Текст книги "Пленница Кощея (СИ)"

Автор книги: Полина Змееяд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Сказка для царя Нави [= Пленница Кощея]
Полина Змееяд

Глава 1

Тьма вилась над Черным лесом – мостом между Явью и Навью. Под ногу снова яма подвернулась, и я чуть не свалилась, да за ветку ухватиться успела. Нога загудела от боли, но делать нечего – я дальше поковыляла, вслед за тонкой фигуркой Милавы, в темный плащ укутанной. Вдруг девица остановилась и обернулась ко мне, блеснули в голубых глазах слезы, да такая боль в них стояла, что сердце мое сжалось.

– Не надо вам, нянюшка… идти со мной, – говорит, а у самой губы дрожат от страха, и пальчики от холода уже синие.

Ох, бедная моя девочка! Такая молоденькая, такая добрая, и за что же ей такая ужасная участь – в замке Кощеевом заживо схорониться?

– Как же я тебя оставлю, деточка? – проскрипела, кое как сдерживая слезы. – Неужели одну отпущу в этот проклятый лес?

При взгляде на высокие ели, которые раскинули во все стороны усыпанные крупными иглами лапы, сердце похолодело, но отступать теперь некуда.

Я оглянулась, клятвенно себе пообещав, что это в последний раз. За широким полем еще толпился народ. Мужики – кто с факелами, кто с вилами – стерегли, чтобы мы не сбежали. Из баб кто плакал украдкой, а кто провожал недобрым взглядом. Не любили меня люди, да только Милавушку то за что сгубили? Добрее нее никого во всей округе не сыскать.

– Идем, милая, – я взяла ее за руку и повела в чащу. – Я впереди, а ты позади. Если зверь какой-нибудь выпрыгнет или чудовище, так я отвлеку, а ты беги, беги без оглядки.

– Возвращайся, нянюшка, – заупрямилась Милава и даже ножкой притопнула.

– Не перечь старшим! – я тоже характер показать умела, да только с девочкой своей любимой, почти родной, раньше никогда так не разговаривала. Она вздрогнула, побледнела еще сильнее, потом опустила голову и молча пошла следом.

Так-то лучше! Пройдем по кромке леса на восток – может, и не тронет никто. А как рассвет, выберемся и… ох, не знаю, куда податься. Сестры мои все – ведуньи окрестных деревень, – давно мертвы, а кому еще пойти? Может, в каком-нибудь селе да примут – мое искусство всегда в цене, сказки да былины все послушать любят, на кусок хлеба себе заработаю. А не примут – так мне бы только Милавушку пристроить, а потом и помереть можно со спокойной душой.

Шли мы долго. Милава вскоре всхлипывать начала, да и мои старые кости заныли. Эх, по молодости кошкой дикой по лесу скакала, никто меня ни догнать, ни отыскать не мог. А теперь что – тело слабее пня трухлявого, еле ноги волочу. Впрочем, я могла бы потихоньку идти еще до рассвета, но когда луна показалась над верхушками деревьев, девочка моя присела на пенек и спрятала лицо в ладони.

Плечи ее тихо вздрагивали, золотые волосы, которые я еще утром в косу собирала, растрепались и из-под красного платочка выбились, а сарафан – нарядный, бархатный с золотой вышивкой, по подолу измазался в земле и траве.

– Идти надо, деточка, – я погладила Милаву по голове. И сама бы отдохнула, да только чем дальше уберемся от деревни, тем лучше. С наших еще станется проверить, в самом ли деле мы в чащу пошли.

– Не могу, нянюшка! – всхлипнула красавица и зарыдала уже не таясь. – Все одно – умирать мне, так здесь или дальше – какая разница?

– А ну цыц! – прикрикнула я, теряя терпение. – Рано тебе про смерть говорить. Знаю, что рано, и не перечь! Посидим немного, и дальше пойдем.

Я осторожно опустилась прямо на траву. Ноги уже ныли и даже попытки их размять не слишком помогли. Тогда я положила руки на траву и прислушалась. Над головой шептали листья, между стволами носился легкий ветер, и тишина – не могильная, а лесная, наполненная едва слышными звуками, вовсе не пугала. Вспоминались далекие годы, когда я гуляла меж деревьев и камней, когда училась у старых гусляров и сказителей. Эх, были времена, только в них и жила по-настоящему. Однако что это я в прошлое ударилась? Помирать что ли скоро? Может и скоро, но до тех пор, пока жизнь Милавушки не устрою, не дождешься, мир, буду жить!

