Текст книги "Политический класс 43 (07-2008)"
Автор книги: Политический класс Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Пока одни занимались партстроительством, другие искали собственный электорат. 23 июня на сайте Назлобу.ru был опубликован текст выступления Петра Милосердова на конференции «Новый политический национализм» (8 июня, Москва). В своем выступлении политик заявил о существовании в стране особого класса, который он обозначил как «образованные горожане», и дал ему следующие характеристики: образованный горожанин апатичен к политике; он недоволен властью, но воспринимает ее как маленькое зло, с котором лучше примириться; эти люди нечасто сталкиваются с государством; для них характерны ответственность, самостоятельность и самодеятельность». Главный вывод, сделанный Милосердовым, звучал так: «Образованный горожанин» не в состоянии себя самоидентифицировать политически, однако если прощупать его ценностные маркеры, то выяснится, что он – национал-демократ, отчасти с левым уклоном». По сути дела, этот самый «образованный горожанин» и может стать мощным ресурсом националистических сил в современной России.
В июне не широко, но эмоционально отмечалось двадцатилетие Всесоюзной партийной конференции КПСС 1988 года, положившей начало коренным преобразованиям советского государственного механизма. Отмечали это двадцатилетие те, кто более других надеялся на потепление политического климата в современной России – то есть так называемые либералы, или, точнее, оппозиционеры. «Радио Свобода» для обсуждения этого насущного юбилея пригласило 3 июля к себе в студию профессора Высшей школы экономики Андрея Медушевского. С исторического разговор быстро переключился на актуальное: в итоге досталось системе избрания глав регионов, системе власти в целом. «Я думаю, что существенное значение имеет вопрос о том, чтобы обеспечить реальную ответственность правительства перед Думой, – заключил эксперт. – Потому что сейчас эта ответственность присутствует в Конституции, однако ряд других норм Конституции говорит о том, что после вотума недоверия в течение трех раз президент просто распускает Думу. Я думаю, что важно было бы реализовать ту модель разделения властей, которая характерна для смешанной президентско-парламентской республики в ее классическом французском виде».
Не остался в стороне от обсуждения и, собственно, «виновник торжества»: человек, двадцать лет назад инициировавший конференцию, – некогда всемогущий лидер восточноевропейской супердержавы, а ныне – глава фонда имени самого себя Михаил Горбачев. 23 июня в интервью журналу The New Times отец перестройки рассказывал о собственных впечатлениях того времени: «Я стоял на борту раскачивающегося корабля, который вполне могло залить». Горбачев эмоционально и, как всегда, несколько расплывчато рассказывал о политическом закулисье конца 80-х, о своей борьбе за свободу, гласность и прочие достижения цивилизованного общества, о противодействии недоброжелателей-реакционеров. Он мимоходом заметил, что, быть может, «кадровый потенциал Питера уже исчерпан», а под конец сообщил, что ему уже 77 и он благодарен Господу Богу (хотя и атеист) за долголетие в такой неспокойной стране, как Россия, да еще и на таких постах.
Политолог Михаил Ремизов в прошлом месяце размышлял о суверенности. Результатом его раздумий стала статья с нехитрым названием «О суверенности» (АПН.ru, 25 июня). Эксперт отметил, что у термина «суверенная демократия» наконец-таки появился термин-антоним. Этим антонимом посчастливилось стать одному из тезисов Роберта Кейгана, приведенному в его статье «Конец конца истории» (перекличка с Фукуямой). Тезис этот в изложении Михаила Ремизова звучит так: «Необходимым и достаточным критерием принадлежности к «демократическому миру» является признание глобального «права на вмешательство» (кавычки закрываются). Все, что от вас требуется, – признать право международного сообщества на вмешательство в ваши
внутриполитические дела. А в ответ это самое международное сообщество признает вас «подлинной» демократией. «Настойчивая институционализация права на вмешательство и в еще большей мере своеобразное применение этого права в интересах демонстративно-показательного регресса, варваризации и фрагментации общества (Косово, Афганистан, Ирак) говорят о том, что Запад больше не является субъектом модернизации для остального мира. И большой вопрос – является ли он таковым для самого себя. Последнее нуждается в отдельном рассмотрении».
