Текст книги "Музыкант и модель"
Автор книги: Полина Поплавская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
* * *
– Это Пол Уильямсон? Простите, не могли бы вы пригласить Пола? Это Люсия Эставес, его знакомая… Пол, здравствуйте, это Люсия, помните? Ну да, конечно, это было недавно. Мне нужно встретиться с вами, обязательно, как можно скорее. Прямо сейчас? Прекрасно. Где? Я не знаю. Вы помните мой дом? Приходите прямо сюда, хотя… Да, приходите. У нас на ужин ягненок в красном вине. – Люсия закрыла дверь телефонной кабинки и заспешила домой, таща натянутый поводок с недовольной таксой.
Эйприл была исполнена важности – видимо, за время отсутствия домашних ей пришла в голову мысль испытывать их своим внезапным равнодушием. Люсия вытерла собачке лапки и нерешительно вошла в столовую.
– Извини, Эйприл, не могла бы ты накрыть еще на одну персону?
Мачеха собралась ответить ей молчаливым недоумением, но в последний момент не выдержала:
– К нам едет твоя знаменитость?
– Понимаешь, мне очень нужно встретиться с одним молодым человеком. Срочно.
– Полчаса назад ты об этом не знала?
– Нет.
– Тогда будь добра накрыть сама!
Филиппа все не было, и Эйприл старалась не показывать недовольства по этому поводу, что давалось ей с большим трудом. Наконец в дверь позвонили. Они с Люсией наперегонки бросились открывать. Шаркая подошвами, ввалился Пол. Смущение делало его смешным. Не зная, куда деть букет, купленный в магазине на углу, он так жалобно смотрел на Люсию, будто просил избавить его от ноши.
– Спасибо за цветы, – опередила ее Эйприл, – я поставлю их на стол.
– Может быть… – Пол делал рукой какие-то непонятные жесты. – Может быть, не надо на стол… Букет такой большой, ничего не будет видно…
Люсия не удержалась и захохотала. Эйприл бросила ей молчаливый упрек и успокоила Пола:
– Хорошо, я поставлю их на подоконник. Что же вы не проходите? Не все пока собрались, но можно выпить немного вина и поговорить о чем-нибудь приятном. Прошу вас в столовую. – И она элегантно завиляла задом, неся букет, как почетный кубок. Люсия и Пол переглянулись и ответили друг другу улыбками.
Поговорить с Эйприл Полу не удалось, так как тут же в квартиру ввалился угрюмый Филипп. Увидев молодого человека, Нортон несколько оживился.
– Это Пол, знакомый Люсии, – поспешила закрепить в муже зародившуюся надежду Эйприл.
– Очень приятно, вы себе не представляете, как мне приятно, что среди знакомых Люсии есть такие… молодые люди. – Он все еще был суров, хотя это у него всегда плохо получалось.
Несмотря на настроение, оставляющее желать лучшего, Эйприл удалось-таки приготовить отличный ужин. Филипп, выяснив, что Пол тоже музыкант, пришел в полный восторг и затеял длинную и серьезную беседу. Женщины остались в тени, что не очень-то их радовало: Эйприл хотелось познакомиться поближе с новым человеком, а Люсия проклинала себя за то, что не назначила встречу где-нибудь в парке, – она не могла дождаться, когда ужин закончится и можно будет увести Пола в свою комнату. Ход беседы вынуждал ее держать ухо востро: то и дело речь заходила о преемственности, методах обучения или исполнительских школах. Эйприл все это ужасно интриговало, она уже была склонна счесть историю про Маковски конспирацией, как вдруг Филипп произнес давно вертевшийся на языке вопрос:
– У кого вы учитесь, мой молодой коллега?
Люсию обожгло изнутри кипятком, она не могла, не имела права позволить Полу произнести это имя. Лучше зажать ему рот рукой, пусть они и так догадаются, но произнести – ни за что! Она приподнялась на стуле, готовая броситься на защиту сокровенного. Пол вопросительно посмотрел ей в глаза. Люсия умышленно энергично обернулась на стенные часы.
– Ой, простите, пожалуйста. Ужин так затянулся. Пол, мы же ничего не успеем сделать. Быстрее пойдемте. Извините. Пойдемте же!
Уильямсон неуклюже вылез из-за стола, чуть не опрокинув свой стул.
