Текст книги "Рисунки На Крови"
Автор книги: Поппи Брайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Теперь руки Тревора тянули его, ловкий язык неумолимо ласкал. Становясь уверенней в том, что он делает, Тревор все больше оказывался почти агрессивным любовником, настроенным запустить пальцы в каждую складку и впадину Захова тела, наложить губы на каждый доступный дюйм Заховой плоти, искупаться в соках секса и, быть может, утонуть в них. Это было почти болезненно – но сама боль была изысканной, словно лазурная волна разбивалась и вспенивалась о чистейше белый берег, будто облегчение вздувшейся вены, когда джанки втыкает в нее иглу.
Но внезапно Зах поймал себя на том, что думает об изображении в зеркале ванной, какое возникло там перед тем, как он разбил стекле. Огонь лихорадки, горящей в глазах, прожигающий до самого мозга. Изможденное лицо. Эти лезии. Он подумал о всех тех жидкостях, каким обменялись они с Тревором, полных всяческих странных химических веществ и тончайших ядов, притаившихся в их телах.
Потом он выбросил эту мысль из головы, как всегда выбрасывал подобные мысли.
Но на сей раз сделать это было сложнее.
После полудня они сидели вместе за кухонным столом: Тревор рисовал, а Зах от нечего делать создавал себе банковский счет в Рейли. Они поехали в город за долларовыми порциями яичницы и овсянки в столовой, где завтрак подавали весь день напролет, подстраиваясь под рабочий день клиентов.
После еды Тревор накачал себя зверски крепким кофе в столовой, а Зах весь гудел от целительной энергии завтрака, какой смог удержать в желудке. Они неспешно добрели по главной улице до “Кладбища забытых вещей”, чтобы дать кондиционеру остудить свою потную и пропитанную сексом кожу.
Остановившись поиграть старой счетной машиной, Зах ненадолго погрузился в почти эротическое ощущение текстуры клавиш под копчиками пальцев, а оглянувшись, понял, что остался один. Тревора он нашел в следующем проходе, где тот разглядывал нечто под названием “Гигиеническая самочистящая зубная щетка «Солнечный луч»”. Коробка была украшена четырехконечными звездочками, чьи яркие краски уже поблекли. На боку коробки красовались лишенные тел головы среднеамериканской семьи: Мама, Папа, Сестричка и Младший, все с улыбками, полными сияющих зубов, – надо думать, гигиеническими. Где теперь это выражение лиц пятидесятых, подумал Зах, все эти безвкусные и невинно-пресные символы послевоенной рекламы, эти архетипы “изготовлено в Америке”?
– Что случилось с этими людьми? – спросил он вслух. Оторвавшись от пристального разглядывания рисунков, Тревор поднял глаза. Взгляд их был проницателен и ясен.
– Пришли шестидесятые и проломили их крохотные головки.
Когда они уходили с “Кладбища”, Зах все еще прокручивал в голове слова Тревора. Тревору вообще не пришлось думать над этим прежде, чем ответить: вся его жизнь была исследованием того, что именно случилось с этой мифической семьей.
Они двинули дальше по Пожарной улице в заброшенный район города, мимо заклеенных бумагой витрин, забитых досками дверей, брошенных машин, проседающих на ржавых шасси. Дойдя до “Священного тиса” и услышав, что в такую рань из клуба доносятся барабаны и бас, они заглянули внутрь, чтобы поглядеть, что там происходит. Как выяснилось, там полным ходом шла проверка звука перед концертом “Гамбоу”.
Терри Баккет был на сцене с двумя другими ребятами: худой паренек со стрижкой под горшок и ленноновскими очками играл на басу, а дьявольского вида пергидролизный блондин лабал на гитаре. На левом бицепсе у блондина, заметил Тревор, красовалась татуировка с Мистером Натуралом, и вообще выглядел он так, как будто родился со “Стратокастером” в руках. К тому же он был красив, с лицом сибарита и долговязой мускулистой фигурой. Тревор поймал себя на том, что спрашивает себя, заметил ли это Зах. Как глупо, подумал Тревор, но мысль отказывалась уходить.
Прогоняемая песня звучала как что-то среднее между “Крэмпс” и какой-то старой серф-музычкой. Когда она закончилась, Терри встал из-за барабанов, чтобы, перейдя через сцену, сказать “привет”.
