Текст книги "Последний Герой. Том 9 (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Утро не задалось. Особенно для Мордюкова. Он босой с кровати встал на холодный пол, схватился за голову и простонал.

– Ох, что же башка-то так трещит. Ох, Яровой, лучше пристрели меня. Что за наливка-то такая ядреная. Сколько, Черноусов говорил, градусов? Двадцать?

– Пятьдесят, – я с сочувствием посмотрел на него.

– Ах ты ж мать его за ногу, – выругался шеф. – Пятьдесят. Я ж крепче сорока-то никогда не пил. А вчера как хорошо пошла, – он поморщился и пошлёпал к печке.

Чайник, конечно, остыл за ночь. Он налил оттуда в эмалированный ковшик воды. Но кипячёная вода явно была какая-то невкусная – поморщился и отставил.

Вдруг снаружи раздался звук мотора. Машина притормозила у калитки. Хлопнула дверь, скрипнула калитка. Послышались шаги на крыльце. В дверях появился Черноусов в форме. Он постучал, и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь и вошел в дом.

– Долго спите, коллеги! – улыбнулся он.

– О, Вадик, ты что, нас вчера отравить решил?

– Обижаешь, – Черноусов вынул из кармана бутылочку. – Сёма, я лучшую наливочку для вас приберёг. С неё ни в одном глазу. Встаёшь с утреца – как заново родился.

– Ага, – сказал Мордюков. – У меня сейчас голова лопнет.

– Пей жидкости больше, Сёма, – подал он пластиковую бутылку. – Вот, с газиками.

Мордюков схватил бутылку как человек, который неделю провел без воды. Он залпом принял полбутылки. Глотал так, будто давно не пил. Потом вытер рот рукавом и прищурился.

– Что-то я не понял, – проворчал он. – А что за кислятина-то? – понюхал. – Ёшкин-матрёшкин, это что, брага, что ли?

– Ну да, брага – для похмелья самое то. И градусов мало, и жидкость есть, – хитро прищурился Черноусов.

– Твою ж за ногу! Я думал, вода! Вадик, ты меня опять напоил! Я же на старых дрожжах. Повело, уже чувствую.

– Да ладно, ты же крепкий мужик, – засмеялся Черноусов. – Давай одевайся, собирайся. Я за вами заехал. Вам далеко чапать, подброшу до отдела.

– Да куда я в таком виде поеду? Пьяный я, – закашлялся Мордюков.

– Какой ты пьяный, – махнул Черноусов. – Это не считается даже. Давай, пошевеливайся.

– Нет, короче, ты сам виноват, – ворчал Мордюков. – Споил, блин. Я ж не знал, что это бражка. Тут вон написано – «Скважина № 4. Ессентуки».

– На заборе тоже написано, – усмехнулся Черноусов. – Я тебе что, самодельную бутылку с самодельной этикеткой делать должен для бражки? Что было, в то и налил.

– Так предупреждать надо, – возмутился Мордюков.

– Так ты не спрашивал, – пожал плечами майор.

– Так ты и сказал – минералка!

– Не говорил такого… Сказал, что с пузырьками. Я ее так и называю.

– Тебя не переспоришь, – махнул рукой Мордюков. – Ладно, Максим, езжай с ним. Сегодня без меня, я отлежусь. Приду в себя – с обеда, может, появлюсь. Ну куда я сейчас такой?

– А ну как начальство нагрянет? – спросил я.

Больше в шутку, конечно – видно было, что без толку его сейчас тащить в отдел.

– Да какое, к чёрту, начальство? – рассмеялся Черноусов. – Семён – тут самый главный по погонам.

– Всё, работайте, коллеги, – пробурчал Мордюков и завалился на диван, натянул одеяло. – Не мешайте. Идите уже.

Я быстро сделал себе бутерброды, завернул в газету (привычка с девяностых все в газету заворачивать осталась), сунул в сумку.

Мы с Черноусовым доехали до отдела.

– Семён Алексеевич говорил, что вам кабинет отдельный нужен, – сказал он.

– Ему, наверное, нужен. А я могу и с операми посидеть, где место найдётся.

– Ну, есть у меня вариант один. Пойдём, посмотришь.

Он провёл меня в небольшой закуток, отгороженный тонкой стенкой. Отпер дверь. Внутри – красные стены, обитые чем-то вроде бархата, уже потертого временем. На стенах – старые плакаты времён СССР, на полке – бюст Ленина. Окна не было.

– Вот, располагайся, – сказал он.

