянув голову в плечи. Держись рядом со стенами зданий. Делай все именно так, и никто тебя не заметит. Даже полиция, которая нарезает круги вокруг Крепости. Стервятники с наручниками и пистолетами.

Инь Юй я больше не видела. Но есть и другие девушки с плотным макияжем и вымученными улыбками. Всякий раз, когда одна из них заходит в зал, мое сердце вздрагивает. Каждый раз мне кажется, что это Мей Юи. Но я смотрю и понимаю, что это другая безымянная девушка. Другая, а не она.

Каждый раз я смотрю. Каждый раз я надеюсь. И не остановлюсь, пока не найду сестру.

Не доходя до своей аллеи, встречаю Кма. В животе все еще разливается тепло от тыквенной каши, которую принес Дей. Мне кажется странным, что он так свободно обращается с деньгами, но для него, похоже, это нормально. На крышу мы больше не возвращались. После каждого забега, он ведет меня куда-нибудь в другое место. Сегодня мы сидели напротив витрины магазина миссис Пак. Наблюдали за тем, как она сбивает рисовую лапшу в длинные тонкие пряди и учит этому же свою дочь. Мы ели в тишине и в темноте, расположившись так, что было видно кусочек телевизора, где показывали мультик: кот и мышь гонялись друг за другом. Кот был просто ужасным охотником. Не то что Кма. Он позволил мышонку пробежать у себя между ног и по спине. Детишки хохотали, показывая пальцами на экран и жуя рисовые лепешки. Я тоже не могла удержаться от смеха. Представляю, насколько голодным был кот и как бы быстро он пропал в реальной жизни.

Что-то в том, как двигается мой собственный кот, заставляет меня замедлить шаг. Он прыгает передо мной, сердито порыкивая. Его глаза светятся в темноте. Энергичные и широко распахнутые. Вся шерсть на загривке стоит дыбом.

Осматриваюсь, но ничего не вижу. Лишь скомканный полиэтиленовый пакет катится по улице. Пролетает мимо расписанных аэрозолем стен. Эти надписи никто не сушил, пока писал, и они все в подтеках. Смотрится так, словно стены плачут.

Подхожу ближе ко входу в свой переулок. Кма так сильно путается у меня под ногами, что я чуть не падаю. Снова рычит. Это не мое мяуканье, а нечто более настойчивое. Больше зубов и шипения.

Что-то не так. Он никогда себя так не ведет.

Мои пальцы крепче сжимаются вокруг рукояти ножа.

"Не бойся, – говорю я себе. – Ничего страшного. Скорее всего, просто крыса-переросток".

Как только я заворачиваю за угол, понимаю, что была неправа.

Мой лагерь лежит в руинах. Брезент весь порван. Его потрепанные кусочки валяются по всему переулку. Разрезы по краям рваные, но чистые. Их оставил нож.

Мое одеяло. Половинка растаявшего шоколадного батончика, которым угостил меня Дей. Книга, по которой я изо всех сил пыталась учиться. Дырявые тапочки, которыми я зацепилась за крыльцо. Мой спичечный коробок. Ничего этого нет.

Ветер задувает в угол, где я стою, кусочки брезента. От ярости и холода меня трясет. Глубокий вздох напоминает мне о конверте, что покоится на груди. Ничего из того, что я потеряла, не было важным. Деньги и нож при мне. И Кма со мной.

– Отличные у тебя ботинки.

Резко оборачиваюсь. Костяшки пальцев побелели на рукояти.

У входа в переулок стоит Куен. Его мускулистое тело закрывает весь свет от уличного фонаря. Он стоит сам по себе, но я знаю, что он не один. Куен никогда не бывает один.

Мои ноги начинают медленно, но верно отступать.

– Они мне очень пригодились. – Ненавижу себя за то, что голос дрожит. Куен плотоядно смотрит на мое тонкое тело, сосредоточившись на узких плечах. Он не обращает внимания на то, куда ведут меня мои ноги. – Хочешь их вернуть?

