Текст книги "Великий Эллипс"

Автор книги: Пола Вольски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)

Бесформенное? На секунду Гирайзу показалось, что облако имеет форму мужского тела, но наваждение тут же рассеялось, и он увидел только пятно тумана, которое, пока он наблюдал, медленно побледнело до полной прозрачности.

Сторнзоф закачался, попытался ухватиться за стоявший рядом с ним стул, но промахнулся и упал на колени, свесив голову и тяжело дыша. Гирайз поковылял к нему настолько быстро, насколько позволяло ему его еще закостеневшее тело, по дороге он остановился, чтобы прихватить открытую бутылку вина с одного из столиков.

Сторнзоф поднял глаза, лицо его было крайне изможденным. Гирайз без слов протянул ему бутылку. Сторнзоф взял ее и залпом осушил половину, после чего вернул.

– Оставь себе, – посоветовал Гирайз. – Ты ранен?

Каслер замотал головой.

– Что случилось? – Гирайз неохотно обвел глазами залу.

– Поглощающая сила.

– Что?

– Гость из потустороннего мира.

Как ни странно, Гирайз не сомневался ни в здравом уме, ни в честности Каслера.

– Это все гость натворил? – спросил он. Сторнзоф кивнул.

– Но сейчас он ушел?

– Трансформирован и вытеснен за пределы материальности.

– Трансформирован? Ты это сделал?

– Эта сила была мне знакома, – Сторнзоф говорил прерывисто, продолжая тяжело дышать. – Эта Поглощающая форма была создана восприятием и представлениями присутствующих зрителей. Сконцентрировав ее внимание исключительно на себе, я получил контроль над внешним видом пришельца, который мне удалось постепенно изменить до полной неузнаваемости, и тогда Поглощающая сила потеряла способность действовать.

– Откуда это явилось?

– Это очень печальная история, а я так устал.

– Что ты теперь будешь делать?

– Спать. Думаю, до самого вечера.

– Полагаю, не здесь. Обстановка неподходящая. Меня там у входа ждет экипаж. Он отвезет нас на вокзал, и ты сможешь поспать в поезде.

– Великодушное предложение, и я с благодарностью принимаю его.

– Только подожди немного, я найду что-нибудь перекусить. Я просто умираю от голода; может, мы покинем эту бойню. – Гирайз, спотыкаясь, добрался до кухни и присвоил сыр, яблоки, холодную курицу, пару буханок хлеба, пару бутылок и вернулся назад к Каслеру, который, покачиваясь и с серым лицом, все же стоял на ногах.

– Ты покалечен? – спросил Сторнзоф, очевидно, заметив неуверенную походку Гирайза.

– Нет. Какой-то анонимный доброжелатель подсыпал мне чего-то в еду вчера за обедом. Доктор говорит, что все пройдет.

– Да, – какая-то тень промелькнула в глазах Сторнзофа. – Лизелл рассказала мне о твоем несчастье.

– Лизелл? Когда и где ты ее видел?

– Здесь, но не беспокойся. Она уехала несколько часов назад, и в полном здравии. Я уверен, она добралась до вокзала и села, как и планировала, на экспресс южного направления.

– Это похоже на Лизелл. А ты уверен, что она не пострадала?

– Абсолютно.

– Тогда она, вероятно, в поезде и уже подъезжает к Тофсенку. Ты понимаешь, что это значит?

– Она будет в Тольце завтра утром. Теперь у нас нет надежды обогнать ее.

– Если не случится чего-либо непредвиденного, она выиграла гонки.

– Тебе трудно привыкнуть к мысли, что победа ее?

– Не совсем, – ответил Гирайз. – Она с первой минуты утверждала, что победа будет ее.

Она ненадолго задремала, но лязг тормозов разбудил ее. Лизелл повернула голову и выглянула в окно. Поезд подъезжал к станции. Вывеска на платформе гласила – ТОЛЬЦ. Лизелл уставилась на нее с удивлением.

Поезд остановился и затих. Пассажиры вставали со своих мест, доставали багаж с верхних полок. У Лизелл багажа не было. Поднявшись на ноги, ничем не обремененная, она побрела в конец вагона, дождалась, когда кондуктор откроет дверь, сделала три шага и оказалась на платформе.

