Текст книги "Перед рассветом"
Автор книги: Равиль Бикбаев
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
– Я с вами! Возьмете?!
– Ладно, – ответил скуластый и черноволосый командир и чуть улыбнувшись, попросил, – вот только так больше не надо.
И кивнул в сторону оскопленного карателя и блюющего мальчика ополченца с ужасом смотревшего на меня. Вот тогда-то я и заревела, а было мне в ту пору девятнадцать лет.
Уже на явке, хорошенькая молоденькая девчонка по виду моя сверстница помогла мне умыться и дала старенькое, но чистое и выглаженное платьице. Там же я переоделась. Ребята, бывшие в комнате, тихо переговаривались, и тут я услышала, как один рассказывая товарищу, кивнул в мою сторону и сказал:
– Эта прям ну как кровавая Мэри. Видал? Как она эту погань резала?
– Я не Мэри, – закричала я тогда, – Я Вера!
Все замолчали. А командир тот самый скуластый и черноволосый, сказал:
– Ну что ж, Надежда у нас уже есть, а вот теперь и Вера пришла.
Я молчала, все на меня смотрели, а девушка что мне помогла, улыбнулась и:
– Это я Надя, ребята меня Надеждой зовут.
Вот так я с Надей Гогриной и познакомилась. Ну а этого командира, Чингис звали. Помню тогда один из ребят Сёмка, еще засмеялся и добавил:
– Теперь нам до полного комплекта только Любви не хватает.
– Люба погибла, она взорвала себя и карателей, – тихо сказала Надежда.
Все сразу замолчали. Тихо так стало. Печально. Не знаю как другие, а я помянула мертвую девушку: пусть тебе Люба земля пухом будет. А потом:
– Если есть Надежда и Вера, то и Любовь к нам вернется, восстанет из пепла, – услышала я, но не видела кто из ребят это сказал, у меня тогда от слез всё плыло перед глазами.
Я не знаю кто это сказал, он был прав. Она пришла, вернулась к нам, никого не обошла. Надя встретила вернувшегося домой Ваню Гогрина, я стала подругой Чингиса. У каждого из наших ребят, была девушка. Или нет, наверно по-другому надо сказать, каждого идущего в бой мужчину с верой, тревожной надеждой и любовью ждала женщина. Ждала и дождавшись продолжала его и свой род. Мы продолжали Род на нашей земле, мы защищали поруганную и преданную Родину, мы несли в себе ее будущее.
Они все погибли, наши мужчины. Это они память нашей земли. Ее последнего клочка который мы назвали «Град Китеж». Они погибли, но остались жить их дети. Своему сыну я дала имя позывной его отца: Чингис.
Осталось рассказать немного. Когда началась эпидемия, а наши ребята отбили у карателей и оккупантов лекарства, я пришла к своим родителям и принесла им вакцину. Они были мертвы. Соседи, которым я отдала эти лекарства сказали, что они умерли намного раньше чем началась эпидемия. Они покончили с собой. Никому не нужные и всеми брошенные. Куда отправили их тела, я не знаю. Они покорно и униженно кланяющиеся любой подлости, они услужливо выполнявшие любую прихоть, они тоже память нашей земли. Той земли, что сейчас мертва.
Я назвала эти воспоминания письмом из будущего в прошлое и хочу крикнуть вам в ваше подлое время.
Мы проклинаем Вас! Смотрите! Смотрите жалкие трусы покорно ставшие быдлом и безропотным скотом, на мертвые земли и знайте это Вы предали свою страну. Это вы обрекли на смерть миллионы. Это с вашего молчаливого согласия гибли ваши дети, это вы предали их. Смотрите и бормочите свои жалкие оправдания. А можете как всегда отвернуться и заткнуть свои уши, притвориться, что вы не видите своей вины и не слышите этого крика из будущего в ваше подлое время ...
Но помните! Мы ваши потомки, проклинаем Вас!
Примечание историков: Вера Москвина – позывной «Вера» микробиолог и агроном. Она была в группе ученых осуществлявших практическую работу по дезактивации уничтоженных ядерными взрывами земель. Но мы историки благодарны ей за то, что она сохранила дневниковые записи ополченцев. Спасибо, Вера!