Я уже собиралась подняться, когда услышала вдалеке гул. Он нарастал, и вскоре я поняла – приближаются всадники. А с другой стороны трава едва шуршала под звериными лапами. Ой, не к добру это!

– Поднимайся, Милавушка, скорее, – позабыв о немочах, я вскочила с земли и потянула девицу за руку.

Она уперлась и вцепилась другой рукой в корягу.

– Не пойду никуда, сил больше нет! Тут помру! – кричала она.

Я от злости только зубами скрипнула. Всегда ведь покладистая барышня была, что же теперь случилось?

– Вставай, бежать надо! – я еще раз дернула Милаву, но куда там – моих сил едва хватало, чтобы на ногах держаться, не в мои годы девок на горбу таскать. Тьфу ты!

Вдруг за кустами раздался протяжный вой. Мы разом вздрогнули и обернулись. За листьями мелькнули ярко-красные глаза – узкие, как щелочки – и на поляну медленно, даже царственно выступил волк.

Глава 2

Огромная зверюга, в холке мне до плеча, шагала неторопливо. Знала, зараза, что никуда-то мы от нее не денемся. Милава обмерла от испуга и вжалась в трухлявый пенек, а я шарила по складкам юбки, пытаясь найти тайком прихваченное из терема огниво. Да где же оно, неужто выронила?

Волчища меж тем оскалилась, присела и лапы напряглась, будто к прыжку готовилась. Я подалась вперед, загораживая телом Милаву, и расставила руки.

– Беги! – крикнула я, но не услышала за спиной ни единого шороха. Зазря что ли пропаду?

Волчица медлила. Я вгляделась в красные глаза и оскалилась зверюге в ответ. Она ощетинилась, вздыбилась черная шерсть на загривке, а из горла разнесся рык – замогильный какой-то. У меня сердце в пятки рухнуло, но бежать нельзя. Если кинется – то я первой буду, пусть хоть Милава спасется.

– Стой, Марья! – вдруг раздался из-за спины зычный мужской голос.

Волчица тут же выпрямилась и поглядела куда-то мне за спину. Неужто голос человеческий поняла? Марья, значит.

Вслед за волчицей и я обернулась. И испугалась сильнее прежнего. Позади на огромном черном коне сидел Кощей, а за ним два всадника – на таких же вороных лошадях, в кольчугах и шлемах одинаковых. Ни разу я царя Нави, колдуна из Черного леса не видела, но сразу поняла, что он перед нами сейчас. Бледный, как мертвяк, черные волосы в длинную косу собраны и перехвачены обручем серебряным, скулы острые, губы тонкие поджал недовольно и разглядывает нас. В раскосых глазах зеленый огонь плещется.

На меня колдун лишь мельком глянул, а Милаву изучил внимательно. Еще бы – есть, на что взглянуть. Девица молодая, румяная. Была до вчерашнего дня. Глаза огромные синие, фигурка ладная и губы как роза алая.

– Девушку заберите, а… ее, – колдун кивнул в мою сторону, скривившись, – проводите к границе леса.

Что?! Ага, сейчас же, так я и оставила Милавушку в твоих руках загребущих!

Я выступила вперед, подбоченилась и вздернула подбородок. Хоть ростом мала, да силы как у воробья, зато старость меня не сгорбила, распрямиться я еще могла, хоть кости и похрустывали.

– Я с Милавой пойду и точка! Негоже девице одной да с незнакомыми мужиками по лесу шастать!

В глазах Кощея полыхнуло раздражение.

– Не лезьте, почтенная, не в ваше дело. Не место вам тут, – сквозь зубы процедил он, даже не глядя в мою сторону.

– Еще как место! Пока Милавушка тут, и я тут останусь. Хочешь – убивай, но по своей воле ни на шаг от нее не отойду!

Мы с колдуном встретились взглядами. Если раньше сердце хотя бы в пятках билось, то теперь и вовсе затихло испуганной птичкой. Колдун смотрел холодно, с любопытством, как на редкую нежить какую-то. А вдруг и правда убьет?

– Сами скоро в мои владения отойдете, – выдохнул вдруг Кощей и взгляд отвел.

