Текст книги "Пленница Кощея (СИ)"

Автор книги: Полина Змееяд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 20

Сердце от радости подпрыгивало, когда день назначенный настал. Конь подо мной легко шел, над головой солнце ласкало золотые листья на деревьях. Красовался лес, румянился кронами яркими, шептал ветерком бодрящим, осенним, и от такой красоты дух перехватывало. Но больше радовалась я тому. что скоро с Милавушкой снова повстречаюсь. Как же она там, одна-одинешенька, с учебой своей справляется?

– Нравится тебе, Ядвига, лес Нави? – спросил Кощей. Конь его рядом со мной по широкой дороге шагал, но до того, от ворот замка отдаляясь, мы лишь молчали: я красотою любовалась, он же думу думал невеселую.

– Нравится, – кивнула и кудри свои непослушные, что из косы уже выбились, назад запрокинула. – Хоть каждый день бы по тропам этого леса гуляла, да с подданными твоими, царь, беседы вела: уж до того они все интересные, у каждого и работа особая.

Тут я принялась у Кощея про жителей Нави расспрашивать, он отвечал терпеливо, хоть и видела я, что смешат его порой мои вопросы, будто я не старуха древняя, а девчонка малая. Хотя, я ведь и не знаю, сколько лет он на свете прожил. Может, ему мои пол века – что мне пол дня?

Грустно мне вдруг стало от мыслей таких: подумалось, что за столько лет жизни Кощей уж и радоваться, и горевать, и любить по-настоящему, наверное разучился. Все-то за долгие годы он мог узнать и повидать, всего ему в замке довольно, ни яствами его не удивить, ни богатствами, ни тайнами дальних стран. Даже Милавушкина красота его не тронула. Видать, сердце за множество столетий совсем очерствело.

Заметил мою печаль Кощей и замолчал. Я же встрепенулась и улыбнулась. Нечего тоску нагонять. Разве царь Нави что-то мне дурное сделал? Нет ведь, и слова грубого не сказал с самой первой встречи, всегда вежлив был, или хотя бы не груб.

Так, то за разговором, то за мыслями своими, добрались мы до просторной поляны. Стояла тут избушка, в точности такая, о каких в старинных сказках сказывают: сруб деревянный, крыша соломенная, да две ноги куриные – толстые, смешные. Увидела я избушку, да расхохоталась. Да только как вышла на порог Яга в кафтане своем иноземном, сурово на меня взглянула, тростью стукнула, так и не до смеха мне стало.

– Здравствуй, царь Кощей, – в пояс она Бессмертному поклонилась, потом на меня еще раз взглянула. – И тебе не хворать, Ядвига Еремеевна. С чем пожаловали?

Кощей спешился, и я на землю спустилась. Ноги после долгой дороги размяла, потянулась, вдохнула запах дивный – влажной хвои и доброй земли, да хорошо так стало, будто домой вернулась, в родную полянскую деревеньку.

– Как и обещал, приехал я, чтобы спор твой со змеем разрешить, – ответил Кощей. – Ядвига поможет мне.

– Да чем эта дуреха тебе помочь сможет? Ее саму еще уму-разуму учить и учить, – Яга фыркнула надменно, да все ж видела я любопытство в ее глазах ореховых. – Девку свою, Милаву Ильиничну, так разбаловала, что так и за работу не сразу принялась.

– Как так не сразу? – удивилась я и оглянулась, невольно девоньку свою разыскивая. – Всегда ведь покладистая девица была.

– Покладистая, – засмеялась Яга хрипло. – До тех пор, пока все выходит по ее воле. Милава, поди сюда!

Ноги избушки смешной подогнулись, крыльцо к земле приближая. Выбежала из нее Милавушка в черном платье, да с косой под красный платок собранной, ко мне бросилась. Я ее обняла, да слышу – всхлипывает она громко и жалобно.

– Забери меня отсюда, нянюшка! – запричитала, и голос ее дрожал, как осенний лист на ветру. – Руки я все в кровь об веретено истерла, трое башмаков по лесам износила, глаза до слез утомила. Искала я в чаще невиданные цветы для узоров, выбеливала нити тонкие, до ночи выводила на них узоры яркие, да все одно – некрасиво выходит, да ни капли волшебства в моей работе нет!

