Текст книги "Тур Хейердал. Биография. Книга II. Человек и мир"
Автор книги: Рагнар Квам-мл.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
То, что он, как обиженный ребенок, который не добился желаемого, отказался от экспедиции на Маркизские острова, не означало, однако, что он не хотел в ней участвовать. Наоборот, он пообещал Эду обратиться за поддержкой к руководству Музея «Кон-Тики», чтобы найти средства для участия двух «беспристрастных» археологов {477} . Тур надеялся, что Фердон возьмет на себя обязанности начальника экспедиции {478} . Но Эд не смог этого сделать – его жена серьезно заболела. Вместо него желание изъявил Карлайл Смит. Арне Скьогсвольд тоже хотел принять участие. И когда Музей «Кон-Тики» одобрил выделение средств на финансирование этой экспедиции, здесь все-таки нашлось место и для части души Тура.
«Америкэн Антрополоджист» опубликовал рецензию Бартеля в апреле 1963 года. Лучшее, что немец смог сказать об «Археологии острова Пасхи» – это то, что книга компактна и хорошо напечатана. Рисунки и карты тоже высокого качества, но, к сожалению, с фотографиями дело обстояло хуже. Бартелю также не понравилось, что авторы не назвали ряд новых книг в данной области; список литературы, который он привел тут же в тексте, показал, что книги эти написал он сам.
Бартель доброжелательно отнесся к археологическим работам Маллоя и Смита. В отношении Скьогсвольда он был более критичен, особенно в отношении анализа коленопреклоненной статуи. Фердон, напротив, услышал, что его труд не достиг того уровня, как у остальных, отчасти потому, что он писал о ронго-ронгокак дилетант, частично потому, что ему не удалось истолковать археологические находки с помощью этнографических данных, и отчасти потому, что он более, чем другие, был «партизаном „Кон-Тики“».
Теория. Стрелки показывают, как, по мнению Хейердала, была заселена Полинезия. Цифры означают порядок, в каком происходила миграция
Хейердал заслужил похвалу за то, что взялся за материал, используя гораздо менее миссионерский и более научный способ, чем в «Американских индейцах в Тихом океане». Бартель был уверен, что многие сведения об острове Пасхи, добытые экспедицией, выживут, но он не был уверен, что выводы Хейердала вскоре не забудут. Как и Хейердал, Бартель считал, что написание этнической истории Полинезии требовало как можно более широкого подхода к материалу. Но выбор того, что стоит привлекать, не должен носить такой односторонний характер, как в случае Хейердала.
Тура больше потряс сам факт публикации этой статьи «Америкэн Антрополоджист», чем ее фактическое содержание. Больно видеть, считал он, как Бартель использует авторитет журнала для неприкрытого продвижения собственных публикаций и в то же время берется судить профессиональных археологов. Он удивлялся тому, как редакция позволила Бартелю попытаться нагло взобраться наверх по головам других, как они могли поддаться на его смесь хитрости и лжи {479} .
Тур долго воздерживался от ответа Саггсу и другим деятелям его калибра. Но, боясь, что блеф Бартеля получит известность, в том числе и у европейских антропологов, он вынужден был ответить. Он послал Фердону и другим проект ответа, который сам не мог подписать, так как не являлся профессиональным археологом. Эд предупреждал Тура, что надо воздержаться от такого хода. Он поговорил со своими студентами, считавшими, что Бартель дул только в свою дуду и поэтому ответ на такую рецензию придаст ей значение, которого она не заслуживает. Нет, пусть Бартель вредит самому себе, считал Эд. Иногда необходимо убить тигра, но стоит ли убивать муху? {480}
Другие археологи, участвовавшие в экспедиции на остров Пасхи, не согласились с Фердоном. По меньшей мере, они считали необходимым вытащить Эда из той грязи, в которую его втоптал Бартель. С небольшими изменениями проект Тура был напечатан в следующем номере «Америкэн Антрополоджист» и подписан Маллоем, Смитом и Скьогсвольдом. Они напомнили: три года назад Бартель широко объявил, что его перевод письма ронго-ронгоуже находится в печати. Но, поскольку с тех пор ни они, ни кто-либо другой так и не увидели перевода, они попросили Бартеля опубликовать перевод, чтобы они смогли почерпнуть из его содержания полезные сведения, которые усовершенствовали бы готовящийся к печати второй том «Археологии острова Пасхи».