Утренний воздух был теплый и ласкающий. К полудню станет жарко, температура поднимется, но утро – великолепное. Быстрым шагом, почти рысью Лизелл направилась к зданию вокзала, и где-то на полпути ее вдруг осенило, что ей не нужно спешить. Все ее соперники далеко позади. Она перешла на обычный шаг.

Дойдя до здания вокзала, она прошла через зал ожидания. Не успела она приблизиться к выходу, как массивная фигура в нескладно сидящем костюме и потрепанной соломенной шляпе возникла у нее прямо перед носом. Она остановилась.

– Мисс Дивер, не так ли? – спросил незнакомец по-вонарски с ширинским акцентом. – Мисс Лизелл Дивер?

Она утвердительно кивнула. От незнакомца разило дешевыми сигарами и дешевым одеколоном. Она едва сдержалась, чтобы не отвернуться в сторону.

– Стиг Брулин из «Спортивной газеты» , к вашим услугам. Мисс Дивер, я предлагаю вам свою помощь в сопровождении и защите вас на пути следования от вокзала до регистрационного отдела городской мэрии в обмен на ваше интервью…

– Нет, – обойдя препятствие, Лизелл продолжила свой путь.

Стиг Брулин снова вырос у нее на пути. Он трещал без умолку, очевидно, стараясь выудить хоть какую-то информацию или признание. Она почти не слышала, что он ей говорит, для нее это был малозначащий шум, но его настойчивость отвлекала ее внимание – причина была, возможно, в самом журналисте, или же в праздном любопытстве, и вскоре уже небольшая толпа следовала за ней по пятам.

Ей было все равно. Вслед летели вопросы и комментарии, она легко игнорировала их. Миновав зал ожидания, она прямо у входа забралась в один из неповоротливых, удобных гецианских кэбов, которых всегда хватало перед зданием вокзала.

– В мэрию, – попросила она, старательно по-гециански, и кэб тут же тронулся с места. Лизелл устроилась на мягком сиденье. Улицы, проплывающие мимо, не удостаивались ее внимания, только раз она оглянулась назад – три экипажа следовали за ней. В одном из них кто-то, высунувшись из окна, размахивал ярко-желтым шарфом. Подавал какой-то сигнал?

Еще несколько улиц – и кэб въехал на площадь Ирстрейстер, которую она в последний раз видела окутанной черным дымом. Впереди возвышалось богато украшенное здание мэрии, на ступеньках которого толпились в ожидании люди. Возница натянул поводья. Лизелл расплатилась, вышла и поспешила вверх по лестнице. Люди, попадающиеся ей на пути, стали по мере ее приближения каким-то чудесным образом стекаться к ней, и она поняла, что все глаза прикованы к ней, что все вопросы, комментарии и поздравления предназначены ей – короче говоря, они все знают, кто она, и, очевидно, ждут ее.

Она прошла через фойе с высокими окнами. Ее свита значительно увеличилась. Войдя в коридор, она поняла, что дорога к регистрационному отделу отложилась у нее в памяти. Ей не нужно было спрашивать, как туда пройти. Она шла уверенно, преследуемая оживленной толпой.

Лизелл достигла регистрационного отдела, и чувство нереальности происходящего вдруг переполнило ее, хотя сердце так колотилось, что почти причиняло ей боль. Дежурный клерк поднял глаза, когда она вошла, и по его лицу она поняла, что он узнал ее.

Толпа за его спиной затихла. Подходя к столу, она могла слышать звук своих шагов и даже удары сердца. Она протянула свои документы клерку, которому не требовались указания. Отчетливо слышимый удар печати в паспорт – последней печати, удостоверяющей завершение гонок – взорвал тишину, послышались радостные крики, и толпа окружила ее. Лизелл видела возбужденные лица с открытыми ртами, и шум голосов оглушил ее, все говорили одновременно. Она не могла разобрать слов и, конечно же, не могла ответить. Горло ее сжалось, глаза наполнились слезами, и чувство нереальности происходящего усилилось. Она посмотрела на свой паспорт, который каким-то образом оказался снова у нее в руках. И только наличие штампа – Мэрия Тольца, Нижняя Геция, дата и число: 11:36 – свидетельствовали, что гонки действительно завершились.