– Прошу прощения, продолжим разговор как-нибудь в следующий раз. Мы с Люсией спешим, заболтались. Простите. – И он, потоптавшись на месте, последовал за девушкой.
– А как же десерт? – не выдержала Эйприл и прошипела закрывшейся двери: – Ну это уж слишком! Что за испанские выходки!
– Только не это, моя дорогая, национализмом я сыт по горло. – У Филиппа вдруг вырисовалось лицо Колумба, открывшего Америку. – При чем здесь испанские выходки, если это – связной!
– Какой связной? – испугалась Эйприл.
– Самый обычный. О, эта дикая молодежь, телефон кажется им пережитком! Я ничего не понимаю в этом. Я отказываюсь что-либо понимать!
– Десерт, дорогой! – напомнила она исчезающей из столовой спине, и недовольный Филипп вернулся на свое место. Сладкое было его слабостью.
Люсия облокотилась о перила и застыла, чтобы отдышаться. Пол стоял напротив нее с виноватым видом. Он испытывал неловкость оттого, что послужил катализатором для домашнего скандала. Теперь он стоял и терпеливо ждал, когда ему объяснят цель его визита.
– Простите, что так получилось. Вы же все понимаете, я вижу это по вашим глазам. Я хотела поговорить с вами у себя в комнате, в спокойной обстановке, а получилось вот так. Я не могу оставаться в доме, пойдемте быстрее на улицу.
– Пойдемте. Жаль, конечно, что мы не поговорили у вас в комнате.
– Почему это?
– Было бы интересно увидеть, как вы живете.
– Это вовсе не мое жилище. То есть я останавливаюсь всегда в одной и той же комнате, но она все равно не совсем моя…
Они шли по тому же самому маршруту, как тогда ночью, только в обратную сторону и в два раза быстрее. Люсия словно старалась убежать, не зная толком, от чего: от Филиппа с Эйприл, от смущения, от самой себя… А может быть, от своей любви? На миг она остановилась у магазинчика канцелярских товаров.
– Мне нужны листок и ручка.
Пол достал из внутреннего кармана записную книжку.
– Подойдет?
– Спрячьте пока. Пойдемте в парк. Посидим на скамейке.
Прохожие старушки с интересом наблюдали, как забавные молодые люди – роскошная красавица и худой очкарик – облокотились о приятную твердость спинки и одновременно уставились на синеву пруда. Утки рассекали поверхность ровными косяками, и хотелось так же равнодушно и бездумно, как эти глупые птицы, наблюдать мир, такой спокойный и задумчивый в ожидании сумерек.
– Мне нужно немного подумать. Я вас этим не задержу? – почти прошептала Люсия.
– Можете думать, сколько вам угодно.
Она затихла на минуту, сощурила глаза – утки превратились в овальные пятна, в бусинки на нитке…
– Дайте, пожалуйста, листок!
– Что? – не понял от неожиданности Пол.
– Листок! Вы же говорили, что можете вырвать листок из записной книжки.
– Ах, да. Быстро же вы думаете!
Люсия выхватила у него из рук разлинованный квадратик и ручку, отвернулась и быстро написала: «На набережной напротив Баттерси-парка жду завтра с восьми до девяти вечера или завтра же уезжаю. Твоя Л.». Потом подумала и закрасила слово «Твоя» густыми синими каракулями. Сложив бумажку бесчисленное количество раз, она обратилась к грустно провожавшему утиные хвосты Полу:
– Вы любопытны?
– Это вы о чем?
– О вас. Спрашиваю, любопытны ли вы.
– Я не буду читать.
– Если вы любопытны, я вернусь и куплю конверт. Это не порок – для иных сдерживать любопытство выше всяких сил.
– Я же сказал, что не буду читать. – Он смотрел на нее так удивленно, что не поверить ему было невозможно.
– Я хочу просить вас передать эту записку…
– Я передам.
– Кому?
– Ему, – стыдливо произнес Пол Уильямсон.
– Откуда вы знаете кому?
Пол пожал плечами и протянул руку. Люсия отдала ему сложенный листок и проследила, как белый кусочек ее тайны исчез в нагрудном кармане Пола.
– Проводить вас до дома?
– Спасибо, я сама. Лучше передайте это побыстрее.
– Тогда мне в другую сторону.
