Текст книги "Тур Хейердал. Биография. Книга II. Человек и мир"
Автор книги: Рагнар Квам-мл.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
«Ра» послушно следовал своему курсу на юго-запад всю ночь. Когда рассвело на следующее утро, они больше не видели земли.
Долгожданный пассат так и не появился. Они по-прежнему были жертвами ветра переменного направления и силы. Лодку кидало туда и сюда в волнующемся море, и туровы гуарасуже не действовали так, как положено. Починить рулевые весла оказалось более трудной задачей, чем это представлялось поначалу.
Внезапные изменения погоды приводили к тому, что ветер ударял в парус спереди, и его выворачивало наизнанку. Лодка вертелась вокруг своей оси и начала двигаться задним ходом. Без помощи весел людям приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы направить лодку и наполнить парус как надо. При самых сильных порывах ветер достигал силы штормового, и в конце концов они сдались, готовые к тому, что новая перемена ветра снесет и парус, и мачту. Ничего не оставалось, кроме как спустить парус.
Свернуть прямой парус, находящийся под давлением, – нешуточное дело, особенно для тех, кто никогда этого не делал. Пока двое ослабили фал, держащий парус наверху, другим предстояло спустить парус на палубу с помощью шкотов. Случилось то, что должно было случиться. Порыв ветра тащил парус, удержать его не хватило сил, и тяжелое, неуправляемое полотнище заполоскалось над морем на рее – единственном креплении. В суматохе была велика опасность, что оно смахнет кого-нибудь за борт, но времени на страховку не осталось, надо было выбрать парус, пока он еще цел и мачта стояла на месте. Медленно те, кто управлял фалами, опустили рею, которая в конце концов оказалась в воде с остальным парусом. Собрав последние силы, как рабы на галерах, они смогли вытащить рею и мокрый парус.
Они лежали и дрейфовали. Но дрейф являлся роскошью, которой они не могли себе позволить. Хотя берег не был виден, он должен был снова появиться дальше на юге, заканчиваясь мысом Джуби, имевшим репутацию могилы кораблей. Им необходимо было пройти на запад – под парусом ли, с рулевыми ли веслами или без них.
– Мы ведь можем на парусе сделать риф, – предложил Джордж {606} . Почему об этом никто не подумал раньше? Ведь с рифом парус можно связать, завернув снизу, – отверстия для стягивания есть, тем самым уменьшив до одной трети.
Норман давно бы сделал это, будь он на палубе. Теперь он только шепнул «да» в ответ на предложение со своего больничного ложа в хижине.
Они установили риф и снова отправили парус на мачту. Совсем другое дело! Лодка вновь обрела баланс и взяла курс на юго-запад. Снова путешественники закричали от радости {607} .
И тут они услышали удар, он прозвучал так, «как будто мачта звала на помощь». Порыв ветра в очередной раз ударил в парус и вывернул его. В таком положении рея ударялась снова и снова о мачту, пока не издала треск, пронзивший команду до мозга костей, – треск сломавшегося дерева. Рея, державшая парус, сломалась.
На палубе вновь напомнил о себе черный юмор. «Теперь мы сломали все, что можно сломать. Остался только папирус» {608} .
Не прошло еще и двух суток, как «Ра» отбуксировали из гавани Сафи. Еще до того, как солнце успело зайти за горизонт во второй раз, «Ра» подвергся таким испытаниям, которые не выдержали ни лодка, ни команда. Археологическая часть подготовки была хороша. Тур плавал на лодке, приближенной к той, на какой египтяне плавали по Нилу. Морская подготовка, напротив, никуда не годилась. Если помнить о том, что у него не было никаких оснований утверждать, что тростниковые лодки пересекали Атлантику в древние времена, Хейердал неоправданно рисковал.