XXIV

Парикмахер и гример, предоставленные Министерством иностранных дел, вышли, и дверь за ними закрылась. Горничная, также предоставленная министерством, сделала реверанс и вышла. Ее услуги были пока не нужны. Забыв всю солидность своего положения, Лизелл помчалась через роскошные комнаты лучшего люкса отеля «Королевская слава» назад в спальню, где было высокое зеркало на подвижной золоченой раме, перед которым она застыла, раздраженно любуясь, что они с ней сделали.

Она смотрела в зеркало и не узнавала себя. У ее отражения глаза были смехотворно округлившимися. Ее впихнули в великолепное платье – шелковое, бледно-аквамаринового цвета, с обильной вышивкой золотом по подолу, – оголявшее ее плечи, руки и почти всю грудь. Жесткий корсет, надетый под платье, не только утянул ее талию до невозможного предела, но и поднял грудь так, что последняя грозила просто выпасть из лифа.

Дурной вкус. Пошлость. Она почти слышала голос Его чести. Вульгарность твоего внешнего вида… Ну, уж нет, этот полуобнаженный стиль – писк моды, ему следуют самые утонченные женщины во всех столичных городах запада, и невозможно отрицать, что у нее очень подходящая для этого фигура. Так что Его честь волен говорить все, что захочет, ей все равно. Но не было похоже, чтобы ее отец вообще имел желание хоть что-то говорить. За те десять дней, что прошли с того момента, когда она вошла в здание мэрии в Тольце, сообщения о ее победе размещались на первых страницах всех газет мира. Эдонс Дивер должен был читать их, но он даже не удосужился признать победу своей родной дочери. Ее мать прислала ей горестное поздравительное письмо два дня назад, но от отца – ничего. Нет, Его честь вряд ли будет беспокоиться по поводу платья, в котором она появится на вечернем приеме во дворце Водяных Чар.

Вряд ли он будет беспокоиться и по поводу ее украшений, прически или макияжа, и это все к лучшему. Ее прическу – небрежно приподнятые, нарочито взъерошенные локоны с многочисленными искусно выпущенными прядками, припудренные золотой пудрой – Его честь назвал бы вызывающей. Украшения – превосходное изумрудное колье и такие же сережки – были взяты напрокат только на один этот вечер. Судья счел бы это оскорбительным для незамужней женщины. А лицо – она даже думать не хотела, что бы он сказал о ее лице, у нее у самой были сомнения на этот счет. Это неважно, что гримерша – профессионал из Оперного театра Тольца, равно как и костюмерша, подбиравшая аквамариновое платье, считали, что дамы из высшего общества сейчас любят пользоваться косметикой. Неважно, что гримерша разрисовала ее легкой и искусной рукой художницы. Изменения в ее внешности были разительные. Деликатно подкрашенные ресницы увеличили и сделали более выразительными ее глаза. Румяна, легкими мазками наложенные на ее щеки, приятно оживили лицо. А розовая, блестящая помада сделала губы необычайно привлекательными. Впечатление она производила явно – она подыскивала точное прилагательное – соблазнительное.

Она перелетала с вечеринки на банкет, с банкета на прием, с приема снова на вечеринку, и так – всю неделю. Но она и не мечтала появиться где-нибудь в таком наряде. Сегодня была аудиенция победителя Великого Эллипса с Мильцином IX, и цель, преследуемая министерством, была яснее ясного. Ну что ж, она знала об этом с самого начала. Она приняла условия министерства наряду с их финансовой поддержкой, и настало время исполнить свою часть сделки.