Когда Тур Хейердал плыл домой с тысячами пещерных фигурок с острова Пасхи, заполнивших бочки на палубе, он думал, что везет с собой мировую сенсацию. Но фигурки таковыми не оказались. О них заявили в газетах, но они практически не привлекли к себе внимания. Помещенные на склад Музея «Кон-Тики», они по-прежнему лежали там и пылились.
Среди отдельных критиков, как и у Роберта Саггса, появилось своего рода спортивное развлечение – дразнить Хейердала тем, что эти фигурки жители острова Пасхи делали для туристов и других посетителей и поэтому в научном отношении они ничего собой не представляли. И Фердон, и Скьогсвольд в своих комментариях в прессе на книгу Саггса не разделили его утверждения о том, что фигурки – это фальшивка, однако, имея собственное скептическое отношение к научной ценности пещерных фигурок, они промолчали.
Во втором томе «Археологии острова Пасхи» Тур хотел посвятить несколько глав пещерным фигуркам. Эд выступил против при поддержке Карлайла. Они боялись, что фигурки повредят впечатлению о научной солидности, созданному первым томом. И считали, что лучшее, что может сделать Тур, – это представить их отдельной книгой, которую можно издать независимо от двух других томов {481} .
В своей переписке с Туром и Кеннет Эмори выражал свои сомнения по поводу «странных маленьких фигурок». Еще в 1920-е годы появилось несколько таких предметов, которые посетители острова привезли с собой. Они были так не похожи на что-либо известное с острова Пасхи, что «мы описали их как сувениры, особенно когда поняли, что их изготовили с помощью стальных орудий». Пока Тур не нашел их in situ, как говорят археологи, или, иными словами, в их естественной среде, ему следовало быть осторожным в придании им какого-либо значения {482} .
Однажды сформировав свое мнение, Тур редко прислушивался к критике. Если бы оказалось, что он ошибся по поводу фигурок, то ему пришлось бы признать, что его способность к безошибочным догадкам не абсолютна.
Однако здесь, несомненно, имелись все свидетельства против его суждений, поскольку Тур единственный считал фигурки мировой сенсацией. Поэтому он против своей воли уступил, хотя это отнимало у него возможность схватить за горло таких людей, как Саггс, за оскорбительную манеру, в которой они говорили о нем и о пещерных фигурках.
Хейердал не хотел совсем отказываться от пещерных фигурок. Когда он в последующие годы посещал Осло, то часами сидел в пыльных хранилищах Музея «Кон-Тики» и описывал, занося в каталог, свои дорогие фигурки. Они не смогли попасть в презентацию «Археологии острова Пасхи», но Тур решил, что однажды придет день, когда и они получат свою долю славы и место в большом альбоме об острове.
Пещерные фигурки. Хейердал настаивал на ценности пещерных фигурок, но Скьогсвольд относился к этому скептически. Они остались лежать и пылиться в подвалах Музея «Кон-Тики»
В апреле 1963 года, практически одновременно с выходом в свет статьи Бартеля, раздался другой сигнал тревоги. «Злой дух Саггса появился снова, – писал Тур в одном из писем Эду. – На этот раз он угрожал стать большой сенсацией в Швеции, где мое имя долгое время было на слуху, после того как я в прошлом году получил медаль „Вега“» {483} .