Сказала и снова слезами залилась. Тут уж от моего страха и следа не осталось: грозно посмотрела я сначала на Ягу, потом на Кощея.

– Что ж это вы с моей девонькой сделали?! – заговорила громко, да не крикливо. – За что же ей такое наказание? Коли обязательно надобно мучиться, чтобы волшебные эти ковры ткать, так и не их в омут, ковры эти! Разве же стоит это искусство стольких слез?!

Яга не смутилась вовсе от слов моих неласковых. Рассмеялась, рукой махнула и на Кощея посмотрела: ты, мол, девиц пощадил, вот и решай, что с ними делать. Взглянул Кощей на нас грозно, да так, что Милавушка в руках моих замерла.

– Вернись в дом Яги, Милава, и учебу продолжай, – тихо он приказ отдал, да по коже моей холод пробежал от силы, в словах простых заключенной.

Милава отпрянула от меня, как от печи жаркой, и в избушку бросилась, лицо рукавом закрывая. Я за ней бежать хотела, но Кощей руку мою сжал. Сильно, и хоть боли я не чувствовала, но и вырываться не могла.

– Не спеши, Ядвига. Пусть Яга тебе покажет, как она Милаву учит, – голос Кощея мягче прозвучал, как будто легче. Да и приказ его мне понравился: и правда, отчего бы и не поглядеть? Коли увижу, что и впрямь так страшна Милавушкина работа, то и придумаю, как ее отсюда вызволить.

Глава 21

Повела меня Яга на полянку маленькую. Вышли мы из-за деревьев, и ахнула я от красоты, что перед глазами моими предстала: тут и цветы разные, стыдливо за пышным папоротником прячутся, будто за вуалью сетчатой, и травы разные – как они называются, я и знать не знаю. И дышится тут легко-легко, и ручеек журчит весело.

– Тут Милава твоя «трое башмаков износила», – улыбнулась Яга ехидно, и рукой поляну обвела.

Ой не врет ли мне лесная ведьма? Но с чего бы ей врать? Тут ведь и правда цветов – видимо-невидимо, и за месяц не собрать, хоть целый день на поляне пропадай.

Заметив мое недоверие Яга, да ничего-то не сказала. Повела меня обратно, к избушке своей. Кощей с дружинниками своими уже палатки расставляли: здесь царь Нави переночевать хотел, а наутро в пусть пуститься, через лес, где с Лешим повидается, да к горам, туда, где Горыныч мост Калинов сторожит.

Шли мы неспешно: Яга прихрамывала, да на трость опиралась. Я и не торопилась: где надо, ей помогала, да незаметно так, чтобы гордую старуху не смущать. У самой же сил было немерено: и бежать, и прыгать, и плясать хотелось от эдакой свободы. Дивный тут все-таки лес, и может, оно к лучшему, что я сюда попала. Среди живых не пожила толком, так может, среди народа Нави мне спокойствие найти удастся?

Пригласила меня Яга в избу. Я зашла, и снова удивилась: изнутри избушка просторной оказалась. И печь в ней стояла большая, и шкаф, склянками, тарелками и зельями колдовскими забитый, и стол большой, от яств ломится. Простая тут еда: каша, да репа, да хлеб, но свежее все и сытное.

Сидела Милавушка на лавке, крутила в пальчиках веретено – медленно и неумело покамест. Струились меж ее пальцев серебряные нити, что блестели даже в полумраке горницы.

– Подойди, Ядвига, да проверь, больно ли трудна работа, – Яга на Милаву кивнула, а сама на другую лавку уселась, коленка у нее при этом забавно хрустнула.

Я к Милаве подошла, а она, бедняжечка, так и сжалась вся от страха. Чего же это она боится? Неужто испугала ее ведьма, неужто она сказать мне что-то хочет, да боится?

Коснулась я шерсти на прялке – а она мягче пуха лебяжьего, нежная, как само облако. И нитка такая же – тонкая, да прочная – кажется, и мечом не разрубить. Глянула я на пальчики Милавы, да вижу, что нет на них ни следа красного – такие же они нежные, как в тот день, когда мы в лес колдовской уходили. Неужто не врет мне Яга?