Лицо Лизелл в зеркале нахмурилось. Сделка это или нет, но она не обязана позволять разрисовывать себя как манекен. Она не обязана позволять выставлять ее грудь напоказ Безумному Мильцину, как два лакомых кусочка на блюде с закусками. У нее еще есть время переодеться, смыть всю косметику, закрутить волосы в маленький тугой узел на затылке, сделать себя невзрачной насколько возможно…

Она искала, чем бы стереть с губ розовую помаду, когда в дверь ее люкса постучали. Лизелл прекратила поиски и еще больше нахмурилась, поскольку сразу догадалась, кто это был. За последние три дня он посещал ее дважды, естественно, явится и сегодня. В первую секунду она подумала, а не сделать ли вид, что она не слышала стука. Нет – бессмысленно и трусливо, и в любом случае нанятая горничная как по мановению волшебной палочки материализовалась и уже открывала дверь.

– Добрый вечер, мисс Дивер, – гость вежливо улыбался.

– Добрый вечер, замминистра, – старательно подавив все возможные признаки раздражения, Лизелл улыбнулась в ответ, так как во Рувиньяк заслуживал любезного обращения. Проверяя ее, он просто выполняет свою работу, и для этого он каждый раз приезжает из Ширина. И это не его вина, что ей стало тоскливо от его ученого лица и голоса хорошо воспитанного человека. И, конечно же, это не его вина, что она воспринимала кульминационный момент всего его предприятия с неприязнью, граничащей с отвращением. Насильно он не заставлял ее принимать предложение министерства, она сделала это по своей воле. Не его вина, что она возмущена его приходом.

– Входите, пожалуйста, – улыбка продолжала сиять на ее лице.

– Спасибо, – он вошел в шикарную гостиную. Горничная закрыла за ним дверь и исчезла. – Вы выглядите великолепно.

Достаточно хорошо, чтобы, пройти ваш контроль? Сдержав дерзость, она ответила, как подобает:

– Спасибо за любезность. Не хотите ли присесть, замминистра? Могу предложить вам хересу.

– Нет и нет. Я не намерен оставаться. Я зашел лишь пожелать успехов и убедиться, что с вами поработали и вы готовы к сегодняшнему мероприятию.

Пришел проверить, что заряженное ружье наверняка выстрелит? Вслух она произнесла:

– Мне стоит быть готовой, замминистра. Вы и так уже приложили много усилий за последние дни, чтобы убедиться, что я хорошо проинструктирована. Я знаю все о его величестве Мильцине – его любимые книги, спектакли, поэты, его хобби и интересы, его гастрономические пристрастия, любимые вина, собак и лошадей; он любит мусс из семги, но ненавидит суфле из лосося, любит петушиные бои и ненавидит травлю медведей – вот видите? Я думаю, что в разумных пределах способна вести разговор с мужчиной.

– И понравиться?

– Да. Я очень понравлюсь. Понравлюсь настолько, что он вообразит себя самым очаровательным, самым умным, самым неотразимым монархом из всех, когда-либо восходивших на трон. Я понравлюсь настолько, что он подумает, что попал в котел со сладкой патокой. Так понравлюсь, что у него зубы сведет от всей этой сладости.

– Не слишком ли? Помните, вы имеете дело с королевским пресыщенным и утонченным вкусом. Блеклая любезность оставит его величество равнодушным. И это не вяжется с вашим характером. Вы можете добиться большего, если будете самой собой.

Если бы у меня была возможность быть самой собой, то я не предложила бы Мильцину IX, королю Нижней Геции, ничего, кроме вежливой любезности. Но вслух она не сказала ничего.

Во Рувиньяк пристально посмотрел на нее и, наконец, спросил:

– Вы хотите довести до конца начатое мероприятие, мисс Дивер?

– Мероприятие. Интересное определение. Я ведь дала слово, не так ли? И, конечно, я все выполню, как и обещала. Я воспользуюсь сегодняшней личной встречей и получу от короля Мильцина обещание продать секрет Искусного Огня Вонару за очень привлекательную цену. Я уполномочена предлагать любую сумму в пределах до двадцати пяти миллионов новых рекко…

– Небольшие изменения на сегодня. Вы можете предлагать до сорока.

– Сорок. Как можно?

– Обстоятельства удручающие.

– Понимаю, – и она снова начала произносить заученный урок, – я воспользуюсь любым аргументом, имеющимся в моем распоряжении, чтобы завоевать расположение его величества к Вонару.

