Текст книги "Пленница Кощея (СИ)"

Автор книги: Полина Змееяд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 7

Проснулась я от того, что Милавушка меня за плечо тормошила.

– Просыпайся, нянюшка! Мавка говорит, тебя царь Кощей зовет!

Я вскочила тут же, да так легко это получилось, что аж чуть не упала, силу не рассчитав. Посмотрела на свои худые ноги, на пальцы тонкие, и вспомнила, что давеча со мной приключилось. Неужто и впрямь помолодела?

Повела рукой, ногой, плечами пожала, и ни боли, ни тяжести не почувствовала. Волосы медные свои погладила, они волнами завились и заструились между пальцев.

Девка лупастая поднесла мне сарафан зеленый, расшитый золотом. Я спорить не стала, оделась и вслед за ней к выходу из комнаты направилась.

– Нянюшка! – голосок Милавы еще дрожал, она подбежала ко мне и за руку взяла. – Когда вернешься, доскажешь про царевну?

Я голубку свою по головке погладила и кивнула. Улыбнулась ласково, ее подбодряя, а у самой сердце как зверь бешеный в груди билось. Что же от меня Кощею надо? Ведь не по нраву ему было, что я теперь вроде как нежить и в лесу остаться должна: по глазам его я это видела и забыть уж не могла.

Провела меня Мавка по широким коридорам каменным, которые я вчера в темноте и не разглядела. Весели на стенах гобелены заморские, на которых витязи и девицы прекрасные были вышиты. И царства другие с диковинными зверями и домами, и даже дно морское с замком из разноцветных камешков. Я идти стала медленнее, на диво чудное любуясь.

Ткань синяя переливалась, каждый камешек морского дворца блестел, будто драгоценный. Хотелось поближе все рассмотреть, но Мавка меня за руку дальше потянула, через широкую лестницу наверх провела и возле широкой дубовой двери поставила. Молча на ручку указала, но сама не открыла.

Сердце в пятки от ужаса ушло и там затаилось, да делать нечего – надо идти. Дернула на себя тяжелую створку, она отворилась неподатливо. Всем весом навалиться пришлось, чтобы хоть щелочку отворить. Ну Кощей, ну гостеприимство. Тоже мне, царь!

В светлой комнате, по размеру на бальный зал похожей, никого не было. Только пыль плясала в ярких полуденных лучах, вдоль стен бесчисленные полки стояли, и на всех – книги снизу доверху. При виде такого дива я ахнула. Огляделась еще раз, заметила в углу клетку, линялой тряпкой накрытую, у окна – стол тяжелый со множеством свитков, пером длинным и чернилами. Никто на меня не нападал, никто не угрожал, а раз Мавка меня сюда притащила, значит и царь скоро явится.

Чтобы время скоротать, подошла к шкафу и одну из книг с полки вытянула. Пахнуло кожей, древний фолиант руку оттянул. Я его на пол положила и раскрыла, от любопытства замирая. А увидев буквы, еще сильнее диву далась: на греческом языке книга оказалась! Говорить на нем меня купцы учили, когда я вместе с ними по рекам и болотам шла на ладье в Царьград, а как читать тамошний колдун рассказывал, его монахом все называли.

– Сказания об эллинском городе Афины, – читала я медленно, нараспев, очень уж мне нравилось, как слова греческие на язык ложатся.

– Уж больно грамотны вы для деревенской старухи, Ядвига Еремеевна.

Я вскочила, сарафан от пыли отряхивая, и к Кощею повернулась. Он смотрел на меня насмешливо, щурился, сверкали очи черные, будто камень чудный из глубин гор, и с весельем вместе печаль давняя застыла в этом хищном взгляде.

– Ты уж прости, царь Черного леса, что без спроса книгу взяла, да уж больно любопытно стало, – я поклонилась кротенько, не время сейчас гонор показывать. – И вовсе я не деревенская, да и не старуха теперь: была я в молодости сказительницей, по разным концам мира ходила, отовсюду сказания собирала. Самые лучшие, которые только ни есть на свете – все помню и повторить могу.

Царь Кощей оглядел меня задумчиво, улыбнулся, да так неприветливо, что у меня аж дыхание перехватило. А ну как убьет меня прямо тут, на месте, и что же делать тогда Милавушке?

– Вот оно что. И дивную сказку про молодую царевну тоже из дальних земель принесла? – прищурился царь, и взгляд потеплел немного.