По другую линию фронта
«Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»
Послание к Римлянам святого апостола Павла
Каратель
Запись допроса
Я, каратель. Пришло время ответить за все. Теперь я сам себе судья и палач. На этом суде мне не нужен защитник, я сам допрашиваю себя. Мой приговор: смертная казнь. И он будет приведен в исполнение. Я сам его исполню. Может именно для этого я и выжил в схватках с ополчением.
Эту и других девок насиловали все кому не лень. Они у нас в столовой «подай – принеси» работали. Это так сладко, так возбуждающее, иметь плачущую и просящую о пощаде молоденькую девку. Чувствовать как она дрожит, видеть ее слезы, слушать жалобный придушенный твоей ладонью крик. Жаль только, что эти сучки привыкли быстро, и теперь с покорным равнодушием раздвигают ноги и встают с любую позу. Теперь их иметь уже нет того кайфа. Парни из нашего полка их бить стали. Бьют, те возбуждающе орут, потом их трахают и вперед сучки, работать. Отрабатывать жратву. А кормят их хорошо. Объедки выносить из казармы тоже не запрещают. К воротам базы каждый вечер приходят родственники наших сучонок, те им жратву выносят, тем они и живут.
Эту вроде как Любка звали. Хотя может и иначе, мне тогда по херу было. Вроде я тоже ее имел, а может и нет, для меня они тогда все на одно лицо были.
Приедешь в казарму с облавы, пожрешь, выпьешь, поимеешь сучку, стресс снят, опять выпьешь и можно спать. А завтра опять на облаву или в патруль.
В тот день на ужине, парни перепились. Потери у нас были больше. Днем на облаве сначала всё как обычно было, мы собрали человечий скот и электрошокерами – дубинками погнали его в фильтрационный лагерь. А тут стали стрелять. Били боевики по нам почти в упор. Часть боевиков из ополчения затесалось в стадо, а когда мы рассредоточились, стали стрелять. И кричат со всех сторон: «Лежать всем! Лежать!» Скот сразу на землю попадал. Мы за них прятаться. А у боевиков на крышах домов снайпера. По форме нас легко было опознать, ну и били они по нам почти без промаха. Наш резерв с базы пошел на подмогу, а их прямо на дороге встретили. Бронемашины из гранатометов пожгли и дальше из пулеметов. Пока резерв на дороге громили, нас тут стреляли. Мы врассыпную бежать, кто успел – тот успел, кто убит – тот убит. Пока мы заново собирались, скот разбежался, боевики ушли. Две трети наших парней убили. Мюллер, это кликуха у нашего особиста такая, говорил, что боевиками командует Чингис. Большая за него награда положена, это он так говорил. Вот сам ее и бери. А то привык за нашими спинами ... Приказы куда как безопасно отдавать, а ты в город иди и возьми этого Чингиса. Штык в жопу ты получишь, а не этого боевика.
В общем бухали мы, а тут эта Любка заходит в зал столовки. Как сейчас вижу, платье длинное белое одела, прическу сделала, ну прям невеста, а сама вся бледная, бледная. Кричит: «Гады! Предатели! Гады! Ненавижу!» А у самой слезы текут и в руках гранату с уже выдернутой чекой держит. Мы как оцепенели и онемели значит. А эта ... Ну как ... В общем значит ... Ну не знаю как это сказать ...
Потом взрыв и темнота. Очухался в госпитале. Контузия и в руку осколок попал. Семеро раненых, десять убито, граната мощная была. А эту значит в клочья разорвало. Да в клочья, а звали ее Любовь Александровна Волжина, это я потом уже узнал.
В госпитале ничего так лечили, кормили тоже неплохо. Только уж больно мне тошно было. Тоскливо. А тут ещё сон такой поганый приснился. Смотрит на меня угрюмый мужик в форму старую одетый, солдат значит, а я во сне знаю, что это прадед мой. Солдат подходит и плюет мне в лицо. Просыпаюсь, а у меня все лицо от слез мокрое. Я никогда не плакал, а тут ... А тут я стал бояться ночью спать, не хотел больше солдата того видеть. Видеть не хочу, помнить не хочу, знать ничего не хочу. Только не спрятаться от этого.