Улыбка на его губах искривляется. Становится уродливой.

– Ты, Джин, был всегда просто занозой в моей заднице. С самого начала, как появился из Дальнего города. Похоже, пришло время решить эту проблему.

Позади Куена собираются тени. Сначала головы, потом тела. Другие, чуть менее поворотливые парни. Они закрывают путь из переулка. Убеждаются, что я не сбегу. Бег – это моя сильная сторона. Все об этом знают. Куен все это спланировал – хоть раз воспользовался мозгами.

Рука Куена ползет на бедро, где, я уверена, висит нож, такой же острый, как у меня. Нет сомнений, он сильнее меня. Все мальчишки сильнее.

Считаю свои шаги. Три. Пять. Восемь. От каждого моего шага губы Куена изгибаются все сильнее, улыбка становится шире. Становится видно все больше зубов. Они острые и желтые. Слишком много для его рта.

Десять шагов. Замираю, моги икры напрягаются и становятся словно скалы. Молюсь всем богам, что я все сосчитала правильно. Стоит поднять взгляд, и Куен все поймет.

Приседаю на корточки. Потом со всей силы, вложив всю энергию в крик и бедра, подпрыгиваю вверх.

Раньше я тренировалась, когда душные летние ночи не давали мне сна. Но я всегда знала, где нужно хвататься. Точное место на выступающей жестяной крыше, куда цеплялись мои пальцы. Потом подтягивали, дюйм за дюймом, больно, но к безопасности. Но тогда я могла смотреть, куда прыгать. И не было рядом никакого парня и его армии с ножами.

Но бог со своими духами, должно быть, приглядывал за мной этой ночью, потому что каким-то образом мои руки нашли ржавый металл. Пальцы схватились за его край. Тянут.

Такие ощущения у меня возникают, когда я бегу: словно я больше не нахожусь в своем теле. Некая дикарка делает то, что я не могу. Она перепрыгивает через десятифутовые провалы и спрыгивает в наполовину заполненный мусорный контейнер с третьего этажа. Она может протиснуться в пространство, куда по определению невозможно залезть. А еще она может подтянуть свой собственный вес на косую крышу только при помощи рук.

Слышу, как Куен, громко ругаясь, рванул вперед. Мое тело содрогается. Дергаться под таким весом тяжело. Оглядываюсь через плечо и вижу Куена, он с красным, как свекла, лицом отплевывается и хватает меня за правую ногу.

Зрелище настолько ужасающее, что я готова отцепить руки, но дикарка во мне крепче хватается за крышу. Она поднимает свободную ногу. Подносит ее к лицу Куена и с хрустом опускает вниз. Если бы на мне не было этих ботинок, я бы даже не смогла сломать ему нос.

Бродяга отпускает меня, воя от боли. Я не задерживаюсь, чтобы посмотреть на его лицо, которое заливает алая кровь. Другой мальчишка из банды Куена совсем рядом, но он замирает от воплей своего главаря. Они не будут стоять вечно. И они, напоминает мне дикарка, все еще могут подняться.

Затаскиваю себя на гофрированный металл. Взбираюсь настолько быстро, насколько могу. По какой-то причине эта часть крыши с другими не соединена. Она совершенно всеми забыта и одинока. Металлический остров в море шлакоблочных стен. Я высоко от земли, но все еще в ловушке.

– Фзять его! – задыхается Куен, его лицо разбито и все в крови. – Кто-нибубь, фзять его, че'гт побе'ги!

Железо вокруг меня вздрагивает, когда первый мальчишка начинает карабкаться ко мне. Он меньше, чем все остальные, даже тоньше меня. Сплошная кожа да кости. Один из парней покрупнее подсаживает его, чтобы он мог дотянуться до крыши.

Встаю близко к краю, откуда могу их сталкивать. Держу их как можно дальше, размахивая своим ножом. Смотрю на мальчишку, сверкая лезвием. Он медлит, его ступни все еще упираются в плечи товарища.