Медаль «Вега» – это высший знак отличия, который могла предложить шведская наука и которую Тур Хейердал принял от короля Швеции. Но, как всегда, что-то должно было испортить радость, и снова появился Роберт Саггс. «Сенсация» состояла в том, что книгу Саггса перевели на шведский язык, и в этой связи ее автор распространял в шведской прессе уничижительные характеристики Тура Хейердала при поддержке Стига Рюдена, которого издательство привлекло в качестве консультанта шведского издания.
Волна статей прошла и в норвежских газетах. «Бергене Арбейдерблад» озаглавила свою публикацию «Люди с острова Пасхи обманули Т. Хейердала. Американский этнограф объявил его шарлатаном» {484} . В «Дагбладет» оповещали: «Теории расселения Хейердала – чистый нонсенс» {485} .
Все три года, прошедшие со времени публикации «Цивилизаций островов Полинезии», Хейердал придерживался принципа не комментировать ни книгу, ни автора. Но после того, как эта грязь появилась снова, он во всеоружии выступил в разделе хроники газеты «Дагбладет»: «Эксперт по Тихому океану, который не знает, где он был».
В своей статье Тур рассказал, что американский издатель Саггса просил его прокомментировать книгу, чтобы сделать ей рекламу. «Саггс должен меня благодарить, что я отказался комментировать его книгу. В ней столько ошибок и неточных сведений о Тихом океане, что ему вряд ли поздоровилось бы, если бы я указал на его многочисленные промахи». Далее Хейердал прошелся по ряду чисто фактических ошибок, будто жители Раройа стояли на рифе, когда «Кон-Тики» потерпел крушение, и что Джеймс Кук был на борту корабля, открывшего Таити. Он также развенчал заявление Саггса о шляпе-сафари, которую он якобы надел, сходя на берег в Нику-Хиве.
За исключением этого, он не вступил с Саггсом в полемику, сказав только, что если в его книге столько легко находимых ошибок, то как тогда читатель может доверять остальному?
Поддержка. Американский этнолог Кеннет Эмори не соглашался с теорией Хейердала, но отмежевался от Роберта Саггса
В одной из предыдущих статей в «Дагбладет» Саггс дал понять, что Кеннет Эмори поддерживал его и Стига Рюдена в борьбе против Хейердала. На это Хейердал привел цитату из письма, только что полученного им от Эмори: «Я почувствовал отвращение оттого, как Саггс с Вами обходится, и я очень недоволен его догматизмом на такой зыбкой основе…»
И в качестве завершения: «Мой опыт в исследованиях заключался в осуществлении и, по необходимости, защите своей собственной работы, а не в нападках на труды других. Нельзя пробиться вперед, оттесняя назад остальных. Но если Саггс желает, то я выскажу свое мнение о его книге. Она плохая» {486} .
В одном из писем Фердону Тур дал понять, что важнее всего для него было «убить Саггса как авторитет от науки» {487} . Это ему не удалось, но Роберт Саггс больше его не мучил.
Последний триумф в этом году признаний, несмотря на связанные с Саггсом неприятности, состоялся в июне 1964 года. Тогда Королевское Географическое общество вызвало его в Лондон, чтобы вручить авторитетную золотую медаль. Он получил этот знак отличия за то, что с помощью своих экспедиций на Галапагосы и остров Пасхи внес вклад в умножение знаний о культурном влиянии в Восточной Полинезии. Тур истолковал данное основание как изменение настроения по отношению к его теории и в Великобритании {488} .
Работа по подготовке второго тома «Археологии острова Пасхи» шла медленнее, чем планировалось. Издание обходилось дорого, и первый том не принес большого дохода. Надежды на прибыль от продажи второго тома также были призрачны. Как и с книгой «Американские индейцы в Тихом океане», издателем взялся быть шведский «Форум», и без какой-либо официальной поддержки издательство отказывалось работать дальше. Но для амбициозного Тура Хейердала издание имело такое большое значение, что он пообещал покрыть возможные убытки. Эта гарантия пробудила издательство от спячки.