Люсия еще раз внимательно оглядела задумчивого человека, от которого теперь зависела ее судьба, и, проникнувшись жалостью к покорному исполнителю ее воли, обняла его за плечи и чмокнула в щеку. Пол нервно захлопал глазами.
* * *
Без четверти девять, когда клоунские верхушки аттракционов порядком надоели Люсии и ожидание стало совсем уж невыносимым, метрах в сорока от нее на набережной остановилась машина, из которой быстро вышел Маковски и стремительно направился к ней. От счастья, уже нежданного, она растерялась, но когда стали отчетливо видны его улыбка и ласкающие глаза, она подумала о том, как щедра к ней судьба, как добр Всевышний, соединив их пути. Бросившись Дэвиду на шею, Люсия не могла, не находила в себе мужества расцепить руки, как соскучившийся ребенок.
– Прости, что опоздал. Не мог прийти раньше. Я так волновался, что ты не станешь ждать. Ты так жестко определила время… Впрочем, о чем я… Я так тебя люблю! – Дэвид нежно коснулся губами ее виска.
Его губы пахли чем-то незнакомым, наверное, недельной разлукой. Прохожие обходили влюбленных, а Люсия уже с трудом помнила, где она. Наслаждаясь желанным, долгожданным присутствием друг друга, они прошли немного вдоль Темзы, и внезапно Дэвид сказал:
– Давай отдадимся течению!
– Течению чего? – уточнила Люсия.
– Пока что – реки…
Катер был узким и продолговатым, как поплавок. Усатый старик покручивал штурвал где-то далеко впереди, а они, не отрываясь друг от друга, впитывали влажный воздух и растворялись в вечерней серости. Сзади журчала вода, Люсия видела краем глаза широко развернувшийся веер волн. Любимые руки скользили по ее податливому телу, прикрытому одним мягким платьем. Река делала поворот, и трудно было удержаться от того, чтобы не припасть к заботливо подставленному плечу еще плотнее. С берега дышало величием и строгостью Вестминстерское аббатство, а потом, когда губы стало покалывать от поцелуев и ветра, приподнявшись на цыпочки, их провожал печальным взглядом купол собора Святого Павла…
– Дэйв, я так боялась, что больше не увижу тебя…
– Я тоже боялся.
– Тебе было плохо?
– Да, мне без тебя было плохо.
– Ты болел?
– Недолго. Совсем чуть-чуть. – Он коснулся губами ее руки.
– Мы будем вместе? – Она решилась наконец задать этот вопрос.
– Мы и так вместе.
– А завтра, послезавтра, через день?
– Даст Бог.
– Дэйв, у меня заканчиваются каникулы.
– Каникулы?.. Смотри! – Он повернул ее опечаленную голову. На них стремительно надвигался Лондонский мост. Башни скрыли свое великолепие под внутренностями проема, а потом появились снова – тающие столпы в мареве тумана, окультуренные каменные глыбы. Фонари разбросали полосы желтых штрихов по ряби воды. Люсия сначала хотела и не могла повторить свой вопрос, а потом уже и не хотела. Она рассыпалась на тысячи штрихов вместе со светом фонарей, расползалась сплошным белесым пятном вместе с берегом реки, и единственным, что собирало ее воедино, было его тепло – тепло его груди, его рук, не устающих сжимать ее плечи, его ног, касающихся ее открытых коленей шершавой тканью…
Когда показалось устье реки со множеством суденышек всех мастей и прочими неопознанными корабельными сооружениями, уже совсем стемнело. Вода заискрилась ярче, и корабли выглядели как призраки. Люсия вспомнила Израиль. Если бы тогда ей кто-нибудь сказал, что она будет плыть с Маковски в обнимку по Темзе и чувствовать себя самой счастливой женщиной на свете, она бы ни за что не поверила. То, что происходило, было подобно сказке.
Река, впадающая в море, – почему это всегда так могущественно и так красиво? Может быть, невозможность что-либо изменить по своей воле, безвозвратность, непременность приятны человеку, заставляют его острее ощущать течение жизни? Волосы Люсии развевались белым флагом, и она, подставляя лицо ветру, сдавалась судьбе, с головой впадая в любовь, к которой ее принесло неведомыми силами провидения.
– Куда дальше? – обернулся человек за штурвалом, о котором они совсем забыли.