Мои щеки тут же краска залила, взгляд сам собою в пол опустился. Подслушивал! Колдун – что с него взять, знает, верно, заклятья страшные, чтобы все ему в доме было ведомо. Но разве ж это дело – за гостями шпионить?

Стыдно признаваться, да лгать еще хуже.

– Эту… сама сочинила, собиралась в купальскую ночь детям деревенским рассказать. Остальные-то все они уже слышали.

– Кроме сказок что еще умеешь?

Я задумалась, на вопрос Кощеев отвечать не торопилась. Скажу, что на коне скакать могу – так какая ему от того польза? Стяпуха из меня плохая, швея и пряха – еще хуже. Только и гожусь, что за детьми малыми приглядывать, да темные ночи сказками наполнять. По молодости пела еще, да только позабылись мотивы за столько лет.

– Писать могу, счету обучена и языкам: по-гречески молвить умею и по-варяжски, – я приосанилась, глазами зелеными сверкнула, да Кощей только поморщился недовольно и к клетке отвернулся.

За ней шевельнулось что-то, зашипело. Я отскочила и к полкам деревянным прижалась. Заметил это царь, а потом покров с железных прутьев сдернул. А под ним – тварь та самая сидела, которая утопила меня!

Глава 8

– Не бойся, Ядвига, теперь Жердик – слуга твой, – Кощей клетку отпер маленьким ключом, тварь на пол соскочила и ко мне подкралась.

– Ни задаром, ни с дарами в придачу мне такое рядом не надобно! – я взвизгнула и к двери попятилась. – Я из-за него утопла!

– Пощади, Ядвига, маленький он еще, мало понимает. Меня и доброе мое защищал, когда ты в подвалы спустились. И теперь вину свою искупит: ежели с тобой какая беда приключится, он жизни не пощадит, чтобы спасти.

– Да какая же беда, коли самый первый злодей под боком ходить будет? – я возмутилась, даже ножкой топнула. – Стой, тварь лесная, не подходи!

Жердик тем временем остановился, голову опустил и глянул на меня как-то обиженно. Что ж это получается, он меня послушался?

– Служить мне будешь? – я от любопытства аж вперед подалась, да так близко, что когда тварь голову подняла, прямо в глаза ей заглянула. Большие глаза, красные, с черными круглыми зрачками.

Неведомый зверь закивал быстро, будто и в самом деле речь мою понял. Я на Кощея взглянула, да тот только посмеивался.

– И как же он, такой мелкий, меня защитить сможет? Разве что от старухи немощной, – я плечи расправила, руки на груди скрестила, как знатные дамы в Царьграде делали, и свысока на Жердика посмотрела.

Тот крякнул обиженно, вытянул руку костлявую и до того она стала длинной, что он книгу греческую в пола поднял и на полку обратно вернул. Вот так тварь лесная!

– Малыш этот из рода жердяев*, в пожаре его родичи сгинули, и я приютил до тех пор, пока лес не восстановится. Он и ноги может длинными сделать, и шею. Коли ты так умна, как показать пытаешься, то придумаешь, как его с выгодой использовать.

А что я? Кивнула покорно, и Жердика снова принялась разглядывать. Интересно, насколько далеко ручищи свои протянуть может? Надо бы испытать.

– Раз с ним все решено, теперь серьезный разговор начнется. Сядь, Ядвига, и выслушай.

Кощей указал на кресло деревянное с резной спинкой. Я в него села, как королевишна какая-то, а он взял с полки другую книгу и передо мной на столе положил. Обивка на ней будто из коры дубовой, только черная почти, и лесом пахнет, и влажной листвой. Открыл Кощей передо мной почти на середине этот том, на нем странными знаками, каких я не видывала раньше никогда, что-то было мелко-мелко написано.

– Это – закон Нави, Черного леса. И в нем говорится, что люди здесь жить не должны, даже превращенные. Ибо люди от земли привыкли брать уж больно много, отдавать же им нечем. В лесу каждая тварь на какую-нибудь пользу служит, чтобы не иссхоли деревья, не случилось в реке воды слишком высокой или болезни страшной. Все тут в равновесии, и коли нарушим его, сотрется граница между жизнью и смертью. Только те, кто лесу пользу приносит, могут в нем оставаться, да и то лишь по решению моему и моих подданных.

У меня в третий раз за день сердце от страха замерло: не за себя, за Милавушку переживаю. Я-то разок уже умерла, а во второй не так страшно, но она-то!

– Должен я и тебя, и Милаву твою или убить сейчас, или на суд лесной отдать.