Нас карателями зовут, предателями тоже. Да, вот значит как жизнь то повернулась, эх кабы знать тогда ...
А тогда я пошел устраиваться на работу в отряд полиции особого назначения. Это еще до оккупации ну то есть до вхождения ЛЦГ было. А чё? Работы нормальной нет, образования и специальности тоже, а там платят, кормят. И уж лучше я дубинкой бить буду, чем меня лупить начнут. Я это так прямо на собеседовании и сказал. Мне вербовщик с улыбочкой объявляет: «Наш кадр».
Вот так я в ОПОН и попал. Как быдло бунтовать так нас сразу туда кидают. Чего они там просят, о чем кричат, нам по херу. Дубинами всех поразгоняем. Нам премию. Стреляли тоже, да, если быдло не только вякало, но и сопротивлялось нам команду: «Огонь на поражение!». После таких дел нам водку всегда выдавали, только немного. А мы еще пойла подкупим, нажремся как следует и проституток вызываем на субботник. Не знаю почему субботник, но знаю, если не будут шлюхи нас забесплатно обслуживать, дубиной в морду и в отстойник голой жопой на асфальт часика этак на три. Как шелковенькие эти бляди потом становятся.
Мы ОПОН – они быдло. Каждый из нас это чувствовал. Гордились этим даже. Первое чему учат бойца ОПОНа, это понимать мы – суперэлита, а они грязь под нашими берцами. Чего хотим, то и воротим. Нам все можно!
Деньги платят, водка есть, баб навалом, чего еще мужику надо? А нам ничего и не надо. По херу нам всё. Мы ОПОН.
Самое смешное было это когда выборы и референдум проходили. Мы там как угорали от смеха. Вокруг избирательных комиссий постами встанем. Дубинами поигрываем, скалимся и глядим как быдло голосовать гонят. Как подсчет голосов, нам команду: «Никого не пускать! Кто права качать начнет того сразу в участок» А уж там дежурные бригады лупят этих выступающих придурков до кровавой блевотины. Голоса быдла не считал никто, кому они на хер нужны? Все протоколы уже заранее заполнены и подписаны. Доставляли их куда надо и все нормально.
Когда результаты референдума по ЛЦГ объявили, быдло вякать стало: «Мы не так голосовали! Руки прочь от страны! Предателей на кол!» Стадом на демонстрации шли. Орали нам: «Ты с кем солдат?» Мы не солдаты, мы ОПОН! Пошли вон по домам и не вякать! А уж дальше и дубинками их. Самой любимый прикол у ребят был, это вырвать из колонн демонстрантов их руководителей, запихнуть в автобус и слезоточивым газом их травить. Они задыхаются и плачут, бойцы ОПОНа хохочут, потом выпускаем этих дебилов и на тренировку гоним. Приемы рукопашного боя на них отрабатываем, а то что остается в зоны отправляем. Пусть дохнут, пусть все знают, что это такое против нас выступать.
Из нашей роты пятеро сами ушли. Дураки! Вот и подыхайте в «народном хозяйстве» без работы.
А потом значит войска ЛЦГ по договору в страну вошли. Армию, придурков этих, сразу разоружили и распустили. А нам начальство тут же объявило, для вас ничего не меняется, как работали, так и будем работать, только жалованье увеличат и платить в валюте будут. Из нашей роты, еще два десятка отказались дальше служить, все остальные только радовались, мол теперь бабла побольше рубить будем. Нашу роту ОПОНа в усиленный полк развернули. Из бывших военных и полицейских к нам полно наемников пришло. Отбор самый простой был: «Ты сука наши приказы исполнять будешь?» Если, да, то зачислен. Мне новое звание присвоили: капрал. Я теперь десятком командую.
