Текст книги "Утолю твои печали"

Автор книги: Раиса Крапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Арвид прошел мимо нее к дальней стене пещеры. Что-то начал расчищать там, из-под рук посыпалась земля с каменным крошевом, и оказалось, что к стене привален плоский камень. Арвид отвалил его, открыв довольно просторную нишу. Ксеня с интересом смотрела, как он извлек оттуда свернутую веревочную лестницу, одеяло, небольшой мешок и картонную коробку из-под обуви. Из коробки он извлек толстую тетрадь в клеенчатом черном переплете.

– Вот. За этим мы шли.

– Что это? – тихо спросила Ксения.

Та волна острой тоски, внезапно нахлынувшая на нее, совсем вытеснила злость на Арвида.

– Олежка придумал, – чуть улыбнулся Арвид. – Он фантазером был. Придумал записывать мысли, мечты, желания, обиды – все, что вздумается, про что не всегда скажешь. Тетрадка дома лежала, потом мы принесли ее сюда.

– Мне... можно?..

Он подал ей тетрадь. Ксеня подошла к выходу, к свету, раскрыла обложку. Мальчишечьи неровные каракули... Она осторожно, будто имела дело с одушевленным существом, перевернула несколько страничек. Часто совсем коротенькие, но иной раз и довольно длинные записи, сделанные в разное время – отличался цвет пасты, иногда записка писалась карандашом... А подчерки – похожи. Только у Арвида более устойчивый, и записки его отличались лаконичностью и... рассудочностью, что ли, – всегда ровные строки начинались с даты, потом обращение: "Олежка... Брат..." У Олега на странички выплескивались эмоции и строчки бежали вкривь и вкось, изобиловали вопросительными и восклицательными знаками. Да и начинались они зачастую с вопросов, типа: "Зачем ты?..."

Тоскливо сжалось сердце, и Ксения поняла, что в этой тетради – встреча, после которой ей снова предстоит разлука и потеря. Потеря?.. – она обернулась, Арвид возился с рюкзаком. – Но Арвид – вот, рядом, никуда он не теряется, она сама бежит от него. От этой, совсем простой мысли, ей стало больно. Ксения неожиданно почувствовала, что тетрадь что-то изменит в ней, она станет другой, когда перевернет последнюю страницу. Ксения закрыла ее, прижала к груди, обхватив себя за плечи.

– Тебе холодно? – сейчас же спросил Арвид.

Она не ответила, и он снял куртку, укрыл ей плечи – его тепло обволокло ее. Ксения закрыла глаза, прикусила губку. Некоторое время она стояла, прислонившись к стенке, бездумно смотрела вдаль. Горы были серые, неприветливые, низкое солнце больше не грело, и от снега, лежащего на склонах и в ущельях, потянуло холодом. Потом Ксеня поняла, что солнце скоро уйдет, и станет темно, – раскрыла тетрадку.

Она читала, погружаясь в их мир, в переживания, надежды. Она заново узнавала Олега и Арвида, будто слышала их голоса. Порой улыбалась, иногда рассмеявшись коротко, умолкала, торопилась дальше. Иногда смахивала слезы, застилающие строчки, нетерпеливо поворачивала тетрадь к свету, которого становилось все меньше. Она не заметила, как Арвид принес ей свернутый спальник, и она устроилась на нем, продолжая читать.

Арвид развел костер, занялся ужином. В котелке уже булькало что-то ароматное, когда он позвал:

– Ксюша, темно ведь совсем.

Она не ответила.

– Мы заберем тетрадку, – снова позвал он.

– Арвид... – вдруг глухо выговорила Ксеня. – Здесь тебе... Его последнее письмо, – Она обернулась, посмотрела глухими, как черные омута, глазами. Протянула тетрадь: – Прочти.

Арвид взял тетрадку, и она опять отвернулась, сжалась, подняв острые плечи. Он сел к костру. В глаза бросились четкие фиолетовые строчки, беглый, не детский подчерк брата. Он был здесь! Арвид торопливо, перескакивая через слова, стал читать... Потом... Взгляд его все медленнее скользил по строкам, будто его придавливало тягостное ощущение вины, сожаления, раскаяния, скорби и – отчаянное осознание непоправимости.