Сам он так не считал. Его горячая вера в проект и доверие к собственной интуиции были сами по себе достаточными гарантиями. У него, кроме того, развилась любовь к сенсациям. Доходы от книг и фильмов об экспедициях обеспечивали ему хлеб насущный и материальные возможности для дальнейших исследований. За книгу о «Ра» директор издательства «Гильдендаль» выдал ему аванс в 50 тысяч крон, в пересчете на современную валюту – 370 тысяч крон. Публицистикой он тоже занимался, не дожидаясь спуска на берег после завершения путешествия. С борта «Кон-Тики» он посылал практически ежедневные сводки в крупные газеты и агентства новостей, как только встал под парус и наладил радиосвязь. То же самое он хотел сделать и с борта тростниковой лодки. После старта из Сафи газетам в Осло и Нью-Йорке не пришлось долго ждать, пока он смог сообщить о том, что шторм «чуть было не разрушил „Ра“», и об экипаже, боровшемся не на жизнь, а на смерть. В Норвегии он предоставил «Афтенпостен» эксклюзивные права на отрывки из судового журнала. В США шоу руководило агентство Юнайтед Пресс.
В погоне за известностью он не гнушался преувеличениями. В книгах, статьях и интервью, например, плохая погода легко превращалась в слабый или сильный шторм, хотя цифры в судовом журнале свидетельствовали, что это был самое большее бриз или сильный ветер. Но он понимал, что напряжение – это способ удержать интерес публики. Он был мастером по созданию напряжения, и что в таком случае лучше экспедиции, заставляющей обывателя мечтать? Что этот же самый обыватель может сказать: он слишком много на себя берет, его не волновало. Из-за своей гордости он просто-напросто не понимал, как это что-то может пойти не так.
Пока плавание на «Ра» было далеко не идеальным. Только спустя два дня после отплытия ситуацию можно было кратко охарактеризовать так: без реи, без рулевых весел и с парусом на палубе Тур и его товарищи сидели уже не на лодке. Они сидели на дрейфующей связке тростника.
Отправив Тура, Ивонн тут же вернулась в Колла-Микьери. Там она должна была продолжить работу в качестве члена экспедиции на суше. Она была полностью занята ответами на вопросы журналистов, разбором все увеличивающейся почты Тура и бухгалтерией экспедиции. С помощью отчетов радиолюбителей она была в курсе ситуации на «Ра».
Первые сообщения не радовали. Она переживала за них, когда они боролись с течением, ветром и сломанными деревяшками. Только они починили рею и одно из весел, как весло сломалось снова. Неделя ушла на преодоление 300 морских миль от Сафи до мыса Джуби – путешествие, по расстоянию равноценное пересечению Северного моря. Без необходимого умения маневрировать «Ра» смог успешно пройти мимо мыса лишь «на расстоянии пушечного выстрела» {609} .
Теперь содержание сообщений стало веселее. Они попали в течение, которое принесет их в дугу, обходящую Канарские острова, и на юго-запад к Островам Зеленого Мыса, где начнется, собственно, пересечение самого Атлантического океана.
Подул пассат, море успокоилось, и мачта уже не подвергалась такой нагрузке. Между делом они научились управляться с рулевыми веслами, и с попутным ветром началось преодоление дистанции. В удачные дни они шли со средней скоростью 2–3 узла, что каждый день приближало их к цели почти на сто километров. Казалось, что самое худшее для экспедиции позади.
Но было еще кое-что, что беспокоило Ивонн и с чем она должна была разобраться. Она видела, как огорчился Тур, что сыновья не ответили на телеграмму, посланную им по поводу смерти Лив; и почему они так поступили?
Она была в Колла-Микьери, когда узнала о Лив, и тут же написала Туру в Каир: «Ужасно жалко Лив, бедняжка. Я так расстроилась, это никак не идет у меня из головы. Двое маленьких детей, таких как Мариан и Беттина, а еще двое мальчиков, которые никогда не повзрослеют. Хорошо хоть, что ей довелось испытать счастье в эти годы (вместе с Пебблом)…» {610}
Ивонн делала все, что могла, чтобы стать для Тура-младшего и Бамсе хорошей мачехой, особенно когда Лив переехала в США. Она следила за их развитием, и если требовалась помощь, всегда была готова оказать ее. Ивонн видела, что Тур строже относится к сыновьям, чем к дочерям, и старалась создать равновесие. Она пыталась также следить за тем, чтобы он не предпочитал дочерей сыновьям {611} .