О суверенности, только в несколько ином ключе, думал и политолог Павел Данилин. В статье «Сто дней Дмитрия Медведева» (»Русский журнал», 17 июня) эксперт наметил пути развития «суверенного» дискурса от «сосредоточения к экспансии». «В ситуации повсеместного попрания суверенитета, – отметил он, – именно Россия может стать той силой, которая предложит новую идеологию суверенного сосуществования». Это и есть одна из главных задач, осуществление которой должно обеспечить правление Медведева.
Среди «концептуальных» текстов июня, бесспорно, заслуживает внимания доклад, подготовленный Центром политических технологий: «Демократия: развитие российской модели» (cpt.ru, июнь). По мнению авторов доклада, задачи, намеченные руководством страны, – в частности в рамках долгосрочной стратегии социально-экономического развития до 2020 года, – невозможно решить в «вертикально-иерархической системе при доминировании бюрократии». В сегодняшней России, отмечается в документе, «общественно-политическая «надстройка» отстает от экономического «базиса» по уровню своей демократичности» – а это есть «классическая предпосылка революционных потрясений». Напрашивается сам собой вывод, который в тексте доклада «политкорректно» опускается: или российское общество идет по пути дальнейших демократических реформ, или его ждут скорые революционные потрясения. Вывод спорный, но небезынтересный. Больше всего тумаков и подзатыльников досталось в июне не конкретным политикам, не либералам от любящих власть экспертов и не власти от не любящих власть либералов. Хуже всего в обозначенный период пришлось российскому телевидению, которое в июне, к вящему ужасу читающей публики и в довершение собственного разгрома, занялось самоанализом. Казалось бы, когда последовательно и осознанно наполняешь собственный эфир программами желтушно-сексуального характера, заниматься публичным самоанализом – верх безумия. Но российские теленачальники продемонстрировали, что и это им по плечу. 2 июля они высказались на страницах газеты «Коммерсантъ» об итогах уходящего телесезона. Ярче всех говорил генеральный директор НТВ Владимир Кулистиков. Его комментарий был настолько смел и откровенен, что его хочется процитировать почти целиком. Чего стоит только фраза: «Окрестные племена гастарбайтеров выучат русский только за то, что им разговаривает Галкин…» На обвинения в желтизне, косвенно прозвучавшие и в нашем тексте, Кулистиков ответил спорно, но громко: «По поводу же инвектив в желтизне со стороны некоторых отцов-детокрадов отвечу: в желтой кофте ходил и Маяковский. Первый на Руси трэшевик-затейник». В целом же итогами сезона гендиректор «мужского» канала остался доволен: «Сезон для ведущих телеканалов триумфален. Именно через них политический выбор элиты был воспринят и поддержан подавляющим большинством и стал выбором народа. Такая роль не случайна. Наше телевидение в отличие от скупых европейцев и рецессивных американцев по-прежнему щедро к зрителю, который остается с нами, что бы ни каркали сорные птицы Интернета. Адреналин побед, впрыснутый в народную душу телекамерами «России» и Первого, звездопад ослепительно дорогих премьер этих двух каналов, марафон их телесаг сплачивают семьи, села, города, страну, притягивают новое зарубежье». Остается добавить, что в российских блогах еще долго обсуждались слова о «сорных птицах Интернета».
Другая линия атаки на телевидение была выстроена на круглом столе, организованном Фондом эффективной политики Глеба Павловского (»О состоянии политического телевидения в России», 26 июня). Здесь обсуждались не столько этико-эстетические характеристики нынешнего телеэфира, сколько политические. Претензии большинства собравшихся аналитиков сводились к тому, что пиар первого лица в государстве выглядит вяло и неубедительно. «Пиарить» Медведева так же, как Путина, – неправильно и опасно. Главный редактор «Политического класса» Виталий Третьяков выступил с резким комментарием по этому поводу: «Я с ужасом смотрю, что делают с Медведевым сейчас на нашем телевидении, просто убивают нового президента, убивают. Показывают его встречи с какими-то колхозницами, ткачихами, школьницами, он ниже всех их ростом, Медведев не знает, что с ними делать, он то их целует, то не целует. Действительно, Путин чувствовал себя в этой среде как рыба в воде» (текст выступления опубликован на сайте Кремль.org 2 июля).