– Бон, тащи свою задницу наверх! – каркает один из парней.

Бон. Мне знакомо это имя. Приглядываюсь пристальнее и понимаю, что знаю мальчишку. В последний раз, когда я его видела, он был совсем ребенком. Малышом. Не старше шести-семи лет. Тощий. Едва осиротевший. Молил о горстке риса на углу улицы. Он выглядел таким жалким, что я отдала ему один из мангустинов, которые сперла с какого-то жертвенного алтаря.

Почти ничего не изменилось. Он все такой же тощий. Огромное расстояние от еды до ярких глаз, острых ребер. И лицо его все такое же: вымазанное в грязи, испуганное.

Но сейчас он – часть банды Куена. Сейчас он опасен.

Вместо того чтобы угощать его помятыми фруктами, я должна буду заколоть его, если он продолжит лезть на крышу. Я этого не хочу. Я хочу, чтобы он отошел от края крыши. Я хочу, чтобы он спрыгнул на землю и ушел.

Твердо на него смотрю и качаю головой. Не делай этого. Не делай.

На краткий миг мне кажется, что мои мольбы услышаны. Бон повисает на своих костлявых ручках с гипертрофированными суставами. Выглядит так, словно хочет упасть. Но остальные внизу продолжают его подначивать. Их вопли сливаются в ужасающую песню. Это угроза и отвага всей стаи. Бон прислушивается, впитывает в себя, облизывая губы. И начинает подтягиваться.

Я должна ударить его ножом. Убить парнишку, которого однажды пыталась спасти. Мне так жаль, я так напугана. Но та, что во мне, не ждет. Она крепче сжимает оружие и выбрасывает руку вперед. Готова к удару.

Раздается такой громкий звук, что я едва не выпускаю из рук свой нож.

Стая одним сплошным порывом отшатывается от меня. Бон сжимает жестяной край, от страха его лицо белое как снег. Единственный, кто не двигается, это Куен. Его руки все еще прижаты к кровавому месиву в районе носа.

Смотрю в сторону источника зубодробильного звука. В переулке стоит Дей, его рука поднята так, чтобы всем был виден револьвер. Он направлен прямо в переулок. Банда Куена вжимается в стену. Их ноги топчут то, что осталось от моего лагеря.

– У меня есть пуля для каждого из вас, несмотря на то, что одну я уже истратил. – Он смотрит прямо на Куена. – Думается, будет лучше, если вы уйдете. Немедленно.

– Эдо не двоего ума дедо! – яростно сквозь слезы кричит вожак своей стаи. – Эдо он ук'гад у медя....

– Это как раз мое дело, Куен, – холодно и резко говорит Дей, перебивая его. Его голос похож на лезвие бритвы. – Поверь мне. Я буду стрелять, если ты не уберешься оттуда.

Куен ускользает прочь. Его локоть, словно сломанное птичье крыло, рассекает воздух, он все пытается остановить кровь. Его дружки обходят Дея по широкой дуге и исчезают вниз по улице. Бон последним покидает переулок. Он мчится, словно стрекоза.

Рука с ножом дрожит от возможных последствий того, что случилось бы, не появись Дей. Я рада, очень рада, что мне не пришлось бить Бона. Но эта радость короткая. Куен еще не закончил со мной. Границы города слишком невелики, чтобы говорить о том, что я с ним больше никогда не встречусь. Очень скоро встречусь.

Дей стоит, оглядывая улицу. Он крепко вцепился в свое оружие, даже костяшки побелели. Его руки тоже трясутся.

– Ты как, нормально? – Когда он поднимает взгляд, я понимаю, что все еще стою на самом краю тонкого жестяного листа. Медленно отступаю. Проверяю каждую конечность на предмет, не болит ли что. В складках ладони таится яркая красная линия. Должно быть, я порезалась, пока висела на краю.

– Я в порядке.