Мальчики, со своей стороны, ценили Ивонн, и постепенно, по мере того как они знакомились с ней ближе, по-настоящему ее полюбили. Если требовалось, они вставали на ее сторону, когда отношения с Туром испортились {612} .
Ивонн очень хотела послать мальчикам несколько слов после смерти Лив. Но, расстроенная известием, она не знала, как ей правильнее выразить себя {613} . Кроме того, она была по уши занята работой для Тура и экспедиции. Только после того, как она вернулась домой из Сафи, она смогла сесть и написать. Туру-младшему она писала: «Хотя я никогда это не показывала, я очень любила Лив. […] Я восхищалась всегда ее мужеством и ее исключительными личными качествами и шармом. Я знаю, что она значила для тебя и Бамсе и как одиноко вы себя должны сейчас чувствовать, несмотря на жен и детей. Я не осмеливаюсь и думать, сколько ей пришлось выстрадать в последнее время, когда она поняла, что ей придется покинуть вас и двоих младших. […] Но помните в любом случае, что я есть и что я всегда сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам обоим» {614} .
Братья тяжело восприняли тот факт, что отец не прислал соболезнований в связи со смертью матери. Тур послал телеграмму из Египта, но она так и не пришла
Почему он и Бамсе не ответили на телеграмму, она не спросила.
Через жену одного из друзей Тура она через несколько дней узнала, что телеграмма так и не пришла. Ивонн ничего не понимала. Она точно знала, что ее послали.
Она проверила бумаги из Каира и нашла фотокопию.
«Дорогие Тур и Бамсе! Как видите из приложенной фотокопии, папа посылал вам телеграмму с полным адресом в Америку 18 апреля. […] Я узнала сейчас, […] что телеграмма так и не дошла до вас. Это очень грустно, и папа считает, что это ужасно. […] Папа много говорил о Лив и очень был расстроен, и я действительно верю, что он очень хотел вам помочь. Очень трудно найти утешение, но, когда дело касается таких вещей, у папы есть и способности, и нежные чувства. […] Больше всего меня огорчает то, что вы, скорее всего, думаете, что было очень странно не получить никаких известий от отца, и наверняка думали много по этому поводу. […] Телеграмму послали через посольство, поскольку это важная телеграмма. Поэтому еще более странно, что она так и не дошла» {615} .
Пропавшая телеграмма оставила глубокую рану в отношениях между отцом и его двумя сыновьями. И Typ-младший, и Бамсе рассердились, ничего не услышав от отца, они даже почти проклинали его, потому что «ему было важнее вязать рождественский веник, чем думать о своих двоих сыновьях, которые потеряли мать» {616} . Пока отец плавал в море и они не могли поговорить, эта рана оставалась открытой.
Папирус держался хорошо. Египетские эксперты говорили, что он потонет через две недели. Однако они ошиблись. Команде пришлось справиться с повреждениями мачты и рулевых весел, но недели шли, а корпус плыл.
Мысль о плавучих способностях тростника заставляла Тура немного беспокоиться, но не настолько, чтобы подвергнуть сомнению весь проект. То, чего он боялся больше всего, было «не столько то, как папирус поладит с океаном, сколько то, как мы, семеро пассажиров на борту, сможем поладить друг с другом» {617} .
