Текст книги "Каролинец"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Он почувствовал, как Миртль невольно отпрянула и попыталась высвободить их, словно испугавшись тех слов, которые он вот-вот может произнести. Мендвилл снова положился на всемогущую силу терпения и сменил тон, убрав из него лишнюю торжественность.

– Если бы я признался, что считаю вас достойной восхищения, вы бы надо мною посмеялись, я знаю. – И он сам улыбнулся. – Поэтому, раз вы так настаиваете, я скажу, что вы – самая очаровательная кузина в колониях. И добавлю, что в Роберте Мендвилле вы найдете постоянного и надежного друга.

– Друга – о, да! – ее пальцы стиснули его ладонь и, наконец, освободились. – Я в вас не ошиблась. Как редко у женщины бывает друг, истинный друг, на которого можно положиться. Возлюбленного она может найти, если захочет, но друга… Благослови вас Бог, Роберт.

Они двинулись дальше. Мендвилл, утвердившийся в положении старшего брата, которое он неудачно попытался было изменить, положил даже руку на плечо Миртль, как бы обняв ее по-родственному на одно мгновение.

– Всегда рассчитывайте на меня, моя дорогая Миртль. Что бы с вами не приключилось, всегда требуйте моей помощи. Вы обещаете?

– Да, с радостью, – отвечала она, смеясь.

Красный рукав с обшитыми золотой тесьмой обшлагами, обнимающий плечи Миртль, и ее обращенное к Мендвиллу личико было последнее, что различили сощуренные глаза Лэтимера.

Мистер Лэтимер понял, что он слишком долго пробыл вдали от Чарлстона, и все известные ему циничные афоризмы женоненавистников теперь показались Лэтимеру, как это ни прискорбно, весьма близкими к истине. Он медленно порвал маленькую записку, и, когда возвращавшаяся Миртль вскоре показалась одна на аллее, пренебрег представившейся возможностью объясниться. Он дождался, пока она скроется за деревьями, и только после этого отправился искать своего грума, чтобы немедленно отправиться в Чарлстон.

Глава VII. Мендвиавелли

Этим же вечером капитан Мендвилл вернулся в резиденцию губернатора. В гостиной происходило небольшое столпотворение. Лорд Уильям оживленно беседовал с гостями, приглашенными ее светлостью. На приеме присутствовало немало тори вроде Раупеллов и Роггов; явилось несколько человек, подобных зятю ее светлости, Майлсу Брютону, и столь консервативных в методах оппозиции правительству, что они оказались – во всяком случае, с точки зрения вигов – где-то посредине между обеими партиями; остальные, составлявшие основную часть гостей, принадлежали к семьям, которые сэр Эндрю назвал бы кланами мятежников.

Перед проницательным и отчасти презрительным взором капитана Мендвилла предстала модель всей колонии. Две партии тайно враждовали, каждая вооружалась, но параллельно прилагала лихорадочные усилия для сохранения мира, ибо ни одна из них не чувствовала себя созревшей для боевых действий и ни одна не знала, что сулит ей война; каждая готовилась к сражению, как к последнему средству, и все же стремилась не приближать ее в надежде, что такая необходимость отпадет.

Пробираясь сквозь толчею к его светлости, капитан очутился перед леди Уильям Кемпбелл, прекрасной юной дамой. Она была лишь чуточку пониже своего супруга – вице-короля, ее стройная осанка и горделивая посадка головы говорили об уверенности в себе, а грацией и обаянием она могла сравниться с богиней Гебой.

– Вы опоздали, – упрекнула леди Кемпбелл капитана, – и, заслуживаете наказания, хотя, несомненно, сейчас рассыпетесь в извинениях, о несчастный раб долга!

– Проницательность вашей светлости освобождает мой сирый ум от поисков оправдания.

– Не проницательность, сэр, но сострадание. – Она коснулась его руки. – Вам нужно пойти и побеседовать с мисс Миддлтон. Она так обожает красные мундиры, что стала самой верной из подданных короля.

Мендвилл не принял ее легкого тона.

– Ваша светлость должны меня извинить. Мне необходимо срочно увидеться с лордом Уильямом.

Леди Уильям посмотрела на него внимательно, в глазах ее мелькнуло беспокойство. При всей ее смелости, иногда граничащей с легкомыслием, она пребывала в постоянной тревоге за мужа, которого любила и который был возвышен до должности сколь почетной, столь и обременительной.