– Я голос потерял! – сказал он хриплым мелодраматическим шепотом.
– Похоже, мы играем сегодня чистую инструменталку, – добавил мальчишка в ленноновских очках. – Мы с Кальвином петь не умеем.
– А почему бы вам не отменить выступление? – поинтересовался Зах.
Терри горестно закатил глаза.
– Кинси очень нужны деньги. И нам тоже. Тревор, Зах, это Эр Джи. Он – нерд, а также мой лучший друг. А вот это Кальвин.
– Привет, – сказал Эр Джи и начал настраивать свой бас.
Похоже, его не слишком волновало, что его называют нердом. Кальвин глядел в упор на Заха, лицо его расплылось в радостной ослепительной улыбке. Выглядел он так, как будто готов на месте съесть Заха с потрохами.
– Здрасьте, – сказал он. – Новенький в городе? Зах начал уже было ухмыляться в ответ, но, похоже, сдержался и ответил Кальвину неловкой полуулыбкой.
– Да, – ответил он. – Мы оба.
– Ну так дай мне знать, если захочешь, чтобы кто-нибудь показал тебе местные красоты, слышишь? – Кальвин слегка нажал на слово “тебе”, очевидно, имея в виду только одного человека.
Тревору захотелось стащить его со сцены на липкий пол и проломить ему голову точно дыню. Уж конечно, он видел, что они вместе. Разве он не видит к тому же, насколько Тревор беспомощен в сексе? Или он прочел какое-то безымянное томление в глазах Заха?
– М-м-м, спасибо, но думаю, все важное я уже видел. – Зах повернулся к Тревору, обнял его за плечи. – Пойдем, – потянул он Тревора к бару, – посмотрим, что затевает Кинси.
Они направились в заднюю часть клуба, но перед мысленным взором Тревора Кальвина уже терзали самыми страшными пытками самого страшного ада.
Кальвин со сцены глядел им вслед, а Терри наблюдал за самим Кальвином. Эти распутные глаза буквально пожирали Заха от макушки спутанных волос, до подметок кроссовок с высоким задником. Терри знал, Зах – совершенно во вкусе Кальвина: кожа да кости, смертельная бледность, и в качестве изюминки – язвительно изогнутые губы.
– Лучше оставь его в покое, – предостерег Терри.
– Кто это с ним?
– Сынишка Бобби Мак-Ги.
Глаза Кальвина расширились.
– А что, тяга к убийству передается по наследству?
– Кто знает. Я бы с ним не связывался. Черт побери, как же горло болит, – поморщился Терри, подбирая барабанные палочки. – Прогоним еще раз “Черный приход”?
У бара Кинси, поздоровавшись с Захом и Тревором, вернулся к своему гроссбуху. Засунувшись за стойку, Зах достал себе из холодильника “нацбогему” и коку. Коку он перебросил Тревору, потом, открыв пиво, бросил три доллара на стойку.
На звук открываемых бутылок Кинси поднял глаза, перевел взгляд с бутылки пива на лицо Заха.
– Тебе сколько лет? – спросил он.
– М-м-м, девятнадцать. А что?
– Можешь пить, потому что мы закрыты. Но в часы работы клуба алкоголь ты тут не пьешь. Понятно?
– А? – На лице Заха отразилось крайнее изумление. – Почему? Что я такого сделал?
– Ничего. Мал ты еще. Не знаю, со скольких лет можно пить там, откуда ты приехал, но здесь с двадцати одного. Меня закрыть могут за то, что я тебя обслуживаю.
– Но…
– Если хочешь выпить, приноси с собой фляжку. Не размахивай ею особо и не говори никому, что я тебе так сказал. Таковы правила.
– Правила?
– А что, в Нью-Йорке правил нет?
Зах беспомощно уставился на Тревора. Надо сказать что-нибудь, догадался Трсвор. Зах, судя по всему, настолько пришиблен самой идеей соблюдения закона о распитии спиртных напитков несовершеннолетними, что его обычно такой ловкий язык отказал ему напрочь. Но Заху вообще не стоило рассказывать эту дурацкую байку о Нью-Йорке; он такой же урожденный ньюйоркец, как Тревор – индус из Калькутты. И вообще он улыбался этому гитаристу. Пусть выкручивается как знает.
Но Кинси смилостивился.