Условия для гармоничной жизни на борту были не самыми лучшими. Площадь хижины-каюты, в которой они жили, составляла три на четыре метра, и там «нельзя было даже выставить локоть, когда мы все ложились». На палубе тоже было тесно, поскольку она была загромождена кувшинами, корзинами и мешками из козлиных шкур, в которых находились еда и питье. С первого взгляда провиант казался привлекательным и экзотическим, здесь имелись овечий сыр и оливковое масло, свежие яйца в известковом растворе, сушеная рыба, орехи и баранья колбаса, мед и миндаль, масло, мука и галеты {618} . В продолжительных экспедициях ничто не радует больше, чем хороший обед, но для современных людей такое меню из древности могло быстро стать однообразным. Хорошо, что Тур взял с собой для разнообразия кур, – время от времени они могли получать кусок мяса.
В этой атмосфере тесноты группе из семи совершенно разных людей было нужно продержаться не неделю или две, но несколько месяцев. Они должны были спать, читать, разговаривать и думать буквально на головах друг у друга. Им приходилось приводить себя в порядок и терпеть запах и звуки друг друга, вредные и хорошие привычки. Им пришлось смириться с тем, что Абдулла – правоверный мусульманин, поворачивался в сторону Мекки пять раз в день, и ему понадобилась помощь Нормана, чтобы определить направление в сторону священного города. Людям с высшим образованием пришлось жить вместе с африканцем, который всю свою жизнь спал на голой земле, который не знал, что такое лестница, пока не приехал в Каир, и который, к своему ужасу, заметил, что вода в море соленая. Абдулла должен был, со своей стороны, уживаться с шестью белыми. Дома в Чаде его отговаривали от путешествия, потому что считали, что его будут использовать как слугу для других. По этой причине он отказался мыть посуду на «Ра». Только когда Тур дал ему понять, что каждый будет выполнять эту обязанность по очереди, подозрительный Абдулла взялся за тряпку.
Папирусная лодка не была совсем изолирована от мира, они получали новости. Конфликт в Суэцком канале мог привести к горячим дискуссиям у экипажа, где были представлены как сионистская, так и арабская точки зрения. Также и война во Вьетнаме могла возбудить конфликт между Норманом и Юрием. Они были противниками и тогда, когда разговор заходил о «холодной войне» или экономическом устройстве мира.
Как во всех семьях, случались и тривиальные конфликты. Некоторые, как Юрий и Джордж, раздражали своей медлительностью, другие, как Норман и Карло, нарывались на ругань за свой резкий тон и за отсутствие умения не совать свой нос в чужие дела. Одни мешали больше, чем другие, другие больше шумели, третьим требовалось больше места, чем другим. Трения и ссоры возникали также по причине недопонимания, вытекавшего из языковых трудностей.
У Тура было чувство, что лодка нагружена, как он это называл, «психологическим бензином» {619} . В конце концов ему приходилось вмешиваться, чтобы смягчать противоречия. С помощью антрополога Сантьяго, который изучал «мир и агрессию» в качестве важной части своей научной работы, ему удалось создать такой дух сотрудничества, который и породил идею о создании на «Ра» международного экипажа {620} .
Экипаж «Ра». Слева направо: Абдулла, Юрий, Норман, Сантьяго, Тур, Джордж, Карло
«Чудо произошло. Все эти мелкие трения не выросли в экспедиционную лихорадку, потому что каждый пытался понять, как другие реагировали на то, что он делал», – писал Тур Хейердал в книге о «Ра» {621} .
Нет никаких сомнений в том, что Тур Хейердал обладал уникальными способностями руководителя и вдохновителя в своих экспедициях. Если он по отношению к своим близким мог быть упрямым и бесчувственным, то среди избранных людей на плоту или папирусной лодке он проявлял совсем другие качества. Отсутствие способности слышать других и учитывать их интересы, многократно приводившее членов его семьи в отчаяние, сменялось в море своей противоположностью. Он чутко следил за сменой настроения, привлекая всех своих людей, когда надо было принять решение. Поддерживая свой естественный авторитет самым мягким способом, он добился не только уважения товарищей, но и их доверия, что стало решающим обстоятельством для достижения успешного результата. Несмотря на незначительный опыт мореплавания, возросло его умение успокоить при возникающих опасностях. Они изо всех сил пытались спасти и «Ра», и самих себя во время драматичного плавания из Сафи к мысу Джуби и долго не могли управлять лодкой, поэтому никого не обвинили бы, если бы кто-то отказался продолжать плавание. Но после нескольких дней все поняли, что если они предадут Тура, то предадут сами себя. Если Тур привязывал себя к мачте, то и его люди делали то же самое.