– Что-нибудь серьезное? – спросила она.

– Не столько серьезное, сколько неотложное, – успокоил Мендвилл. – У меня сегодня был хлопотливый день.

К ней вернулся присущий ей немного язвительный юмор.

– Ничто не нагоняет такой тоски, как ваше усердие, Роберт.

Он улыбнулся, выражая согласие, после чего направился к лорду Уильяму, только что покинувшему нескольких дам, и предложил ему удалиться в небольшую смежную комнатку. Там к ним присоединились капитан Таскер, второй конюший его светлости, и Иннес, последовавший за ними по собственной инициативе. Мендвилл кивнул обоим и не стал попусту тратить слов на вступление.

– Человек, получивший сегодня утром аудиенцию у вашей светлости и назвавшийся Диком Уильямсом, на самом деле – Гарри Лэтимер.

Заявление было настолько ошеломляюще, что его пришлось повторить.

– Этого еще не хватало! – всплеснул руками лорд Уильям. Он принялся вспоминать, о чем шла речь во время аудиенции, а когда вспомнил, то ахнул: – Боже мой! – и бессмысленно уставился на Мендвилла.

Мендвилл сочувственно покивал головой.

– Боюсь, он узнал от нас множество интересных вещей. Его подослали, чтобы выведать, к чему клонится дело, как относится ваша светлость к Провинциальному конгрессу и разведать, по какому каналу вы получаете донесения о его секретной деятельности. Боюсь, он преуспел в выполнении всех трех заданий.

– О! Но это невозможно! С ним же был Чини, – воскликнул губернатор.

Мендвилл вкратце изложил ему то, что случилось в Фэргроуве. Лорд Уильям застонал.

– Мы имеем дело с опасным человеком, – сказал Мендвилл. – Он смел и находчив, и он наш убежденный противник, а его богатство дает ему огромное влияние и необыкновенную власть.

– Да-да, – раздраженно перебил его губернатор. – Но что с Фезерстоном? Вы позаботились о нем?

– Это не имеет значения, – холодно ответил капитан. – Фезерстон – битая карта. Он больше не сможет приносить нам пользу, поскольку я не смог арестовать Лэтимера.

– Но, ради Бога, капитан! Необходимо спасти его.

– Не знаю, не знаю. Не уверен, – сказал Мендвилл с таким видом, что все трое недоуменно воззрились на него.

– Но разве не вы говорили минуту назад, что они вздернут Фезерстона сразу, как только узнают о нем от Лэтимера?

– Говорил. Либо вымажут в дегте и вываляют в перьях, – Мендвилл небрежно упомянул об этой альтернативе и так же спокойно и откровенно добавил: – Если над ним учинят что-нибудь этакое, у нас появятся, наконец, неопровержимые улики против Лэтимера. И я сам и, скорее всего, сэр Эндрю сможем засвидетельствовать, что все это – результат подрывной работы Лэтимера.

– Вы собираетесь принести Фезерстона в жертву, чтобы только получить возможность обвинить Лэтимера? – ужаснулся вице-король.

Теперь удивленным выглядел Мендвилл.

– Сейчас не время для сантиментов, да и случай неподходящий, – сухо ответил он. – В жертву политике приносили людей и поважнее Фезерстона. Что до меня, то я не настолько чувствителен, чтобы переживать из-за какого-то там шпиона. Он сам поставил на карту свою жизнь. Над шпионами всегда висит угроза скорой расправы. А вы подумайте о том, что выигрываете: вам предоставляется случай избавить государство от опасного врага.

Последовала продолжительная пауза, прежде чем его светлость нашелся с ответом. Не успевшее зачерстветь сердце юного губернатора было потрясено.

– Да вы хладнокровный Макиавеллиnote 20Note20
  Никколо Макиавелли (1469-1527) – государственный секретарь флорентийской Синьории, автор трактата «Государь» (написан в качестве руководства для недалекого и нерешительного Джулиано Медичи), ставшего первым в Европе систематическим изложением теории управления государством. Примером идеального носителя верховной власти автору служил Чезаре Борджа (Цезарь Борджиа). В настоящее время термин «макиавеллизм» имеет тот же негативный смысл, что и пословица «Цель оправдывает средства» (политика, пренебрегающая нормами морали).