– К «Катти-Сарк», – ответил Дэвид.
Увидев яхту-легенду, Люсия чуть было не расплакалась от счастья. Ей с трудом верилось, что их знакомство, Эйлат, «Жемчужина», и танцы под патефон, и горы – все это было не так уж давно, можно даже сказать, что недавно. Жизнь, в которой был Дэвид, вытеснила из памяти девушки все остальное, захватила ее всю, потому что была прекрасна, несмотря ни на что, даже на окончание каникул – прекрасна!
Они вышли на берег, проводили под воду последнюю розовую полоску неба и отправились к стоянке машин.
– Дэйв, вчера я насчитала шесть дней, сегодня, – она стала загибать пальцы, – пять, пятый прошел, а потом останется только три и четвертый на сборы. Что мы будем делать?
– Для начала – возьмем машину и довезем тебя домой.
– Ко мне домой?
– К сожалению. А потом… Потом мы будем встречаться три дня подряд и стараться делать так, чтобы каждый из этих дней превратился в год. И о нас напишут сказку: как мы превращали дни в годы, чтобы счастье не закончилось. Нужно только захотеть, чтобы оно не заканчивалось, и желание сбудется.
– А потом?
– Потом я что-нибудь придумаю.
– А давай плюнем на все и ты останешься сегодня у меня? Или поедем в какой-нибудь отель.
Он легко коснулся пальцами ее щеки:
– Подождем до завтра, малышка. Ты что, не веришь в сказки?
– С тех пор как познакомилась с тобой, не могу не верить.
– Вот видишь, подождем до завтра. Я тебе позвоню, когда буду свободен. Ты придешь, мы купим большой торт и измажемся им с головы до ног. Идет?
– А потом съедим его?
– Да. Я – с тебя, а ты – с меня.
– Идет. Только я позвоню тебе сама. Скажи, во сколько, хотя бы приблизительно. А если подойдет твоя жена, я повешу трубку.
Дэвид удивленно улыбнулся.
– Если ты не хочешь, чтобы она подходила, она не подойдет. Ну, поехали, а то папочка будет читать тебе нравоучительные лекции. – Он посадил ее в подоспевшее такси похожее в отрывистом свете электрических фонарей на божью коровку.
* * *
Три дня пролетели как одно мгновение. Люсии казалось, что это был полет, полет без передышки. Каждое утро она набирала его номер и каждый вечер возвращалась домой, не помня себя от радости и… от усталости тоже. Они гуляли по каким-то Богом забытым окраинам, смотрели в освещенные окна и целовались, сидя на оградках палисадников, а потом ехали в самые фешенебельные отели и рестораны, веселились, пока ночь не затягивала улицы искусно расцвеченным мраком. И спала она, не помня о том, что его нет рядом, – будто только закрывая глаза, но не складывая крылья. Его образ был рядом с ней каждую минуту.
С той самой встречи, когда она, с заспанными глазами (после вечера на Темзе уснуть было выше всяких сил), набивала себе рот тающим безе, а потом, когда сладость сжималась плавким комочком у основания языка, дарила ее Дэвиду, Люсия поняла, что они расстанутся. Сколь долгой будет эта разлука – неизвестно, но она будет. Будет потому, что дом Маковски закрывался для нее с последним лучом солнца, потому, что Лиз ни разу не взяла трубку, потому, что Дэвид все-таки обмолвился, расстегивая пуговицы на ее воротнике, что делает то, чего не должен и не имеет права делать. Что это было? Она читала в каком-то из учебников, что творчество стимулируется жизненными неурядицами. Может, Дэвид умышленно усложняет ситуацию, чтобы почувствовать остроту жизни? Бесспорно, ей тоже нравится, что они – любовники. Она не боялась этого слова и, в отличие от Дэвида, не считала его пошлым. Она считала это слово сладостным, чувственным, вызывающе-откровенным, оно ласкало ее слух, как ласкает жаркое солнце смелый вырез декольте. Ей нравилось опасаться, ждать решения, но напряжение все-таки было слишком велико… Люсия, не умея сдерживать себя, достигла его пика и балансировала на нем из последних сил. Хотелось упасть и расслабиться. Упасть, насладиться твердой почвой под лопатками, а потом открыть глаза и – ах! – да она, оказывается, лежит не одна…
Сколько их было, ее предшественниц – разве в этом дело? Люсия едва не задала Дэвиду этот глупый вопрос. Какая чушь! Да он и сам не помнит, что было с ним месяц назад, например. Лучезарное настоящее – единственное, что есть на самом деле, оно объединяет их, связывает всеми видами сверхпрочных узлов и, старательно смазывая частички их тел клейкой кисточкой, прижимает друг к другу. С каждым днем – крепче, так крепко, что уже трудно дышать. И оторвать их друг от друга можно только вместе с кожей.