«Ра» находился в плавании недели две, когда они заметили, что на кормовой палубе начинает скапливаться вода, будто в ванне. Ныряльщик Джордж Суриал нырнул под лодку, чтобы найти объяснение. Лицо его приобрело озабоченное выражение, когда его голова показалась из-под воды. Он доложил, что корпус слегка надломился прямо за каютой, недалеко от того места, где Омар и Муса нарастили лодку, после того как они в знак протеста против ее непривычного внешнего вида обрезали хвост у кормы. Более тщательные исследования над и под водой показали, что «Ра» получил «видимую трещину и вся кормовая часть медленно начала погружаться в глубину» {622} .
«Ра» начал крениться довольно рано из-за конструктивных недостатков. Отказала кормовая часть, и папирусная лодка все сильнее и сильнее кренилась на правый борт
Эта неожиданная проблема становилась все острее. Волны захлестывали кормовую палубу, и она все больше провисала. Элегантно закрученный ахтерштевень уже не был таким упругим, от брызга волн хвост набрал много воды и стал гораздо тяжелее. Всплывет ли корма снова, если обрезать завиток? Тур думал на этот счет, но мысль ему не нравилась. Это было бы «все равно что отрезать лебедю хвост».
Тур сидел и размышлял. И тут он вспомнил, что на старинных египетских рисунках от этого завитка на палубу тянулся канат. Ни строители лодок из Чада, ни кто другой не поняли назначения этого каната, и поэтому никто не прореагировал, когда его не вмонтировали. Тур Хейердал и шведский историк кораблестроения Бьёрн Лангстрём думали, как и все другие, что, когда египтяне завернули ахтерштевень в совершенную дугу, они делали это ради красоты, а не потому, что это требовалось для улучшения мореходных качеств.
Однако «хвостик крючком», как называл его Тур, был не только красив. Он имел свою функцию. Назначением каната было не удержание лебединой шеи на месте, притянув ее книзу, как легко было себе представить. Смысл состоял в том, что он своей упругостью должен был поддерживать корму, чтобы она не опускалась! Загнутый ахтерштевень, иначе говоря, был сконструирован так, что он действовал как пружина. Тур констатировал, что «мы не догадались использовать завиток с той целью, для которой он был предназначен». В то же время он признавал, что эту науку можно было познать только на опыте {623} . Список проблем, которых Тур Хейердал мог избежать, если бы он совершил пробное плавание, становился слишком длинным.
Тур хотел убедиться в том, что он прав. Они взяли веревку и протянули ее, привязав к верху завитка, вниз на палубу. Но было уже поздно. Ахтерштевень слишком пропитался водой и стал достаточно тяжелым, чтобы можно было выправить трещину. Корма продолжала тонуть и, вместо того чтобы помогать удерживать «Ра» на плаву, все больше и больше превращалась в тормоз.
У берегов Западной Африки сломались мачта и рулевой механизм. Едва успели залатать эту прореху, как начал разваливаться корпус. А они все еще не достигли широты Островов Зеленого Мыса. Из общей дистанции в 2700 морских миль им оставалось пройти еще около 1800 миль пути, или две трети расстояния.
В середине июня погода снова испортилась. На море поднялись волны, и тонны воды обрушились на кормовую палубу. Те, кто нес рулевую вахту, стояли часто по колено в воде.