– Это что, красный уголок?

– Ну да, раньше был красный уголок. Потом музей хотели сделать – Нижнереченской милиции. Да как-то заглохло всё. Теперь вот пустует. Никто не хочет брать, – пожал плечами Черноусов. – Видишь, окна нет. Отгородили кусок. Ну, лампу вкрутим – и нормально будет.

– Я лучше с операми посижу. А если Мордюков захочет, пусть сюда и садится.

– Ну, сами тогда смотрите. На, вот тебе ключи.

Я взял ключи, закрыл кабинет и уже представлял, как Мордюков отреагирует, когда увидит, какое ему помещение выделили. Улыбнулся сам себе.

– Что ты ржёшь-то, Максим? – заметил Черноусов. – У нас с помещениями туго. Отдел не резиновый. Здание старое, не расширяли. А штат вырос – вот и ютимся.

– Да я не в обиде, – ответил я.

Я прошёл дальше, в кабинет начальника уголовного розыска. С ним кабинет делили еще два оперативника. Но сейчас один был в отпуске, второй на дежурстве. А на рабочем месте уже сидел Саша Сальников.

– О, Макс, привет. Что, по кофейку? – предложил тот.

– Ну, давай, – согласился я.

Мы перекусили моими бутербродами, поговорили о планах.

– Надо, – говорю, – в морг смотаться, трупы посмотреть. А то вчера пуговку нашли – от форменной одежды МВД. Там, в домике, на месте убийства. Так теперь надо одежду участкового Васильченко внимательно глянуть. Не отпала ли у него пуговка.

– А что за пуговка? – спросил Саша.

– Обычная, блестящая. Та, что на погон крепится.

– А, ну по-любому от него отпала, – сказал Саша.

Мы сели в потрепанную, видавшую виды служебную «Ладу Гранту». Доехали до морга.

Он находился рядом с больницей, на территории больничного комплекса. Здание серое, стандартное. Тут же было отделение судебно-медицинской экспертизы. В штате, как объяснил Саша, числился один-единственный судмедэксперт.

Мы вошли внутрь. Нас встретил человек в чистом медицинском костюме, что смотрелось даже удивительно для такого захолустного морга. Молодое лицо, интеллигентное, почти мальчишеское. Маленькие очки на переносице, под носом лёгкий пушок вместо усов.

– Ну что, Студент, – сказал Сальников. – Знакомься. Коллега из Новознаменска. Максим Сергеевич.

– Ого, из Новознаменска? – протянул тот. – Далековато.

– Мы тут по участковому, – сказал Сальников. – Что там нарыл? И одежду бы его глянуть.

– А что с одеждой? – ответил судмед. – Там всё распоротое, в крови. Я в заключении указал: удар клинковым орудием, однолезвийный клинок.

– Да нет, ты не понял, – пояснил я. – Фурнитуру хотим посмотреть. Пуговицу одну проверим.

– Фурнитуру? – удивился Студент.

– Ну да, одежда отдельно от трупа.

Я описал Студенту, как выглядела пуговица. Он задумчиво покачал головой:

– Так осмотрели форму, всё целое, за исключением разрезов от ножа. Ну, то есть, пуговицы на месте. Да и таких, как вы говорите, не было. Все пуговицы синие, пластиковые, в тон форме.

– Значит, не от участкового эта пуговка, – сказал я.

– А что за пуговка? – спросил судмедэксперт.

– Да вот нашли одну на месте преступления.

– Да, может, из кармана выпала, – сказал Сальников. – Знаешь, вот Васильченко любил всякую гадость в карман пихать. То семечки насыплет, то жвачку, то ещё чего таскает. У него полные карманы были всегда всякого барахла. Это все знали и посмеивались.

– А останки тел посмотреть можно? – спросил я. – Ну, тех жертв людоеда.

– Я пас, – поморщился Сальников. – Ты это, Максим, иди сам смотри, я что-то… ну, покурить пока схожу.

– Ты же, вроде, не куришь?

– Бывает, балуюсь, – настаивал тот.

– Погоди, – улыбнулся я. – Ты что, трупов боишься?

– Боится-боится, – радостно закивал Студент. – Ещё как боится.

– А ты молчи, – шикнул на него Сальников. – Не лезь, куда не просят.

– Да ладно, Саша, – сказал я примирительно. – Бывает. Не всем же быть одинаковыми. Ладно, я один схожу, посмотрю.

– А тем более, там есть на что смотреть, – добавил с ехидцей Студент.

– Чего там смотреть? – недоверчиво переспросил Сальников.