О тайных пружинах влияния телевидения размышляла Екатерина Сальникова (»ТВ из социума», «Взгляд», 6 июля), хотя ничего тайного в российском телевидении, кажется, давно уже не осталось. Телевизор, по мнению автора, особенно актуален в провинции, где он «ценится не за быстроту реакций на события в мире, а за обширность параллельной жизни». «Общим местом сделались сетования на то, что в телевизоре, мол, мир насилия и потребления, поверхностных чувств и вредных желаний, – отметила она. – Якобы ничему хорошему из телевизора не научат. А ведь это как смотреть, вернее, откуда. Из провинции очевидно, что телевидение задает человеку какую-никакую жизненную перспективу. И если у человека есть голова на плечах, он может высмотреть в телевизоре очертания более полноценной и достойной жизни, к которой есть смысл стремиться».
Научный редактор журнала «Эксперт» Александр Привалов в хорошем, содержательном комментарии сайту Кремль.org (11 июня) отметил, что ситуация, сложившаяся с российским телевидением, не идеальна, но и не патологична. Через пять-семь лет, по его мнению, «большое» телевидение, ограниченное выбором из нескольких федеральных каналов, уступит место более гибкому, специализированному. Что же касается нынешнего телевидения во всем его внешнем блеске и внутренней бессодержательности, то здесь эксперт настроен довольно скептически. В политическом вещании не хватает персоналий: людей, на которых было бы просто интересно смотреть. Кроме того, Александр Привалов считает, что «система ценностей, «выглядывающая» из больших новостей на больших каналах, во-первых, не идеальна, а во-вторых, не опознается зрителем как своя и в этом смысле бьет мимо цели».
Юрий Богомолов сокрушался по поводу того, что «гора родила мышь»: при всей ослепительности российского телевидения, при всем фактологическом богатстве избирательного цикла – вспомнить нечего (»Телесезон. Занавес опускается», РИА Новости, 4 июля). «Все-таки нехорошо, – отметил Богомолов, – что две важнейшие в стране избирательные кампании – думская и президентская – так и остались не замеченными нашим телевидением».
Нельзя обойти стороной, оглядываясь на политический июнь, и двух знаковых прощаний, которые давно обсуждались и ни от кого не скрывались. Первое – прощание Анатолия Чубайса с должностью главы РАО «ЕЭС России», а страны – с крупнейшей энергетической монополией. Второе – прощание олигарха Романа Абрамовича с вверенной ему Чукоткой, которую он облагодетельствовал за годы своего губернаторства. Понятно, что расставались не столько с политиками, сколько с их конкретными административными постами. И все же комментариев было множество. Владимир Милов в «Ведомостях» (»Глобалист: Незавершенная ра*ота», 25 июня) отмечал по поводу ухода Чу*айса: »…До обещанных либерализации цен и создания конкурентного рынка электроэнергии далеко как никогда. Есть сомнения, что эти цели вообще будут достигнуты». По поводу отставки Абрамовича политолог Алексей Зудин сказал (комментарий сайту Политком.ru,
3 июля): «Губернаторство Абрамовича стало одним из противоречивых символов путинского времени. Его отставка сегодня может стать одним из знаков меняющихся отношений между Кремлем и системной бизнес-элитой». Учредитель Института национальной стратегии Станислав Белковский в комментарии сайту Преемники.ru (3 июля) отметил: «Неформально Роман Абрамович, которому за последние девять лет удалось привести к власти двух президентов РФ, остается в пятерке самых влиятельных людей России. Вероятно, новым чукотским губернатором станет прямая креатура Абрамовича, а сам Роман Аркадьевич сконцентрируется на усилиях по легализации самого себя на Западе. Ему предстоят также бракосочетание с Дарьей Жуковой и массированные инвестиции в современное искусство, которые уже будоражат умы многочисленных арт-дилеров и галеристов».
В стороне от конъюнктурных тем продолжалось обсуждение тем «вечных» – не менее важных и насущных. В июньском номере «Политического класса» была опубликована статья Александра Юсуповского «Деонтологическая война с Россией». В ней подробно и аргументированно рассказывалось о непрерывной идеологической работе западной историографии на ниве деконструкции представлений о позитивной роли Советского Союза во Второй мировой войне.