Однако была и другая причина, по которой проект разваливался. К работе над вторым томом редакторы пригласили ряд независимых экспертов по острову Пасхи, чтобы они тоже внесли свой вклад, и сбор рукописей потребовал времени. Когда Хейердал составлял список тех, кого он хотел пригласить, он показал, что отвечает за свои слова, брошенные им в адрес Саггса: «нельзя пробиться вперед, оттесняя назад остальных». Кого он только не внес в свой список, пожалуй, за исключением лишь Томаса Бартеля.
В этом списке также значился ботаник Олоф Селлинг Он должен был провести анализ проб пыльцы, которую экспедиция привезла с острова Пасхи. Именно с этим анализом Тур связывал большие надежды. Если все обстоит так, как он думал, то анализы должны были показать, что люди завезли тростник тоторана остров Пасхи. Из этого следовало бы, что и сами люди должны были происходить из Южной Америки, потому что там единственное место в мире, где растет этот тростник.
Но, пока шведский профессор занимался данной работой, он стал жертвой заговора – Шведская академия наук попыталась лишить его должности профессора, объявив умалишенным. Дело попало в суд, но Академия наук проиграла. Селлинг продолжил работу в качестве директора ботанического отделения Музея естественных наук в Стокгольме, но преследования, которым он подвергся, и крупнейший, как говорили, судебный скандал в Швеции истощили его силы. Селлинг дал ясно понять, что не заинтересован более в работе по проведению анализа пыльцы {489} . Тур пригласил его в Стокгольм, чтобы вместе с ним проводить исследования, но на свое обращение «так и не получил ответа» {490} .
Эд предложил, чтобы Тур передал эту работу кому-нибудь другому {491} . Хейердал не принял предложение. Возможно, он не хотел обижать старого друга. Но прошло уже почти десять лет с тех пор, как они вернулись с острова Пасхи, и у Тура не хватало терпения снова отложить издание. В 1965 году второй том вышел из печати.
Коробки с пыльцой, которые, как думал Тур, тоже скрывали мировую сенсацию, в конце концов попали в подвалы Музея «Кон-Тики».
Там они стояли и пылились – вместе с фигурками из пещер с острова Пасхи.
РА
Тростниковая лодка. С помощью «Ра» Тур Хейердал хотел установить, могли ли древние египтяне пересечь Атлантический океан на судне, построенном из папируса
На холостом ходу
В 60-е годы к Туру Хейердалу пришло относительное спокойствие. Годы борьбы остались позади, по крайней мере, было похоже на то. С 1938 года, когда он вернулся домой с Фату-Хивы, его мысли были прикованы к полинезийскому вопросу. Тур осуществил несколько грандиозных экспедиций и опубликовал по их результатам весомые труды. От обвинений в шарлатанстве он смог привести своих противников к признанию возможности контактов между Южной Америкой и Полинезией и необходимости дальнейших исследований в данной области. Но теперь Хейердал отказался от решения этой задачи, вдруг обидевшись, что не все критики замолчали. Он не хотел больше смотреть в сторону Тихого океана.
Что привело к такому повороту? Его делом были экспедиции и книги. Однако о новых экспедициях он не думал. И кроме запланированной работы о пещерных фигурках – трофеях экспедиции на остров Пасхи, он не имел никаких планов насчет написания книг. Впрочем, не совсем.
Наверное, пришло время позаботиться о своем месте в жизни. В любом случае он начал работу вместе со своим другом юности Арнольдом Якоби, который должен был написать его биографию. Целыми днями напролет и даже неделями сидели они голова к голове в Колла-Микьери, и осенью 1965 года появился результат – «Сеньор Кон-Тики». Книга была хорошо принята читателями и была переведена на многие языки.