– Ну, я очень важный признак там нашёл. Важный, и, возможно, он вам поможет в расследовании.

– Какой ещё признак? – насторожился Сальников.

– На словах как-то долго, – ответил Студент, откинув голову слегка набок. – Пойдём, покажу.

– Ладно, пошли, – сказал Сальников. – Только если я тебе лабораторию заблюю – не возмущайся.

– Чего? – всплеснул руками врач. – Не-не-не, погоди! Возьми хотя бы пакет с собой. Подожди, я тебе пакет дам!

– Ага, – поморщился Саша. – В пакет я ещё не блевал. Если вывернет – то на пол, понял? Ладно, пошли уже. Только дай мне маску медицинскую. А лучше три надену, чтобы не так воняло.

– Да ничего там не воняет, – уверял медик. – У меня полный порядок.

– Воняет. Я отсюда чувствую.

Всё-таки он отжал у судмеда три маски, нацепил их все разом и пошёл. Студент – впереди. Мы за ним. Сальников шагал осторожно, будто шёл в решающий бой со страшным врагом.

Таким вот строем мы и вошли в секционную.

На столах из нержавейки лежали части человеческих тел, аккуратно собранные, как конструктор. Мужчина и женщина. Некоторые фрагменты уже были выварены – оттого трупы казались ещё более отталкивающими, неживыми и страшными.

Сальников только увидел это, как его тут же скрутило. Лицо побелело, он едва сдерживал рвотный спазм и, закрыв рот рукой, рванул прочь из секционной.

– Ну вот, так всегда, – улыбнулся Студент. – Дядя Саша – крепкий опер, но желудок у него слаб.

Я покивал, но на приключения Сальникова решил не отвлекаться.

– Ну так что, рассказывай, – сказал я. – Кстати, как тебя зовут-то? А то всё «студент, студент».

– Костя, – ответил он. – Но можешь и дальше звать Студентом, я уже привык. Меня так все называют.

– Ладно, Студент, – кивнул я. – Что ты хотел показать, что особенного нарыл?

Костя снял очки, протёр их платочном, вздохнул и заговорил:

– Вот смотри. На коже, вот здесь, в складках, я обнаружил налет вещества… смесь песка и соли. Взял пробу, отправил в область, на химический анализ. Судя по предварительным данным, это морской песок и морская соль. Но это пока не точно.

Он показал мне, где нашёл это – всё-таки зашли мы сюда не только для того, чтобы Сашу постращать.

– Странно, – сказал я. – Откуда здесь морская соль? У вас что, море рядом?

– Да ну нет, конечно, – усмехнулся Студент. – Ближайшее море у нас, ну я не знаю где… в Сочи, наверное, а до него… э-э…

Он задумался, прикинул, сколько дотуда километров, махнул рукой и крякнул:

– Далеко, короче.

– Может, жертвы приезжие? – предположил я. – Пока загорали, обсыпались песком, а потом сюда приехали? Хотя… ноябрь месяц, не сезон. Как-то бредово всё это. Сам-то что думаешь?

– А что тут думать, – пожал плечами Костя. – Моё дело – факты фиксировать. А объяснять их – пусть следствие объясняет. Я вот касаемо причины смерти, давности, орудия – всё распишу. А откуда на них соль с песком… я, Максим, в душе не чаю.

– Ясно, Студент. Ладно, спасибо. Руку не жму – она у тебя в перчатке. Так что бывай.

– Пока, Макс, – протянул судмед и вернулся к столу.

* * *

Я вышел на улицу. Сальников ждал у машины – цвет лица у него был уже посвежее.

– Ну что там? – спросил он, когда я вышел из морга.

– Странное дело, Саня, – сказал я. – На коже обнаружена соль с песком.

– Соль с песком?

– Ну да, предположительно – морская. Но анализ ещё не готов. И вообще, по песку надо почвоведческую экспертизу назначать – определить, с какого региона могла быть.

– Поэтому-то и трупы у нас не бьются, – сказал Сальников.

– Имеешь в виду, что они, наверное, приезжие?

– Не знаю, наверное, – кивнул он, подставляя лицо под холодный ветер.

– Одна из версий – жертвы не местные. Но вот что странно… – я замолчал, глядя на него. – Они свежие, понимаешь? Мясо свежее. Недалеко их везли.

При словах «мясо свежее» Сальников буквально согнулся пополам, его передёрнуло от спазма.

– Ты это… – выдохнул он. – Ты предупреждай, когда так выражаешься.