В городе наши парни пропадать стали, ушел и нет его. Куда? Зачем? Да хер его знает. Объясняли, что дезертируют. Только мы-то знали, наших кто по одному на улицах мотался, убивать стали. В одиночку уже боялись ходить. Только группами и с оружием и то нам в спину кричат: «Каратели! Падлы! Предатели!» Ловили крикунов и если малолетка то били до кровавых соплей, если постарше то насмерть забивали, а баб просто хором трахали, а если старая и некрасивая попадалась, то дубинку в очко сунем и лови кайф дура старая.
Кричать прекратили, стрелять стали, какие-то повстанцы объявились, ополченцы.
Наши парни из казарм в город без дела выходить перестали. Чего там делать? Тут в казарме жратва, водка и бабы. И чего мы там в городе то забыли? На облавы или там демонстрантов погонять дубинками или пострелять это конечно ... ну так это ж работа, платят нам за нее.
Еще в самом начале оккупации кинули нас разок в регион соседний, вроде там бунт большой был. Нам начальство сразу приказало: «Стрелять всех! Никого не щадить! Стрелять под такую ... Стрелять!» Вот тогда нам первый раз А-2 выдали. Амок Арийца так этот препарат называли. Есть А-2 в таблетках, есть в шприц тюбиках. Вколешь себе А– 2, кровь кипит и чуешь, ты сверхчеловек, а все остальные дерьмо, а уж силищи от А-2 пребывало не меряно. Не идешь, а паришь, как на крыльях тебя несет, стреляешь по быдлу и кайфуешь. А уж дальше прёт тебя вовсю. Механик бронемашину прямо на быдло ведет, давим и добиваем тех кто в живых еще остался, ну как это ну вроде как насекомых. В тот раз мы всех перестреляли и передавили. А чё? Не хер выступать было!
Потом нам А-2 уже перед каждым выходом из казарм выдавали, величина доза в зависимости от сложности задания. Если дозы маловато, то всегда у начальства подкупить можно было. А-2 наркотик? Да все мы знали это, не полные же дебилы. Только если сел на А-2 обратно дороги уж нет.
Нет у нас обратно дороги, мы каратели. Для этого я родился? Ради чего я живу? Кого защищаю? В кого стреляю? Не думай! ОПОН не думает, ОПОН бьет! Не думай, купи А-2 вколи дозу и ты снова сверхчеловек.
Пятерых наших опоновцев повесили прямо на плацу. Один из них под кайфом от А-2 ударил офицера из миротворческого корпуса, остальные его не остановили. Так нам объявили на построении. Мы без оружия стояли в шеренгах и смотрели как их вешают. Вешали тоже наши. Миротворцы приказали ужесточить контроль за выдачей А-2. Приказ исполнен. Теперь командиры открыто не торгуют. Теперь по их приказу это делают шлюхи из обслуживающего персонала. А нам объявили, что за нападение на миротворца или неисполнение его приказа, вводится смертная казнь.
Миротворцы нас презирают, брезгуют нами и мы это хорошо знаем. Всю грязную работу выполняет ОПОН.
Уже тут в госпитале, врачи болтали между собой, а я случайно услышал, что после шести месяцев приема А-2, разрушаются почки, печень, наступает белокровие и наркоман умирает. Я принимаю А-2 уже два месяца. Скоро мне конец. Нам всем скоро конец. Так вот значит для чего я жил. Чтобы убивать людей, уничтожать тех кто выступает против оккупации, а потом самому подохнуть от наркоты. Подохнуть карателем. И плюет мне в лицо мой давно умерший прадед, а каждую ночь просыпаясь, я вытираю слезы.
Мама! Мамочка спаси меня! Замоли у Господа за меня словечко! Ведь ты там у престола Его! Ты же умерла от эпидемии, а я в это время на облаве был.
Твой труп сожгли ... я даже не знаю где ... Мамочка если ты простишь меня ... то и Господь простит. Больше мне некого просить и не на что надеяться.
Дайте А– 2 суки! Я не хочу думать, я знаю, мне нет прощения.