Тем не менее в этот период затишья Тур по-прежнему много ездил. В одном только 1964 году он посетил дюжину стран. Требовало времени и ведение хозяйства в Колла-Микьери. Кроме того, он решил для себя, что все, кто писал ему письма, должны получить ответ. Это само по себе было грандиозной задачей, поскольку письма потоком шли к нему со всего мира, и в таком количестве, что пришлось организовать собственную почту в деревне.
Время от времени он выполнял представительские поручения, как, например, во время визита могущественного Первого секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза Хрущева, который летом 1964 года прибыл в Норвегию с официальным визитом. Хрущев очень хотел осмотреть Музей «Кон-Тики», и Тур Хейердал с готовностью выступил в качестве гостеприимного хозяина.
Во время этого визита присутствовал и Typ-младший, отчасти в качестве гида дочерей и жены Хрущева Нины Петровны, а отчасти в качестве тайного шпиона, внимательно следящего за происходящим. В письме матери он рассказал, что на посещение было выделено двадцать минут, но восторженный Хрущев провел в музее целый час.
Пока свита стояла, собравшись вокруг плота, и слушала рассказ Тура-старшего, от внимания сына не ускользнула фраза твердокаменного советского министра иностранных дел Андрея Громыко: «Прежде чем сесть на такой плот и отправиться в море, я хотел бы стать капиталистом».
Хрущев о таком не думал. Он извинился за то, что ничего не понимает в морском деле, но он с удовольствием принял бы участие в качестве кока в следующей экспедиции Хейердала. Тур ответил, что пока не планирует новую экспедицию, но если Хрущев действительно хочет отправиться вместе с ним, то он подумает – не повторить ли снова путешествие на «Кон-Тики», особенно если русский лидер возьмет с собой достаточно черной икры.
Лето 1964 года. Никита Хрущев посетил Музей «Кон-Тики» и попросился в следующую экспедицию Тура Хейердала в качестве кока
Собравшиеся прыснули от смеха, и под последующие аплодисменты Хейердал имел честь передать Хрущеву модель плота «Кон-Тики». В своей благодарственной речи советский партийный руководитель не находил слов, достаточных для того, чтобы выразить восхищение Туром Хейердалом и его достижениями. Все присутствовавшие, в том числе премьер-министр Эйнар Герхардсен, должны были знать, что Тур Хейердал весьма популярен в Советском Союзе и все читали его книгу о «Кон-Тики». На тот момент на родине Хрущева было продано два миллиона экземпляров этой книги {492} .
Выходя, Герхардсен положил Хейердалу руку на плечо. «Хорошо сказал!» – заметил он {493} , откровенно гордясь своим знаменитым соотечественником.
Вечером состоялся прием в советском посольстве. На следующий день Тур получил посылку, в которой было три банки черной икры, бутылка русского коньяка и золотые часы с гравировкой. Посылка пришла из Бюгдёй Конгсгорд, где Хрущев жил во время визита в Осло.
Встреча с Хрущевым еще больше укрепила популярность Тура Хейердала в Советском Союзе. Спустя всего лишь месяц он уже был в Москве, где принял участие в Международном конгрессе антропологов и этнологов. Журналисты толпой собирались вокруг него, а его выступление о «сложной культуре острова Пасхи», к его удивлению, напечатали в газете «Правда». В последний день работы конгресса газета попросила его рассказать о своих впечатлениях от конгресса в отдельной статье. И Тур был уверен, что этот особенно любезный прием со стороны советской прессы имел связь с визитом Хрущева в Музей «Кон-Тики» {494} .
Конгресс в Москве. Тур Хейердал был близорук еще с детства, но редко пользовался очками, стесняясь их носить
Главной темой конгресса была миграция в Тихом океане. Тур принял активное участие в дискуссиях, «не сталкиваясь с реальным противодействием» {495} . Однако из прошлых споров с советскими антропологами он знал, что такая оппозиция существует. Желая с ней расквитаться, Туру, с помощью зятя Никиты Хрущева, удалось организовать дуэль со своими противниками в правительственной газете «Известия». Снова им пришлось показать когти, и более того, он увидел, что некоторые бывшие противники теперь открыто его поддерживали. В пересказе, который Тур послал Эду Фердону, он, не стесняясь, назвал себя победителем битвы в «Известиях» {496} .