Я поднял руки, улыбаясь.

– Все. Понял. Не думал, что ты настолько чувствительный.

– Да я после того, что там увидел, теперь при одном упоминании – фу, – скривился он. – Этот запах до сих пор стоит перед носом. Зачем я вообще туда попёрся. Бр-р.

– Ты там все кусты, поди, заблевал, – сказал я.

– Ага, – кивнул Сальников.

Мы пошли к машине. Я шёл мимо тех самых кустов, за которыми он бегал. Но никаких следов биологического происхождения не увидел.

«Так это, Саня, ты что, притворяешься?» – хотел спросить я, но не стал. Махнул рукой. Ладно, может, в другие кусты бегал, получше спрятал от коллег свою дурноту. Тоже естественно.

Мы сели в машину.

– Ну что, – сказал Сальников, – давай на обед. Время как раз подходит. Я знаю одну пельменную – отличная.

Я даже бровь от удивления поднял, на него посмотрел – только что его выворачивало, а теперь про еду заговорил. Я помнил, как после своего первого вскрытия, будучи зелёным лейтенантом, потом два дня не мог смотреть даже на котлету. А этому – сразу пельмени подавай.

– Ну хорошо, – сказал я. – Давай заедем. Только мне бы потом ещё в парикмахерскую. Постричься надо, – я провёл рукой по заросшей голове. – Вот бы на обеде успеть.

– Да успеем, – уверенно ответил Сальников. – Заедем к Нюрке, она стрижёт классно. Такая баба – огонь!

Он показал большой палец.

– И стрижёт, и… – запнулся, махнул рукой. – Ну, сам понимаешь. Главное – быстро. Чик-чик, пятнадцать-двадцать минут, и выглядишь на пять лет моложе. Ну, в смысле, из-за прически, – оправдался он. – Она тебе всё сделает – височки, затылок, всё как надо.

– Понял, понял, – улыбнулся я.

Мы заехали в пельменную. Саня навернул две порции, я – полторы, густо посыпав всё чёрным перцем. После поехали в парикмахерскую с простым названием – «Парикмахерская».

Она находилась в пристройке к одной из пятиэтажек – сколоченная из чего попало, наверное, ещё в девяностые. Вид потрёпанный, но здание крепкое, а главное – мастер хороший, как сказал Саня. Салон красоты с позолотой и завитушками мне и не нужен.

– Сейчас, погоди, я спрошу, – сказал Сальников. – Нюрка свободна или нет. Ты это… посиди в машине.

– Так давай вместе сразу зайдём, – предложил я. – Может, и посадят быстро в кресло.

– Да посиди, я мигом, – отмахнулся Саня, выскочил из машины и юркнул внутрь.

Ну, не спорить же – я кивнул и остался ждать. Минута, две, три, пять… десять. Да, ёлки-палки. Сколько можно ждать? Может, вылезти, посмотреть?

Пошёл внутрь, потянул за дверцу – звякнул колокольчик. Внутри полумрак, тишина. Пара кресел перед зеркалами, раковина для мытья головы с наклонным креслом. И никого.

– Эй, есть тут кто? – сказал я громко.

В подсобке что-то загрохотало, упало, потом послышалось шушуканье, возня. Через несколько секунд вышел запыхавшийся Саня.

– О, Макс, – выдохнул он. – Ну да, Нюра свободна. Падай в кресло.

Он на ходу застёгивал ремень. Следом показалась Нюра. Уже не девочка, но ещё интересная – фигуру держит, не расплылась. Под глазами сеточка морщин, но взгляд живой. Провинциальная парикмахерша – уверенная, ухоженная, с сигаретой в пальцах.

Она одёрнула юбку, поправила растрёпанную причёску, облизнула губы, стирая остатки помады. Вид у неё был довольный, а у Сани – растерянный. Видимо, всё уже «успели».

Нюра протянула руку – сигарету переложила в другую. Выглядело так, будто ее надо поцеловать, но я ограничился лёгким рукопожатием.

– Садись, Максим. Как стричься будем?

– Да тут под пятёрочку, а сверху под ножницы, – махнул я рукой по вискам и затылку.

– Поняла, – улыбнулась она.

– Ну ладно, – сказал Сальников, – я пока до магаза сбегаю. Надо сахарку купить и заварки в кабинет. Оставляю вас.

– Наедине нас оставляешь, Александр? – кокетливо проговорила Нюра, стрельнув в него глазками.

– Ага, увидимся, – буркнул тот и выскочил на улицу. Видно, передо мной ему было немного неудобно.