[Закрыть], – наконец выдавил он из себя с оттенком недоверия.

Мендвилл только пожал плечами.

– Ваша светлость являетесь губернатором провинции, в которой то и дело раздаются призывы к бунту. Вы обязаны подавить их любыми средствами. Кабинет министров в Англии ждет от вас результата, а какими средствами вы его добьетесь – им все равно. Разве может жизнь какого-то ничтожества вроде Фезерстона быть помехой в таком важном деле?

Лорд Уильям, терзаясь сомнениями, заложил руки за спину и начал вышагивать взад-вперед по комнате. Таскер и Иннес не произносили ни слова; оба были напуганы предлагаемыми методами управления провинцией. Мендвилл наблюдал за его светлостью едва ли не с презрением. Разве этому чувствительному мальчишке сокрушить гидру мятежа? Куда там! На что надеется империя, если в такие кресла сажают младших сыновей, не способных справиться с пустяковой проблемой?

Но лорд Уильям, хоть и был гуманен и по натуре чувствителен, отнюдь не был наивным новичком в искусстве управления государством, каким его представлял себе Мендвилл.

– Чисто по-человечески, Мендвилл, ваше предложение звучит ужасно. А с точки зрения политики оно безумно. Если даже использовать Фезерстона в качестве приманки, то каким образом после этого мы сумеем арестовать Лэтимера? И какому из судов провинции поручить в этом случае разбирательство? Вы подумали, какой суд будет выносить приговор?

– Для судебного разбирательства по такому серьезному обвинению его можно – нет, необходимо – послать в Англию.

Лорд Кемпбелл в раздражении ударил кулаком по ладони.

– Так я и знал. Вы собираетесь применить именно тот указ, который служит сейчас объектом недовольства, и хотите с его помощью расправиться с человеком, ставшим героем в глазах толпы. И за какое преступление? Да вся провинция его с восторгом одобрит. В этом заключается ваш метод управления? Неужели вы не понимаете, что это ускорит те самые события, которых мы стремимся избежать любой ценой? Что это повлечет за собой открытый мятеж? Что это заставит нас прибегнуть к силе и похоронит последнюю надежду на примирение колонии с империей?

– Эфемерная надежда, – убежденно возразил Мендвилл. – Это иллюзия, которая привносит в нашу политику нерешительность и слабость.

Но лорд Уильям твердо стоял на своем.

– Это просто ваша точка зрения, Мендвилл, а я придерживаюсь иного мнения. Готовясь к худшему, я продолжаю надеяться на лучшее. И, полагаю, не без оснований.

– Но если… – начал капитан.

Губернатор поднял руку.

– Говорить больше не о чем.

Мендвилл мог влиять на него почти во всем, за исключением методов управления провинцией. Ибо здесь его светлость находился под влиянием своей жены и ее многочисленных чарлстонских родственников, не желавших настоящей войны.

– Буду вам признателен, – заключил губернатор, – если вы не мешкая отправитесь на поиски Фезерстона. Отвезите его на «Тамар». Там он будет в безопасности – Торнборо за ним присмотрит. При необходимости отошлем его в Англию.

Если Мендвилл и был уязвлен, то не подал виду. Он поклонился, показывая, что подчиняется приказу.

– Будет немедленно исполнено, – сказал он спокойно, будто и не вступал в полемику.

Мистер Иннес так прокомментировал это происшествие: «Его светлость без обиняков назвал капитана Мендвилла хладнокровным Макиавелли, ибо тот проявил решимость и настойчивость – качества, каковых самому лорду Уильяму недостает. Если бы губернатором этой провинции был капитан Мендвилл, от бунтарских настроений скоро и следа бы не осталось» .

Иннес был далек от мысли, что решимость капитана пошла гораздо дальше, чем настойчивость. Не обнаружив Габриэля Фезерстона в доме его замужней сестры, где тот жил и куда при необходимости за ним посылали от губернатора, Мендвилл принялся тщательно разыскивать агента в таких местах, где вероятность встретить его была ничтожной. Приказ губернатора противоречил планам капитана, но не изменил их; Мендвиллу оставалось добиться своего не мытьем, так катаньем.