Милава охнула за моей спиной, а я ей только рукой махнула. Вот уж не новости – свою кончину я уж месяц как чую – близко она.

– Но до того момента я с Милавой останусь! – продолжала я стоять на своем.

Кощей зубы сжал так, что казалось, скулы кожу на лице сейчас прорвут, прошипел какое-то ругательство и только рукой махнул.

– Как звать вас? – спросил он, глядя на нас с Милавой обеих.

– Это Милава Ильинична, дочь купеческая, – представила я девицу как подобает.

Она же, побледневшая, взгляд в землю устремила и дыхнуть боялась. Будь моя воля, я бы тоже лучше под землю провалилась, чем с Кощеем беседы вести. Страшно так, что колени трясутся, благо под юбкой того не видать. Но надо долг свой выполнить. Своего счастья в жизни не нашла, так хоть девицу не загубить, ее будущее устроить. Пусть бы и с Кощеем. А что? Он ведь и не стар совсем – на вид больше двадцати семи годочков и не дашь.

– Про девицу я уже знаю. Вас то, почтенная, как величать? – усмехнулся Кощей, пока его всадники приближались к нам.

Глава 3

– Ядвига Еремеевна, – нехотя ответила я. Сила имени велика, и называть своего мне до последнего не хотелось. Но раз уж пришлось, то попробую я кое-что вызнать.

Но ничего сказать не успела – всадник на огромном коне подхватил меня легко, как пушинку, и впереди себя усадил, будто барышню какую. Я даже испугаться не успела, а мы уже по лесу мчались, и деревья расступались перед конем Кощея. Волчица неотступно трусила позади, и на этот раз под ее лапами не шуршала ни одна травинка.

Лес и теперь гудел дружелюбно. Нет в нем злобы, нет и печали – только спокойствие какое-то неживое, и оттого в его чащу смотреть страшнее, чем в пасть чудовища. И что-то теперь с нами будет? Может, пощадит Кощей? Хотел бы убить – там, на поляне бы все и закончилось. А может, мы ему для ритуала кровавого нужны? Хотя чего гадать. Сейчас живы – уже хорошо.

Я поглядела на Милаву – ее другой всадник вез. Побледнела, бедняжка, и только пальцами теребила кончик косы. Глупая девка, волосы же испортишь, истончишь, и какому мужику ты такая нужна потом будешь?

Ехали недолго. Еще не рассвело, а уж замок показался. На высоком холме, с каменными стенами и башнями, которые вздымались в самое небо. Я про такие только в книжках читала, да и то давно уж это было. Писали умные люди, что в таких каменных хоромах благородные лорды и рыцари жили. Пировали, воевали, женились и умирали. А потом их наследники – по новой. Да только в этом замке, наверное, хозяин уже тысячу лет один и тот же.

Кованые ворота распахнулись, опустился мост через широкий ров. Когда конь по нему проходил, я, чтобы вниз не глядеть, даже зажмурилась. Самой смерти не боялась, а вот высоты – до одури. Даже на высокие крылечки забираться страшно, все кажется – сейчас свалюсь.

Как только въехали на широкий двор, воин меня сразу вниз спустил, да так резко, что я едва на ногах удержалась.

– Поаккуратнее! Не мешок репы волочишь, – проворчала я, потирая затекшую поясницу. Старовата я уже для таких скачек.

Следом и Милаву на землю спустили. Я тут же бросилась к ней. Девочка моя немного ожила, порозовела и с любопытством вокруг оглядывалась. А посмотреть есть на что.

Справа и слева большой сад, почти такой же дикий, как лес. Только тропки в нем широкие – не иначе, часто по ним кто-то ходит. И в глубине, за деревьями, вода журчит. Неужели озерцо или ручеек какой?

Луна на деревья льет белый свет, и листья в темноте будто серебряные. Красиво, но холод по спине бежит от эдакого вида.

– Добро пожаловать, сударыни. Будьте пока моими гостьями.

Я вздрогнула, услышав голос Кощея. Вежливо говорит, как положено, но с какою-то мертвой тоской. И зачем ему девицы? По глазам ведь видно, что не тронула его сердце Милавушкина красота.

– Благодарствуем, – проворчала я в ответ, потому что девонька моя совсем онемела от удивления.