Вплотную приблизилось «завтра». Черное «завтра», о котором так не хотелось думать. «Завтра» со взлетной полосой; ворохом мелочей, наспех засунутых в пакеты; глухим и безнадежным щелчком закрываемых замков чемодана. Люсия поняла это, как только оказалась одна на витой парадной лестнице с детства знакомого дома. Дэвид был все еще где-то рядом, а в отъехавшей от дома машине – только его тень.
– Люсия, наконец-то! Тебя ждет пирог. И мы. – Филиппа не узнать. Он словно вновь стал отцом маленькой, послушной девочки. Это ему так шло. Гораздо более, чем роль строгого родителя соблазнительницы чужого мужа.
– Папочка! Я так проголодалась! Кокосовый?
– Как ты догадалась? – послышался из столовой голос Эйприл.
– Запах фантастический!
– Ничего-то от тебя не утаишь! Ну, давай скорее к столу.
Люсия, наступая носками на пятки, освободилась от душных туфель со шнурками.
– Вот это красота! Эйприл, тебе нужно дизайном заниматься, а не печь пироги. Настоящий семейный праздник!
– Не подумай, что мы радуемся твоему отъезду. Филипп, держи нож. А вы перестаньте болтать ногами, иначе я посажу вас за отдельный стол.
Дэннис и Брэндон не смогли выразить протест, так как уже набили рты, но дружно одарили мать такими взорами, словно она покусилась на их рыцарскую честь.
Люсию настиг, как всегда, запоздалый стыд за то, что она так мало внимания уделяла родственникам. Ее никогда не огорчало, что семья не была полной. С одной стороны – Соледад, с другой – бабушка и дедушка, с третьей – Филипп и Эйприл пытались возместить ей отсутствие единого очага. Она не знала, какое из пристанищ поставить на первое место, и в детстве даже радовалась обилию внимания и разнообразию впечатлений. Только теперь, когда в пору было задумываться о собственной семье, это стало тяготить ее. Люсия не чувствовала себя заброшенной, даже наоборот, слишком желанной… гостьей, все-таки только гостьей. Разве лишь в своей мадридской квартирке… Но жилище для одного – какой же это дом?
В этот раз она приезжала не к отцу, а он так и не понял этого. Зато братья сразу же, в считанные дни, догадались, что лучше не приставать к ней с играми. Дети так все чувствуют! Попроси этих юных джентльменов рассказать, чем занимается целыми днями их сестра, и они опишут в подробностях все ее похождения.
– Неужели теперь только через год? – В голосе Филиппа звучал двойной вопрос.
– Не знаю, папа, – она опустила глаза.
– А у вас в Мадриде есть образовательные центры? – не сдержался Брэндон.
– Нет, – она не скрывала тоски, тем более что, судя по хитрым глазам мальчишек, это было бессмысленно, – есть университет, мне его хватало. Раньше.
– Приезжай еще. Мы присмотрели Бобби подружку. Вот будет здорово гулять с ними.
– Только не это! – вмешалась Эйприл. – Двух собак в доме я не потерплю.
– Они же маленькие! Представь, что это один дог! Никто не удержался от смеха, воцарилось обычное для Нортонов тихое веселье, и Люсия в течение всего вечера старалась поддерживать соответствующий настрой. Ей хотелось сгладить свою вину, компенсировать всем свое былое невнимание. Под конец, однако, она вспомнила, что нужно сказать о главном. Как бы это ни неуместно было сейчас, другого, более подходящего момента не будет. И пусть слышат все, чтобы не повторять потом каждому в отдельности.
– У меня будет только одна просьба, – обратилась она более к Филиппу, чем к остальным. Он слушал настороженно. – Давайте простимся дома, а в аэропорт я поеду одна.