– Ты в самом сердце Библейского пояса, – объяснил он Заху. – Можешь радоваться, что не застрял в графстве с сухим законом.
Онемев от изумления, Зах только покачал головой. Кинси закончил складывать колонку цифр, развернулся со своего барного стула и двинул к задней двери. Тревор с Захом остались у стойки одни.
– Готов поспорить, ты даже пива мне не купишь, – растерянно пробормотал Зах.
– Вот именно.
– Черт.
Проверка звука сворачивалась. Зах ушел в туалет, Терри и Эр Джи разминулись с ним по пути к стойке. Схватив себе из холодильника по запотевшей бутылке, они развалились в кабинке, вид у них был такой, как будто они проделывали это миллион раз.
– А где Кальвин? – не мог сдержаться Тревор.
Терри указал на улицу, потом схватил себя за. горло.
– Пошел в магазин за сигаретами, – перевел Эр Джи.
Господи, да пусть он сдохнет от рака легких.
– Он вернется?
Терри изучающе поглядел на Тревора, потом поманил его к себе. Тревор скользнул на скамейку рядом с ним, и Терри, положив руку ему на плечо, наклонился поближе – еще несколько дней назад Тревор отпрянул бы от прикосновения рефлексорно, но сейчас он уже мог сдержаться.
– Кальвин в порядке, – просипел Терри. – Он считает, что должен волочиться за каждым смазливым парнем, кого видит, но он в порядке. Пусть он тебя не волнует.
– А он меня и не волнует.
– Ладно, слушай, если тебе потребуется надрать ему задницу, пальцев ему не ломай. Никого больше из мало-мальски приличных гитаристов сейчас нет в городе.
Эр Джи фыркнул в свое пиво. Терри безмятежно кивнул Тревору. Кинси вернулся с полной корзиной цуккини, на которой красовалась табличка “БЕСПЛАТНО”, и торжественно водрузил ее на стойку. Тревор спросил себя, есть ли хоть кто-нибудь в этом городе, кто поддерживал бы хоть слабое знакомство с нормальностью. Впрочем, чья бы корова мычала.
Внезапно со стороны туалетов донесся тенор Заха, распевавшего во весь голос. Очевидно, он не знал, насколько хлипкие тут стены, или ему было плевать. Все четыре головы повернулись разом, когда через картонную стену и по трубам до них донесся ясный сильный тенор:
– РИИИВЕРРР-СТАРИИК… ОТ ХЛОООПКА ОТВЫК… ЗАМАЯЛСЯ ЖИТЬ… ЗАКАЯЛСЯ ГНИТЬ…
Тут они услышали звук спускаемой в туалете воды, и в бар вошел Зах, чтобы недоуменно уставиться на всех четверых.
– В чем дело?
– Я не знал, что ты можешь петь, – просипел Терри. Зах пожал плечами, пытаясь – безуспешно – скрыть свое удовольствие, что стал центром внимания.
– Кровь кажун. Вам еще повезло, что я не играю на аккордеоне.
Тревор поморщился, а Зах сообразил, что только что выдал важный кусочек своего прошлого, и это в присутствии Терри, Эр Джи и Кинси. Он не мог бы сказать, поняли ли первые двое что к чему, но Кинси выглядел удивленным, потом как будто довольным, словно Зах только подтвердил давно зародившееся у него подозрение.
Ну, маловероятно, что Кинси настучит на него фэбээровцам. Конечно, Клиффорд Столл тоже был стареющим хиппи, что не помешало ему настучать на “Компьютерный клуб Хаос”, группу немецких хакеров, которые ничего такого не сделали, разве что взломали пару плевых систем защиты какого-то госучреждения и попытались – довольно бестолково – продать информацию КГБ.
Тяжело сглотнув, Зах решил сделать вид, что его оговорки вообще не было, и примостился на скамейке возле Эр Джи. Его кроссовка нашла под столом ногу Тревора, слегка толкнула.
– На самом деле это и пением не назовешь, – беззаботно заявил он. – Я хочу сказать, я никогда не был ни в какой группе, ничего серьезного.
– Хочешь попробовать? – проскрипел Терри.
– Ну… – Зах поглядел через стол на Тревора, который выводил рисунки во влаге, оставленной на поверхности стола согревшимися бутылками пива. – Не знаю, сколько еще я пробуду в городе, – сказал он, и Тревор поднял глаза.