Хотела уж я с Милавушкой заговорить, да загудел вдруг ветер в лесу, затрещали деревья. Ругань послышалась со двора – Кощеев голос я признала, он приказы раздавал, а дружинники кляли кого-то на чем свет стоит. Бросилась я наружу, сердце от страха замерло: не помогу, так хоть в лицо посмотрю беде. Яга меня ленивым взглядом проводила, вздохнула тяжело и тоже к двери заковыляла.

Вышли мы на широкое крыльцо, я чуть не упала, позабыв, что на лапах куриных избушка стоит. Яга меня за шиворот поймала и удержала – и откуда силища такая в ее руках?

Огляделась я и вскрикнула от ужаса: прямо на нас с неба летел Змей Горыныч. Огромный, да не толст, как о нем в сказках сказывают, а гибок и мускулист. Лапы мощные, чешуя золотая на солнце так блестит, что аж глаза слепит. И крылья его такой ураган поднимают, что ветви ломаются, молодые деревца к земле пригибаются.

Спустился Змей на землю, да притом палатки все переломал, деревья, что стояли слишком близко, с треском на землю повалились, и такой он учинил погром, что ни одного чистого места на поляне не осталось.

Зашипела Яга, подняла свою трость и руганью разразилась. Змей тем временем человекам обернулся, да сразу прямо в кафтане, золотом расшитом. Крылья золотые отряхнул, плечами повел, будто разминаясь, и грустными взглядом поляну обвел.

– Ох, погоди, окаянный! Пот придет сейчас Леший, он-то тебе трепку и задаст! Да разве ж можно так с лесом-то?! – кричала Яга. Змей ее ругань спокойно слушал, хоть и видно по нему стало, что чует он за собой вину.

Глава 22

– Да что ж мне, всю вечность в замке коротать? Али пешком по лесу бегать, особливо когда новости важные есть? – возразил, да не слишком уж и дерзко.

– Неужто вы поэтому со змеем ругаетесь? – сообразила я и на Ягу удивленно уставилась. – Из-за такой-то глупости?

– Кому глупость – а кому разорение! Всякий раз, куда не полетит, всюду от него одна разруха! – заворчала Яга. – А пешком-то ходить ему долго. Лишь перед Кощеем лес расходится, широкие дороги для него стелет, опасных зверей отводит. А остальным – только тропинки прокладывает. Хороши они, уж тут лгать не стану, да только длинны и запутаны. Коли куда добраться надобно, так и седмицу можно идти, и две. А Змей молод, да скор, разве ж утерпит столько времени ногами шагать, когда крылья есть?

– А коли ему летать вот так? – я на крылья показала золотистые, пока Змей что-то Кощею быстро докладывал.

– А так разрухи ничуть не меньше, – ведьма скривилась и руки на груди скрестила, трость к стене прислонив. – Как распахнет он свои крылья – саженей пять займет, не меньше. Да эти крылья на лету верхушки деревьев срезают!

Призадумалась я, на крылечко села, ноги вниз свесила. Непросто, ох непросто: и Змея в пещерах его не запрешь, и Лесу разруха от его путешествий. А что если…

– Скажи, Яга, ты ведь на ступе летаешь? – спросила у ведьмы, пока та все на деревья глядела да причитала.

– Летаю. Да только ступа моя – единственный в своем роде агрегат, ни у кого такой больше нет, – похвасталась Яга, поняв, к чему я речь веду.

– А слыхала я от купцов с востока историю про ковер, да не простой ковер, а летающий. Вот бы Змею такой раздобыть, тогда и не наводил бы он столько шума, и попасть бы мог, куда захочет, деревья не ломая?

Задумалась Яга, через окошко на Милаву покосилась, потом плюнула и рукой махнула – видать, не надеялась на ее мастерство.

– Кощею про то расскажи, может, он чего придумает. Колдун-то он посильнее меня.

Я кивнула, да к царю подойти и не решилась. Солнце уж за деревьями почти спряталось, он после вестей от Змея ходил мрачнее тучи. Приказы резкие раздавал, пока дружина его пристанище себе временное сызнова готовила. Змей помогал, как мог, вину загладить пытаясь.

Поглядела на все это Яга, да только плюнула.

– Пойдем, Ядвига, соберем мужикам ужин. А то они с палатками своими да делами с голоду в сон вековой впадут, – и меня за собой в избушку утащила.