– Одна?
– Так сказать, да.
В глазах Эйприл появилась надвигающаяся обида, но Филипп утвердительно кивнул головой, и больше к этой теме не возвращались.
* * *
Стрелка часов неумолимо приближалась к четырем – ей пора было собираться в аэропорт, а Дэвид еще не позвонил. С каждой минутой она нервничала все сильнее. Что могло случиться? Ведь вчера они обо всем договорились.
Она бродила по дому из одной комнаты в другую и то пыталась смотреть с близнецами телевизор, то болтала с Эйприл ни о чем. Попробовала читать, но быстро поняла, что не может вникнуть в смысл бегущих перед глазами строчек. И тут, наконец, раздался звонок. Люсия мгновенно схватила трубку:
– Я слушаю.
– Здравствуй, любовь моя. – Голос Дэвида был на удивление спокоен.
– Слава Богу, Дэйв, я уже заволновалась… Ты не забыл, что я уезжаю?
– Я заеду за тобой через двадцать минут. Постарайся ничего не забыть, у нас не будет времени возвращаться.
Люсия положила трубку, облегченно вздохнула и побежала прощаться с родными. Они, как всегда бывало в день ее отъезда, загрустили. «Надеюсь, следующее Рождество мы будем отмечать дома. И ты должна обязательно приехать на это время к нам. Ты ведь уже так давно не была в Англии зимой», – горячо убеждала ее Эйприл. Близнецы, наоборот, настойчиво требовали, чтобы их отпустили на ближайшие каникулы в гости к сестре.
Филипп молчал и внимательно смотрел на дочь, пытаясь поймать ее взгляд, словно желая убедиться, что с ней все в порядке. Люсия все еще чувствовала себя виноватой перед ним. Она подошла к отцу, обняла его:
– Папочка, дорогой, не сердись, пожалуйста.
Филипп улыбнулся:
– Разве я когда-нибудь мог на тебя сердиться? Будь счастлива, моя хорошая. Я тебя люблю.
– И я люблю тебя, папочка. – В последний раз махнув всем рукой, она подхватила чемодан и стала спускаться по лестнице.
Дэвид приехал минута в минуту, на этот раз без шофера. Она ждала, что в машине он скажет ей какие-то нежные слова, а может быть, даже сам заговорит о том, о чем так боялась начинать разговор она, – об их будущем. Но он молчал, смотрел на дорогу, а иногда начинал подсвистывать джазовой мелодии, доносившейся из приемника.
Когда они подъехали к аэропорту и поставили машину на стоянку, Дэвид вытащил из багажника чемодан Люсии и еще какую-то небольшую дорожную сумку и, войдя в здание, быстро зашагал в зону регистрации. Девушка едва за ним поспевала. Дойдя до нужной стойки, он опустил вещи на пол, достал из кармана паспорт, в который был вложен розовый билет, точно такой же, как тот, что лежал сейчас в сумочке у Люсии, и протянул его через стойку. Подоспевшая Люсия ничего не могла понять. Дэвид повернулся к ней:
– Где твой билет? Поторопись, пожалуйста, а не то самолет улетит без нас!
– Как – без нас? Я не понимаю, ты что, тоже летишь?! Но куда? – Она была окончательно сбита с толку.
Дэвид улыбнулся удивленной девушке за стойкой и терпеливым тоном обратился к Люсии:
– Ну разумеется, я тоже отправляюсь в Мадрид. Куда же еще? Давай свои документы и пойдем скорее.
Господи, так вот почему он себя так странно вел! Он готовил ей сюрприз! Люсия тут же представила, как они будут гулять по Мадриду, а потом поедут на побережье и она познакомит его с Габриэлой и Густаво. И все вместе они будут сидеть в патио гостиницы, пить вино и любоваться звездным небом.
Девушка так замечталась, что пришла в себя, только когда объявили взлет. И тут же кинулась на шею сидящему рядом Дэвиду.
– Как я счастлива, Господи, как я счастлива! Это лучший подарок, который ты мог мне сделать!