В то же самое время, когда Мендвилл прокладывал себе путь сквозь толпу гостей леди Уильям, юный мятежник Лэтимер вернулся в Чарлстон и широкими шагами вошел в гостиную великолепного особняка у Восточной бухты. Комната выглядела несколько сумрачной из-за того, что была обшита потемневшими дубовыми панелями, увешанными портретами предков Лэтимера. Подобно большинству комнат в доме, ее обстановка состояла из ореховой мебели, вывезенной из Голландии пятьюдесятью или шестьюдесятью годами раньше. В Англии стиль этой мебели связали бы с царствованием Уильяма и Марииnote 21Note21
  Уильям и Мария – Вильгельм III Оранский (1650-1702) женился на дочери свергнутого в 1688 г. Якова II Стюарта, Марии II (1662-1694) и стал английским королем. Упрочил парламентаризм, издал Билль о правах, Акты о трехгодичном парламенте и престолонаследии.


[Закрыть]. Из резной рамы над каминной полкой гостиную обозревал угрюмый джентльмен в пышном парике. Между ним и Гарри Лэтимером усматривалось явное сходство. Но еще большее сходство можно было обнаружить – и это весьма злорадно отметил Чарлз Монтегю – между оным портретом кисти сэра Годфри Неллера, изображавшим родоначальника династии Чарлза Фицроя Лэтимера, и – подлинные слова лорда Чарлза – «герцогом Бэкингемским, сим развеселым принцем, возложившим на себя нелегкий труд стать отцом родным доброй половине своих подданных"note 22Note22
  Джордж Вильерс, герцог Бэкингемский (1592-1628) – английский политический деятель, фаворит и министр Якова I и Карла I.


[Закрыть].

На плетеной кушетке под высоким окном развалясь возлежал полный светловолосый молодой человек, читавший «Уэйкфилдского викария"note 23Note23
  роман английского писателя-сентименталиста Оливера Голдсмита (1728-1774).


[Закрыть]. Джентльмен являл собою мужскую копию леди Кемпбелл, и, несмотря на то, что лицу его недоставало ее красоты и магнетического обаяния, он все же, как и его сестра, обладал фамильной способностью располагать к себе людей. С первого взгляда на него становилось ясно, что он ленив и добродушен, самыми серьезными в жизни занятиями, вероятнее всего, считает скачки, петушиные бои и охоту на лисиц. Менее очевидным представлялось то, что он проявляет интерес к политике и переживает за судьбу колоний.

При появлении Лэтимера мистер Томас Айзард – так звали молодого человека – отложил книгу в сторону и подавил зевок.

– Я начал за тебя беспокоиться, – сказал он.

– Почему? Который час? – Задавая эти вопросы, Лэтимер уже посмотрел на стоящие в углу напольные часы в ореховом футляре. – Пол-шестого. Боже мой! Я и не думал, что уже так поздно.

– Должно быть, приятно проводил время.

– Приятно! – Лэтимер плюхнулся в кресло и коротко рассказал обо всем. – Видишь, – заключил он, – я не преувеличивал опасность ареста, хотя не думал застать там капитана Мендвилла.

Том бросил на него мрачный взгляд.

– Было бы странно, если бы его там не оказалось. Этот галантный капитан ездит туда чуть ли не каждый день.

– Почему же ты меня не предупредил?

– Ты сделал бы свои выводы и назвал бы меня лжецом, вероятнее всего. А мне, Гарри, хоть убей, не хотелось с тобой ссориться даже из-за самой что ни на есть распрекрасной представительницы женской половины человечества.

Ровно год тому назад его бросила жена – сбежала с каким-то французским дворянчиком, случайно осчастливившим колонию своим посещением. Жена его была сущей мегерой, изводившей его все два года супружества, и потому ему следовало благодарить судьбу после этого события, но душа человеческая непостижима: вместо этого он негодовал и молился о наступлении того дня, когда сможет вызвать на дуэль и убить француза, оказавшего ему воистину величайшую в жизни услугу.

Об этой истории мы вспоминаем только для того, чтобы пояснить читателю, что Том Айзард был самым неподходящим советчиком, какого только мог найти Гарри Лэтимер.