– А как насчет только сегодняшнего вечера? – спросил Эр Джи. – Как по-твоему, сможешь быстро выучить пару песен?
– Конечно. Если напишете мне слова и дадите поглядеть на них пару минут.
– Только пару минут?
– Ну, я мог бы с вами прорепетировать и по-настоящему выучить песни. Но слова я запоминаю довольно быстро.
– Круто. – Эр Джи и Терри кивнули друг другу. – Так хочешь попробовать?
– А что у вас в основном за музыка?
– Это гамбоу, – начал объяснять Эр Джи, – немного того, немного этого и куча кайфа.
Зах поглядел на Тревора, который только пожал плечами и, скрывая улыбку, отвел взгляд. Вероятно, он думал, что вся эта затея довольно глупая, возможно, даже дурацкая. Зах знал, что выступать певцом в местной рок-группе даже на один вечер в клубе маленького городка – не самое разумное, что может сделать скрывающийся от закона хакер. Но Зах уже ничего не мог с собой поделать: сама мысль о том, чтобы одеться во все черное, сжать в руках микрофон и чтобы тебе позволили выделываться, выть и орать пару часов со сцены перед новым любовником и толпой битников в придачу, уже соблазнила его.
– Ага, – ответил он. – Хочу.
Зазвонил телефон на стойке. Кинси оторвался от своих счетов, чтобы взять трубку, поговорил пару минут, потом положил трубку на стойку.
– Тревор? Это тебя.
Нахмурившись, Тревор выбрался из кабинки. Никто не знает, что он здесь…
– Кто это? – спросил он, но Кинси только покачал головой.
Тревор взял трубку:
– Алло.
– Привет, Тревор! Это Стив Биссетт из “Табу”.
– А-а-а. Привет…
“Табу” был его любимой антологией комиксов, той, куда он намеревался послать рассказ о Птице. Стивен Биссетт, сам писатель и художник с большим вкусом, был редактором и издателем “Табу” в одном лице. Тревор понятия не имел, где Биссетт мог раздобыть номер телефона “Священного тиса” или зачем ему этот номер понадобился.
– Послушай, спасибо, что прислал мне “Происшествие в Птичьей стране”. На мой взгляд, это крутой изврат. Мне очень понравились твои рисунки.
– Спасибо, – ошарашенно ответил Тревор. Он никогда не рисовал рассказа под названием “Происшествие в Птичьей стране”, и насколько он помнил, он еще никогда не посылал ничего в “Табу”. Он думал, не назвать ли рассказ о Птице “Происшествие в Джексоне”, но отбросил это название как слишком скучное и вообще никак не успел назвать рассказ, прежде чем он был порван в клочья.
– Меня, действительно проняло в конце, где музыканты-зомби распинают полицейских и шерифа, а потом сжигают их. Должен признать, я такого не ожидал.
– Спасибо, – снова пробормотал Тревор.
Он оглянулся на кабинку. Пока он разговаривал с Биссеттом, вернулся Кальвин, который, присев на стол, с деланной небрежностью срывал целлофановую обертку со своих “Мальборо”, но Зах глядел на Тревора. Зах вопросительно поднял брови.
– Как бы то ни было, – продолжал Биссетт, – мне хотелось бы купить рассказ. Я только хотел удостовериться, стоит ли мне посылать тебе контракт и проверить, тот ли у меня адрес.
– Не могли бы вы прочесть его мне?
– Тревор услышал, как на том конце провода шелестит бумага.
– Сельский почтовый ящик 17, Дорога Скрипок…
– Нет. Пошлите его для передачи в “Священный тис”. – Тревор прочитал адрес с давно просроченного счета за воду на стойке.
– Прекрасно. Послушай, мне хотелось бы посмотреть на другие твои работы. Но только не посылай больше оригиналы по обычной почте, ладно? Она не слишком уж надежна. Посылай копии, а если оригиналы, то через “Федеральный экспресс”. Или, если хочешь, по факсу. Я могу дать тебе номер.
– Хорошо. Я пошлю копии.
Они попрощались. Тревор повесил трубку, чувствуя себя так, как будто выкурил в одиночку два или даже три Заховых косяка: кружилась голова, волнами подкатывало ликование, а главное – он ни черта не понимает.
Вернувшись к столу, он наклонился, чтобы сказать Заху на ухо:
– Можно тебя на минутку?