– Да разве не сам ты, царь Кощей, наслал град, посевы уничтожил? Неужто лишь для того, чтобы извести, Милавушку из деревни выманил? – я закричала, сил не найдя терпеть. Сейчас бы в ноги царю падать и рыдать, да гнев мне глаза застилал. Сам, значит, девку из деревни выманил, а теперь оказывается, что не надобна она ему, не полезна!

– Я бы на эту девку и при жизни не позарился, а в смерти уж нем более! – гаркнул Кощей, да так резко, что я аж обратно на стул села. – Гамаюн, проказник, любит на человеческих девиц поглазеть. Летел он в ту ночь к вашему костру, а за ним по обыкновению туча черная собралась, и буря неслась. Понравилась ему, видно, Милава твоя, вот он пониже и спустился, да непогоду с собой принес.

– Вот стервец! – я сквозь зубы от злости шипела, как змея подколодная, да поделать ничего уж не могла. Ярость схлынула, как волна морская, душу опустошила и печать после себя оставила. – И что же делать теперь? Неужели погубишь нас? Или может, мы потихоньку к краю леса уйдем, будто нас тут и не было?

– Нет. Те, кто бывал в Нави, назад не возвращаются. А коли пытаются, замертво на границе леса падают. Это закон еще более твердый. Но со смертью вашей я могу и повременить.

Кощей по комнату туда-обратно прошел, застучали каблуки сапог по доскам, а я сидела, дышать боясь, кабы удачу свою нечаянным словом не спугнуть.

– Времени у вас – тридцать дней. Сейчас луны нет на небе, и пока она полнеет, а потом худеет опять, докажите мне и лесу, что нужны вы здесь, и тогда живы останетесь.

Глава 9

– Времени у вас – тридцать дней. Сейчас луны нет на небе, и пока она полнеет, а потом худеет опять, докажите мне и лесу, что нужны вы здесь, и тогда живы останетесь.

Я кивнула кротко, Кощей замолчал: видать, не о чем толковать больше. Тогда пошла я к двери дубовой, да на пол пути остановил меня царь окликом.

– Ядвига, – я замерла и к нему обернулась. – Скажи-ка, чем та сказка про царевну грустную кончится?

Вот ведь охальник! То говорит «убить мне вас надобно», то страсть как хочет знать про сказания мои! Злость меня взяла такая, что закричать хотелось. Но я только подбородок вздернула и подбоченилась лихо.

– Коли любое слово в своем замке слышать можешь, так и дослушай, когда Милавушке сказывать буду.

Сказала, и сама обмерла: язык мой едкий, до смерти меня раньше времени доведет. А ну как осерчает Кощей и прямо тут меня мечом зарубит, аль колдовством сгубит?

Царь же вдруг рассмеялся, да громко так, раскатисто, что аж птицы за окном с деревьев сорвались. Рукой мне махнул и отвернулся. Я же, счастью своему не веря, быстрее ветра за верь шмыгнула.

К Милаве я с тяжелым сердцем возвращалась, и хоть ноги легко несли, беда на спину давила, будто под землю загнать пыталась. Однако же, в горницу ее входя, приосанилась, улыбнулась и косу рыжую за спину отбросила. Сама уж успокоилась: нечего слезы лить, надобно дело делать. Не убил нас сразу Кощей, значит не желает понапрасну жизни губить. Девочка моя авось и сгодится на что-нибудь: и стряпать горазда, и прясть, и вышить умеет. А мне бы только ее пристроить, там и второй раз помереть не страшно.

– Что же тебе царь Кощей сказал, нянюшка? – Милава ко мне подбежала, под руки схватилась и к софе низенькой повела.

Перед софой столик стоял, да смешной такой: низенький и круглый. А на нем кружки из белой глины, что в Царьграде «фарфорой» называли, да пироги, да яблоки в меду. Усадила меня моя девочка и в глаза мне смотрит, то ли боясь, тот ли любопытствуя.

Не хватило у меня духу всю правду ей выложить: эдак и до смерти напугать можно.

– Велел царь Кощей нам с тобой дело полезное найти, чтобы в лесу не тунеядничать. Домой он нас не отпустит, и сроку дает тридцать дней, чтобы работу по себе выбрать.

Погрустнела Милавушка, личико в ладошки спрятала и всхлипывать начала. Потом вскочила так, что взметнулся подол сарафана голубого. Кулаччки сжала и на меня сердито глянула.

– Не останемся мы тут, нянюшка. Придет за мной Еремей охотник, и сделает все, как ты в своих сказках сказывала: найдет смерть Кощееву в яйце, переломит иглу тонкую и уведет нас с тобой отсюда!