Вытираю кровь о куртку. Еще один мазок. Еще один шрам.

Дей перешел в самый центр переулка. Тычет носком распотрошённую тушу палатки. Мое горло сжимается, когда я вижу, что пистолет все еще у него в руке.

– Что ты здесь делаешь? Следил за мной?

– Просто проверяю, как ты.

Дей выглядывает из-под завалов. Его глаза такие темные, словно деготь. Позади них вихрями закручивается адреналин. Что-то вроде ужаса и... печали?

– Поглядите-ка, и кто же у нас теперь весь такой из себя защитник. – Засовываю нож за перевязь. Скрещиваю руки на груди. – Я бы и сам отлично справился!

– Да неужели? – Он смотрит на одиночную крышу. Что-то болезненное проступает на его лице. Потрясение. – План был хорош. Но я не уверен, как долго ты бы там продержался.

Сглатываю, когда он засовывает револьвер в карман джинсов. Тот исчезает. Остов опасности и могущества похоронен под джинсовой тканью. Никогда бы не догадалась, что Дей там прячет. По этим улицам плавает много оружия, но никогда оно не принадлежало бродягам. Оружие дорого. Его невозможно украсть. Обычно только пальцы членов Братства нажимают на курок.

Не может быть, чтобы Дей был из Братства. Или может?

Нет... Никто бы из Братства не чувствовал себя так после выстрела. Их руки бы не тряслись, как сейчас у Дея.

– Где ты его достал?

Сейчас, когда я знаю, что у него есть пистолет, Дей в моих глазах выглядит несколько иначе. На пару дюймов выше.

– В магазине мистера Лама.

– И как ты прошел мимо него и тех решеток?

– Купил. Оплатил деньгами.

Прищуриваюсь. Даже со всеми деньгами, что лежат у меня в конверте, я не могу позволить себе пистолет. Откуда у Дея такие деньжищи?

Он знает, что я ему не верю.

– Джин, я некоторое время бегал сам. За несколько лет я кое-что подкопил.

Что-то не сходится, не складывается в одно целое. Пистолет, хорошая еда. Одежда без дыр. У Дея не должно быть столько денег. Не в том случае, если он обычный наркокурьер. Не в том случае, если он говорит правду.

Вопросы хрустят на моих кривых зубах. Они готовы прорваться сквозь мякоть лжи Дея. Разорвать ее на части. Выгнать правду из уголков этих лисьих глаз. Открываю рот, чтобы начать атаку.

Но вопрос не звучит. Думаю об оружии в кармане его джинсов. О том, с помощью которого он только что спас мне жизнь. В животе удобно устроилась все еще теплая тыквенная каша. Напоминание о том, что я уже много дней не голодаю.

Возможно, Дей и не говорит всей правды. Но он дал мне кучу причин доверять ему.

Делаю глубокий вдох. В выпирающую грудь врезается бандаж. Девичество, которое я скрываю, чтобы выжить.

У всех в Городе-Крепости есть свои тайны. Мне нужна правда, но сестра мне нужна еще больше. Не могу рисковать тем, чтобы потерять свой единственный путь в бордель Лонгвея. Не из-за этого.

Выдыхаю. Мое дыхание превращается в облачка пара, повисающие между нами.

– Этот пистолет был у тебя все это время?

– Не хочу, чтобы люди об этом знали. Но, полагаю, сейчас все мое желание пошло коту под хвост. – Он вздыхает и хватается за волосы. В этой пригоршне они такие черные, что отдают синевой. Его руки все еще дрожат. – Никогда раньше из него не стрелял.

– Полагаю, я должен чувствовать себя особенным, – бормочу я и пинаю одинокий кусок брезента. Он плюхается на землю, словно умирающая рыба.

Парень одаривает меня странным взглядом. Голубой пластик лижет кончик его туфли. Он отпинывает его обратно в мою сторону.

– Не так уж и много они оставили, да? Тебе стоит остановиться у меня.