Они прошли через безмолвный и погруженный в полумрак зал, мимо слабо поблескивающей иадписи-граффити, которая кричала: “НАМ НЕ СТРАШНО”. Тревору очень хотелось, чтобы это было правдой. Солнце стояло высоко над головой, раскаленный тротуар буквально мерцал от полуденного зноя. Тяжелое от непролитого дождя небо было цвета выцветшей джинсы.
Тревор пересказал сюрреалистический телефонный разговор. Глаза Заха за линзами очков стали совсем огромными. Качая головой, он прислонился к стене.
– “"Все страньше и страньше", – сказала Алиса”
– Ты с того утра обрывки рассказа видел?
– Я думал, ты их собрал и выбросил.
– А я думал, это сделал ты.
Они уставились друг на друга, на обоих лицах большими буквами были написаны растерянность и страх. Наконец Зах сказал:
– Ты уверен, что хочешь здесь оставаться?
– Нет. Но я должен.
Зах кивнул. Тревор мгновение смотрел на нею, потом тихо спросил:
– Ты уверен, что ты хочешь здесь остаться?
– Нет.
– Ты собираешься уехать?
– Нет. Не сейчас. – Зах взял руку Тревора в свои. – Но, Тревор, понимаешь, мне, возможно, придется уехать. И если это произойдет, то без особого предупреждения.
– Я знаю. Но я должен остаться, во всяком случае, до тех пор, пока не выясню…
– Что?
– Причину, почему я жив.
– Трев… – Руки Заха скользнули к плечам Тревора, обняла его за шею. – А что, если не было никакой причины? Что, если он просто сошел с ума?
– Тогда мне нужно это знать.
Они стояли на тротуаре, обнимая друг друга посреди жаркого полдня. Теперь тело в объятиях Тревора казалось умиротворяющим давним другом. Его напряжение немного спало.
– Так ты собираешься петь с группой? – спросил Тревор.
– Ага. Терри пишет для меня слова. Ты не против поболтаться в городе, пока я с ними репетирую?
– Нет, наверное. Что ты думаешь о Кальвине?
– Не знаю. Я и десяти слов с ним не сказал. Думаю, он в порядке.
– Я его ненавижу.
Зах удивленно поднял взгляд, чтобы увидеть, что Тревор говорит всерьез.
– С чего это?
– Из-за того, как он на тебя смотрит.
Зах собрался было рассмеяться, но остановился, увидев выражение лица Тревора.
– Не глупи, – сказал он. – Я с тобой. Понимаешь? Я с ума по тебе схожу, Тревор. Ты вне конкуренции.
– И из-за того, как ты на него смотрел.
– Черт побери! – Зах сгреб Тревора за футболку, почти вплотную придвинул к нему лицо. – Твой дом напал на меня вчера ночью. Он запер меня в ванной и заставил смотреть на мою собственную смерть в зеркале. Не знаю, что бы он еще выкинул, если бы ты не пришел. Да будь ты просто для меня бессмысленным трахом, как ты думаешь, был бы я еще здесь?
– Не знаю! Откуда мне знать, что ты собираешься делать? – Тревор схватил запястья, отрывая руки Заха от своей рубашки. – Я никогда раньше не был влюблен! Ты это понимаешь?
– Но и я тоже не был!
Их взгляды встретились. Они стояли, схватив друг друга за руки, тяжело дыша, и ни один не собирался сдаться и опустить взгляд.
Дело не только в том, чтобы у тебя был кто-то, с кем проснуться рядом, сообразил Тревор. Дело в том, чтобы доверять другому, знать, что он не причинит тебе боли, даже если ты уверен, что так оно и будет. Все дело в надежности и доверии и в том, чтобы не уйти, когда все становится слишком странно. Невероятно расширенные глаза Заха были ярко-зелеными, лицо бледнее обычного. Даже губы у него побелели, осталась лишь яркая ссадина заживающего шрама. Зах выглядел до чертиков злым. И таким красивым.
Тревор сообразил, что не пытается больше заставить Заха опустить взгляд, а изучает его, сознательно работает над тем, чтобы сохранить в памяти черты этого лица. В то же время гнев Заха, похоже, растворился – так же быстро, как и вспыхнул. Его сменила широкая чокнутая ухмылка.
– Эй!