Василия Петровича Лаврентьева я давно знал, ещё со школы, с дочкой его вместе учился. Он врачом раньше работал. Я догадывался, что он с повстанцами связи имеет. Не заложил. Я ... ну это ... ну в общем ухаживал за Олей дочкой его, дома в гостях у них часто бывал, а тетя Аня меня всегда чаем угощала. Когда меня в ОПОН работать взяли, то Оля отказалась дальше со мной встречаться. Тогда я думал: «Ну и хрен с тобой дура! Баб полно, найду себе» Нашел и не одну, только не то это было. Просто секс, это как жвачка с химическим ароматизатором вкуса, пожевал и нет ничего, одна безвкусная дрянь во рту и плюнуть охота, ну а когда с чувством то это как ... не знаю как, не было у меня ничего с чувством то ... с Олей не было ничего.
А Оля тоже оказывается от эпидемии умерла, ее мама тетя Аня в один день с ней отмучалась. А Василий Петрович мне поверил, ничего не сказал, а я все равно понял, верит. Верит, что не хочу я сдохнуть последней падлой. Хоть и жил карателем, а умереть человеком хочу.
Потом еще одна встреча была. Так вот значит какой ты Чингис. Не похож на свои фотографии. Выражение лица другое. На плакатах обычный мужик, а тут сразу видно, повстанец командир. Я уже всё сказал, а ты молча на меня смотришь, тяжелый у тебя взгляд. И баба ... то есть девушка ... нет женщина ... короче подруга с тобой пришла, Василий Петрович, ее Верой звал. Она тоже смотрит и молчит. Страшно было, вдруг не поверят? Поверили. Вот так просто взяли и поверили.
Ополченцы готовят прорыв из умирающего города, пойдут через мой пост. Я ... ну это ... в общем по своим стреляю и они проходят этот пост без потерь, они уходят, я остаюсь. Один остаюсь, дважды предатель. Я остаюсь чтобы встретить преследователей и задержать их настолько, насколько смогу.
Я построил своих подчиненных на посту для проверки оружия и расстрелял их. Предателей, наркоманов, садистов, убийц, я стрелял по таким же как я, я стрелял по себе. Может кто-то из них думал так же как и я, не знаю и уже никогда не узнаю.
Этот бой последний для меня и теперь мне не нужен Амок Арийца. Я знаю ради чего умирать.
Мимо поста, мимо убитых карателей спеша проходят беженцы, последними идут ополченцы. В их взглядах уже нет отвращения, но жалости и прощения тоже нет. Я договариваю последние слова в диктофон. Допрос окончен. Приговор вынесен. Мамочка милая прости меня! Оля, Любочка, ребята, девчата простите меня! Господи скоро я предстану перед Тобой, прости меня!
Примечание историков: Его звали Николай Семенович Сушев. Диктофон с записью он успел передать Вере Сергеевне Москвиной – позывной «Вера» . Николай Семенович на своем посту задержал карателей на пятнадцать минут. Он заживо сгорел в боевой машине из которой вел огонь по полку, преследовавшему беженцев и ополченцев.
Николай Сушев! Мы историки, потомки бойцов ополчения, в отношении тебя применяем закон отечественной войны: «С воина павшего в бою за Родину, снимаются все грехи!»
Миротворец.
Деяния апостола Мессии последнего дня написаны им самим
Моё звание «полковник». Я был командиром пятого отряда коммандос отдельного корпуса миротворческого контингента войск ЛЦГ.
Я был среди тех, кто участвовал в этой операции и решил оставить свои воспоминания. Я раскаиваюсь? Сожалею? Не хочу лгать, я не знаю. Знаю, что всё пошло не так, совсем не так.
Я пишу «мы», но я был не из тех кто принимает решения. Я выполнял решения уже отданные в форме приказа. Это было моей работой. Я сам ее выбрал. Так что я был частицей этого «мы» и не собираюсь оправдываться тем, что всего лишь исполнял приказ.
Этих людей мы никогда толком не понимали и всегда опасались. Логически невозможно было объяснить почему огромная страна в которой сосредоточились богатейшие природные ресурсы, которая располагает мощным научным потенциалом, является нищей. Почему?