Он нашел в себе силы дочитать до конца. Потом подошел к стене, отгородился спиной от Ксении, от света, прижался лицом к стиснутому кулаку. Арвид никогда еще так не плакал... Бывало – кричал неистово, матерился, мешая слезы с копотью и грязью, или глотал с усилием горький удушливый комок... Но так – немые слезы, тяжелые, как свинец, а внутри все дрожит от напряжения, от отчаяния, от боли... Неожиданно почувствовал горячее прикосновение к плечу, зло отвернулся – не любил выставлять на показ свои слезы, и когда жалели не любил.

– Прости меня, – вдруг услышал он, и, поддаваясь внезапному порыву, вопреки опасениям своим, резко обернулся, рывком прижал ее к себе.

Она запрокинула белое, как мел лицо.

– Держи меня... – вырвалось стоном. – Удержи...

Арвид вскинул ее на руки, прижался мокрым лицом к ее волосам.

– Ксюша... девочка моя... Я никуда тебя не отпущу... Нам нельзя друг без друга... Пропаду ведь я без тебя, не бросай... Девочка моя золотая...

Он говорил и говорил ей какие-то слова, не слыша себя, не помня... Не понимал, чьи слезы на его губах – его или Ксенины. Ее руки обвивали шею Арвида, он чувствовал ее теплое дыхание на шее, и чувствовал, что сходит с ума от боли и от любви... Сердце опаляли слова, которые он только что прочитал.

..."Здравствуй, брат. Вот, написал, а что дальше? Почему-то шел сюда в надежде, что найду что-нибудь. Весточку от тебя. Теперь так пусто на душе. Где ты? Ты жив, я знаю. Иначе я почувствовал бы. Но в это даже отец, кажется, уже не верит. А я знаю – жив. Только почему молчишь? Этого я ничем объяснить не могу. Если в тюрьме, как большинство наших, так оттуда тоже письма идут. Мне кажется, ты опять контракт подписал, и не хочешь, чтобы я знал. Брат, дай знать о себе. Мне без тебя плохо.

Знаешь, в мыслях я с тобой часто разговариваю. Советуюсь даже. Не знаю, как получается, но в этих разговорах ко мне приходят правильные решения, как будто ты и вправду даешь мне нужные советы. Мистика, да? Ты бы сейчас посмеялся надо мной.

Я и сейчас – пишу в этой нашей тетрадке, а будто говорю с тобой. И уверен, ты это прочтешь. Я не знаю, встретимся ли мы. Я столько раз видел, как смерть приходит к молодым – без предупреждения, внезапно, к сильным, полным жизни... Мне кажется, ко мне она тоже придет не в старости. В любой момент. В детстве, я помню, боялся смерти. А сейчас – нет. И смерти нет. Правда, я знаю. Ко мне ребята приходили, все, кто погиб. Это был сон, но странный. И с ними был Зема. Я даже во сне удивился, а когда они уходили, я кричал на него, что он живой, что ему остаться надо. А он улыбался, виновато так, и уходил. Я потом только узнал, что к тому времени он уже погиб. Странно, да?

Что это я все про смерть? А, вот что я сказать тебе хотел, – надо жить, каждый день жить. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Когда там погибали молодые, знаешь от чего мне горько было? Если он не успел сказать девушке своей, как он любит ее, то ведь и не скажет уже. Или у матери прощения не попросил... А ведь наверняка думал об этом, если не дома, то там, на войне, ко всем мысли такие приходят. Отложил на "потом", а этого "потом" у него не оказалось, – нельзя было откладывать.

Не знаю, понял ли ты меня, брат. Откладывать ничего нельзя. "Делай то, что должно и пусть будет то, что будет". Толстой сказал, умный же он мужик был – я тут как-то случайно его "Наставления" почитал!

Я стараюсь каждый день проживать, как последний. Друзьям все отдавать, без остатка, девушке своей любимой. Ох, братишка, если бы ты знал, какой я счастливчик! Какое чудо моя Ксюша! Я до сих пор не верю, что она согласилась замуж за меня выйти! Это не девушка, а солнышко – светлое, доброе, радостное. От одного ее присутствия тепло становится. Как бы я хотел познакомить вас! Ей я тоже тороплюсь отдать мою любовь, нежность, все, что есть у меня. Надеюсь, что смогу

сделать ее счастливой.