– Что?
– Ты продал рассказ в “Табу”! Это ж здорово!
– Ага, – отозвался Тревор. – Но хотелось бы знать, под каким именем я его продал.
17
В среду Эдди проснулась, умирая от голода, а потому пошла в “Кафе дю Монд”. Прочтя за кофе с рогаликами “Таймс-Пикайюн”, она не нашла в газете никаких новых зацепок, а вернувшись
домой, обнаружила грязный клочок бумаги, пришпиленный, к двери ее квартиры.
ЭДДИ: В ДОМЕ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ БЫЛ ОБЫСК, МОЮ СИСТЕМУ КОНФИСКОВАЛИ. Я ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ СОТРУДНИЧАЮ С ПРАВИТ. ПО ДЕЛУ ЗАХАРИИ БОСХА, DОВ 5-25-73, SS# 283-54-6781. Я ЗНАЮ, ЧТО У НЕГО ЗА МАШИНА. И Я ТОЖЕ ЧИТАЮ ГАЗЕТЫ.
Подписано было СД, ниже стоял городской телефонный номер Нового Орлеана.
Чертыхнувшись, она сорвала эту грязь со своей двери. Бумага в руке казалась склизкой на ощупь, жуткой, невыразимо омерзительной. Интересно, как он пробрался за ворота с улицы? Однако потом Эдди сообразила, что “защита” заключалась в кнопках на электронном щитке. Уж конечно, такой примочке не устоять перед неустрашимым ЭмбриОном из. Ордена Дагона.
Я тоже читаю газеты.
Видел ли Стефан, этот лупоглазый губошлеп, ту же заметку, что она нашла вчера, где говорилось о том, как один кажун прострелил себя из пяти различных пушек? Она его заинтересовала и он, быть может – как нечто само собой разумеющееся, – ткнул в нее пальцем своим дружкам-фэбээровцам? Не знаю, есть ли на самом деле город, который называется Потерянная Миля. Она так и слышала этот гадкий скулеж. Но если есть, думаю, вам лучше проверить.
Ну, если так оно и было, он все же попытался предупредить ее, хотя и довольно бестолково. Быть может, где-то в глубине трусливой душонки он хотел, чтобы у Заха был шанс.
Но, разумеется, теперь дело за Эдди – дать Заху этот шанс.
Мозг ее, казалось, запустили в центрифугу. Клетки головокружительно вращались, синапсы, разъединяясь, коротили. Присев на кровать, она попыталась взять себя в руки. Она надеялась,
что можно будет как-то сделать это по телефону, но если нет, то ей, пожалуй, придется просто тащиться в Потерянную Милю, Северная Каролина.
Едем дальше. Ей нужно не просто предупредить Заха, ей нужно найти способ помочь ему сбежать от них раз и навсегда. Вероятно, ему придется уехать из страны. Возможно, она даже поедет с ним. На сей раз он едва ли сможет отказаться от ее общества, особенно если учесть, что она спасла его задницу.
Но прежде чем что-то делать, ей нужен телефон, с которого безопасно звонить.
Ладно. Если это не здравый план, то, во всяком случае, что-то, с чего можно начать.
Прихватив с собой блокнот и ручку, чтобы записать номера, Эдди отправилась ловить такси. Вскоре неспешно ползущая машина уже увозила ее прочь от Французского квартала, по Сен-Шарль-авеню к центру города.
Для начала она позвонила в “Розовый бриллиант”. Она пропустила две смены, так что в стрип-клубе, очевидно, решили, что она не вернется. Но все же она не могла не позвонить, поскольку спецслужбы забрали ее телефон, а ей хотелось подчистить концы – так уж ее воспитали. Набрав номер офиса, она услышала в ответ противный голос менеджера.
– Привет, Лауп, это Эдди.
– Кто?
– Мисс Ли.
– Ах да! А мы уже решили, что ты сбежала назад в Китай. – До Эдди донеслось сопливое фырканье, вырвавшееся из сломанного носа, что у Лаупа сходило за смех. – Кстати, для тебя тут
есть сообщение.
– Да? – Сердце у нее забилось чуть быстрее. – Что там?
– Ну, абракадабра какая-то. Это, наверное, какой-то чокнутый клиент оставил. Валери все записала, – Валери работала дневной барменшей, – и сказала, что мужик очень тщательно произнес все по буквам и клялся, что это очень важно.