Всё по отдельности было очень хорошо понятно. А в общем? Было только недоумение, не понимание, почему? Почему это население терпит свою насквозь продажную воровскую власть? Почему они так покорны и пассивны? Они же все знают. Все сведения в разном объеме и с разной степенью достоверности, есть в общей информационной сети. Они же знают, что их будущее и будущее их детей уже украдено и спрятано в наших банках. А они всё терпят, молчат и униженно лижут господскую плеть которой их стегают нищетой и вечным страхом.
Тогда и стала создаваться теория об универсальных биологических организмах – УБО. С нашей точки зрения она была вполне обоснована. Мы считали, что они выродились, перестали быть людьми, превратившись в биологические существа. Доказательств верности этой теории хватало. Собственно говоря, это почти всё объясняло. Это уже не люди, это выродки, тупиковая ветвь в развитии человеческой расы.
До поры, необходимости прямого вмешательства в дела земли выродков не было. Зачем? Все что там было полезного для развития нашей цивилизации и так передавалось нам. Со временем все материальные ценности там были полностью исчерпаны и биологические организмы окончательно лишенные возможности дальнейшего существования, стали проявлять хаотичную активность.
Наши аналитики давно это предвидели, заранее был разработан план превентивных активных действий. Сохранилась шутка одного из разработчиков: «АД это Активные Действия» Только этот аналитик не просчитал, что в ад скоро провалимся и мы.
Не вмешаться в эту становящуюся неподконтрольной ситуацию мы не могли. У руководства народа выродка было оружие распада, этим оружием они защищали власть и своё награбленное добро. Чуть у нас крикуны возмутятся, потребуют остановить этих господ, так нам сразу ответ: «Мы суверенная держава. И если попробуете нас остановить, то мы вас оружием распада в пыль превратим». Ликвидация угрозы применения оружия распада было причиной нашего активного вмешательства. Была еще одна очень серьезная причина. Руководство выродков на своей территории уничтожало природную среду. Учитывая размеры этих земель, это могло вызвать экологическую катастрофу планетарного масштаба, и мы всерьез опасались такого развития событий.
Когда руководство выродков продало и вывезло, все что смогло, на их землях началась тотальная безработица, эпидемии и голод. Одним словом – начался хаос. Удержать ситуацию под контролем власти этой страны уже не могли. Сначала они требовали у нас кредитов, что бы хоть как-то заткнуть рты голодным. Им предложили взять хранящиеся у нас их ценности и использовать для умиротворения своего населения. Выродки руководители отказались от этого варианта. Стали грозить оружием распада. К этому времени их личности были смоделированы и психологический портрет был совершенно ясен. Зная, что в ответ будет применено такое же оружие, зная, что в этом случае они лишатся всего награбленного, зная, что они тоже умрут, они никогда не рискнут применить это оружие, слишком уж эти выродки любили вкусно жрать, сладко пить и совокупляться постоянно меняя самцов и самок. В этом мы не ошиблись. Они не рискнули. Сначала руководство выродков хотело всё бросить и просто сбежать, но их крайне жестко предупредили, что мы у вас всё отберем и по первому требованию выдадим в вашу страну или отдадим под суд международного трибунала. Тогда они сразу приняли все наши условия. Началось исполнение плана активных действий, который эти выродки называли «Брест – Два».
Своих главных целей мы добились сразу. Оружие распада было взято под контроль. Опасное для планеты уничтожение экологической системы было остановлено. Дальше наши части стояли автономными гарнизонами, практически не вмешиваясь в ситуацию. Начавшиеся голодные бунты и восстания беспощадно подавляли каратели набранные бывшим руководством этой страны. Мы им не препятствовали. Пусть жрут друг друга. Но восстания разрастались, сопротивление становилось всё ожесточеннее и ожесточеннее. Нам было ясно, рано или поздно повстанцы объединятся. Каратели с ними не справятся. Война охватит все земли этой страны. В ходе этой истребительной гражданской войны, эта страна полностью обезлюдит, то немногое, что осталось, будет окончательно разрушено. И те кто победит и останется жив, не важно кто, будет для нас не совершенно опасен. Истощенные, практически безоружные, они бы уже не представляли угрозу. Так что по большому счету, нам было безразлично, кто выиграет эту войну. В любом случае победителями оставались мы.