Тур начал задумываться о том, не объясняется ли затопление кормы чем-то еще, кроме отсутствующего каната. Строители лодки использовали технологию, разработанную на мелком озере во внутренних районах Африки. Может быть, эта технология не годилась для судна, предназначенного для морских плаваний? Не совершили ли парни из Чада конструктивную ошибку, когда они после всех уговоров все-таки построили кормовую часть, которую раньше никогда не делали?
Абдулла заверил, что повреждения несерьезны. Пока не повреждены веревки, связывающие вместе снопы тростника, «Ра» будет и дальше плыть без проблем. Джордж инспектировал подводную часть корпуса каждый день и сообщал, что веревки чувствуют себя превосходно.
Тем не менее было ясно, что надо что-то делать. «Ра» плыл по волнам уже не так легко, как раньше. Постоянный поток воды на кормовой палубе тянул лодку вниз и делал ее тяжелой и неуклюжей.
– Давайте распилим спасательный плот!
Это сказал Сантьяго Хеновес.
Другие удивленно посмотрели на него.
– Спасательный плот наполнен пенопластом. Мы можем разрезать его и подложить куски между тростником под кормовую часть. Это улучшит плавучесть.
Тур ничего не сказал. Равно как и другие.
Сантьяго устремил свой взгляд на Тура. «Ты взял с собой плот, рассчитанный на шесть человек, а нас семеро. Ты ясно сказал, что никогда сам не перейдешь на плот».
Тур признал его правоту. Он не мог и не хотел занять чье-то место. Следующий размер плота был на двенадцать человек. Но он был слишком велик, чтобы занять место на «Ра», и поэтому от него пришлось отказаться из практических соображений.
Он напомнил, что все путешествие на «Ра» было научным экспериментом. Если лодка затонет и эксперимент закончится неудачей, то они не спасутся без плота. Никто на борту не рассчитывал, что его действительно придется использовать. Но мысль о том, что у них есть спасательный плот, создавала, тем не менее, определенное чувство уверенности, и готовы ли они были расстаться с этим чувством?
– Давайте разрубим его, – сказал Абдулла. Его больше волновало, что плот перетирал веревки.
Абдулла взялся за топор.
Юрий высказался против. Норман поддержал Юрия. Как они могли не подумать о тех, кто ждал дома? Что скажут семьи, если они узнают, что «Ра» плывет через Атлантику без спасательного плота?
Джордж направился к Абдулле и забрал у него топор.
Карло не знал, что сказать. Он посмотрел на Тура.
Решение касалось жизни и смерти. Экипаж разделился. Трое против двоих, возможно, трое «за».
О том, чтобы распилить плот, когда кто-то возражал, не могло быть и речи. Тур не выразил определенной точки зрения. Вместо этого он предложил обсудить ситуации, в которых, как они думают, может понадобиться плот. Чего они боятся больше всего?
Тур сам открыл обсуждение. Во время плавания на «Кон-Тики» они почти потеряли Германа Ватцингера, когда он выпал за борт.
– Я больше всего боюсь, что кто-то упадет за борт, – сказал он.
Норман боялся столкновения с судном. Или пожара на борту.
Юрий едва осмеливался верить в то, что «Ра» удержится на плаву еще месяц.
Джордж произнес слово «ураган».
Человек за бортом. Все согласились, что от плота тут мало проку. Даже если убрать парус, все считали, что «Ра» будет двигаться быстрее, чем дрейфующий плот.
Столкновение. Если «Ра» столкнется с судном, то не будет времени спустить плот. Все, кто окажется в воде, будут цепляться за то, что останется от «Ра». Единогласно.
Пожар. Трудно представить, что пропитанная водой лодка загорится. Пожар будет легко потушить. Лучше сидеть на той части «Ра», что не загорелась, чем на плоту. Единогласно.
Плавучесть. Если «Ра» так сильно пропитается водой, что начнет тонуть, у них будет достаточно времени, чтобы послать сигнал SOS. Все согласились, что время ожидания на плоту не будет короче. Папирус может сгнить, и лодка развалится, как говорили эксперты. Но и тростник, и связка были крепки как никогда.