– В том случае, если вам не удастся…

– В крайнем случае, я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти место расположения секретной лаборатории умнейшего господина Невенского. Все правильно, замминистра? Вы довольны?

– Тем, как вы зазубрили свой урок? Вполне, – во Рувиньяк изучал ее безупречно раскрашенное лицо. – Но хорошая память – еще не ключ к успеху. Как и решимость, хотя она и помогает. Позвольте мне заметить, что нежелание, напряжение и чувство обиды, которые вы сейчас так явно продемонстрировали, едва ли помогут завоевать расположение его величества.

– Явно?

– Уверяю вас.

– Ну, не беспокойтесь. К тому моменту, когда я столкнусь лицом к лицу с королем, все будет отлично.

– Сомневаюсь. Чувствительность его величества к красоте общеизвестна, но вместе с тем он не лишен тонкого чувства. Вероятно, будет разумнее всего настроиться на свою задачу, тем более, если вы точно вспомните, с какой целью вы ее выполняете.

Ради свободы, подумала Лизелл. Богатство, слава, успех, независимость.

– Это личные причины, эгоистичные, – медленно ответила она. И, секунду помедлив, добавила: – Все это время я ни о чем не могла думать, кроме победы. Я даже не думала, что может быть после, ни разу не останавливалась, чтобы вспомнить, что вы мне говорили при нашей первой встрече, что вы и министерство рассматриваете мой успех как хорошее средство. Я знала это, но всегда сбрасывала со счетов. И вот пришло время платить долги.

– Именно. Но если вы помните тот день в Ширине, то вспомните, что я говорил вам о грейслендской угрозе Вонару. Вы говорите, пришло время платить долги? Старые вонарские долги упорного невежества, политических просчетов и промедления обрушились на наши головы, увеличившись во сто крат. Вам известно, что мы стоим на грани уступки Гаресту провинции Иленс?

– Я читала, что президент и конгресс рассматривают этот вопрос.

– Здесь нечего рассматривать. Грейслендские войска стоят в боевой готовности на границе. И мы не способны сдержать их, у нас нет ни человеческих ресурсов, ни оружия. Смириться с требованием гарестцев – значит лишь выиграть немного времени. Однако в лучшем случае это всего несколько недель, может быть, и меньше. За этим последуют дальнейшие уступки, требования взятки или дани, однажды такой невероятной, что мы окажемся полностью неспособными ее заплатить. Ссылаясь на наше открытое неповиновение, грейслендцы воспользуются предлогом, чтобы начать вторжение, и тогда – конец. Во время гонок вы пересекли не одну страну, покоренную империей. И какое у вас сложилось мнение?

– Я видела больше, чем мне хотелось бы. Я видела ужасные вещи, – без особого энтузиазма признала Лизелл. – Некоторые из них мне бы хотелось навсегда забыть, но я не смогу.

– Скоро то, что вы предпочли бы забыть, повторится в Ширине, в столицах провинций, по всему Вонару. Жестокость, с которой вы столкнулись на короткое время, станет нашей повседневной реальностью. Империя будет разрастаться до тех пор, пока на планете не останется и крошечного уголка, где можно было бы спрятаться от нее.

– Я знаю.

– Вы знаете, но вы не утруждаете себя мыслями об этом, равно как и Вонар не думал об этом лет пятнадцать назад – может быть, двадцать, и даже больше, чтобы иметь более широкое представление. Но я прошу вас сейчас подумать о том, что вы могли бы сделать, чтобы изменить положение дел.

– Вы достаточно ясно изложили свою мысль, замминистра.

– Если вы добьетесь успеха в ходе вашей сегодняшней встречи с гецианским королем, то, значит, вы в силах переломить ситуацию. Вы верите мне?

– Я знаю, что это в равной степени и возможно, и невероятно.

– Забудьте о возможном и невероятном, это ничего не значит. Вы преодолели все преграды, чтобы выиграть в Великом Эллипсе. Это – невероятно. Вы так же преодолеете королевское сопротивление и выиграете Искусный Огонь для Вонара сегодня вечером, если захотите этого. Я нисколько не сомневаюсь в ваших способностях. Единственный вопрос, который реально существует: хотите ли вы этого?