Вслед за Кощеем мы направились к воротам. По мановению его руки огромные створки сами распахнулись, и я опасливо шагнула внутрь, в темноту. Милаву вела за руку, а она шла, как куколка покорная. Ну ничего. Отдохнем, может, накормят чем-нибудь, тогда и будем думать, что дальше делать. А пока не опасно тут – я знаю.

Думала, что из каменных стен холодом и плесенью повеет, но колдун в ладоши хлопнул и зажглись свечи. Много, очень много огней, все не сосчитать. И под потолком в огромной люстре, и вдоль стен, над лестницей, которая убегала куда-то в темноту следующего коридора. Красота!

Где-то слева скрипнула дверь, и к нам выбежали две девицы в просторных белых рубахах до колен. Тонкие, улыбчивые и похожие как родные сестрички. Косы длинные, светлые, станы гибкие. Были бы красавицы, да только рты у обеих большие, лягушачьи, и глаза навыкат, как у рыбин.

– Это Навка и Мавка, – кивнул на девиц Кощей. – Будут вам служить. Все, что нужно, у них просите.

Бросил и ушел, на нас даже не обернулся. Ну гостеприимство! Хам невоспитанный, медведь пещерный! А еще колдун, тоже мне.

– Вы с дороги устали, пойдемте! – зазвенела одна из девиц – кажется, Навка, – и махнула нам рукой.

Милава отпрянула, но я удержала ее за локоток. Негоже в гостях от господской милости отказываться. Хоть она и мерзостная. Сама бы этим девицам глаза повыкалывала, да других девок в замке, наверное, нет.

Глава 4

Нас провели в просторные покои. Две светлые комнаты с большими окнами соединялись неприметной дверкой. В одной меня хотели поселить, а в другой – Милаву.

Пока я осматривала ткани иноземные, пышные ковры, мебель из дорого дерева, которое, думала, и не увижу то за остаток жизни, Милавушка на перины пуховые села и притихла. А вскоре всхлипывать начала. Девки тут же засуетились. Одна наряды ей показывает, золотом расшитые, вторая яблочки в меду подносит, а красавица моя на дорогие подарки и не смотрит.

– Ну что ты, милая. Слава матушке-заре, мы пока еще живы, – я с трудом взобралась на высокое ложе и примостилась рядом с Милавой.

– Убьет нас Кощей, а не убьет так в темнице сгноит, – причитала она и всхлипывала.

– Ну, полно тебе, красавица, – я принялась гладить Милавушку по спине. – Может, отпустит? Не нужны мы ему, как пить дать – не нужны!

– А зачем же он тогда град на поля нагнал? Не спроста ведь, – всхлипнула Милава и спрятала лицо в ладошки.

– Ох не знаю… – он ли это? Явно ведь не нас ждал на границе леса.

Кое как уложила Милавушку спать, а сама рядом, на софе пристроилась. Мало для меня такое лежбище, кости старые болят, да оставить свою родную девочку я никак не могу. Думала, хоть она остаток ночи выспится, но неспокойно она лежала, все ворочалась и всхлипывала, а как забрезжил рассвет, откинула одеяло пуховое и села.

– Кушать хочется, нянюшка, – тихо сказала она.

Ну слава силам земным и небесным! Если аппетит есть, значит оправилась, пообвыклась.

Я тут же с софы вскочила, спину разогнула и кликнула девок. Один раз звала, второй, но никто-то меня не услышал. Ну Кощей, кто ж так молодых девиц привечает? Ладно, сама в кладовые спущусь и найду чего-нибудь. Есть ведь тут кладовые?

– Подожди немного, милая, – проворковала я, а сама уж у двери стояла.

Думала, остановит меня Милава, но нет, отпустила – тоже знак хороший, что одна в этом замке посидеть не боится. Сладим как-нибудь с бедой, справимся.

Быстро я нашла маленькую лесенку, которая вела вниз и вниз. За каждым поворотом вздрагивала, боялась кости иль черепа увидеть, да ничего такого не встретила, факелы мне весь пусть освещали – чисто тут было, только в уголках паутинка собралась, но то добрый знак. Пауки – твари честные, в плохих домах не живут.