– Что там? – нетерпеливо повторила Эдди.
Телефонная будка, которую она нашла на автостоянке возле устричной в излучине реки, была уединенной, но в ней было жарко, к тому же тесное пространство словно вызывало клаустрофобию. Эдди уже чувствовала подступающую головную боль.
– Ну, здесь говорится “Чаш Кито”.
– Что?
Лауп произнес два слова по буквам, и Эдди записала их в блокнот. Тупая боль молотком ударяла в виски. Поблагодарив Лаупа, она, как бы вспомнив, под конец сказала ему, что на работу не вернется, потом, повесив трубку, уставилась на нелепое послание. “Чаш Кито”. Это скорее всего от Заха. Вот только что, черт побери, это значит?
Она поглядела на автостоянку. За зеленым горбом дамбы серебром блестела Миссисипи, буксир и баржа шли по основательно загрязненному фарватеру. Глаза Эдди скользнули назад на кнопки телефонного автомата, и что-то в ее мозгу щелкнуло. Эдди снова поглядела на послание. Два слова: три буквы, потом четыре. Та же конфигурация, что и у номера телефона.
Эдди схватила громоздкую с металлическим переплетом телефонную книгу, свисавшую на витом шнуре в кабинке. Книга была потрепанной, но – о чудо! – целой. Эдди полистала первые страницы, нашла перечень кодов регионов по всем штатам. На карте Потерянная Миля где-то недалеко от Ре или и Чейпел-Хилл, и код местности для обоих городов был один и тот же. Бросив в автомат горсть мелочи, она настучала код региона, потом дрожащими пальцами набрала телефонный номер.
Два гудка. Три. Потом трубку подняли, и хрипловатый мужской голос произнес:
– Добрый день. Это “Священный тис”.
– Привет, вы меня не знаете, но я ищу…
– Сейчас никого поблизости нет, но на этой неделе у нас полно крутых концертов. В среду вечером квинтэссенция трясины-рок – “ГАМБОУ”!!! В четверг…
Эдди прислонилась лбом к горячему стеклу, почувствовала, как из углов глаз катятся жаркие слезы поражения. Это – автоответчик.
– Если хотите оставить сообщение для меня или для кого-то, кто тут работает, – говорил тем временем голос, – говорите после сигнала. И не забудьте зайти и поддержать местные группы в “СВЯЩЕННОМ ТИСЕ”.
Голос мужика звучал нервно и с долей отчаяния. Наконец распроклятый автоответчик издал “биип”.
– Это сообщение для парня по имени Зах, – без особой надежды сказала Эдди. Она не знала, назвался ли он своим настоящим именем, но была уверена, что фамилии он своей никому не назвал, а ей самой не хотелось выдавать такую информацию. – Ему девятнадцать лет, рост около пяти футов восьми дюймов, худощавый, черные волосы, зеленые глаза, очень бледный, примечательная внешность. Если вы его знаете, пожалуйста, передайте ему, что ему грозит ужасная опасность. Меня зовут Эдди. Мне нужно с ним связаться. Я попытаюсь еще позвонить. – Она глянула на часы. – Я не знаю когда. Скажите ему… – Она осознана, что по щекам у нее катятся слезы. – Скажите ему, я за ним приеду.
Эдди повесила трубку, вытерла глаза и попыталась взять себя в руки. Предстояло сделать еще один звонок, по местному номеру, который она знала наизусть. Набрав номер, она стояла и слушала, как телефон звонит и звонит, потом даже закрыла глаза от облегчения, когда трубку взяли. На заднем плане пульсировал ритмичный припев какого-то регги, и на миг ей показалось, что это снова автоответчик. Потом низкий музыкальный голос произнес:
– Алло?
– Дугал, – начала она. – Это Эдди. Ты слышал, что стряслось с Захом?
– Да, друга. Забрали. Жуть какая.
Она вообразила себе, как он качает головой, и длинные перевитые яркими нитями дредки мягко покачиваются у его скул. Закрыв глаза, Эдди досчитала до пяти.
– Нет, – она заставила себя говорить спокойно, – его не взяли. Он сбежал, но они все еще у него на хвосте, и, думаю, уже совсем близко. Хочешь помочь?
– Ну да, друга. Я всем чем могу помогу Захарии. Особенно против чертова правительства.