Ураган. Все согласились, что шансы встретить ураган возрастут, если они попадут в Карибский бассейн. Но все согласились и с тем, что связка тростника справится с ураганом лучше, чем спасательный плот.
Не обсуждая, поможет пенопласт или нет, Норман достал пилу. Они распилили плот и подложили куски пенопласта под корму. Она поднялась, и люди удовлетворенно улыбнулись.
Однако напором воды куски пенопласта вскоре смыло в море. Корма провисала, как и раньше. Единственным утешением было то, что они избавились от предмета, перетиравшего веревки {624} .
Через несколько дней они попали в сильный ветер и штормовое море у Островов Зеленого Мыса. Снова сломались рулевые весла. У них еще оставались для управления остатки гуарасили вертикальных рулей. Плавание все больше и больше превращалось в дрейф.
Хотя «Ра» накренился, экипаж еще не терпел бедствия. У них было достаточно еды и питья, а носовая часть хорошо держалась на плаву. Погода постепенно улучшилась, и море утихло. И хотя эксперимент со спасательным плотом закончился неудачей, это событие еще больше сплотило людей. Когда Тур дал понять, что, возможно, им надо будет пройти среди Островов Зеленого Мыса, чтобы поискать более прочный материал для изготовления весел, остальные ответили отказом. Они должны идти по океану и полагаться на то, что у них еще осталось. Парус тянул, и, хотя корма тормозила, они с приличным для древнего корабля успехом преодолевали расстояние на карте.
К концу июня прошли половину пути. В то же время они вошли в очень грязные воды.
Еще в начале путешествия члены команды видели маленькие черные сгустки, плывущие по поверхности воды. Все началось с того, что Абдулла закричал, когда он однажды утром собирался совершать омовение и увидел что-то похожее на кал в мешке, с помощью которого он черпал воду. Это был сгусток мазута. Какой-то танкер, очевидно, промывал свои цистерны. Они больше не думали об этом.
Но постепенно, с продвижением на запад, эти сгустки стали появляться все чаще, пока чистое море не исчезло вообще и они не оказались в течение нескольких дней подряд окруженными грязью со всех сторон. Они уже не могли полоскать зубные щетки в море, и Тур чувствовал, будто они попали «в грязную городскую гавань» {625} . Между той кристально чистой водой, которую он встречал во время плавания на «Кон-Тики» и этой клоакой, по которой он плыл теперь на «Ра», не прошло и двадцати лет; неужели люди потеряли всякий разум? Неужели они не понимали, что своими отходами губят океан, источник всякой жизни?
Тогда он вдруг понял: они не только не понимали этого, они даже об этом не знали. Что видел судовладелец, предприниматель или представитель власти, пересекавшие океан на роскошном лайнере, стоя на парадной палубе высоко над уровнем моря, когда вода пенилась под носом судна? Они ничего не видели. Они не замечали того, что видели Тур и его люди, когда они сидели в папирусной корзине, носом в воде и двигались со скоростью пешехода.
Тур решил «объявить об этом всем, кто мог слышать» {626} . На «Ра» у них не было мегафона. Но у них была бумага и карандаш, и вес Хейердала в мире. Он подготовил доклад, который, как он надеялся, норвежская делегация ООН сможет передать далее У Тану, как только представится такая возможность. После того как он получил разрешение плыть под флагом ООН, он понял, что его слова доходят до ушей Генерального секретаря.
У Тура был еще один адресат, которого он хотел информировать о плавании «Ра». Его звали Ричард Никсон – президент Соединенных Штатов Америки. 29 июня он послал радиограмму в Белый дом, воспользовавшись телеграфным ключом Нормана. Он рассказал о цели путешествия и его интернациональном духе. С Уставом ООН в мыслях он выразил надежду, что «капитаны крупных судов по всему миру, как малых, так и больших наций» добьются успеха в своих стараниях по налаживанию дружбы между народами.