Ускользающую «политическую мысль», которую легче взять в кавычки, чем объяснить читателям и себе самому, принято ругать. На протяжении последних двух лет автор данной рубрики журнала этим и занимался, не рискуя попасть впросак (поскольку вышеобозначенная «мысль» действительно зачастую бессмысленна).
А кроме того, критикуя, всегда получаешь немалое удовольствие (что может засвидетельствовать любой журналист). Но в этот раз хочется сделать исключение – и наконец-таки похвалить политическую мысль России. Быть может, она неразнообразна. Быть может, она уныла и печальна. Быть может, она ужасно предсказуема: ибо, что бы ни случилось, при минимальной доле «подкованности» в вопросе ты наверняка угадаешь, кто и какие слова произнесет по поводу произошедшего. Перечень «либеральных» (это слово тоже приходится брать в кавычки) заклинаний известен и набил оскомину. Регистр «охранительных» заклинаний тоже хорошо знаком каждому, и часто даже непонятно, зачем вновь и вновь цитировать фразы, уже когда-то сказанные и лишь слегка переформулированные. Но несмотря на все это, политическая мысль в России есть: она живет – пусть и неторопливо. Она интересна и забавна в своих открытиях и заблуждениях. Вряд ли на примере «Хроники политической мысли» можно составить себе внятное и полное представление о различных тенденциях в сфере экспертного анализа, но одно по крайней мере очевидно: высказываются диаметрально противоположные мнения по поводу развития страны, ее нынешнего состояния и перспектив. Это значит, что плюрализм в современной России не умер, сколько бы его ни хоронили. Он ушел с телеэкранов, где он никому пока не нужен, но он развивается и когда-нибудь обязательно вернется.
Как победить коррупцию? Бюрократию исправят только комиссары
Высшая власть России в лице президента Дмитрия Медведева высказала серьезное намерение бороться с коррупцией. Но совершенно очевидно, что задача борьбы с коррупцией чрезвычайно сложна. Где взять честных и профессиональных следователей? Как обеспечить независимость суда? Не превратится ли борьба с коррупцией в форму произвола новой силовой структуры? Не испугается ли власть предавать огласке истинные масштабы злоупотреблений? Не отступится ли от своих намерений, обнаружив, что под антикоррупционный удар попадают близкие, знакомые и соратники? Очевидно, что, если проблему коррупции не решит нынешняя власть, она достанется по наследству следующей, поэтому вопрос, как бороться с коррупцией, останется актуальным.
Что делает людей
коррупционерами?
Несомненно, основной вклад в развитие коррупции в России внесло общее падение морали. Это падение началось задолго до перестройки, оно было связано с разочарованием в коммунистических идеалах и усилением культа потребительства (а до того – разрушением религии). Собственно, сам коммунизм уже трактовался как потребительский рай и основные претензии, высказываемые к социалистическому строю, касались того, что он не мог обеспечить достойный уровень потребления. Удовлетворить идеалистов «реальный социализм» тоже не мог, поскольку увяз в ежедневной лжи, казенщине и геронтократии.
В 90-х, после крушения СССР, все ценности, кроме свободы и культа потребления, были поставлены под сомнение. Это сказалось как на обществе, так и на государственном аппарате. Задумаемся, как должно было измениться поведение среднего чиновника после того, как он узнал, что высоких целей уже нет, а главный смысл жизни – в личном благополучии, исчисляемом в денежном эквиваленте. Что должно было его удерживать от того, чтобы «хапнуть»? На ум не приходит ничего, кроме слов «честность», «порядочность».
Увы, чиновники не отбирались по принципу честности и порядочности и в СССР. В современной России – тем более. Честные и порядочные специалисты использовались – постольку, поскольку была необходимость в том, чтобы что-нибудь функционировало. Но вопросы распределения бюджета и прочих материальных благ находились в других руках. Эти-то руки и определяют сегодня облик госаппарата.