– Н-да-а, – протянул Лэтимер; в его глазах промелькнуло неприятное воспоминание, но он заставил себя отбросить тревожные мысли. Голос его стал будничным. – Миртль нежданно обнаружила, что не может выйти за человека, сомневающегося в непогрешимости короля Георгаnote 24Note24
  Георг III (1738-1820) – король Великобритании в 1760-1811 гг.


[Закрыть]. Поэтому она отдает предпочтение красному мундиру, имеющему честь служить его всемилостивейшему величеству. Что ж, сие логично.

– Логично! – поперхнулся мистер Айзард. – Слыхано ли, чтобы женщина вела себя логично? Обыкновенный расчет – вот что это такое, Гарри. А коль скоро это так, то не стоит убиваться. Я рад, что ты воспринял все так спокойно. Я ведь писал тебе как-то, что Мендвилл, если ему повезет, может в один прекрасный день стать графом Челфонтским.

К его удивлению, Гарри накинулся на него с внезапной яростью:

– Что, черт побери, ты хочешь этим сказать?

– Боже милосердный! Разве ты говорил не о том же?

– Ты думаешь, я подозреваю Миртль в корысти? Что она продает себя за титул?

– Можно подумать, такого никогда не бывало от сотворения мира.

– С такой женщиной, как Миртль, это невозможно.

– Сдается мне, Гарри, у тебя маловато жизненного опыта, – сказал Айзард тоном умудренного старца. – Женщины – это самые…

– Буду премного благодарен, если ты обойдешься без обобщений. Не может мистер Томас Айзард быть наставником по части женщин.

– Ей-Богу, не может! Уж больно предмет неблагодарный. Хотя пример упомянутого кандидата в наставники весьма поучителен.

Появление старого Джулиуса прекратило неприятную дискуссию. Он внес поднос с рюмками, серебряной бутылью, заключавшей в себе изумительный пунш, приготовленный из рома, ананаса и лимонов, серебряною же коробкой с прекрасным табаком и парой трубок.

Пока слуга наливал пунш, друзья молчали, а после его ухода спор на щекотливую тему не возобновлялся. Существовали более неотложные вопросы.

– Раз мне теперь не понадобится представитель на совещании, Том, ты можешь отдать мне письмо.

– Охотно, – сказал Том и вытащил пакет из кармана. – Ей-Богу, если бы ты не вернулся и мне пришлось идти на это собрание вместо тебя, я не стал бы на нем засиживаться. Я бы поднял всю партию Сыновей Свободы и помчался вызволять тебя из Фэргроува.

– Я был уверен, что на тебя можно положиться, – с улыбкой сказал Гарри.

– Думая меня схватить, они сами не ведали, чей гнев на себя навлекают.

Часы в ореховом футляре пробили шесть. Мистер Лэтимер вскочил на ноги.

– Я должен идти. Шесть – это назначенный час. Я ненадолго – оставайся на ужин. Выкури пока трубочку.

Он уже приблизился к дверям, когда Том его окликнул.

– Берегись, Гарри. Не выходи без оружия. Голову даю на отсечение – после всего, что случилось, они начнут за тобой следить. Ты стал опасным человеком.

Глава VIII. Треклятый адвокат

Дом Генри Лоренса стоял всего в нескольких шагах от дома Лэтимера. В нем и собрался чрезвычайный следственный комитет, чтобы выслушать доклад, обещанный Лэтимером.

Не тратя времени попусту, они тут же приступили к делу. Лэтимер ясно и лаконично изложил то, что разведал утром у губернатора. Склонный к драматическим эффектам, он оставил наиболее сенсационное известие под конец и начал рассказ с сообщения о связи, поддерживаемой лордом Уильямом с сельскими тори. И сразу прозвучала первая нота назревающих разногласий.

– У меня сложилось впечатление, джентльмены, – сказал Лэтимер, заканчивая первую часть своего повествования, – что лорд Уильям относится к нам непредвзято…

Его бесцеремонно перебил старший Ратледж. Обращаясь к Лоренсу, председательствующему на заседании, он сказал своим обычным, лишенным выражения голосом:

– Я полагаю, это не имеет отношения к нашей проблеме. Личные впечатления мистера Лэтимера не могут служить для нас доказательствами.

Так говорил адвокат, но те, кто адвокатами не являлись, немедленно возмутились.

– Придержите свой язык, Джон Ратледж, – выпалил Гедсден, – то, что думаете вы о том, что думает Лэтимер, – тем более не доказательство.