А Нюра ничуть не смущалась. Она улыбалась, что-то расспрашивала – что да как, почему не женат. Вопросы с намёком, с подтекстом.

Пока стригла, успела рассказать про себя: два высших образования – одно экономическое, другое бухгалтерское. Как так может быть – не уточнила, а я и не вдавался в подробности. Работы по специальности, говорит, нет, вот и открыла свой салон красоты. Ещё и ногти делает.

Кивнула в сторону подсобки – там, по её словам, находился кабинет для маника. Я поначалу не понял, думал, речь про десерт, а потом дошло – про маникюр говорит.

С модными словечками я уже почти освоился, но всё равно каждый раз попадалось новое.

– А вы знаете, Максим, – сказала Нюра, наклоняясь ко мне и понижая голос, – вот вы как сотрудник со стороны, не местный, должны это знать.

Она заговорщически посмотрела на меня через зеркало.

– Что я должен знать? – спросил я.

– Я Саше говорила, а он мне не верит. Говорит – не может быть.

– Да что не может быть? – не выдержал я.

– То, что местный начальник полиции, Черноусов, дома держит взаперти родственника, – прошептала она. – Ну как родственника… не своего. Я так поняла, брата жены. И голодом морит.

– Зачем?

– А кто ж его знает? – развела она руками. – Говорят, у того какая-то то ли квартира, то ли дом дорогой в областном центре. Вот Черноусов и решил заполучить недвижимость. Тот к нему приехал в гости – а он его запер и морит голодом.

– Да не может быть.

– Вот и Саша говорит – не может быть. Все вы, мужчины, одинаковые – недоверчивые. А я вам от чистого сердца говорю, как есть, – уверенно произнесла парикмахерша, глядя на меня в зеркало честными глазами и хлопая ресницами.

– Ну а откуда у тебя такая информация, честная моя? – спросил я.

– Как откуда? На рынке люди говорили.

– Ах, на рынке, – усмехнулся я. – Ну, если на рынке, то тогда да. Проверим.

– А ты проверь, Максим, – сказала она, глядя внимательно. – Проверь, потом спасибо мне скажешь. Нет, я, конечно, ничего против Черноусова не имею. Он у нас давно работает, начальник хороший, полицию держит в порядке. Но, знаешь, когда дело касается наследства – родственники перестают быть родственниками. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я.

– И передай Саше, чтобы тоже зашёл постричься. А то что-то быстро сегодня ускакал.

– Передам, – аккуратно усмехнулся я.

– И ты, Максим, заходи. Стричься.

– Так я же только что подстригся, – сказал я, рассчитываясь.

– Через неделю отрастет, у меня ведь рука легкая. Чтобы быть красивым, надо окантовочку минимум раз в неделю делать.

– Ну, если окантовочку – то зайду, – ответил я.

– Вот и заходи, – подарила мне Нюра ослепительную улыбку.

Я попрощался и вышел.

* * *

Вернулись на работу, стали с Саней отрабатывать по базе лиц, ранее судимых и освободившихся. Пробивали, кто сейчас проживает в Нижнереченске, кто склонен к совершению преступлений, особенно насильственного характера. Конечно, это было почти «пальцем в небо», но вдруг попадётся кто-то, подходящий под наше представление о людоеде.

Хотя, признаться, никакого чёткого представления у нас и не было.

Так прошёл день. Мы выбрали несколько кандидатов, которых нужно проверить, съездить к ним вечером. Уже под конец рабочего дня я полез в шкаф за курткой, стал снимать её с вешалки – и вдруг вся перекладина, на которой висели вещи, рухнула.

– Ах ты ж ёшкин крот! – выругался я. – Я тебе шкаф сломал, Саня.

– Да не сломал ты ничего, – махнул рукой Сальников. – У меня постоянно эта палка падает.

– Палка у тебя падает, – хохотнул я. – Звучит как-то не очень.

– Ну то есть… у шкафа падает, – усмехнулся он.

– Ну это да. Щас налажу.

Я поднял перекладину, поставил на место, стал развешивать одежду, которая упала. Всё было на плечиках. Среди вещей попалась старая форма – куртка ПШ, старого образца. Пуговицы на ней были как раз не серые, а золотистые – точно такие же, как та, что я нашёл в домике.

Я уже хотел сказать это Сане, показать ему наглядно: мол, вот такую пуговку-то я и нашёл, но вдруг заметил, что на рукаве одной пуговицы не хватает.