Этот победитель дома, в Колла-Микьери, захотел победить и себя самого. Приближался пятидесятилетний юбилей, и он знал, к чему приведет это событие. Большое общество, знаменитые гости, льстивые речи и обилие подарков. Но что, если он нарушит обычай, сядет в поезд и уедет в Неаполь?
Сам день рождения – 6 октября. За несколько дней до этого он сел на поезд до Неаполя. Он ехал вместе с другом Арнольдом Якоби.
Следующий день после приезда – это воскресенье, и они отправились в древние Помпеи. В Колла-Микьери он встретился с молодым священником и под бокал вина изложил свой план, как он желал бы отпраздновать пятидесятилетний юбилей. Тур хотел пригласить пятьдесят гостей на отличный обед, но это должны быть люди, которым не особо повезло в жизни. Он не предъявлял требования к их безупречности, как раз наоборот. Бандиты и воры тоже приветствуются. Но, поскольку он не знает Неаполя и не знает, с чего начать, то не поможет ли ему священник составить список гостей?
Священник покачал головой.
– Прекрасная мысль, – сказал он, – но она, к сожалению, неосуществима.
– Почему?
– В Неаполе нет ресторана, который согласился бы накрыть стол для такой компании.
Но Тур, мастер импровизации, знал, что делать.
Он попросил священника связаться с монастырем, который, но своему милосердию, согласился помочь.
Среди неимущего населения весть об угощении быстро распространялась из уст в уста, и количество гостей выросло с пятидесяти до ста пятидесяти, пока все они не уселись за ломившийся от яств стол от Тура.
Сочувствуя отверженным, которых общество забыло где-то на своем пути к прогрессу, аббат предпринял только одну предосторожность. Боясь, что гости не устоят перед соблазном, уходя, спрятать что-нибудь из столовых приборов себе под рубашку, еду подавали на бумажных тарелках и сервировали стол одноразовыми приборами {497} .
Тур Хейердал не был эксцентриком в социальных отношениях, он обращал на себя внимание скорее своей педантичностью. Он имел консервативные взгляды на общественные привычки и старался изо всех сил, чтобы дети получили правильное воспитание. Поэтому более чем странно, что на свое пятидесятилетие он решил сбежать от семьи, друзей и важных лиц, взамен проводя его вместе с неаполитанскими вольными птицами.
Тур желал большинству людей добра. Тратя деньги на бедных гостей, а не на богатых, он таким образом следовал высоким моральным принципам. Но в то же время монастырский банкет послужил некой уловкой, чтобы было о чем рассказать, когда он вернется домой. Так истолковали это его сыновья, когда услышали о праздновании в монастыре {498} . Это был самый настоящий трюк, отчасти потому, что он говорил об изобретательности и спонтанности Тура Хейердала, отчасти потому, что он сделал это мероприятие неподвластным критике, придав ему гуманитарное значение.
После празднования Тур снова остался один и провел в окрестностях Неаполя еще три недели. Он находился большей частью на острове Искья в большой бухте за городом. Купался и катался на водных лыжах, посетил на пароме остров Капри, испытывал шторм и штиль, солнце и дождь. Ел пищу, приготовленную лучшими поварами, пил изысканные вина. Он поддерживал связь с Ивонн по телефону, и, кроме нее, вряд ли кто-то знал, где он находится. Никаких журналистов, никаких встреч, никакой переписки, разве только книга. Тур делал нечто, чего не делал никогда, – отдыхал. Он наслаждался редкой роскошью тратить впустую время и не испытывать мук совести.