Над Ратледжем посмеялись, что, впрочем, никак на нем внешне не отразилось. Когда смех прекратился, полковник Лоренс – во время войны против индейцев чероки он служил заместителем командира в полку Миддлтона – выразил мнение, что мистер Лэтимер может продолжить.

– Если бы в мою задачу входило представить вам подробный отчет обо всех словах, произнесенных лордом Уильямом и мною, то для возражения мистера Ратледжа имелись бы некоторые основания. Но поскольку я целиком полагаюсь на свою память, оно бессмысленно.

– Бессмысленно, – эхом отозвался Ратледж. И хотя он постарался произнести это нейтральным тоном, в нем все-таки слышалась издевка.

– Бессмысленно – потому что впечатления в данном случае не менее надежны, чем память, а может статься, и надежнее.

Переждав, пока смолкнет гул одобрения, Лэтимер продолжал. Его речь сводилась к уверению, что лорд Уильям – недаром он связал себя с колонией родственными узами – искренне желает пойти на мировую и будет всерьез этому способствовать. Одновременно он ведет не менее серьезные приготовления и на случай нежелательного развития событий, дабы не оказаться захваченным врасплох.

– Что ни говори, – снова вставил замечание Ратледж, – а факт остается фактом: он поддерживает активную связь со сторонниками короля на периферии и приказывает им вооружаться. Лорд Уильям, похоже, пытается сидеть между двух стульев.

Полковник Лоренс поднялся и начал миролюбиво, как бы рассуждая вслух:

– А разве все мы не делаем того же? Разве мы, в силу необходимости, не вынуждены поступать точно так же? Кто поручится, что Америка поддержит столкновение с королевскими офицерами, пускай даже такое столкновение необходимо для самого существования колонии?

Как легко было предвидеть, прозвучал безапелляционный задиристый ответ Гедсдена:

– То, что необходимо для самого существования колонии, должно быть сделано! В этом случае последствия не имеют значения.

Драйтон разразился афоризмом:

– Худшее из действий – бездействие из боязни худшего.

– Может быть, вы и правы, – печально согласился Лоренс. – Будущее покажет. Мы же имеем дело с настоящим.

Добродушный мистер Пинкни постучал карандашом по столу.

– Мы отклоняемся, господа. Когда мы представим Провинциальному конгрессу результаты расследования мистера Лэтимера, перед ним встанет единственный вопрос. Мы еще не дослушали сообщение мистера Лэтимера о том, что требует более срочного решения – об утечке информации. – И он кивнул Лэтимеру.

– Здесь мне исключительно повезло. – Лэтимер рассказал им о списке, показанном губернатором. – Список составлен почерком, который оказался мне знаком. Почерком Габриэля Фезерстона.

Это заявление вызвало в каждом из них бурю чувств. Однако не все спешили проявлять свое негодование. Фезерстон знал подходы к людями и где лестью, а где другими способами снискал благосклонность некоторых лидеров Колониальной партии. Несколько раз ему оказывали покровительство Ратледж и полковник Лоренс, поэтому оба они хотели повременить с выводами и сначала подробно расспросить обвинителя, однако их опередил Гедсден.

– Это требует от нас действий, – вскричал он, рывком поднявшись с места, едва Лэтимер закончил. – Тотчас же арестовать предателя! Чтобы другим было неповадно!

– На каком основании, сэр? – спросил полковник Лоренс.

Этот человек умеренных взглядов давно был на ножах с непреклонным Гедсденом. Его вопрос взбесил республиканца.

– О Господи, основания! Вам мало оснований?

– Да, конечно, для нас предостаточно. Но я имею в виду обвинение, которое ему предъявят при аресте. Какое преступление он совершил? Я негодую не меньше, чем мистер Гедсден, но мы должны соблюдать букву закона.

– К дьяволу закон! – прорычал Гедсден. – Это предатель. Ради нашей же безопасности мы должны от него избавиться. Вы как будто не расслышали? Или не поняли? По милости этого подлеца нескольким из нас грозит виселица! И вы еще болтаете о законе! Какой его букве вы следовали в деле Чини? Какой закон намеревались соблюдать в деле Кекленда, если бы его удалось поймать? А они оба – просто ягнята по сравнению с этим койотом.