– Да, – она встретилась с ним глазами. – Вы напомнили мне, как много поставлено на карту, и я больше не забуду об этом. Я обещаю приложить все свои силы. Я сделаю все, что смогу.

– Это все, на что я хочу надеяться. Сохраняйте в себе эту решимость, и вы добьетесь успеха.

Во Рувиньяк обладал великим даром убеждения. В этот момент она верила ему.

В дверь постучали, и горничная ответила. В следующую секунду она вошла в гостиную и доложила, что прибыла королевская карета, чтобы доставить победителя Великого Эллипса на прием.

– Могу ли я проводить вас до кареты, мисс Дивер?

– А я могу появляться в компании человека из министерства?

– После сегодняшней встречи это уже не будет иметь никакого значения.

Он предложил ей руку. Лизелл приняла ее и вышла из номера. Она пошла по коридору к лестнице, устланной красным ковром, поскольку не решилась рискнуть в таком платье воспользоваться вечно переполненным лифтом гостиницы.

Спускаясь, замминистра произнес:

– Да, я почти забыл. Несколько дней назад вы спрашивали, нет ли новостей о Меске Заване. Я получил некоторые. Он поправился, но остается в Ульфуде, очевидно, не имея интереса пройти до конца маршрут Великого Эллипса.

– Я удивлена, почему он в таком случае не отправился домой.

– Его там ничего хорошего не ждет, кроме долговой тюрьмы в Аэннорве. Его финансовые обязательства не так уж и велики, но он не может их выполнить, а энорвийский закон довольно суров.

Она молча переварила полученную информацию и беззаботно заметила:

– Я бы хотела помочь этому бедняге. Есть ли у министерства возможность предоставить мне небольшой кредит под доход от продажи гецианской недвижимости, которую я выиграла?

– Наверное, есть такая возможность, – он пытливо посмотрел на нее. – Принимая во внимание счастливый исход услуги, которую вы окажете этим вечером, благодарное министерство окажется вашим должником:

– Подкуп, замминистра?

– Поощрение, мисс Дивер.

Дальше он молча вел ее через фойе, затем через парадную дверь на улицу, где Лизелл ждала королевская карета, украшенная геральдическими знаками гецианского монарха.

Люди на улице стояли и смотрели. Она не знала, надо ли ей помахать им рукой и улыбнуться, или следует просто не заметить их. Она решилась на компромисс – один или два полных достоинства кивка головой. Лакей в великолепной ливрее помог ей сесть в карету и закрыл за ней дверь. Она выглянула из окна, чтобы еще раз посмотреть на неприметную фигуру во Рувиньяка, неподвижно стоявшую у входа в отель, затем карета тронулась, и он исчез.

Путь до дворца Водяных Чар был неблизкий, поскольку дворец находился за пределами Тольца. Лизелл наблюдала, как мощеные улицы с выстроившимися в ряд высокими зданиями из кирпича и камня уступали место немощеным с деревянными домами, которые в свою очередь сменились темными просторами необитаемой болотистой местности. Дорога – извивающаяся между тенистыми рощами, где то тут, то там виднелись лужи, отделенные от заболоченной почвы – скоро стала мостовой, пересекающей непроходимую территорию.

Карета подъехала к первому из трех огромных подъемных мостов, защищающих путь к уединенному острову Водяных Чар. Это сооружение со стоящими по бокам причудливыми башнями из песчаника казалось достаточно легкомысленным, хотя лебедка и цепи, предназначенные для подъема и опускания моста, были явно в рабочем состоянии. Далее их ждал еще один мост, перекинувшийся над пространством воды чернильного цвета. Он был замысловато украшен архитектурными изысками, но вид имел более утилитарный. А третий, соединяющий дорогу с самим островом Водяных Чар, поднимался так, что закрывал ворота в высокой стене белого камня, окружавшей дворец.