В некоторой степени это было то, что Тур называл самой приятной частью экспедиции, время между интенсивными приготовлениями и требующей сил работой, ожидавшей по возвращении из путешествия. В эту часть входили и сидение на плоту, и разглядывание ночного звездного неба или прогулки вокруг немых, но выразительных моаи.Только в этот раз он сидел в роскошной обстановке на средиземноморском острове и не знал, какие испытания могут его ожидать, когда он вернется домой.
Он вернулся обратно в Колла-Микьери 24 октября. Это время сбора урожая, и земля принесла свои плоды. Виноград для вина, оливки для масла. Три маленькие девочки бегут к нему навстречу. Младшей, Хелене Элизабет, или просто Беттине, как ее называли, всего пять лет, Мариан – семь и Аннетте – одиннадцать. Навстречу ему бежит и Ивонн, а за ней – Бритта, норвежская нянька.
Бритта Норли из Скотфосса в районе Скиена была по профессии медсестрой для душевнобольных, как это называлось в то время. Она работала в клинике для душевнобольных в Осло, когда однажды утром увидела объявление в «Афтенпостен». «Няня для трех детей требуется на Итальянскую Ривьеру». Контракт заключался сроком на один год.
Бритта одно время думала о том, чтобы поехать в США и работать там, но Итальянская Ривьера выглядела более привлекательно, и она откликнулась на объявление. В объявлении не указывалось имя, и она очень удивилась, когда встретилась с Ивонн на собеседовании и узнала, что трое детей – дочери Тура Хейердала. Ивонн объяснила, что она много времени проводит в разъездах и ей нужно, чтобы кто-то заботился о детях, пока ее нет. Бритта получила место, и спустя год все так ее полюбили, что попросили остаться. Через два года она вышла замуж за итальянского крестьянина, но продолжала работать няней в Колла-Микьери {499} .
Приятные минуты. Ивонн читает детям, Беттине, Мариан и Аннетте. По воскресеньям они забирались к отцу на колени и слушали норвежские народные сказки
Позволив Бритте так привязаться к дочерям, Ивонн и особенно Тур могли не беспокоиться, когда они покидали Колла-Микьери.
Бритта была из простой семьи и поначалу с трудом привыкала к благородным порядкам в доме Хейердалов. Но она смогла отказаться от диалекта, на котором говорили в Скотфоссе, и старалась придерживаться принятого в доме этикета, насколько у нее хватало сил и возможностей. Тур хотел, чтобы во всем был порядок – от того, как выглядит гостиная и спальни, до точного часа обеда. И упаси Бог потревожить его, когда он каждый день после обеда ложился на диван, чтобы отдохнуть. Этот отдых продолжался всего десять минут, и, чтобы не проспать, он держал в руках брелок. Когда он падал со стуком на пол, отдых заканчивался. Бритта с этим хорошо справлялась, и со временем она так сблизилась с Ивонн, что обращаться к ней по имени стало естественным.
Тур, напротив, всегда для Бритты оставался господином Хейердалом. Она смотрела на него снизу вверх и боялась помешать ему. Она видела фильм о путешествии на «Кон-Тики» и восхищалась его мужеством. Но в первую очередь она уважала Тура Хейердала как человека, и она боялась, что это уважение пострадает, если тон между ними станет более фамильярным {500} .
В глазах Бритты Хейердал очень хорошо обращался с детьми. Но она считала, что он порой бывал слишком строг, и ей довелось от него слышать, что она их балует. Если девочкам что-то нужно, то они должны были сначала это заслужить. Украшения и косметика запрещались, и он не любил, даже когда дочери носили бантики. С косами было лучше. Он так же придирчиво относился к их одежде, как и к своей собственной.
Утро воскресенья было временем для приятного времяпрепровождения. Тогда дочери могли забраться к нему на колени и слушать, как он читал им норвежские народные сказки в обработке Асбьёрнсена и Му. Любимыми были «Колобок» и «Мальчик, который соревновался с троллем в еде» {501} .