Ответил Пинкни:

– Кекленд дезертировал из Провинциальной милиции. Формально в этом случае было совершено преступление, за которое мы могли привлечь его к суду. Фезерстон, к несчастью для нас, не сделал ничего такого, что по конституции давало бы нам право хотя бы изгнать его из конгресса, не говоря уже о законном суде.

– Вы будете рассуждать о конституции и законах, пока нас всех не уничтожат. Вы только и делаете, что сутки напролет предаетесь размышлениям, а тем временем другая сторона вооружается, чтобы нас сокрушить.

Гедсден перевел дух, собираясь с силами для новой словесной атаки, способной склонить чашу весов в его пользу, однако Ратледж предупредил этот взрыв. Всегда и во всем педантичный, он добросовестно адресовался к председателю.

– Сэр, такой яростный напор в деле, требующем спокойного обсуждения, неприемлем. – Он говорил с ледяной интонацией. – Необходимо пресекать ведение спора в подобном стиле.

– Обсуждайте, пресекайте и идите к дьяволу, – обиделся Гедсден и с шумом уселся.

Ратледж невозмутимо продолжал:

– Прежде чем мы сможем признать вину Фезерстона установленной, требуется обсудить один-два пункта. В настоящий момент обвинение основано на показаниях единственного свидетеля, а его показания, в свою очередь, основаны только на том, что он узнал почерк! Те из вас, кто имеет опыт судебных расследований, хорошо знают, что нет доказательства более ненадежного, чем сравнение почерка. Сходство или несходство почерка чрезвычайно обманчиво.

Его аргументы, однако, производили на слушателей меньшее впечатление, чем рассудительная манера, в которой он их излагал. В этом и состояло искусство опытного адвоката. Он никогда не говорил напыщенно и редко прибегал к патетике. Он импонировал аудитории своими спокойными, трезвыми призывами к разуму и здравому смыслу. Даже Гедсден, за минуту до этого такой нетерпеливый, внимал Ратледжу молча.

– Мистер Лэтимер сказал нам, – продолжал Ратледж, – что он узнал почерк Фезерстона, когда губернатор показал ему перечень имен. Мне думается, что в действительности, – и он перевел спокойные, навыкате глаза на обвинителя, – это не что иное, как выражение личного мнения мистера Лэтимера. И, полагаю, не может быть ничем более.

Лэтимер вопросительно посмотрел на Лоренса, тот кивнул.

– И тем не менее, – подражая манере Ратледжа, холодно произнес Лэтимер,

– это не просто мнение, это неоспоримый факт. Я знаком с почерком Фезерстона гораздо ближе, чем полагает мистер Ратледж. У меня была возможность с детства изучить его так же хорошо, как свой собственный, – и он обстоятельно поведал им о том, что читателю уже известно.

– Вам нечего на это возразить! – бросил Ратледжу Гедсден.

Ответ юриста на эту реплику был полон достоинства.

– Я озабочен исключительно тем, чтобы не осудить невиновного, человека, многие месяцы бывшего нашим коллегой. Я не преследую иных целей, и мне жаль, что приходится специально это подчеркивать. – В его словах не было ни тени запальчивости или обиды. – Даже теперь, после исчерпывающего объяснения, которое оправдывает мистера Лэтимера и с которого ему следовало бы начинать, я все-таки буду против каких бы то ни было акций до тех пор, пока путем дополнительной проверки мы не получим независимого подтверждения его показаний.

Гедсден смешался, ощутив свою неправоту.

– Я уже устроил дополнительную проверку и получил независимое подтверждение, – заявил Лэтимер.

– Вот как? – Темные брови Ратледжа вскинулись. – Можем ли мы узнать, какое именно?

Лэтимер с досадой осознал, что теперь ему придется вдаваться в такие подробности, которых он предпочел бы не касаться.

– Так ли это необходимо? – спросил он.

Ратледж ответил жестко:

– Вы безусловно должны предъявить все ваши аргументы, иначе мы не сможем признать достаточность доказательств для столь тяжкого обвинения.

Мгновение Лэтимер смотрел на него, затем повернулся к председателю.

– Я перестаю понимать, сэр, кого тут обвиняют – меня или Фезерстона? Меня недвусмысленно заставляют защищаться.