– Не могу, – автоматически отвечаю я. С тех самых пор, как я соскользнула с бамбуковой циновки, которую делила с Мей Юи, я спала одна. Слишком многое может случиться, когда ты спишь. Можно умереть.

Дей качает головой.

– Джин, не будь дураком. Ты же видел взгляд Куена... он будет тебя искать.

Дей прав. Именно такие, такие как Куен, так и поступят. Он не забрал мой брезент, чтобы самому им воспользоваться. Он просто его уничтожил. Забрал кусочек моей безопасности. А после того как я сбежала и подпортила его милое личико...

Кма усаживается у меня между ног. Его пушистый хвост дергается вперед-назад, как руки торговцев поддельными часами, что бродят по улицам.

– У нас отлично идут дела с Лонгвеем, – продолжает Дей. – Я не хочу, чтобы тебя порезали на мелкие кусочки.

– Я сам могу о себе позаботиться.

Наклоняюсь и поднимаю кота. Рука отзывается болью. У меня даже нет простыни, чтобы ее перевязать.

– Значит вот такой упрямый, да? – В его словах не слышится и капли улыбки. – И что, по-твоему, я должен буду сказать Лонгвею в следующий раз? Что ты был слишком горд, чтобы спать в безопасном месте и поэтому получил нож в спину?

Он прав. Я слишком загордилась, слишком устала, слишком замерзла. Я не смогу себя обезопасить. Не сейчас. Мне нужно пойти в укрытие Дея. Если я хочу пережить ночь, я должна ему доверять. Позволить ему меня защитить.

Выпускаю еще одно облачко пара.

– Хорошо. Идем к тебе.

Крепче прижимаю к себе кота. Это позволяет мне меньше дрожать. Похоже, Кма это понимает, потому что не пытается вырваться из моих рук. Он, словно мертвый, лежит у меня на плече, пока я иду следом за Деем в какой-то таинственный уголок этого города.

Дей

Пистолет у меня в джинсах весит целую тонну. Руки я засунул в карманы, они до сих пор трясутся, словно собака, напуганная сиреной. Дрожат и горят от власти металла.

Я носил этот револьвер в течение двух лет, но на курок нажал впервые. Стрелял в первый раз с той ночи, которая все изменила. У меня не было выбора. Мне пришлось стрелять. Разорвать ночной воздух выстрелом в клочья, раскрутить каждый нерв в своем теле.

Мои эмоции подобны фунтам переваренной рисовой лапши. Они разваливаются. Их невозможно собрать вместе. Я виню их за сиюминутное решение привести Джина к себе.

Безусловно, если бы я следовал своим давним правилам, я держался бы от этого переулка как можно дальше. Продолжал идти, опустив голову. Пустил бы все на самотек, как это было в тот раз, когда Куен расквасил лицо Ли.

Но как Джин и сказал, он особенный. Он мне нужен.

Когда мы останавливаемся у входной двери, на лице парня проступает куча вопросов. Конечно, ведь он всегда считал, что я бродяжничаю, выживаю за счет наркокурьерства и удачи. Имидж, который сейчас рассыпается на кусочки, пока я вытаскиваю из кармана замасленные ключи.

Дверь в подъезд выглядит так же, как и все остальные в городе. Она забрана решеткой, втиснута между рыбным рестораном, заполненным курящими посетителями, и тускло освещенным магазином лапши. Сначала я открыл решетку и только потом дверь.

– Это... это твой дом? – моргает парень.

Дом. От этого слова по телу разливается боль. Со скрипом открываю дверь. Лестница за ней выглядит уродливо. По стенам стекает вода, разрушая песчаный замок, который и так уже на последнем издыхании. Несколько лет назад кто-то решил покрасить их в зеленый цвет, но к этому времени сохранились лишь куски. Но даже и они отклеились и гниют, словно сброшенная змеиная кожа.

Нет, не дом. И никогда им не был.