То, чего не хватало в детстве сыновьям, дочери получили гораздо в большей степени. Отсутствие Тура во время войны и экспедиция на «Кон-Тики» плюс развод во многом осложнили отношения с мальчиками. Им никогда не довелось испытать таких идиллических отношений с отцом, что царили в Колла-Микьери. Если девочки росли в постоянных отношениях с отцом, то мальчикам этого не досталось. Наверное, поэтому дочери впоследствии относились к отцу с большей нежностью, чем сыновья.
Тем не менее в идиллии Колла-Микьери не обошлось без темных сторон. Тур постоянно занимался реставрацией стен и домов в деревне, он также заботился о том, чтобы выращивать на собственной земле как можно больше из того, что необходимо для ведения хозяйства. На это требовалось много рук, и кроме норвежского секретаря он нанял крестьян, ремесленников, садовников, повара и даже официанта. Ежедневные обязанности по управлению этой маленькой империей все больше и больше переходили к Ивонн, которая кроме обязанностей матери должна была следить за закупками, выплатой жалованья и бухгалтерией.
В доме часто устраивались званые обеды и приемы с такими требованиями к хозяйке, чтобы все было на высшем уровне. Дальние гости прилетали, как правило, в Ниццу самолетом, оттуда Ивонн забирала их и много часов везла на машине по узким дорогам вдоль изрезанного берега. Затем требовалось готовить еду, заботиться о порядке на кухне и в спальнях, как правило, в течение нескольких дней без перерыва. В таких случаях от Тура помощи было мало. Он не понимал, что стоит за хорошо организованным приемом, так как приходил только к столу {502} .
Светское общество. В Колла-Микьери бывало много гостей, и Ивонн считала своей обязанностью быть для них отменной хозяйкой
Ивонн переутомлялась, это сказалось на ее здоровье. Врачи просили ее снизить темп жизни {503} . Она этого не сделала и в итоге попала в Королевскую клинику в Осло {504} . Определенного диагноза поставить не смогли, и Ивонн пришлось пройти через долгий процесс реабилитации, чтобы вернуть силы.
Было и другое, что утомляло. Тур говорил большей частью о себе и о своем. Даже Ивонн, с таким энтузиазмом принимавшей участие во всем, что он делал, надоело это слушать без конца. У него случались резкие перепады настроения, особенно в периоды, когда он подвергался научной критике, как во время утомительной борьбы с Робертом Саггсом, и все это выплескивалось на Ивонн.
Самым невыносимым все-таки стало то, что она в результате своего переутомления потеряла место женщины в чувственной жизни Тура. Он начал встречаться с другими женщинами, у него появились любовницы.
В интимной жизни у Тура и Ивонн всегда дела обстояли не очень гладко. Тур все хотел по-своему. Например, он не любил целоваться, их отношениям не хватало нежности. Ивонн рассчитывала на то, что это все придет со временем. Но она просчиталась. Тур не исправился {505} . Он не скрывал своих походов «налево» от жены, наоборот, он вел себя так же открыто, как он поступил с Лив, когда приехал из «Невра Хойфьелльс» после первой ночи с Ивонн. Она позволяла ему все, зная, что не сможет его остановить, но также и потому, что чувствовала уверенность в том, что он вернется обратно {506} .
Тур вырос в таком доме, где мать так и не смогла забыть, как отец поцеловал на кухне горничную {507} . Алисон вышла замуж в третий раз и так разочаровалась в муже и во всех мужчинах в целом, что больше не захотела иметь с ними дело. Вместо этого она «посвятила себя сыну, которого хотела воспитать так, как считала нужным» {508} . Частью этого воспитания стала пуританская мораль, и, когда Тур вышел во взрослую жизнь, он имел комплекс моральных принципов, которые безжалостно применял по отношению к другим. Однако, судя по всему, на него самого эти принципы не распространялись, поскольку он предал сначала Лив, а потом и Ивонн, и случилось это без зазрения совести, как будто он имел полное право так поступать.