Спустилась в подвалы, до крыши забитые снедью разной. Тут и мясо копченое, и варенья-соленья, и рыбка сушеная, и мешки с солью – богатство невиданное. В бочках закрытых, верно, вина дорогие иль еще какой напиток драгоценный хранится, но мне он сейчас без надобности.

Выгребла я из кадки фруктов сушеных, ножичком, здесь же найденным, отрезала солонинки. Еще бы хлеба раздобыть, да травок заварить. Может, в кухне нужное сыщется?

Уж назад повернула, к лестнице, как услышала, что в дальнем углу, в темноте, кто-то будто бы причмокнул.

Любопытно мне стало, что там делается. Я прокралась дальше, к темному углу, и заметила, что одна из бочек открыта, а над ней чудовище невиданное стоит. Тварь маленькая, да видать ловкая, тощая и жилистая, с кожей серебром сверкающей, тонкими ножками в пол уперлась, длиннющими пальцами черпак держит и из него попивает.

– Ты еще что? – прошептала я. Думала, не услышит тварь.

Повернулось чудо, взметнулись волосы длинные, черные, сверкнули алые глаза – большие, как блюдца – и зубы острые, как у рыб морских.

Я отпрянула, снедь на пол посыпалась. Хотела бежать, да не успела: тварь меня за подол схватила, ткань треснула, да не порвалась. Дернула она меня вперед, я так кубарем и полетела, о край кадки споткнулась, да и ухнула в нее с головой. Вынырнуть хотела, да цепкие пальцы мне в плечи впились и ко дну придавили. Вдохнуть хотелось – страсть, но я держалась. Рвалась, да куда мне, старой, против нежити?

В нос ударило хмельное, грудь зажгло, будто плиту раскаленную на меня положили. Рот сам собой открылся, кончину мою приближая. Вдруг исчезла тяжесть, я подняться хотела, да не смогла – руки не слушались. Только и хватил сил, что услышать Кощеев голос.

– А ну стоять!

Ну вот и смерть моя – давно я ее чуяла.

Глава 5

Распахнув глаза, увидела я высокий потолок, яркими цветами расписанный. И вдохнула так легко-легко, будто в лесу оказалась в рассветный час. Неужто правы были монахи в Царьграде, которые сказывали, будто на небе есть один бог, который все создал и тех, кто по его заветам живет, этот Всеотец в своих чертогах после смерти привечает?

Опустила взгляд и Кощея заметила. Тьфу ты, нежить! Точно это не дивный Рай, раз он тут отирается.

Мавка – или Навка, кто их разберет – бросилась меня полотенцем отирать, близняшка ее стакан воды поднесла. За воду я как за спасение схватилась, осушила до дна хрустальный бокал на резной ножке, а колдун все смотрел, будто диво какое увидел.

– И куда я, скажи на милость, Милавушку свою привела? – тут же рассердилась я. – Нежить по подвалам шастает, честных людей загубить хочет, а я родненькую свою одну оставила. Где она? Отвечай, колдун!

Кощей все молчал, да и я осеклась. Негоже на хозяина дома вот так кричать-то, да и голос мой – но будто не мой. Молодой какой-то, крикливый, как у сороки, которая в первый раз на крыло встала.

– Не гневитесь, Ядвига Еремеевна, виноват, – Кощей голову опустил, будто и в самом деле вину за собой чуял. – Тварь та поймана и наказана будет со всей строгостью, а других тут не водится – голову даю на отсечение.

Ответ колдуна меня успокоил немного, да кто его знает, а ну как лжет? Заметив мой взгляд недоверчивый, он усмехнулся и одной из девиц рукой махнул.

– Вы не волнуйтесь только… – начал он, да затих.

Мавка ко мне портрет поднесла в тяжелой золотой раме. Я такого богатства не видела отродясь, потому на золотые вензельки загляделась и не сразу на лицо-то посмотрела. А взглянув, поняла – не портрет передо мной, а зеркало. Да только в нем не моя кожа морщинистая отражается, а девица молодая, годочков восемнадцать, может, и есть.

Угловатая, загорелая и худая, на мальчишку больше похожа – кожа да кости. Глаза колдовские зеленые выпучила, губки приоткрыла и глядит. И волосы теребит руками – рыжие, медные, вьются до самого пояса и по кровати разметались. Мои же… волосы, да только уж лет пятнадцать прошло с тех пор, как в них первая седина завелась.