А я аж руками всплеснула.

– То сказка, и только. Кабы Кощея так просто одолеть было, не был бы он царем Нави. Только себя погубит, и нас не выручит, – запричитала, да Милавушка от моих слов как от комара отмахнулась. – Царь поведал мне, что любой, кот из лесу выйти попытается, замертво сразу упадет!

Но Милавушка мне будто и не верила вовсе. Ножкой упрямо притопнула, шубки алые надула.

– Сама ры мне сказывала, как иван Царевич за смертью Кощеевой сходил, царевную свою освободил и домой назад возвернулся. А Еремеюшка лучше всякого царевича во сто крат!

Ой горе мне с языком моим длинным!

Поглядела я на Милавушку, да поняла, что спорить с ней сейчас не следует: только больше еще раззадорю ее сердце горячее. Так что взяла пирожок, надкусила и приосанилась деловито, хоть у самой пальцы от страха за нее тряслись.

– По-твоему ли выйдет, али нет, не важно сейчас. Не об том надо думать, а с лесом Черным подружиться. Коли сумеем, может, и выпустит он нас. Так что Кощея пока надобно во всем слушаться и не перечить ему.

Ох не верила я, что закон вековой на нас двоих осечку даст, да только сейчас главное – Милавушку успокоить, чтобы глупостей не наделала.

Послушалась моя девочка, на софу опустилась и ласково ко мне прильнула.

– Но пока мест ничего он от нас не требует, так доскажи мне сказку про царевну-то?

Вздохнула я, отварчику травяного пригубила да успокоилась немного. Милавушку глупенькую к себе прижала и по головке погладила.

– Рыскали-искали молодцы по всему белому свету, а царевна меж тем в пещере лила, богато самоцветами и золотом украшенной. Молодец тот, что удалее всех в битвах и пирах бывал, вовсе и не молодец оказался, а сам Змей Горыныч. Теперь стоял он перед царевной, чешуей зеленой покрытый, злато-серебро ей показывал, сарафаны бархатные, золотом шитые и сапожки красные на каблучке позолоченном. Да не любы были царевне такие богатства, от всего она отворачивалась и плакала все горше.

Бросил тогда Змей богатства свои, обернулся снова добрым молодцем, на колени перед нею упал и молвил «Не плач девица, не для того украл я тебя, чтобы ты горевала. Видел, что не любы тебе добры молодцы, что тоскуешь ты в тереме отцовском. Но коли богатства мои тебе не милы, тогда вот что тебе предложу: долго ли, коротко ли, придут сюда добры молодцы, станут за тебя воевать. Одолеть меня никто из них не может, но силу свою, и удаль каждый вволю покажет. А ты смотри, как воюют они, как храбрятся, а когда поймешь, что люб тебе кто из них, ты тихонько мне об том скажи, тогда я ему поддамся и заберет он тебя в свой дом, и женою своей наречет».

Утерла царевна слезы, кивнула согласно и заулыбалась. Обрадовался Змей, подхватил ее и по пещере закружил, а потом подарил ей связку ключей диковинных: все они были из червонного золота, и только один – из камня-малахита. «Пока живешь здесь, будешь как хозяйка: всюду в моих горах ты можешь ходить, любые двери отпирать», – молвил он. – «Но только дверь из малахита, что таким же ключом открывается, трогать не смей: коли сделаешь это, никогда ты отсюда не выйдешь, а я умру от боли нестерпимой».

Глава 10

Милавушка задремала у меня на коленях, я и замолчала. Думала, и сама усну, да дверь в покои отворилась, вбежали девки и застрекотали, одна другую перебивая:

– Царь Кощей велит вам обеим нарядиться и в большой зал явиться! Гости важные к нему пожаловали, и вам перед ними предстать надобно!

Милавушка проснулась, вскочила и растерянно ресничками захлопала. Девицы же, на нас и не глядя, принялись вынимать из сундуков сарафаны – мне голубой, серебряными нитками расшитый, Милавушке – красный, бархатный, золотыми лентами украшенный.

Мы и глазом не успели моргнуть, как нарядили нас в рубахи дорогие белые с дивными цветами, по горловине вышитой, в сапожки мягкие, косы нам переплели яркими лентами, да только у Милавушки коса красивая, лощеная, а с моими волосами Навка сколько ни билась, ни старалась, все одно они волнами струились да так и норовили то в лентах запутаться, то из косы выбиться.