Местоположение и архитектура, по всей видимости, отражающая страсть его величества к причудам всякого рода, в действительности еще и обеспечивали надежную защиту. Лизелл вспомнила описания, данные во Рувиньяком.

Страсть его величества к причудам. Водяные Чары почти отталкивали своей вычурностью: эксцентричные башенки, купола и шпили, зубчатость в сочетании с текучестью форм плавящегося на солнце масла, мозаичные стекла и разноуровневые выступающие водосточные трубы в виде фантастических фигур. Сомневаться не приходилось, во дворце должно быть много потайных раздвижных стен и секретных переходов, не говоря уж о запрятанной где-то лаборатории.

Возница остановился перед гигантским арочным центральным входом. Лакей помог Лизелл выйти из кареты и проводил до дверей, где ее передали на попечение другого лакея, который повел ее по опасно скользкому мраморному коридору к обиталищу очень высокого и весьма соответствующего своей должности камергера. Этот столп порядка провел ее через лабиринт переходов в небольшую комнату для ожидающих аудиенции, которая находилась на первом этаже дворца. Пока они шли, он много говорил по-вонарски, свободно и вполне грамотно, но вначале, нервничающая и растерявшаяся, она едва ли понимала смысл его речи. Затем она заставила себя слушать, и слова обрели присущее им значение.

Судя по относительно удобной мягкой мебели, стало ясно, что комната, в которую ее привели, является частью личных апартаментов его величества. Здесь победитель Великого Эллипса будет удостоен аудиенции короля Нижней Геции, и здесь она получит в руки приз победителя – королевское предписание, дающее право быть внесенным в гецианскую сословную книгу. Предписание требовало официальной выдачи свидетельства и регистрации в Летописи Королевства, но это всего лишь небольшая формальность. С этого вечера победительница Великого Эллипса может на законном основании считать себя баронессой Нижней Геции.

Подходящий титул? – без всякого смущения спрашивала она себя, но времени думать об этом у нее не было, поскольку камергер продолжал давать ей свои наставления.

По завершении аудиенции, как она поняла, она вместе с его величеством спустится из этой комнаты по небольшой личной лестнице, соединяющей ее с Длинной галереей, где их будут ждать уже собравшиеся гости. Среди гостей – Ее Королевское Величество королева Ингард…

Королева. Странно, как легко забылось, что у короля Мильцина есть королева. Она займет почетное место по правую руку непосредственно подле возвышения, на котором будут восседать Их Величества на протяжении всей церемонии, а уж за ней разместятся наиболее заметные из тех участников Великого Эллипса, кто успешно прошел весь маршрут.

Гирайз. Каслер. Представитель голубой крови Кирента заикающийся Гай-Фрин. Доктор Финеска из Стреля. Она даже и не представляла, что двое последних также завершили гонки, они появились в городе в начале недели, независимо друг от друга и с разницей в два дня. Больше, однако, никого не было. Остальные – у кого-то не хватило духа, кто-то выбыл из строя, кто-то пропал без вести, а кто-то погиб.

Камергер все еще говорил. Он распространялся на тему различных нюансов приема, но ей не было никакого дела до банкета. Все ее мысли лихорадочно кружились вокруг аудиенции.

Его величество скоро выйдет, объявил камергер. Все в пределах резиденции Водяных Чар выражают самые горячие поздравления победителю Великого Эллипса.

Камергер с поклоном удалился. Она осталась одна.

Она опустилась на алого цвета кушетку и стала ждать. Минуты текли одна за другой. Его величество не появлялся. Лизелл начала нервно барабанить пальцами. Поднявшись, она прошлась взад-вперед по комнате, по ковру за ней следом тянулся ее шлейф. Остановившись у открытого окна, подставив лицо летнему ветерку, она уловила звуки музыки, вероятно, доносившиеся из Длинной галереи, где банкет уже начался. Гирайз. Он должен быть там, а она бы хотела, чтобы он находился миль за сто отсюда. Она ускользала от него всю эту неделю, и, несмотря на то, что она пересекалась с ним на различных светских приемах, ей удавалось успешно избегать общения с ним наедине. За исключением самого первого раза.