Я застыл, едва успев издать какой-то нечленораздельный звук, похожий на мычание.

– Чё, Макс? – обернулся Сальников. – Чё ты там мычишь?

– Да ничего, Саш, – ответил я, быстро вернув куртку на место. – Всё нормально. Палку поставил, вещи повесил. Всё пучком.

Глава 4

Подозревал ли я Сальникова? Пока ответа на этот вопрос у меня и у самого не было.

Но эта чёртова пуговица наводила на мысли. В этом городке, похоже, у каждого был свой скелет в шкафу – начиная с начальника отдела и заканчивая моим новым напарником. Санёк падок на женщин, с неопределённым прошлым, и это человек, которого я знал всего второй день.

Кто знает, кто у него там ещё «в шкафу» хранится. Похоже, весь этот город и есть один огромный шкаф, набитый скелетами.

Мы с Сальниковым вместе вышли на крыльцо. Я спросил:

– А что у Черноусова за родственник гостит? Болеет, говорят.

Саня пожал плечами.

– Макс, я-то откуда знаю? Я у него в доме не был. Он мне ничего такого не рассказывает. У него и спроси.

– Да? Ну, спрошу, – сказал я легко.

– А тебе зачем это? – прищурился он.

– Да просто любопытно. Слышал, у него кто-то болеет, крик там, шум… Вчера были у него в гостях, так этот таинственный родственник блажил как резаный, видать, совсем ему хреново.

– Ну не будем же мы его спрашивать, чем болеет, – пробормотал Сальников. – Может, зараза какая-нибудь, о которой не стоит распространяться.

– Вот только, – сказал я, – в комнате, откуда крик доносился, решётки на окнах стоят.

– А, ну это у Владимировича в крови, – усмехнулся Сальников. – С 90-х привычка осталась. Любит крепкие заборы и решётки.

– Да нет, – возразил я. – На остальных окнах решёток нет.

– Ну, не знаю, Макс, – пожал плечами он. – Я не в курсе, что там у него происходит.

– Слушай, я ещё хотел спросить, – сказал я, – а форма у тебя зачем в шкафу висит старенькая?

– Так иногда приходится в форме ходить, – ответил Сальников. – На 9 мая, на праздники припрягают нас на охрану общественного порядка.

– В форме старого образца? – хмыкнул я. – На охрану?

– Да не, – махнул рукой он. – Это как рабочая у меня. Когда грязную работу надо сделать – шкаф перетащить, или что-то в отдел привезли, разгрузить, погрузить. Мы ж сами всё таскаем. В полиции грузчиков не предусмотрено, сам знаешь.

– Понятно, – кивнул я.

Он помолчал, потом вдруг сказал:

– Слушай, Макс, а это у тебя профессиональное – про людей всё узнавать? Или просто любопытный?

– Да нет, забей, – ответил я.

Похоже, Саня что-то начал подозревать. Я улыбнулся.

– Это я просто любопытный человек такой. Наши тоже так говорили поначалу, ага. Да и всё тут у вас в диковинку.

Хотя, конечно, я слукавил. Ничего тут для меня не было в диковинку. Да, здесь время будто немного отмоталось назад – но я, наоборот, чувствовал себя, как рыба в воде.

Сальников, решив ничего больше не переспрашивать, в пять минут довёз меня до дома. Мы попрощались.

* * *

В доме пахло мясом – вкусно, наваристо. К этому запаху примешивались другие: аромат специй, лука, лаврушки. У плиты стоял Мордюков, помешивал деревянной лопаткой в казане.

– О, Яровой, ну как рабочий день? – спросил он.

Вид у него был бодрый, начальник, так и не явившись на работу, заметно повеселел – отлежался, отоспался.

– Пока ничего нового, – ответил я.

– Я тут картошки с мясом натушил. Эх! Розмаринчика бы еще. Ну ничего, завтра съездим за продуктами, закупимся. Знаешь, какую я шурпу умею. Интересно, баранина тут у них продается? С говядиной можно, но это не то. Настоящая шурпа только из баранины варится. Ну что встал? Мой руки и за стол, перекусим.

– С удовольствием, – сказал я, улыбнувшись.

А про себя подумал, что не ожидал когда-нибудь увидеть, как мой начальник готовит мне ужин.

* * *

На следующий день мы с шефом поехали на работу вместе. Нас опять забрал Черноусов. Сели в его «Волгу», разговорились.

– Нам бы вот свою машинку, – сказал Мордюков. – А то передвигаться неудобно. По городу мотаться придётся, и, похоже, мы здесь задержимся, людоед-то ваш всё ещё не пойман.