Арвид, я отчаянно хочу верить, что ты живешь где-то! А если не даешь знать о себе, так на это есть причины. Но иногда ворохнется вдруг червячок в душе: а если... Я сразу велю ему заткнуться, и все же... иной раз ловлю себя на том, что я как будто за двоих стараюсь жить, и за себя, и за тебя.

Уже светает. Всю ночь будто говорил с тобой. Написал мало – думал много. На душе легко стало.

Братишка, если мы не встретимся, но ты прочитаешь это мое письмо, если со мной случится что-то – не горюй. Значит, так надо было. Кому? Может, Богу – я стал верить, нет, я знаю, что он есть. Ты живи за меня тоже, ладно? Люби за двоих, жизни за двоих радуйся. Если что – помоги Ксюше моей, найди ее, адрес я напишу в конце.

Перечитал – что-то мрачновато получилось у меня, вроде умирать собрался. Нет, умирать я не собираюсь, я только жить начинаю. Просто это под настроение – от тебя никакой весточки нет, вот я и "наразмышлял".

До встречи, братишка".

...Ксеня вдруг тихо сказала:

– Отпусти...

Арвид поднял голову, окинул взглядом ее лицо:

– Я теперь тебя никуда не отпущу, – проговорил он уверенно и шагнул к постели, что приготовил ей у костра, и закрыл ее рот своими губами, лишая возможности запротестовать.

Именно в этом момент смятения и слияния чувств, когда горе и радость тесно переплелись и объединили их двоих, сблизили их, как никогда раньше, он должен был вырвать ее у кошмарных призраков прошлого.

– Доверься мне, родная моя... Девочка моя золотая, любимая...

Он не давал ей прийти в себя, ошеломил бережными, но настойчивыми ласками... Он и сам потрясен был тем проницанием ее, которое испытывал сейчас, он понимал и чувствовал ее, как самого себя. Едва с губ ее готов был сорваться протест, он опережал его, и слова растворялись в поцелуях. Он чувствовал, когда ласки его приближались к опасной границе, за которой начинался ее страх – и в последний момент отступал. Он заговаривал ее тревогу, опутывал, пленял словами, как жемчужными путами... Он находил для нее слова, которые никому и никогда не говорил, а теперь они сами приходили из тайников души, хранимые там – для нее. И Арвид заставил ее забыть обо всем, кроме его любви, полонил ее мысли, и все чувства ее принадлежали ему, и тело ее признало безусловную власть его рук, губ, стало покорным и с готовностью отзывалось ласкам... И когда она гибко выгнулась в последней неге, он был счастлив.

...– Ты плачешь?

– Мне сейчас так легко... Кажется, полетела бы.

– Отчего же плачешь?

– Солнечный дождик тоже ведь бывает...

Арвид приподнялся, склонился над ней, тронул губами мокрую щеку.

– Спасибо, солнышко мое.

* * *

Арвид вытащил рюкзаки, захлопнул багажник и увидел человека, стоящего сбоку машины. Он улыбался. Глаза Арвида сделались глазами стрелка. Ксеня тронула его за руку, и он спохватился:

– У нас гости. Это мой старый знакомый.

– Я вас второй день дожидаюсь, – снова улыбнулся человек, которого Арвид меньше всего ожидал и хотел видеть.

– Иди, Ксюша, – он легко обнял ее одной рукой, прикоснулся губами к волосам. – Мы сейчас зайдем.

Ксеня беспокойно скользнула по его лицу взглядом, улыбнулась незнакомцу и, кивнув, скрылась за дверями.

Он подошел к Арвиду, протянул руку:

– Ну, здравствуй.

Помедлив, Арвид крепко пожал ее.

– Здравствуй, Батя.

– Не рад?

– Ты ведь не с добром.

Инструктор прищурившись, смотрел на него.

"Платим за все, – вспомнил Арвид. – За ошибки – вдвойне".