– Это… что же? – я глянула на Кощея, потом обратно на отражение. – Это как же?!

Вдруг страх и смех охватили меня одновременно, а потом и злость на колдуна негодного.

– А ну волшебствуй обратно! Это как же так – я, что ли, ровесница Милавушки теперь?!

Кощей улыбнулся скупо, но лишь головой покачал.

– Не могу. Утопли вы в вине, на молодильных яблоках с живой и мертвой водой настоянном. Против такого колдовства даже я бессилен.

– Придумай что-нибудь, окаянный! Не век же мне так ходить?!

Подошел колдун, надо мной наклонился и руки свои холодные мне на плечи положил. В глаза мне уставился, да так внимательно, что холодок могильный по коже побежал.

– Умерла ты, Ядвига, но жить продолжишь. Так уж вышло, и никто того уже не переменит.

– Я теперь, что ли, нежить? – засмеялась, а у самой ком в горле встал. Не может быть того!

Посмотрела на колдуна недоверчиво, и он кивнул, слова мои подтверждая.

Я уж во второй раз возмутиться хотела, да дверь вдруг распахнулась, вбежала Милава и к кровати бросилась.

– Нянюшка! – завидев меня, на полдороге застыла и наклонилась, щурясь недоверчиво. – Нянюшка, ты ли?

Глава 6

– Я, девонька моя, твоя нянюшка, – улыбнулась и руки расставила.

Милава подбежала, крепко обняла меня и в плечо уткнулась. Кощей сверкнул глазами зелеными недовольно, девкам кивнул, одной из них сказал что-то тихо и вышел.

Я Милаву по золотым волосам гладила, шептала что-то тихо, а сама все думала, как же теперь быть? Неужто я из этого колдовского леса Навьего не выберусь никогда?

Наконец, успокоилась моя девочка, рядом со мной легла, но руку мою не отпускала.

– Расскажи сказку, нянюшка, – попросила она тихо, а у самой голосок еще дрожал.

– Ну слушай, – я снова по волосам гладким, как шелка иноземные, провела, и глаза прикрыла.

– Жила в царстве иноземном царевна прекрасная. Очи у нее были синие, как озеро, и волосы черные, как перья ворона. Мила она была и ласкова, умна и добра, да только вот беда: никак не могла сыскать она себе жениха.

Милава всхлипнула последний раз, еще сильнее ко мне прижалась и дыхание затаила. Раньше мы часто так лежали: я говорила что-нибудь, она сопела под боком, но давно те времена прошли. А тут подиж ты, сказку ей подавай.

– Глядел царь-отец, как дочь его любимая без нежности и ласки страдает, и решил созвать со всех царств-государств молодцев добрых, чтобы те за руку ее состязались. Думал, может приглянется дочери кто-нибудь, растопит сердце ее холодное, любви не знавшее. Собрались со всех земель витязи один другого краше и князья молодые. И пришел один с тонким станом, в иноземные одежды закутанный, а лицо его было маской скрыто. Состязался он в стрельбе из лука, и в битве на мечах, и не было ему равных. Отгадывал загадки мудреные, слагал песни дивные, и голос его звучал как шепот листьев на ветру, как журчание ручья и рокот грома. Так и эдак он красовался перед царевной, но она ни на него, ни на других молодцев не смотрела. Все глядела в даль задумчиво, и улыбка не трогала ее лицо. Скоро закончились состязания, и царь-отец устроил пир горой. Пошел он звать дочку свою, чтобы к гостям из терема спустилась, а ее уж нет. Поднял он всех воинов, всех князей, и сказал: кто дочь мою любимую сыщет, тому она в жены и достанется. И пустились витязи в пути-дорогу на разные концы земли…

Милавушка засопела, но рукав рубашки моей из пальцев не выпустила. Ну, раз спит, то и мне вздремнуть можно, а сказка никуда не убежит – завтра доскажу. Стоило мне глаза прикрыть, как усталость навалилась такая, что страшно стало, вдруг я в самом деле померла и на тело мое доски тяжелые опустились, но сон быстро развеял жуткое видение.

Накануне

– Бежим, нянюшка, костер уже разожгли! – крикнула Милава.