Я хоть стряпать и не горазда, да все ж за ней пошла: хоть помогу чем-нибудь, да с Милавушкой, может, поговорить удастся.

Да только как ни старалась я, девочка моя отворачивалась, ничего-то мне больше рассказывать не хотела. Только когда за печью одни мы с ней остались, расплакалась сызнова, и на шею мне бросилась.

– Прости меня, нянюшка, обманула я, – всхлипнула, все крепче ко мне прижимаясь. – Да только страшно мне тут одной, и работой так утомляюсь, что и вздохнуть некогда. Забери меня, нянюшка!

А что я могу? По головке Милаву гладила, волосы золотые перебирала, но против слова Кощеева пойти не осмелюсь. Хоть горечь страшная стояла на сердце, поняла я сегодня – право царь Нави, надобно мне девочку свою оставить, чтобы сама она уму-разуму научилась.

– Не могу я, Милава, – прошептала, и слезы по щекам покатились от боли нестерпимой. – Приказал тебе Кощей учиться, значит, так и надобно.

– Злодей он, и в подчинение мы ему не нанимались! Сам нас в свой замок привел, пленил, работой вот заморить хочет…

– Тише! – я испугалась, речи такие услышав. – Разве же хоть что-то он сделал дурное? Из деревни нас выгнали. Кабы не он, может, и пропали бы мы в лесу? Поучись еще хоть маленько: глядишь, сумеешь ковры ткать, а работа, что легко дается, всегда в радость.

Всхлипнула Милава, оттолкнула меня и из избы вон выбежала. Я за ней подалась, да в этот раз Яга меня удержала.

– Пусть поплачет. Глядишь, со слезами глупость из головы выльется.

Я и послушалась. Хотелось ее утешить, да понимала я: ничем-то сейчас помочь не могу. Коли рядом с ней останусь, только хуже ей сделаю. Но отчего же на сердце так горько?

Глава 23

Когда в вечерней темноте уж только верхушки деревьев на синем небе и виднелись, развели дружинники на поляне большой костер. Кто-то уж успел дичи настрелять, стоял теперь запах мяса жареного над поляной.

Присмотрелась я и заметила, что больше нужного слуги Кощеевы не взяли, запасаться мясом не стали, зверье лесное понапрасну не изводили: столько принесли, сколько для ужина надобно. Подали Милава с Ягой хлеб, я тоже посуетилась, кому чарочку, да долго мне в тени прятаться не дали. Прознав, что сам царь в лес выехал, сошлись к избушке Яги твари разные, лесные. Всех я не видела, да тут и птицы вещие, и полуденницы с полуночницами, и водяницы, и перевертыши, и кого еще только не было.

Птицы запели, водяной тут как тут показался, да с дарами – бочки большие прикатил, а в них – вина заморские. И началось веселье, какого я давно уж не видала. Смех стоял над поляной, потом и в пляс все пустились. И я от забавы не стала – вбежала в хоровод, да закружилась вокруг костра. И так хорошо, так легко мне тут было, что казалось, ради одного мига этого можно было на свете прожить.

Долго, верно, плясала я, и смеялась, и пела: уж и Луна до середины неба добралась. Притомившись, из хоровода шумного кое-как со смехом вырвалась, да отошла к костру. Упала на траву и расхохоталась весело – так уж хорошо мне сегодня было. И только глаза открыв, заметила, что Кощей рядом сидит, да на меня весело поглядывает.

– Вот теперь вижу, что нравится тебе в Навьем лесу, – сказал и чарку с вином протянул. – Испей, уважь меня.

Я опешила от удивления, да царю отказывать негоже. Пробовала я прежде вина заморские, но это медом по горлу растеклось – до того сладкое и легкое.

Тут вдруг вспомнила я про ковер летающий ни с того, ни с сего, и поспешила Кощею об том рассказать.

– Мысль хорошая. Отсылал я как-то Али-Бабе, разбойнику из пустыни, молодильные яблоки. Думаю, не откажет он мне в просьбе такой ковер раздобыть, – молвил Кощей и задумала. – А может, и тебе хочется на диковинку какую с востока дальнего посмотреть? Скажи мне, Ядвига, я для тебя достану.