Как солидные и уважаемые на первый взгляд люди опускаются до элементарного воровства и мздоимства? Почему мы практически не видим случаев протеста чиновников? Надо понимать, что коррупция сегодня – системное явление. Это не один человек решил что-то украсть втихомолку. Чиновник далеко не всегда «энтузиаст» коррупции, выискивающий, где что плохо лежит. Порой он «жертва обстоятельств». Например, руководителю бюджетной организации что-то требуется. Автомобили, аппаратура, запчасти. Он просит выделить на это денег. Ему говорят: «Мы выделим, но купить ты должен у этой фирмы». Втридорога, естественно. И вот перед человеком дилемма. То ли взять деньги, нарушить правила проведения конкурсов или другие законы, то ли написать заявление об увольнении. Некоторые пишут. Большинство же остаются, утешая свою совесть тем, что «иначе дело не сделаешь». Истинный же выгодоприобретатель юридически оказывается «чистым». Фирма получает заказ на том условии, что отдаст ему «откат», и за исключением эпизода получения этого «отката» наличными он не задействован ни в каких нарушениях закона.
Но после участия в подобной «сделке» у руководителя-»стрелочника» резко снижается моральный барьер. Ведь закон он все равно уже нарушил, так надо хотя бы выгоду для себя получить. Его руководство, в свою очередь, не мешает этому и в меру сил «прикрывает». Ключевые люди должны быть вовлечены в коррупцию, чтобы не было соблазна «сдать». Внутри же госаппарата и вокруг него крутятся настоящие «энтузиасты коррупции», которые придумывают схемы вывода денег и проталкивают их через коррумпированных чиновников, вовлекая в процесс все новых и новых людей.
Процент тех людей, которые соглашаются на участие в коррупции, определяет развитие коррупции в государственном аппарате. И зависит он от уровня морали чиновников. Этот уровень сегодня крайне низкий. Даже те чиновники, которые отказались от участия в сомнительных «схемах», держат рот на замке. Сохранив личную репутацию, они вовсе не спешат стать париями в чиновническом сообществе, вынеся «сор из избы».
»Клерки» и «комиссары»
Несколько слов об устройстве бюрократии. Хотя само слово «бюрократия» носит негативный оттенок, очевидно: бюрократия необходима для существования всех крупных управленческих структур. Вопрос не в том, нужна бюрократия или нет. Вопрос в том, как правильно организовать ее работу.
Чтобы досконально понять, как функционирует бюрократический механизм, нужно проанализировать работу каждого функционера. Ключевым является анализ мотивации – исходя из каких мотивов тот или иной бюрократ принимает свои решения?
Распространенное заблуждение состоит в том, что все бюрократы должны действовать по инструкции. И вообще быть лишены права принятия решений. Они, мол, должны лишь добросовестно прочитать инструкции, понять, что следует из инструкции в данном конкретном случае, и поступить в соответствии с этим.
Судя по всему, сегодня Российское государство пошло по этому пути, выпуская чрезмерно подробные законы. Это дало кратковременный положительный эффект, но не решило проблему в принципе.
Во-первых, невозможно разработать инструкцию, предусматривающую все случаи жизни. Подобные попытки приводят к созданию огромного талмуда, в который постоянно вносятся поправки, и одни части этого талмуда вступают в противоречие с другими, а цель так и не достигается. Собственно, современное российское законодательство тому пример.
Во-вторых, неизбежно расширение разрыва между инструкцией и реальной практикой. Начавшись с мелких ошибок чиновников и противоречий между отдельными положениями инструкций и законов, этот разрыв перерастает в пропасть, создавая практику перманентного нарушения закона. Какой смысл пытаться соблюдать закон, если его нарушение неизбежно? Сложность и противоречивость российского законодательства провоцируют незаконные административные практики. В Перу правительство столкнулось с тем, что законы не исполняются в принципе.
В-третьих, возникает вопрос: а кто авторы инструкций и какими мотивами они руководствуются при их составлении? Если одним из авторов закона о банкротстве является арбитражный управляющий, стоит ли удивляться увеличению числа рейдерских атак? Ведомства, как правило, играют определяющую роль при составлении законов, регулирующих их деятельность. Будут ли они стремиться к сокращению своих полномочий и своего штата, а также возможностей для злоупотребления?