Последнюю фразу он произнёс с лёгкой претензией. Мол, плохо работаете, товарищи. Не справляетесь своими силами.

Черноусов не обратил внимания на скрытый подкол. Остановил «Волгу» у крыльца отдела, мы вылезли.

– Машину я вам дать не могу, нету… – задумчиво проговорил майор. – У нас самих три на приколе стоят, сломанные, две под списание. Вот такие пирожки, это самое…

– Свою одолжи, – настаивал Мордюков, проявив деловую наглость.

– «Волгу»? Не могу. она же мне как жена, это самое. Но есть один вариант, – добавил он и махнул рукой. – Пойдёмте.

Он свернул во дворик ОВД, постучал в окошко дежурной части.

– Жиденёв! – крикнул.

Из окошка высунулась знакомая рожа дежурного.

– Да, товарищ майор?

– Позови мне механика. Пусть в бокс идёт.

– Хорошо!

Мы подошли к боксам. Через минуту вышел механик – в засаленной робе, с перекошенной фуражкой. Мужик плотный, с круглым лицом, весь в пятнах мазута.

Он, как я быстро понял, числился гражданским сотрудником. В его обязанности входило выпускать транспорт на линию, подписывать путёвки, следить за состоянием машин. Но фактически он сам и ковырялся в них – потому что в отделе штатного слесаря не было. Автопарк частенько ремонтировали своими силами. Тот, за кем числился автомобиль, помогал, а если не мог – вот этот механик, по прозвищу «Механикус», делал всё сам.

– Где «девяносто девятая» сейчас? – спросил Черноусов.

– Там же, в боксе, – ответил Механикус.

– Ну, дай людям ключи. И аккумулятор там проверь, живой или нет.

Механик кивнул и полез в карман за связкой.

– Ну вот, – удовлетворённо выдохнул Черноусов. – Не бог весть что, но «Лада» есть.

Девяносто девятая. Так повсеместно называли ВАЗ-21099. Машина когда-то была престижной – но это ещё в девяностых. Теперь уже явно подуставшая, но, как понятно из разговора, на ходу, а это уже что-то.

Черноусов завёл нас в бокс. Машина, как ни удивительно, оказалась в довольно приличном состоянии. Серого цвета. Мордюков сразу заметил бирки – порванные, с остатками печатей на дверях, багажнике и капоте.

– Подожди, Владимирович, – уставился он на обрывки бирок. – Она что, из вещдоков, что ли? Изъятая?

– Ну да, – невозмутимо кивнул Черноусов. – Там дело уже тянется второй год. Владелец заедет лет на пятнадцать с конфискацией, скорее всего. Так что, это самое, один фиг перейдёт государству эта машина. Пользуйтесь пока что.

– Погоди, – нахмурился Мордюков. – Так это же вещдок. На каком основании мы будем бензин получать, путёвку?

– Разберёмся, – отмахнулся Черноусов. – На бензин я вам карточку дам, будете заправляться.

– А если ГАИшники остановят?

– Да какие ГАИшники, Алексеич? Ты что, – усмехнулся Черноусов. – У тебя же удостоверение. Просто из города не уезжайте, чтобы областным не попасться.

– Нет, – возмутился Мордюков. – Это же нарушение! Это уголовщина какая-то!

– Ой, да ладно, – отмахнулся майор. – Либо вы пешком, либо на колёсах. Хозяин – барин, выбирайте.

– Берём, – сказал я и перехватил из рук начальника отдела ключи от «девяносто девятой».

Уж так выходило, что мне такие вот полуофициальные ходы были понятнее и даже ближе, чем привыкшему к современной чёткости Семёну Алексеевичу.

– А я на ней ездить не буду, – покачал головой Мордюков.

– Семён Алексеевич, да нормально всё будет, – успокоил я шефа. – Если что, скажем, что перегоняли вещдок на консервацию, на хранение, так сказать.

– Вот! – хлопнул ладонью по ляжке Черноусов. – Яровой дело говорит! Голова…

На том и порешили.

Я побрызгал водой на приклеенные бирки, аккуратно отскрёб их. Механик притащил заряженный аккумулятор. Я сел за руль, провернул ключ. Стартер крутил, крутил, движок не схватывал. Потом вдруг фыркнул, чихнул и завёлся.

И тут же заиграла магнитола. Из динамиков зазвучала некогда популярнейшая песня – «Твоя вишнёвая девятка».