Я дверь в дом прикрыла, да запирать не стала, и поспешила за ней. По небу уже звезды рассыпались, луна ласково с неба глядела, и шум стоял такой, будто день белый на дворе. Девки в круг стояли возле большого дерева, колосками и игрушками деревянными украшенного. Парни норовили к дереву подобраться, снять с него что-нибудь и бежать пускались. Девицы визжали, догоняли, отбирали пропажу и возвращали обратно на ветви.

– Скорее! – Милава меня за руку потянула дальше по улице. Я едва поспевала за ней, кости старые болели сегодня – эх, не к добру это. На Ивана Купала все силы природы оживают и не бояться людям явиться, как бы не случилось чего.

Между домами Федьки горшечника и Еремея охотника устроили молодые настоящий завал. Стащили лавки, мешки с репой, ветки и пни, и дорогу перегородили. Девки из-за лавок выглядывали, хохотали так, что птицы то и дело поднимались с ветвей. Эх, охальницы! Когда-то и я такой была, да куда уж мне с молодым соперничать?

– Ой, Купаленка,

Ночка маленька.

А я не спала,

Золоты ключи брала,

Зарю размыкала,

Росу отпускала, – запела Милава звонким голоском.

– Роса медовая,

Трава шелковая.

Месяц увидал

Ни слова не сказал.

Солнце увидало —

Росу подобрало, – донеслось из-за веток и мешков ей в ответ.

Девки выскочили из-за преграды своей, помогли Милавушке перебраться, а потом и меня переправили. Настасья могучая чуть ли не на руках вынесла. Эх, хороша девка, много у нее будет детей, и муж не забалует, да на Милавушку как-то уж больно зло глядит.

Побежали мы дальше, на поляну широкую. Там полыхал уже большой костер, тьму ночную разгоняя. Плясали вокруг него молодые и старые, зелеными колосками в воздухе махали. Поодаль девки с парнями в ручеек играли и считали: какая пара десятой будет, те сегодня и сосватаются.

Милава вбежала в хоровод, и меня за собой потянула. Подхватили меня под локти с двух сторон и по кругу закружили, я едва успевала ногами перебирать да кряхтеть. Эх ноги мои старые. По молодости до самого Царьграда дошла, а теперь и через порог ступать больно! Ой, не к добру суставы выворачивает.

– Прыгай, Милава! – голос молодецкий разнесся над костром, девочка моя побежала, сарафан голубой, белыми нитками расшитый, взметнулся чуть не до колен, открывая ножки крепкие.

Разбежалась моя голубка и через огонь перемахнула. Все закричали, в ладоши захлопали, но вдруг с неба грохот раздался, да такой страшный, что аж сердце в пятки провалилось. Все замолчали, я глаза на небо подняла, прищурилась, и вижу: туча черная по небу ползет, да так быстро, будто кто-то ее толкает.

Дождь с неба полил, девки завизжали, огонь зашипел недовольно. Я Милавушку за руку схватила да бросилась к ближайшему крылечку. Там уже парни наши стояли, нас туда и втащили в четыре руки. Как только мы от ливня укрылись, град с неба посыпался, да огромный такой, больше куриного яйца. Ветер налетел холодный, зябко стало. Голубка моя ко мне прижалась, а я – к ней, чтобы теплее стало.

Град все шел и шел, землю белым крупным зерном устлало. Ой, нехорошо.

Долго мы стояли, и лишь к полуночи ветер стих. Земля осталась белая, ни травинки под градом не видать. Вдалеке уже бабы причитали, мужики ругались тихо и небу грозили кулаком.

– Как же… посевы. Репа, цветочки наши, все пропало, – всхлипнула Милава.

Я обняла ее еще крепче и по волосам погладила, да у самой на душе кошка черная скребла: как же мы теперь зимовать будем?

– Это все она! Колдовка! – крикнула Настасья и на нас указала.

Я цыкнула на нее, чтобы языком понапрасну не чесала, да ее слова и другие подхватили.

– Отдадим ее царю Нави, Кощею. Авось и смилуется над нами, – порешили мужики и за вилы похватались.

Нечего было делать, пришлось Милавушку за руку брать и к границе леса идти. А Настасья тут же к Еремею прижалась, будто страшно ей было. Охотник молодой ее по плечу погладил, но с тоской вслед Милавушке смотрел. Вот же змея подколодная эта Настасья! Кабы все хорошо было, Еремей уже сегодня бы к моей голубке посватался, да теперь что уж поделаешь?