Понимая, что они проигрывают, выродки из бывшего руководства и запустили вирус ER. Это их давняя разработка. Смертельный вирус и вакцина от него создавались одновременно. Тотальная смерть всем лишним, всему избыточному и ненужному населению, жизнь и вакцина только тем кто в данный момент необходим для их обслуживания. Одновременно решалась и проблема повстанцев, они просто вымрут. Мы знали об этом плане и не вмешались. Зачем? Проблему все равно надо было решать, а эпидемия ER была одним из решений. Их решением, не нашим. В конце – концов юридически эта страна еще существовала, а эти подонки были ее руководством. Полностью послушным, трусливым и подконтрольным нам руководством. Санитарами мусорщиками производившими очистку этой земли от ее народа. Они уничтожали свой народ, для нас.
Помню, как еще в самом начале эпидемии, моя группа коммандос была на выезде в городе. Было жутко. Город и его жители уже не просто умирали, они заживо разлагались. Удушливая вонь и трупы, много трупов, мертвых обходят еще живые. Здания, лишившиеся живого человеческого ухода, рушились.
Проезжая по улице, сквозь бронестекло командирской машины я увидел как у трупов мужчины и женщины стоит и плачет ребенок. Мальчик, лет пяти. Рядом стояли местные каратели. Я приказал остановить машину. Вышел и подошел к мертвым. У мужчины были пулевые ранения в голову и грудь, женщину закололи и всю изрезали ножами.
«Это боевики из отряда Чингиса» – вытянувшись доложил мне рослый каратель.
Я много слышал о Чингисе. Он был опасным для нас бойцом сумевшим собрать отряд добровольцев. К этому человеку я испытывал чувство уважения, но он наш враг и я сразу бы убил его при встрече в бою. Впрочем, как я знал из оперативных сводок в каждом регионе, был свой «Чингис», имя не так важно, важно, что они представляли опасность и подлежали уничтожению.
Даже при беглом взгляде на мертвые тела мужчины и женщины было ясно, это не боевики. Рядом не было оружия, а убили их явно с близкого расстояния. Их убили, для отчетности, чтобы показать свою работу. Работу карателей.
А ребенок не мог и не хотел отойти от мертвых родителей, возможно ему просто не куда было уйти.
Я достал из кармана куртки витаминизированный шоколад и отдал его плачущему малышу. Он взял плитку и хотел поцеловать мне руку, я ее не одернул, пусть, раз у них так принято, то пусть. Мальчик вцепился мне руку зубами и пытался прокусить кисть, он не плакал, а рычал. От неожиданности я закричал. Стоявший рядом каратель убил ребенка ударом приклада автомата. Мальчик упал рядом с родителями.
Я протер руку дезинфицирующей салфеткой. Кровь остановилась. Это не рана, а просто царапина, у мальчика не хватило сил раздробить мою кость. Каратель улыбался и ждал от меня поощрения. Я сразу заметил, что он под действием наркотика А-2. Я достал пистолет и убил его выстрелом в живот. Остальных карателей обезоружили и связали мои подчиненные, те не сопротивлялись. Надо было похоронить эту семью, но темнело, было опасно, боевики Чингиса могли появиться в любую минуту и тогда смерть, а я тогда еще хотел жить. "Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов" – вспомнилась мне прочитанное где-то изречение. Мы оставили мертвых и уехали.
Ночью меня мучили кошмары. Меня мучило отвращение к подонкам готовым ради нашей пайки убить ребенка. Меня мучило отвращение к себе и ко всем нам, использовавшим этих нелюдей, для решения своих задач.
Утром я приказал построить вспомогательное подразделение миротворческого корпуса – так официально именовались местные каратели.