Через пять дней, пока американцы праздновали 4 июля, на «Ра» пришел ответ от президента. «Та миссия, что Вы взяли на себя, напоминает руководителям и народам всех стран о том, что все мы – пассажиры на одном старом корабле под названием Земля». Никсон пожелал Хейердалу успеха и выразил надежду, что послание, которое он пронесет с собой через океан, пойдет человечеству на благо {627} .
Тур нацелился на более крупные задачи. Быть капитаном на плоту или тростниковой лодке уже было мало. Но пока его важнейшая задача состояла в том, чтобы переплыть океан.
В первую неделю июля Норман доложил, что они прошли почти 2000 морских миль. Оставалось еще 700.
Единственное, что торчало вверх от кормовой палубы, был завиток.
«Пока держатся веревки, мы плывем», – повторил Абдулла. Он уже не был так оптимистичен.
С точки зрения статистики сезон ураганов уже начался. «Ра» приблизился к опасному району. Тур начал беспокоиться. Ураган, судя по всему, превратит «Ра» в дрейфующий мусор.
К 7 июля они находились в пути уже сорок три дня. Тур собрал своих людей на передней палубе. Он хотел обсудить кое-что, о чем им следовало «серьезно подумать».
К общему удивлению, он начал говорить о фильме об экспедиции на «Ра». Единственный материал о плавании, который у них был, снимался на борту. Но, чтобы фильм получился, ему требовались кадры, показывающие «Ра» со стороны. Ивонн в это время уже обосновалась на Барбадосе со своими дочерьми, ожидая появления «Ра». Теперь он хотел связаться с ней по радио и попросить найти судно, которое вышло бы им навстречу с фотографом на борту. Он хотел узнать, что по этому поводу думают остальные.
Они сказали – пожалуйста. Но они не совсем поняли, что он хотел. Кое-что в тоне указывало, что его волновал вовсе не фильм. Обращение к Ивонн больше походило на попытку украдкой послать сигнал SOS {628} .
Это не было похоже на стиль руководства Тура – ходить вокруг да около. Но он попал в щекотливую ситуацию. Он должен был убедиться в том, что найдется спасение, если «Ра» развалится. В то же время он должен был следить, чтобы его беспокойство не передалось другим.
Все в экспедиции подписались под тем, что они принимают участие в экспедиции под свою ответственность. Но, как писал Юрий в своем дневнике, «никакие подписи или декларации не могли освободить Тура от моральной ответственности за судьбу экипажа в целом. […] Как бы ни занимали Тура его научные идеи, вышеуказанные соображения всегда вставали на первое место, что делает ему честь» {629} .
На следующий день поднялся сильный ветер. Настала напряженная ночь. «Ветер гудел в кромешной тьме, всюду булькала, плескалась, бурлила, ревела и грохотала вода» {630} .
В судовом журнале Тур писал: «Шторм Е. Волны высокие». Это была последняя запись в судовом журнале «Ра».
Когда рассвело, Джордж нырнул под лодку. Он с ужасом сообщил, что одна из веревок перетерлась. Крайняя связка папируса по правому борту грозила оторваться. В другом месте они могли смотреть между связками в глубину моря. Абдулла оглядел повреждения. Не меняя выражение лица, он сказал, что «теперь это конец».
Появился Норман. «Мы не можем сдаться сейчас!»
На борту у них имелась «швейная игла», сделанная из лома с таким большим ушком, что через него можно было пропустить восьмимиллиметровый канат. Команда «Ра» лихорадочно пыталась починить лодку. Пока Джордж нырял под связки и сшивал, Абдулла забивал молотом иглу в тростник. Операция некоторым образом удалась, но они потеряли много папируса. «Ра» и раньше кренился на правый борт, но теперь он накренился еще больше. Рулевая вахта на кормовой палубе, которая должна была следить за остатками рулевого весла, стояла в воде по грудь.