Мы видим, что даже при попытке заставить бюрократов жить только по инструкции все упирается в человека, который должен руководствоваться не своими личными интересами, не интересами своего клана или ведомства, а интересами государства в целом. Именно такие люди должны писать законы и инструкции. Но, как уже отмечалось выше, Российское государство сегодня ведет отбор чиновников по каким угодно критериям, но не по критериям честности и порядочности.
Как же должна быть устроена бюрократическая система? Единого рецепта, конечно, не существует. Конкретное устройство бюрократической системы зависит от задач, которые она решает, и от качества людей, которыми она располагает. Но есть один очень важный принцип, который позволяет подойти к решению этой задачи и более-менее верно оценить дееспособность создаваемой бюрократической системы.
Условно говоря, всех чиновников можно разделить на два типа. Первый – «комиссары» – это те, которые достаточно моральны и достаточно разумны, чтобы руководствоваться интересами государства, которые готовы ради них поступиться интересами своего ведомства, да и своими личными. Второй тип – «клерки» – те, которые в силу либо недопонимания, либо недостаточных моральных качеств не способны осознать задачи государства и понять, что именно они должны делать на своем посту для их достижения.
В зависимости от имеющегося числа «комиссаров» и строится бюрократическая система. Эти люди в первую очередь должны занимать посты, на которых пишутся инструкции и осуществляется контроль их исполнения. Во вторую очередь – крупнейшие посты государственной исполнительной власти. В третью – те посты, которые требуют постоянного принятия нестандартных решений (кризисные менеджеры). При наличии подобных «комиссаров», пишущих инструкции и следящих за их исполнением, простыми «клерками» может работать кто угодно.
Степень централизации и жесткости бюрократической системы также определяется числом «комиссаров». Если их мало – централизация и жесткость необходимы. Чем больше «комиссаров», тем более децентрализованной может быть система управления. Между «комиссарами» допускаются вертикальные, горизонтальные и перекрестные линии связи. Между «клерками» – преимущественно вертикальные линии связи (пресловутые вертикали власти), сводящиеся к «комиссару». Каждый «комиссар» должен иметь представление о положении дел в государстве, о стоящих перед ним целях и своей роли в их достижении. «Клерку» достаточно инструкции.
Анализ любой бюрократической системы надо начинать с вопроса: где сидит «комиссар»? Бюрократическая система, не предусматривающая «комиссара» в принципе, обречена на деградацию. Сегодняшняя российская бюрократическая система подразумевает наличие постов, которые должны были бы занимать «комиссары», но на деле эти посты занимают «клерки» и коррупционеры. Как легко заметить, крах СССР был связан с практически полным исчезновением «комиссаров» в среде номенклатуры.
Идеология демократического государства предполагает, что роль «главного комиссара» выполняет избиратель. Даже в странах «развитой демократии» этот «комиссар» имеет огромные недостатки. В России на данный момент избиратель выполнять такую функцию не способен, к тому же он старательно отодвинут от всех рычагов управления. В принципе, наверное, возможно так устроить избирательную систему, что даже российский избиратель сумеет осуществлять контроль над избранниками и выполнять роль «демократического комиссара». Особенно – на уровне местного самоуправления. Но избирательные законы сегодня на всех уровнях пишутся в интересах бюрократии. И среди этих интересов отсутствует наличие демократического контроля.
Существование в течение тысячелетий столь абсурдного на первый взгляд института, как монархия, объясняется тем, что этот институт гарантирует наличие в государстве хотя бы одного «комиссара». На деле же монархии выработали систему воспитания «комиссаров» в виде дворянства. Когда Российская империя при Николае I отказалась от дворянства как от служилого сословия и сделала ставку на бюрократию, начался ее постепенный распад.
По моему глубокому убеждению, неудачи Красной армии в 1941 году на 90% объясняются тем, что каждый немецкий офицер являлся «комиссаром», в то время как советские офицеры были поставлены в положение «клерков».
Откуда берутся
»комиссары»?
В общем-то, из вышесказанного становится понятен рецепт борьбы с коррупцией. Надо найти нужное число «комиссаров», поручить одним разработать антикоррупционное законодательство, а другим – посадить достаточное число коррупционеров. Достаточного, чтобы произвести перелом в сознании чиновничества.
Проблема в том, что потенциальных «комиссаров» настолько мало, что даже при искусном способе отбора их много не найти. При неискусном – должности «комиссаров» достанутся исключительно коррупционерам.