Спустя несколько часов после своего приезда в Тольц он постучал в дверь ее номера в отеле «Слава короля». При виде него, целого и невредимого, ее переполнила такая радость, что она едва сдержала порыв, чтобы не обнять его. Он пригласил ее пообедать с ним, она согласилась с радостью. Они спустились в ресторан отеля, сделали заказ и, сидя лицом к лицу за маленьким столиком, начали говорить искренне и горячо. Он рассказал о том, как поправился после съеденного за обедом в Уолктреце отравленного угря, как он потом ехал дальше, на юг, как он встретил Каслера Сторнзофа в «Трех нищих», об их одновременном прибытии в мэрию Тольца, как они бросили жребий, и Каслеру выпало быть вторым в Великом Эллипсе, Гирайзу соответственно третьим. Какое-то время разговор шел легко и радостно, но вскоре Лизелл осознала, что ее чувство неловкости растет, и причина этого была ясна как божий день. Его рассказ естественным образом напомнил об их расставании на вокзале в Уолктреце. «Я люблю тебя», – брякнула она за минуту до бегства к своему уходящему на юг поезду. Она не забыла этого, и он не забыл – она слишком хорошо видела это по его выражению скрытого ожидания, но у нее как будто язык к небу присох, она не хотела замечать и еще меньше – отвечать на его не произносимые вслух вопросы.

Поэтому она бросала ему через стол пустяки – и только, и наблюдала, как у него гаснет радость в глазах и портится настроение. Она несла всякую чушь целую вечность, пока он не поймал ее взгляд и не сказал тихо:

– Ты нервничаешь, не нужно.

Она не стала отрицать. Он бы понял, что она лжет.

– Может показаться, что я неправильно понял тебя в Уолктреце, – продолжал он. – Это я сделал ошибку, и я не буду усугублять ее сейчас. Тебе не нужно бояться, что я буду досаждать тебе ухаживаниями, которые, я вижу, могут оказаться нежеланными. Ну, ты чувствуешь себя увереннее?

– Нет, – выпалила она, не думая и без колебаний. – Ты правильно понял меня в Уолктреце, и твои ухаживания как раз желанны. Но извини, я не могу говорить об этом сейчас. — Вскочив со стула, она чуть ли не бегом вылетела из ресторана, даже не оглянувшись.

И с того дня она ни на минуту не оставалась с ним наедине. Он был удивлен и расстроен тем, что она его избегает, она не раз могла удостовериться в этом, встретившись с ним взглядом, но это ничего не могло исправить. Если бы она поговорила с ним, если бы что-то значительное произошло между ними двумя, тогда она никогда бы не смогла выполнить задание сегодня вечером, она вообще не смогла бы прийти во дворец Водяных Чар. Если бы только он хоть чуть-чуть догадывался о ее планах…

И тут впервые она допустила, что он догадывается. Он знал, что министерство привлекло ее к участию в гонках, неважно, как незаметный во Рувиньяк изложил ему суть дела, остальное Гирайз мог додумать сам. Он мог не знать, насколько далеко простирается ее миссия, но, конечно же, он должен догадываться.

Нахмурившись, она отвернулась от окна и от доносившейся оттуда музыки. Мильцин все еще не появлялся, а ей бы хотелось, чтобы он был здесь как можно скорее. Ей хотелось начать дело прежде, чем ее нервы сдадут, а решимость улетучится.

Король любезностью не жаловал. Лизелл снова опустилась на кушетку и снова принялась ждать.

В Длинной галерее было полно народу, и духота стояла невыносимая. Слишком много свечей для летней ночи, слишком много тел, упакованных в вечерние наряды, скучено в одном месте. Слишком много шума, слишком много пустых разговоров заглушает вполне приличную музыку. Гирайз в'Ализанте глядел в ближайшее к нему окно, которое было широко распахнуто. Если бы только он мог к нему подобраться, он мог бы сделать глоток свежего воздуха и взглянуть на сад внизу. Но подступы были перекрыты группой крупных, увешанных драгоценностями гецианских матрон, старательно пытающихся выжать из скованного толпой вонарца какие-нибудь басни о Великом Эллипсе.