У меня аж краска к щекам прилила от слов таких странных. Разве же я ему дочь или невеста, чтобы подарки-то мне делать? Да и не надобно мне было ничего, только и оставалось, что головой покачать, да улыбнуться виновато.

– Или может, другое какое-то желание у тебя есть? Скажи мне, Ядвига, и я уж придумаю, как его исполнить, – снова спросил Кощей.

Я призадумалась, да толком ничего сказать и не смогла. Хотелось, может, вот так сидеть, у костра греясь, да чтобы царь на меня так же нежно смотрел – вот и все, больше желаний никаких и нет. Но ведь такую-то глупость разве царю скажешь? Он-то, видать, отблагодарить хочет за совет надежный, а я тут про глаза, да про теплоту. Тьфу, дурочка.

Не успела я ничего царю ответить: и остальные дружинники притомились, твари лесные по норам и пещерам разбредаться начали, да засыпать помаленьку. Хотела и я прилечь на подстилку еловую, которую на закате еще приготовила, да пришла ко мне Милавушка. Потупилась виновато, в пояс поклонилась и разрыдалась снова.

– Все-то я не так делаю, нянюшка. Ты уж прости меня, больше реветь и жаловаться не стану! Ты уж расскажи только, что там с царевной, змеем похищенной, приключилось?

Я девочку свою снова обняла, да на сердце сразу легче стало. Простила она меня, да может, и вправду все, что случилось сегодня, на пользу ей пойдет.

Огляделась я и заметила, что Кощей неподалеку лежит, у костра. Яга ему в избушку пойти предлагала, да он остался – сказал, слуг своих верных оставлять не желает. Отчего-то знала я, что не спит царь, и что слушать станет. Но все ж решила, что вреда от того большого нет.

– Ну слушай, Милава.

Прислонилась я к поваленному стволу, укуталась в тоненький платочек, хоть ночь стояла совсем теплая, и продолжила рассказ.

– Бродил купец по замку до рассвета, и с первым лучом солнца заметил дверь нужную: маленькую, да искусным узором украшенную. Отпер ее молодец, вошел в комнату просторную и пустую. последи которой ларец стоял из черного камня. Поднял купец крышку тяжелую и ахнул: сердце под ней лежало, златом и серебром переливалось, да билось, трепетало от боли: воткнуты были в него иголки, заколки, тонкие косточки да булавки, и кровоточило оно, но жить продолжало. «Змея Горыныча это сердце, не иначе!» – догадался купец, вытащил из ножен кинжал из металла невиданного, что даже камень прорубает, и вондил его в сердце по самую рукоять.

Разнесся по замку и пещерам, по полям и холмам Змеевым такой истошный крик, болью и горечью наполненный, что царевна тут же проснулась. Простоволосая, в рубахе, как со сна была, на крик бросилась, в комнату Горыныча вбежала и увидела, что он на полу каменном извивается, от боли когтями стены царапает, да дышит тяжело. Бросилась царевна к змею, кудри густые со лба откинула, но Горыныч руку ее отвел и с такой тоской в глазах золотистых взглянул на нее, что царевна обмерла от ужаса.

«Коли люб тебе был тот купец заморский, так и сказала бы мне. Отпустил бы я тебя с ним обратно в мир, подарками бы одарил щедрее любого царя иль короля. Зачем же ты, девица, сердце мое кинжалом пронзила, чем же я тебе не угодил?»

Заплакала царевна, на колени перед змеем упала, обняла его крепко да голову к груди своей прижала.

Когда услышала я, как засопела Милавушка, сказывать прекратила. Поудобнее улеглась, да и сама быстро задремала. Досказать вдругоядь успею, а может, и не захочет больше девочка моя сказки детские слушать.

Глава 24

Проснулась я оттого, что ноги онемели. Открыла глаза и увидела, что не Милавушка рядом со мной лежит, а волчица огромная. Сердце у меня в первый миг обмерло, а потом вспомнила я.

– Марья?

Волчица подняла на меня глаза умные и кивнула!

– А где же Милавушка?

Я поднялась, на солнышко посмотрела, которое уже со всей силы поляну распекало. Воины Кощеевы уж собирались в путь, сам царь со Змеем тихо переговаривался, да на меня поглядывал. Заметив, что не сплю, позвал ближе подойти.