Дэвид в ответ только улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
А она-то, дурочка, рассердилась на него за то, что он ничего не сказал ей в машине! А к чему были слова, когда вот он, летит вместе с ней! Летит, чтобы поближе познакомиться с ее родными, друзьями, со всей ее испанской жизнью…
Она закрыла глаза и замерла, почти не дыша. Похоже, ее главная мечта начинает сбываться… Она боялась поверить надежде, теплой волной окатившей ее. Дэвид взял руку девушки и поднес к губам. Он медленно ласкал губами ее пальцы, потом начал щекотать ладонь и нежную кожу на тыльной стороне запястья. Это и возбуждало и одновременно странным образом успокаивало. Напряжение дня отпустило ее, она расслабилась и даже незаметно для себя задремала.
Разбудил ее громкий голос стюардессы, сообщавший, что через двадцать минут они приземлятся в аэропорту Барахас. Она повернулась к Дэвиду. Он пил кофе и листал какой-то журнал. Почувствовав, что она проснулась, он укоризненно посмотрел на нее:
– Ты самая неромантичная девушка на свете! И зачем только я взял тебя в свое романтическое путешествие?! Ты же проспишь все самое интересное.
– Прости меня, пожалуйста. Сама не знаю, как так получилось.
Дэвид засмеялся:
– Ничего страшного. Надеюсь, ты хорошо отдохнула? Нам предстоит еще длинный путь.
Она была окончательно заинтригована:
– Разве мы летим не в Мадрид?
– Нет.
– А куда же? Это что, очередной сюрприз?
– Гораздо хуже – похищение, – объявил Дэвид с непроницаемым лицом.
Самолет благополучно приземлился. Подали трап, и пассажиры устремились к выходу. Дэвид кинул взгляд на часы.
– О, нам надо поторапливаться.
Он подхватил Люсию за руку, и они почти бегом проделали весь путь до таможни, потом – через зал и оказались у другого выхода на летное поле. Дэвид на минуту остановился, присмотрелся и уверенно зашагал туда, где виднелись очертания небольшого спортивного самолета.
– Сеньор Эрсилья, – позвал Дэвид по-испански, – Хорхе, где вы?
– Я здесь, сеньор Маковски. – В проеме люка показалась фигура человека. Он спустился по трапу и подошел к ним.
– Самолет заправлен. Все в полном порядке. Можете лететь.
– Спасибо, Хорхе. – Мужчины пожали друг другу руки, и Хорхе пошел к выходу с летного поля.
Маковски коснулся ее руки:
– Добро пожаловать на борт, любовь моя. – Его глубокий голос прозвучал обещанием небывалого счастья.
Поднявшись по трапу и оставив вещи в маленьком салоне, они прошли в кабину пилота. Дэвид сел за штурвал и пристегнулся. Его руки начали перещелкивать тумблеры и нажимать какие-то кнопки. Засветились индикаторы на приборной доске. Включилась радиосвязь.
– Садись, дорогая. – Он указал на второе кресло в кабине. – В салоне делать нечего. А отсюда откроется такой вид… – и он присвистнул.
– Ты что, умеешь управлять самолетом?! – изумилась Люсия. Поистине сегодня день невероятных сюрпризов!
– А ты думаешь, что я могу только играть на рояле и целоваться с тобой?
– Да… то есть нет, конечно… Но все так неожиданно… – Люсии казалось, что сумрак салона, Дэвид, светящаяся панель приборов самолета – только ее сон, потому что это никак не могло быть явью. Ведь сейчас она уже должна была оказаться дома, в своей мадридской квартирке, а вместо этого…
– Пристегнись, – перебил ее размышления Дэвид. – Он уже вывел самолет на взлетную полосу и теперь ждал разрешения диспетчера на взлет.
– Но куда мы все-таки полетим?! – Люсия вернулась к реальности. – Я уже ничего не понимаю.
– Объясняю: я воплощаю в жизнь свою мечту.
– Мечту? Какую?
– Проснуться в Севилье. Так что, красотка, дела твои плохи, – эти слова Дэвид произнес уже совсем другим, грубовато-мужественным тоном, видимо, пародируя героя какого-то дурацкого боевика, – я тебя похитил, и мы направляемся в Севилью.
Самолет плавно оторвался от бетонной полосы и начал набирать высоту, взяв курс на юго-запад.
На земле уже загорались первые, еще неяркие в сумерках огни, и девушке казалось, что все видимое пространство – одно сказочное облако, в котором растворилась, навсегда исчезла граница между небом и землей.