Откуда вообще берутся люди, годящиеся в «комиссары»? Практика показывает (в том числе – историческая), что «комиссарами» становятся либо очень идейные люди, фанатики, либо люди с высокими представлениями о чести и порядочности. Вера и честь не противоречат друг другу, но в принципе достаточно чего-нибудь одного.
Массовый фанатизм дает много кадров для страны или для движения, но он имеет тенденцию выдыхаться. История знает много примеров краха государств, построенных на фанатичном массовом движении, после того как вера народа ослабевала. Халифат и СССР постигла одна и та же судьба. Задолго до СССР рухнула в великой Смуте Святая Русь – после того как справедливого православного царства не получилось и простой народ расхотел воевать за бояр.
И исламский мир, и Россия, лишившись опоры на фанатизм масс, нашли ответ в создании элиты чести. Мамлюки, тамплиеры ислама, отразили крестоносцев и восстановили границы своего культурного ареала. Другой исламский военный институт, аналогичный мамлюкам – янычары, – долгие столетия держал в страхе всю Восточную Европу.
Петр I привил дворянству идеи служения Родине и провозгласил принципы меритократии. Краху и Османской, и Российской империй предшествовала деградация института элиты чести. Сулейман Великолепный разрешил детям янычар служить в армии (и возобладал принцип «ты не станешь генералом, потому что у генерала есть сын»). Екатерина Великая разрешила дворянам не служить в армии, положив начало их перерождению в праздный и паразитический класс.
Россия либо выработает институт воспроизводства элиты чести, либо погибнет. Это не пафос, а элементарная констатация факта.
Учитывая, что сколько-нибудь общепризнанная идеология сегодня отсутствует, рассчитывать на появление в достаточном количестве фанатиков не приходится. Да и далеко не всем они понравятся.
Я полагаю, что элиту чести нужно воспитывать в специальных образовательных учреждениях и она должна сразу ориентироваться на спартанские условия жизни и труда. Впрочем, это тема отдельного разговора. Вопрос сегодня стоит так: что делать для того, чтобы победить коррупцию, когда элиты чести нет и не предвидится?
Что делать сегодня?
Гуманный вариант
Будем исходить из того, что хоть небольшое число «комиссаров» удастся найти.
В первую очередь понадобятся хотя бы несколько судей, способных совершать правосудие независимо от размеров предлагаемых взяток и чинов подсудимых. Рассчитывать более чем на нескольких судей сегодня было бы утопично.
Очевидно, что несколько судей не обеспечат проведения нужного числа процессов над коррупционерами. Поэтому для большинства случаев потребуется упрощенная система правосудия. Это ни в коем случае не «тройки» и не отказ от прав человека. Это система, позволяющая установить истину и очистить госаппарат от коррупционеров с существенной экономией времени и сил судей и следователей. Учитывая, что судьи и следователи должны быть «комиссарами», которых очень, очень мало, требование эффективности и экономии времени является совершенно необходимым.
Что должна представлять собой упрощенная система правосудия? Если следователь предъявляет обвинения чиновнику, то чиновник должен будет сделать выбор. Если он признает обвинения, помогает следствию, то он получит не очень строгое наказание, скажем от трех до пяти лет, возможно, условно, с частичной конфискацией или без нее. Это решение может принять самый обычный суд. Если чиновник не признает обвинения, дело передается в суд с судьей-»комиссаром». И дело расследуется со всей тщательностью и максимально возможной справедливостью. Если чиновник все же признается виновным, он получает гораздо больше – от десяти до пятнадцати, его имущество конфискуется, а его родственники до десятого колена должны будут предоставить документы, подтверждающие, что их имущество заработано честно (в противном случае и оно конфискуется). Последний пункт, наверное, не пройдет, а жаль. Но можно и без него.
Принцип понятен. Чиновник, уверенный в своей невиновности, будет настаивать на справедливом суде. Остальные, скорее всего, согласятся на условный срок. Эффективность следователей можно будет оценить по числу соотношения обвинительных и оправдательных приговоров (надеюсь, вы понимаете, почему нужен честный судья и почему слово «правосудие» не означает непременный обвинительный приговор).