– Это просто место, где я некоторое время могу перекантоваться, – мой ответ поднимается по узкой, крутой лестнице.

Джин молча идет следом, но я все еще кожей ощущаю его вопросы. Квартира, пистолет, деньги на все эти вещи... ничего из этого не укладывается у него в голове. Да и не должно – моя история не из простых.

Возможно, привести его сюда было ошибкой. Цанг бы, конечно, снял мне за это голову. Он назвал бы это "утечкой", сказал бы, что я все "подвергаю риску". Но Цанг просто мудак, я не собираюсь оставлять парня в том переулке. Не сейчас, когда стая Куена только и ждет, когда же исчезнет мой пистолет.

Старые правила меняются.

Мы поднимаемся на тринадцатый этаж ко второй двери. Открываю ее и впускаю Джина внутрь.

Пытаюсь посмотреть на квартиру глазами Джина. Одна комната, она покрыта желтой плиткой и покрашена зеленой краской. Никаких украшений, мебели или еды. Единственные признаки того, что здесь живет человек, – стопка одежды в углу и угольные метки, нарисованные на дальней стене.

Джин заходит в комнату, держа кота так, как маленькие девочки держат куклу. Он скинул ботинки и теперь таращится на окружающую пустоту. Потом делает несколько мягких шагов по плитке и подходит к окну, где находится балкон, и выглядывает наружу. Окно и балкон – это единственное, что в этой квартире мне еще не опротивело. Всякий раз, когда ветер сдувает с неба все облака, около полудня лучи солнечного света падают на мою плитку.

Но как и любой другой балкон в Хак-Нам, мой полностью закрыт решеткой. Они должны обезопасить от воров, но в свои самые худшие дни я вижу, что меня окружает клетка.

– Значит, ты не бродяга.

Джин оборачивается, отпуская кота. Чувствую, как начинает чесаться в носу. Чертова аллергия.

– А я никогда этого и не утверждал.

– Но если ты не работаешь на Братство или другую банду... откуда у тебя это жилье? Чем ты занимаешься?

Чем я занимаюсь? Хороший вопрос. Такое ощущение, что я, держа в руках карандаш, сдаю экзамен. Пытаюсь выбрать правильный ответ.

А) Бодрствую несколько ночей подряд, чтобы мне не снились кошмары.

B) Сижу на краю крыши в Хак-Нам и жду очень сильного порыва ветра.

C) Всегда ношу толстовку, чтобы не видеть шрам у себя на руке.

D) Вру красивой, отчаявшейся девушке, чтобы спасти свою собственную шкуру.

Правда в каждом из ответов, но ни один из вариантов не является самым точным. Так что я пишу свою собственную полуправду, немного схитрив.

– Ну, ты же знаешь, я курьер. В свободном плаванье. Нахожу работу и берусь за нее. Или отдаю ее таким, как ты.

Он снова оглядывается, смотря на все такими же круглыми глазами, что и у кота. Они вычищают это место как бабушкина метелка, не пропуская ни единого шва между плиточками. Странно ощущать, что я будто что-то скрываю, хотя из моих личных вещей здесь только футболка, джинсы да куртка в углу. И естественно, кот забирается на эту стопку одежды – единственное место, где мне не хотелось бы его видеть, он оставляет там свою шерсть. Несколько месяцев я буду украшать мир своими соплями.

– В любом случае, – я бросаю взгляд на кота, – чувствуй себя как дома.

Животное зевает: белые клыки, язычок, как наждачная бумага, и сворачивается прямо на моей куртке. Джин не обращает на него никакого внимания. Он смотрит на дальнюю стену, где рядами гнилых зубов усмехаются нарисованные метки.

– Что это за линии?

Смотрю туда, куда он указывает, и вспоминаю, что у меня совсем не осталось месяцев. Только дни. Тринадцать. Цифра пока не поджимает, но, если о ней задуматься, она веревкой сжимается на моем горле. Подношу руку к шее.