Гедсден, Драйтон и Молтри протестующе зашумели. Лоренс и Пинкни дружески улыбнулись Лэтимеру. Только оба Ратледжа – ибо младший следовал примеру старшего – остались демонстративно бесстрастными. Они предпочитали иметь дело с доказательствами, а не с эмоциями.

– Прежде, чем я продолжу, сэр, – снова начал Лэтимер, – предлагаю вам привести меня к присяге.

– Мистер Лэтимер! – укоризненно воскликнул председатель, – ваша честность не вызывает сомнений. Нам будет достаточно вашего слова. – Одобрительный гул пробежал вокруг стола.

– Но будет ли его достаточно для джентльмена, который сам себя назначил адвокатом предателя?

– Точно! – сказал Гедсден. – Он верно назвал вас, ей-ей!

Но невозмутимый Джон Ратледж не стал вступать в перебранку.

– Вполне достаточно, мистер Лэтимер. Вы назвали меня адвокатом предателя. Я принимаю эту должность без стыда. Правосудие обязано строго следовать принципам справедливости, а один из них гласит, что отсутствующего должен кто-то представлять. Для вас я сделал бы то же самое, сэр.

– Вряд ли в этом возникнет надобность, – резко ответил Лэтимер. – Однако вернемся к делу. То, что этот список был составлен Фезерстоном, признал пусть не сам губернатор, но его конюший, капитан Мендвилл, который, собственно, и заслал к нам Фезерстона в качестве своего лазутчика. Фезерстон докладывал ему о наших совещаниях и доносил обо всех действиях. Практически такого же признания я добился и от сэра Эндрю Кэри, который сыграл во всей этой истории вполне определенную роль. Он тоже склонял Фезерстона к тому, чтобы затесаться в наши ряды.

– Сэр Эндрю Кэри? – удивился Лоренс. – Он-то как здесь оказался?

– Лучше я буду до конца откровенен, хотя вы и упрекнете меня в неосмотрительности. – И Лэтимер рассказал о своем визите в Фэргроув.

Над гостиной повисла тишина. Выждав несколько мгновений, не появятся ли новые вопросы, Лэтимер вернулся на свое место. Тогда только Ратледж заговорил.

– Несмотря на проявленную мистером Лэтимером энергию, я с сожалением вынужден осудить его за недостаток осторожности. Позволить противной стороне узнать раньше времени о разоблачении Фезерстона было серьезной ошибкой.

Семь пар глаз повернулись к нему; все неодобрительно ждали дальнейших разъяснений. Однако он, судя по всему, не собирался ничего добавлять, и Молтри вступился за Гарри Лэтимера.

– Джон, вы брюзга, на вас не угодишь!

– Признаться, я не рассчитывал получить выговор от кого-либо из присутствующих, – хмуро заметил Лэтимер.

– Присутствующие, мистер Лэтимер, очень далеки от того, чтобы вам выговаривать, – заверил его полковник Лоренс.

– Что означает выговор мне, сэр, – констатировал Ратледж. – А все оттого, что присутствующие не вполне понимают ни опрометчивости поступка мистера Лэтимера, ни вреда, который он принес. Позволю себе пояснить. Во-первых, то, каким способом мистер Лэтимер исполнил свое поручение, уже достойно порицания. Он обязан был испросить нашего согласия на визит к губернатору, когда решил узнать его намерения и попытаться раскрыть источник утечки информации. Во-вторых, очевидно, что он не имел права делать что-нибудь на собственный страх и риск до тех пор, пока не представит собранию свой доклад. И уже задача собрания – определить, какие шаги следует предпринять, чтобы получить подтверждение этого доклада.

Молтри быстро перебил:

– Какие шаги лучше предпринятых мистером Лэтимером мог изобрести комитет?

– Дело вовсе не в этом, – терпеливо отвечал Ратледж.

– Это не ответ, – поддел его Гедсден.

– Но ответ не вызывает у меня ровным счетом никаких затруднений. Существуют различные способы заставить агента выдать себя. Один из них – и я бы рекомендовал этот метод – заключается в снабжении его ложной информацией о каких-нибудь наших замыслах. Если противоположная сторона действует в соответствии с этой информацией, то совершенно ясно, от кого она получена. Такой метод обладал бы всеми преимуществами метода, примененного мистером Лэтимером, но был бы лишен всех его недостатков.