Я невольно улыбнулся. Трек почти в тему. Только у нас не «девятка», а «девяносто девятая». И не вишнёвая, а серая, как бок хрущевки. Но для тачки это нормальный цвет. Мужской такой.

* * *

Сюрпризы для Семёна Алексеевича не кончились. Услышав, что ему выделили под кабинет «красный уголок», он уже было собрался материться, но сдержался, только махнул рукой. Видно, понял, что спорить и возмущаться бессмысленно, так же как и по поводу «девяносто девятой». Все равно ничего не добьется. Я стоял и улыбался, потому что видел весь диапазон переполняющих его эмоций.

– В принципе, тут нормально, – проворчал он, оглядывая красный уголок, – зато отдельно. Никто не мешает. Только лампы вкрутить поярче.

– Сделаем, – заверил Черноусов. – И если хочешь, я тебе свою еще настольную впридачу отдам. Ты не думай, я не жмот, но у нас реально по несколько человек в кабинетах сидят. Отдельно – только я и бухгалтерша. Но у нее своя кухня, ее ни с кем не спаришь.

– Ладно… – примирительно пробурчал Мордюков. – Сойдет. Но лампу-то принеси мне, ту, настольную.

Лампы вкручивать нам пришёл тот же Механикус, который, похоже, тут и электриком подрабатывал. Мужик явно с руками из нужного места, вот и закрывал здесь все хозяйственные задачи. Вкрутил, проверил, похлопал по плафону и ушёл, оставив запах машинного масла.

Потом пришла уборщица. Провела влажную уборку кабинета. Семён Алексеевич сразу повеселел, уселся за стол рядом с посвежевшим бюстом Ленина. Смотрел на него и вдруг с настороженностью, которую редко кто у него видел, сказал:

– Максим, как думаешь, может, вождя тряпочкой накрыть? Ну, там, покрывальцем.

– Это зачем ещё? – удивился я.

– Ну как-то смотрит на меня, – сказал он. – Оценивающе, что ли… Как я работаю. Слушает всё. Не по себе мне почему-то.

– Да пусть слушает, – ответил я. – Вы же, Семен Алексеевич, хорошо работаете. Пускай видит, как современная полиция работает. Под вашим, так сказать, неусыпным началом.

Он улыбнулся. И вдруг действительно расслабился.

* * *

В отделе начался кипиш. Черноусов выгнал личный состав во дворик, построил их, зачитывал какую-то ориентировку.

Мне стало любопытно, и я вышел в курилку, хотя сам не курил – но надо же как-то присутствовать и узнать, в чем дело.

Черноусов шагал перед строем и говорил коротко и по делу, уже заканчивая инструктаж.

– Если надо, применяйте физическую силу и работайте жестко. По-другому он не понимает. Всё, работаем. Свободны.

Несколько ППСников, пара ГАИшников и кабинетные сотрудники сразу же пошли выполнять приказ. Искать кого-то.

Я подошёл к Черноусову и спросил, кого ловим.

– Да наши внутренние делишки, – махнул он рукой. – Не хочу вас с Мордюковым отвлекать. Сами разберёмся.

Я нахмурился.

– Мы ведь должны быть в курсе оперативной обстановки, Вадим Владимирович. Всё криминальное обычно взаимосвязано.

– Тут особого криминала нет, – пожал плечами Черноусов. – Родственник у меня сбежал.

– Как это? – озадачился я.

Уж больно спокойно он об этом всём говорил.

– Тот, что орал у меня, когда вы на ужине были, помнишь? Сбежал. Вот и весь расклад.

– Погоди, Владимирыч, – недоуменно спросил я, – Ты что, все-таки держал его… ну-у… в плену?

Он вопросительно посмотрел на меня.

– А тебе кто такое сказал?

– Люди говорят. – неопределенно ответил я.

– Ясно. Люди уже напридумывали, наболтали бог весть что. Да какой – в плену? Ну да, за решетку его посадил, запер. Наркоман он. Понимаешь? Нарик. Вроде как, еще не конченый, но если его отпустить, обязательно сорвется, загнется. И так уже здоровья нет. Жалко дурика. Да и жена переживает. Жена-то у меня вообще, Викуся, добрая слишком, хотя, вроде, и понимает все. Но вот как тот орать начинает, когда ломка, так она его жалеет и говорит: Вадик, отпусти. Сердце, мол, кровью обливается. Не могу слышать, как он страдает. Я говорю: дура ты, Вика, дура. Я же ради него стараюсь, чтоб ему лучше было.