– Это... календарь. Что-то типа того.

Джин прищуривается, его голова наклоняется на несколько градусов.

– Кто ты?

Еще кругляшки. Еще больше ужасных, но правдивых ответов.

А) Не очень хороший человек.

B) Эгоистичный ублюдок.

C) Убийца.

D) Лжец.

E) Все перечисленное.

В этих ответах нет ни грамма вранья.

Снова перевожу взгляд на парнишку. С тех пор как я нажал на курок, сижу как на иголках в ожидании того, что появится призрак моего брата. Но лицо Джина – это все еще лицо Джина. Хотя ярость из него ушла. Его выражение стало мягче, не такое как у тигра, но и жестче, чем у избалованного ши-цу.

Что-то в том, как он стоит, кажется неправильным. Не понять, что именно. Может быть, все дело в ярко-алой крови на рубашке. Или, может быть, мне просто не по душе, что он задает вопросы. Не хочу, чтобы он разглядывал меня так же, как комнату, пытаясь разделить на части и пристально рассмотреть каждую. Найти грязь в плиточных швах.

– Сан Дей Шинг, – говорю я. Все вышеперечисленное.

– Сан, – повторяет он имя моей семьи. Оно отражается от плитки, вылетает в окно и бьется о решетки. Связывает мое прошлое и настоящее в аккуратный узелок.

Подхожу к куче своего барахла, словно я могу убежать от затихающих звуков. Кот не двигается, но громко дает мне знать свое мнение насчет того, что я роюсь в вещах. Там где-то лежит аптечка. Красный пакет с белым крестом, заполненный тем, чем я никогда не пользуюсь (пинцет и зажим для языка не слишком-то могут помочь от боли внутри).

– Что это? – Джин смотрит на мешок.

– Дай взглянуть на руку, – киваю я на его сжатую в кулак ладонь. Она, туго свернутая, покоится у него на груди. Он медленно протягивает руку вперед. Пальцы, словно лепестки, разворачиваются, открывая рану, оставшуюся от спасательного круга. Бабушка назвала бы ее дурной приметой.

– Неплохо.

Неплохо. Да порез настолько глубокий, что я удивлюсь способности парня все еще шевелить пальцами. Ему нужны швы и укол от столбняка. А не какая-то тряпка и бутылочка перекиси.

Но это все, что у меня есть.

Перекись шипит и пенится на порезе, словно бешеный волк. Парню адски больно, но он даже не морщится. При свете я вижу и другие его шрамы, распространяющиеся по руке, будто кружева. Некоторые белые и блестящие. Некоторые красные и злые. Как у меня.

Но Джин, вероятно, их вовсе не заслуживает.

Затягиваю бинт и завязываю концы. Джин разглядывает повязку, сгибает и разгибает ладонь. Сгибает и разгибает.

– Старайся ею не шевелить, – говорю я.

– Все нормально. – Он снова сжимает руку в кулак. Жесткий, как гвоздь.

Мне бы хотелось, чтобы и меня было вот так просто исправить.

– Ладно, уже поздно. Надо отдохнуть. Выбирай место. Если удастся передвинуть короля, то можешь воспользоваться моей курткой в качестве подушки.

Протягиваю руку и щелкаю выключателем. Комната погружается в темноту. Больше мне не видны шрамы Джина. Или линии на стене.

– Дей, – шепчет Джин высоким и легким голосом. Так на него не похоже.

– Что?

Молчание, пока я пытаюсь добраться до центра комнаты.

– Спасибо.

Пожалуйста. Ответ застревает в горле, словно щупальца осьминога. Не могу заставить себя произнести его. Не в этом случае, когда знаю, что стоит за моим поступком.

Сегодня я не думаю о том, чтобы расстегнуть толстовку, просто использую ее в качестве подушки. Ложусь прямо на пол, подобрав колени к груди. Умом отмечаю, в какой стороне стена с отметинами. Поворачиваюсь к ней спиной.