Тогда взяла я ленту красную, вокруг головы повязала, да так, чтобы кудри мои буйные на лицо не падали, и голова была.

Повели нас девки по коридорам, да и без них мы бы дорогу отыскали: слышались неподалеку голоса мужские, раскатистые. То смеялись они, то ругались, и будто бы никак к согласию прийти не могли.

Вышли мы в большую залу, ярко огнями освещенную. Посреди нее стол стоял, белой скатертью накрытый, на нем яства дивные, каких я в жизни никогда не видывала. Стояли тут и гости кощеевы. Как увидела я их, так и замерла: всю жизнь про них сказки сказывала, да не думала, что увидать их доведется.

Стоял рядом с Кощеем Финист Ясный Сокол: глаза узкие, черты резкие, пояс и рукава перьями украшены, коричневый кафтан чуть не под ноги стелется, да не на ногах он стоит, а на птичьих лапах. Справа – водяной, в плечах широк, коренаст и бледен, лыс и с чешуей синей на лице и на руках, что через особый кафтан видно. Леший на блюдо с грибами косится: стар да скрючен, борода замшелая до земли тянется, ноги длинные, костлявые, по полу шаркают, и лицо все морщинами изрезано, как земля после пашни. Тут же и Змей Горыныч в золотом кафтане, с двумя крылами перепончатыми за спиною, улыбнулся он, нас завидев, и сверкнули в пасти белые клыки. Да не портили они дивную Змееву красоту: глаза его большие, черные, под густыми светлыми бровями добро на нас поглядывали, волосы золотые в косу мудреную сплетенные, на солнце переливались чуть не пуще Милавушкиных волос, да молод он казался, больше двадцати годочков и не дашь.

Позади всех дама важная стояла – ее-то я распознать и не могла: стара, да не дряхла, моложава, со спиной ровной, как трость костяная, на которую она и опирается. Закутана она в одежды иноземные, какие я у монголов-кочевников видала, подпоясана ремнем широким, волосы под большой пестрый платок собраны. Лицо у нее круглое, глазами острыми будто в самое сердце смотрит, да взгляд не отводит, будто околдовать хочет.

Сам Кощей в наряде черном, белыми нитками вышитом, волосы обручем серебряным перехвачены. Оглядел он нас мрачно и слово взял.

– Вот те самые девицы, – царь рукой на нас указал, – Ядвига Еремеевна и Милава Ильинична.

Все и без того только на нас и глядели, теперь же каждый по-особому. Змей и Финист – с любопытством, Леший равнодушно, Водяной – недоверчиво. Только дама странная как стояла с лицом холодным, так и осталась стоять.

Кощей же нам имена гостей своих знатных перечислил, и права я оказалась: всех угадала, а когда он до имени дамы знатной дошел, я уж извелась от любопытства.

– А это тезка твоя, Ядвига, в народе вы ее Бабой Ягой зовете. Она хранит границу между Явью и Навью, остальные же – наместники мои. Финист за птицами небесными присматривает, Леший – за зверями дикими, Водяной – за рыбами и русалками, Змей делами гор ведает и мост Калинов охраняет.

– Хватит демагогии, царь Кощей. Приглашай гостей к столу. С пустым животом толковать негоже, – сказала Яга и тростью по полу каменному стукнула.

Кивнул Кощей и указал на яства иноземные. Нас с Милавушкой рядом с собой усадил, по левую руку, по правую же никто не сел: видать, место там законной жены, да заради какой же девицы сам царь Нави женихом сделается?

Остальные гости тоже за столом расселись, стали пить и закусывать вволю. И я Милавушке начала еду подкладывать, а то исхудала бедненькая от волнений страшных. Потом и сама за еду принялась, почти ото всех блюд дивных понемногу попробовала. Особенно мне сладости заморские понравились: в межу и в сахаре, то с орехами, то с еще чем-то, причудливо скрученные, в руку берешь – липкие, но на вкус замечательные.

Когда же насытились все, завязался разговор неспешный, про дела леса. Я уже ушки навострила, авось и пойма, чем в лесу могу быть полезна, да только прервали нас. Вдруг снаружи ветер налетел, да такой сильный, что стекла прозрачные в окнах чуть не вышиб, молния сверкнула одна, другая, третья, гром загремел так жутко, что Милавушка ко мне прижалась. Дверь дубовая сама собой распахнулась и влетел в зал ураган страшный.

Я девочку свою собой закрыла, и сама зажмурилась, к смерти своей готовясь.