Маковски оторвал взгляд от приборов и посмотрел на притихшую Люсию. Она поймала его взгляд и повернулась к нему. Дэвид улыбался, но такой улыбки она у него еще не видела. Это была улыбка озорного мальчишки, который сделал то, что давно хотел, и чем страшно гордится. Он казался удивительно юным, беззаботным и… счастливым. А это самое главное.
Вскоре самолет начал снижаться.
– Мы прилетели?
– Да, почти, – кивнул Дэвид и начал переговариваться с диспетчером севильского аэропорта.
Посадка была удачной, и через несколько минут они мчались по взлетной полосе.
– Ну как, ты не очень устала? – спросил Дэвид, когда они шли к выходу из аэропорта.
– Нет, что ты. Это было необыкновенно! А что мы будем делать сейчас? Поедем в гостиницу?
– Да, дорогая. А вот и наша машина.
Они подошли к сверкающему черному лимузину, на стекле которого красовалась табличка с фамилией Дэвида.
Шофер вышел, взял их багаж и распахнул перед ними дверь. Люсия шагнула в уютный мрак автомобиля. За ней последовал Дэвид. Машина тихонько заурчала, как огромный довольный кот, и поплыла, шурша шинами по уже сгустившейся темноте. Где-то неподалеку раздался бой часов.
– Пришло время волшебства, будь осторожна, красавица, – прошептал Дэвид на ухо девушке, привлекая ее к себе.
– Для меня волшебство началось гораздо раньше, – тоже шепотом ответила Люсия. – Я совсем потеряла чувство реальности.
– И правильно. Посмотри в окно – разве это реальность? Это – мечта.
Залитый светом взошедшей луны старинный город через стекло автомобиля казался миражом, причудливой декорацией в волшебной пьесе.
Наконец машина остановилась перед старинным фасадом отеля.
– Я решил – никаких «шератонов» и «хилтонов». Живя в современном отеле, невозможно почувствовать душу Севильи.
По широкой, плавно изгибающейся лестнице они поднялись на второй этаж. А когда подошли к своему номеру, Дэвид открыл дверь и, не дав девушке шагнуть, подхватил ее на руки и перенес через порог. «Как невесту», – подумала Люсия.
Принесли их багаж. Пока горничная его распаковывала, а Маковски заказывал по телефону ужин, девушка осмотрелась в номере. Гостиная, выдержанная в зелено-бежево-золотистой гамме, выглядела очень элегантно. Старинная мебель, светло-зеленые тяжелые шелковые шторы на окнах и в тон им – ворсистый ковер на полу. Играли и переливались огоньки в длинных хрустальных подвесках огромной люстры. Источал тончайший аромат букет, искусно составленный из каких-то никогда не виданных Люсией раньше цветов.
Девушка перешла в спальню: роскошная кровать, золотистый ковер, рассеянный свет маленьких светильников, умело разбросанных по комнате, и такой же букет. «Надо обязательно узнать название этих цветов, – подумала девушка. – А может, Дэвид знает?» Но он все еще говорил по телефону, и Люсия решила пока принять ванну.
Ванная комната, отделанная двумя сортами мрамора – зеленоватым и золотистым, с огромным зеркалом в полстены, благоухающая ароматом тех же цветов, букет которых стоял на мраморной полке рядом с зеркалом, сразила девушку своим великолепием. Раздевшись и заколов волосы высоко на макушке, она легла в джакузи, закрыла глаза и чуть не заплакала от счастья. «Не может быть, что все это происходит со мной, Люсией Эставес», – подумала она.
Необычность происходящего требовала и соответствующего романтического наряда для ужина. И, к счастью, такой наряд у нее был – спасибо «Фернанде»!
Завернувшись в огромное полотенце, она прошла в спальню и, пока Дэвид принимал душ, достала из шкафа узкое, длинное платье золотистого цвета. Надев его прямо на голое тело и распустив по плечам волосы, она повернулась к зеркалу. Выглядела она великолепно! И как удачно получилось, что у нее до сих пор не было повода надеть это чудесное платье! Мягкая ткань, оттенком чуть темнее волос девушки, облегала ее словно вторая кожа, нежно искрясь и матово переливаясь. Дополнив впечатление золотисто-бежевой помадой и ароматом «Джорджио», Люсия босиком направилась в гостиную.