Эдди не могла сказать с уверенностью, но ей показалось, что она услышала, как он сплюнул. Она глубоко вдохнула и почувствовала, как на нее волнами накатывает облегчение. Наконец-то она не одна.
– Не мог бы ты начать с того, чтобы забрать меня от рыболовецкого лагеря “Свобода”?
– Ты, милая, гл'ное ни о чем не волнуйсь, слышишь? Стой там, где стоишь у “Свободы”. Я место знаю.
– Ты уверен?
– Ништяк, – успокоил ее красивый голос Дугала Сен-Клера. – Нет проблема.
На сцене “Священного тиса” бушевала репетиция. Кинси пошел в магазин за солеными крекерами для бара. Вернувшись, он увидел, что на автоответчике мигает огонек. Но когда он попытался проиграть сообщение, машинка только издала длинную череду “бипов”, потом зарычала, как грузовик, вскарабкивающийся, на холм на первой передаче. Заглянув внутрь, Кинси увидел, что она зажевала пленку. Автоответчик вот уже несколько недель был на последнем издыхании и стирал столько же сообщений, сколько записывал. Теперь он наконец сдох совсем.
Кинси поднял трубку, чтобы позвонить сегодняшнему привратнику, и тут – с гораздо большим ужасом и оцепенением – сообразил, что линия мертва, хотя знал, что раньше телефон работал, поскольку какой-то неизвестный звонил Тревору.
Кинси глянул на часы – несколько минут шестого: время отключения. Он слишком долго тянул с оплатой счета. А теперь до завтрашнего дня телефон ну никак не включить, и деньги придется везти аж в Рейли. Правда, только в том случае, если сегодняшней выручки хватит на то, чтобы заплатить за телефон и по другим счетам. Телефон был важен. Но еще важнее была вода. А электричество в клубе – всегда на первом месте: именно оно дает группе звук и охлаждает пиво. За чертов свет надо заплатить во что бы то ни стало.
Кинси всегда любил лето в Потерянной Миле. Но в последнее время оно стало жестоким временем года.
Дугал Сен-Клер жил на дереве в глухом уголке Городского парка. Его небольшой деревянный домик примостился высоко в раскидистой кроне огромного дуба, и попасть в него можно было только по длинной, требующей немалой ловкости и довольно пугающей с виду веревочной лестнице, едва видной на фоне ствола дерева. Дугал припарковывал машину у ближайшей ярмарочной площади, пользовался общественными туалетами и водой полуденных ливней, питался во многих лучших ресторанах города на деньги, сэкономленные на арендной плате, и нередко полагался на доброту друзей. Вселенской расслабухи в Дугале было столько, что среди богемы Французского квартала считалось за честь время от времени заплатить за его ленч.
Наружные стены древесного дома были раскрашены под тускло-коричневый камуфляж. Внутреннее убранство компенсировало внешнюю невзрачность буйством красок. Расписанные красным, желтым, зеленым и пурпурным стены были увешаны фотками американских и ямайских друзей Дугала: первые – разношерстный срез коммуны новоорлеанских неформалов, последние – в неизменных дредках и с неизменными же укуренными ухмылками.
Полосатый потолок был недостаточно высоким, чтобы Дугал мог выпрямиться во весь рост, хотя у Эдди таких проблем не возникло. Пол был покрыт плетеной соломенной циновкой. В одном углу высилось гнездо одеял; ящик с книгами и “мыльница”, заваленная кассетами, громоздились в другом. Множество пожиток Дугал держал в машине на случай, если его древесный дом обнаружат, но почему-то его так никто и не находил.
– А как ты отсюда звонишь? – спросила Эдди, усаживаясь на вышитую затейливым узором подушку. Обо всем происшедшем она уже рассказала ему по дороге от лагеря на озере.
Дугал протянул ей черный модный сотовый телефон.
– Захов подарок.
Отдав Эдди телефон, он вытащил из кармана пухлый соломенный мешочек и пачку бумаги для самокруток и, вытряхнув на ладонь солидную порцию ароматной травы, принялся сворачивать косяк. Эдди снова набрала номер “Священного тиса”. Послышался лишь один гудок, потом в трубке взвыла пронзительная электронная нота и механический голос произнес: Абонент временно отключен. Дальнейшая информация на данный момент недоступна. Абонент временно…