– Не видела ли ты, Ядвига, куда Милава ночью ушла? – прищурившись, спросил Кощей. Я лишь головой покачала – спала уж больно крепко после хорошего вина.

– Плохо дело, – Змей руки на груди скрестил и нахмурился. – Пропала твоя Милава. И ежели не ты ей бежать помогла, значит, сама она через лес куда-то направилась.

У меня сердце второй раз за утро в пятки ушло, да злость опять такая взяла, что хоть кричи, хоть плачь.

– Да как же так?! Да сколько же можно на долю ее мучений? – кричать уж я не осмелилась, да и сил вдруг не хватило. Слезы сами собой из глаз полились, и как бы я их не сдерживала, вскоре все щеки намокли.

– Найдем ее, Ядвига, не бойся, – Кощей меня за руку взял и в глаза мне посмотрел, да так спокойно, что и мне легче стало. – Звери и птицы ее уже по лесам ищут, далеко она не уйдет. Приведут ее обратно к Яге, будет она здесь жить как прежде.

– Раз ты так говоришь, Кощей, значит, так и будет, – страшно мне все еще было, да голова уж начала работать. – Вот только зачем же она сбежала, коли так тут хорошо, как Яга мне рассказывала?

Царь на Змея взглянул, Змей на царя, а потом на меня уставился, да с таким виноватым видом, что я на него чуть с кулаками не кинулась.

– Видно, слышала она вчера, как я докладывал о новостях важных. Пришел на Калинов мост Еремей, да напал на меня, стервец малолетний. Бились мы долго, я его уж как мог старался в Навий лес не пустить, да он хитростью меня отвлек и мимо пробежал. Пришлось его поймать, да в пещерах запереть до тех пор, пока не решим, что с ним делать.

– А она как узнала, сразу к нему и бросилась, – тут уж и дурак догадается. – Значит, в горы.

– В горы, – кивнул Кощей. – И ежели так, то мы туда вперед нее доберемся. Коли не найдут ее мои подданные, значит возле подземелий Горыныча ее поймаем. А там уже будем думать, как с ними быть. Собирайся, Ядвига, на Змее полетим.

Как только сказал это Кощей, начали воины его в разные стороны расходиться, да коней разводить. Я к сумке бросилась, что к седлу пристегивалась, и едва подхватить ее успела. Задул опять сильный ветер, листья и пыль в глаза полетели, я отвернулась, а как все стихло, стоял на поляне огромный крылатый Змей, чешуя золотая на солнце блестела, клыки – с палец мой длиной – кровожадно скалились. Лапы в землю упирались, да так сильно, что рытвины оставляли на траве, только глаза все те же – добрые.

Да одних глаз все ж мало, как же на эдаком чудище лететь? У него ж гребень на спине!

– Не полечу! – уперлась я, Кощей и сказать ничего не успел. – Не полезу на него. Уж прости Змей, душою ты добр, да видом уж больно непривычен.

Царь вздохнул, огляделся, заметил Марью. По глазам я видела, как придумал что-то, и волчице приказал:

– Иди по следу Милавы. Нагони, да на глаза не показывайся. Проследи, чтобы она до пещер Змеевых в целости и сохранности добралась.

Марья кивнула, голову опустила, завертелась на месте, носом в траву зарываясь. Вдруг уши навострила, пасть к небу подняла и завыла громко. А потом в лес бросилась, да и скрылась за деревьями.

– А ты коли лететь не хочешь, так оставайся тут с дружиной моей и дожидайся, пока я яс Милавой твоей вернусь, – ко мне повернувшись, молвил царь.

Как это ждать? Просто так сидеть что ли?!

Заметил Кощей мое недовольство, улыбнулся и руку протянул.

– Или полетишь?

Пришлось соглашаться. Думала я, что на спину Горынычу карабкаться придется, да не тут-то было. Сложил змей передние лапы так, что лодочка получилась, Кощей меня на руки подхватил и одним махом на чешую золотую поставил. Сам рядом запрыгнул и меня крепко к себе прижал. Не успела я и пикнуть, как взметнулись крылья перепончатые, ветер поднялся и шум такой, что уши заложило. Я зажмурилась от страха, и сама к царю еще сильнее прижалась. А ну как выпаду, что ж от меня останется? И не помру ведь, зато от либо ужасной страдать буду.