Пятерых ранее задержанных карателей по моему приказу повесили, предварительно объявив, что они не остановили своего коллегу ударившего офицера из миротворческого корпуса. Так это или нет, никто не разбирался и никого это не заинтересовало. Когда тела казненных закачались на виселице, я пошел вдоль строя наших "помощников", рассматривая их лица, никто из них даже не пошевелился. Тупые лица, пустые глаза. Я знал, что они все находятся в зависимости от препарата А-2, я видел, что они находятся в полной зависимости от своего страха. А вот у этого, второго с правого фланга первой шеренги, что-то мелькнуло во взгляде, не возмущение, не гнев, а отвращение.
– Имя! – остановившись, потребовал я
– Капрал Сушев, – бесстрастно ответил тот,
– Что-то хотите сказать капрал? – вкрадчиво поинтересовался я,
– Нет, господин полковник, – четко, ясно и без эмоций ответил капрал и его глаза, стали такими же равнодушно пустыми как и у остальных.
Страх его сломал и добил, я победил.
Это правда, мы хотели использовать эту землю. Раз уж вошли, раз уж сложилась такая выгодная ситуация, глупо было ее не использовать. А для нашей публики, для этой «демократической» общественности вину за допущенную гибель миллионов людей, предполагалось свалить на местных.
Власть над этой землей и населяющими ее выродками досталась недорого, так мы думали.
Потом всё изменилось. Резко, неожиданно и непонятно.
Отряд бойцов Чингиса через блокаду постов прорвался из города. С ними уходили и их семьи. Мой отряд коммандос и вспомогательный отряд карателей стали их преследовать. На одном из постов по нам открыли огонь. Били из башенного пулемета бронемашины. После короткого боя машину сожгли из гранатометов. Труп стрелка вытащили. На остатках формы, уцелевшей на обгорелом теле, я прочитал «Капрал Сушев». Он убил тридцать карателей и пятерых коммандос из моего отряда. Я ошибся думая, что страх убил его, я ошибся в своей победе над этим человеком. И тогда я стал понимать, что мы можем проиграть эту войну.
Мы продолжили преследование. Догнали отступавший отряд у леса. Они подготовились к встрече и даже успели отрыть ячейки окопы. Я приказал нашим «помощникам» немедленно атаковать. За ними встали мои коммандос. Я отдал приказ: «Всех кто не пойдет в атаку или повернет назад, расстреливать». Мой приказ довели до всех карателей. Их командир попытался робко мне возразить, предлагая вызвать авиаподдержку, тяжелую бронетехнику и артиллерию. С военной точки зрения это было разумно. Разумно с военной, а вот с моей нет. Пусть идут в лобовую атаку, чем больше их убьют, тем лучше. Население в городе почти всё вымерло, повстанцы блокированы и будут уничтожены. Вы господа каратели больше не нужны, а оставлять вам оружие и жизнь никто не намерен. Кто знает, может среди вас еще не один «Сушев» найдется, а может с отчаянием загнанных крыс, вы броситесь на нас, своих господ. Зачем нам рисковать? Вперед, в лобовую атаку! Сдохните!
А вот интересно, кинетесь вы нас сейчас или нет? С удовольствием отдам приказ вас расстрелять. Не кинулись.
Их командир приказал раздать весь запас наркотиков личному составу и в наркотическом трансе они бросились вперед. Повстанцы не отступились и бились до последнего бойца. Последние оставшиеся в живых, избегая плена, подорвали себя и карателей гранатами.
Мне принес отрезанную голову командира отряда ополченцев Чингиса один из карателей. Я смотрел на лицо мертвого, оно было спокойным. Так спокоен бывает человек, которые сумел сделать самое главное дело в своей жизни, так бывает спокоен человек, который верит, что его жизнь и его смерть не были напрасными. Да, это человек и он достоин уважения! Я отхлестал карателя по щекам, а голову убитого завернул в знамя воинской части их преданной армии. Это знамя я хранил в своей командирской машине как сувенир. Мои коммандос собрали убитых повстанцев и не дали глумиться над их телами. Мы сами вырыли им братскую могилу, уложили тела, рядом положили их разбитое и исковерканное в бою оружие.
