Текст книги "Страстная и непокорная"

Автор книги: Пола Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18

Грейс стояла вместе с мулаткой Энкантадорой посреди большой пустой гардеробной. За решеткой окна виднелось темное ночное небо, свечи бросали на стены неверные» пляшущие блики. На Энкантадоре был пурпурный халат из тончайшего шелка, плотно обтягивавший ее гибкий стан. Белое полупрозрачное платье без рукавов, которое надели на Грейс, едва прикрывало ее тело. По фасону оно скорее напоминало рубашку с поясом на талии и ничего не оставляло воображению. Из внутреннего дворика за дверью комнаты доносились веселые голоса и взрывы смеха.

Было почти десять часов – время, назначенное для продажи невинности Грейс с аукциона. Пока они ждали, Энкантадора пыталась отвлечь Грейс от мрачных мыслей и поведала ей свою собственную историю. Дон Рамон купил ее с аукциона на Ямайке, где прошло ее детство. Когда ей было двенадцать лет, на нее обратил внимание хозяин плантации. Ему пришло в голову, что рабыня достаточно красива, чтобы продать ее в бордель. Раньше у нее было африканское имя Сиатта, и хотя дон Рамон сменил его при покупке, а сама она выучилась говорить по-испански, Энкантадора все еще считала Ямайку своей родиной.

– А сколько тебе лет сейчас? – спросила Грейс.

– Моя думать, может, шестнадцать. Здесь никто не знать, сколько мне.

– Шестнадцать! – воскликнула потрясенная Грейс. Ей казалось, что Энкантадора куда старше. Кожа у нее была гладкая и молодая, но глаза смотрели так, словно девушке было не шестнадцать, а тысячу лет. – Я бы скорее умерла! – добавила Грейс.

Именно поэтому Энкантадору оставили в комнате вместе с Грейс. Она должна была предотвратить повторение того, что случилось в начале этого вечера. Грейс нашла бритву, которой одна из женщин удаляла на теле волосы, подобрала ее и стала разглядывать у себя кисти рук. Всего два пореза, думала она, достаточно широких и глубоких. Энкантадора вырвала у нее лезвие.

– Хозяин прийти, увидеть: ты в кровь – кожу сдирать у всех, что позволили, – яростно заговорила она. – Почему твоя беспокоиться, а? Тут хорошо, тут не загон, где двадцать мужчина в ночь! Тут у мужчина много деньги. Много мужчина чистый. И быстро кончить.

Грейс прижала ладонь ко рту и с ужасом смотрела на остальных женщин. Глядя на нее, Энкантадора нахмурилась:

– Почему твоя бояться? Какой жизнь ты думал тебе будет? Думал замуж за красивый свободный неф с широкий плечи и карман звенит? Может, замуж, когда эти белый мужчина с тобой больше не хотеть. Сейчас лучше раздвигать ноги и показывать, что твоя это нравиться. – Энкантадора на мгновение замолчала и, склонив голову, стала рассматривать Грейс. – Твоя был на плантация? – Грейс кивнула, а Энкантадора продолжала: – Тогда твоя знать, как там. Моя… Моя лечь с тысяча мужчин, только не идти на плантация. Это точно. Моя говорить, тут не есть плохо.

– Но разве здесь не хуже, чем на плантации? То есть, я думаю, когда тебя наказывают бичом, это хуже?

На плантация все хуже. Кнут хуже всего. Но потеть на солнце, вода нет, стоять над котел с сахар и париться, тащиться в хижина и варить для все негры… Моя думать про смерть и все. Моя не говорить, моя хочет провести тут вся жизнь. Моя говорить, есть вещи много хуже.

– Энкантадора, – проговорила Грейс с пылающим лицом, – ты никогда не ложилась с мужчиной, который тебе нравится?

В ответ женщина засмеялась:

– Моя? Моя первый раз случиться, как твоя. Тот мужчина, он хотеть девочку, чтобы научить. Хотеть смотреть, как моя бояться, что он говорить и делать. Тот мужчина не злой, но моя бояться. Потом все одинаково, почти одинаково. Некоторый грубый, если совсем плохо – твоя звать дон Рамон. Но да! Моя иногда думать, как быть с хороший мужчина, который любить. Много мужчин хотеть, чтобы твоя это нравиться. Моя притворяться. Но иногда моя хотеть, чтобы это правда нравиться.

В дверном замке звякнул ключ. В комнату просунул голову дон Рамон. Он что-то быстро затараторил по-испански, Энкантадора ответила, потом обратилась к Грейс:

– Он говорить – пора. Он наказать меня, если ты не будешь слушаться. Может, твоя иметь глупые мечты, тогда лучше твоя забыть их сейчас. Мечты давать только боль.

Грейс попятилась от двери, затрясла головой:

– Я не могу этого сделать. Энкантадора толкнула ее в бок:

– Твоя делать, что хозяин говорить. Одна женщина делать проблему – наказывать всех.

Грейс боялась подумать, что значат эти слова. Кое-как она заставила себя пойти за доном Районом в освещенный факелами двор. Энкантадора шла следом. На Грейс были сандалии, которые легко скользили по цветным плиткам, а ее юбка мягко обвивала щиколотки. Капитан пиратов в запятнанном бархатном камзоле с вожделением впился в нее взглядом.

– Мечтала обо мне, куколка, с самых торгов? – закричал он. Грейс содрогнулась.

Судя по доносившимся отовсюду голосам и по одежде гостей, большинство присутствующих были испанцами. Их глаза жадно шарили по ее телу, едва прикрытому облегающим платьем. Одно за другим она оглядела их искаженные вожделением лица.

Выхода не было. Утром или в какой-нибудь другой день она сможет найти еще одну бритву, но сейчас… сейчас ей не спастись! Грейс вспомнила, как ложилась в постель с Джайлзом, чувствуя то же самое, и сама не знала, плакать ей или смеяться над своей наивной глупостью. Она все бы отдала сейчас, лишь бы еще раз его увидеть! Все, что угодно, за еще один шанс обрести его любовь и заботу! А теперь ей никогда не узнать тех тайн, о которых рассказывала Фейт.

Дон Рамон остановился, остановилась и Грейс. В отличие от первого аукциона, на котором ее продавали, здесь говорили только по-испански. Ей не пришлось выслушивать холодные и расчетливые описания ее достоинств на нескольких языках, но теперь она радовалась бы всему, что хоть на несколько мгновений отдалило бы неизбежное. Сам аукцион был очень похож на прежний. Торговля началась весьма живо, но вскоре дело свелось к соперничеству нескольких клиентов. Английский пират весело перекидывал с одной руки на другую тяжелый кошелек и не отставал от толстого испанца со следами оспы на лице и еще одного претендента – тощего мужчины с такими же плохими, как у Иоланты, зубами, чей акцент Грейс так и не смогла определить.

Наконец толстый испанец отступился.

– Оставь ее мне! – торжествующе орал пират. – Я говорю на ее языке. Я научу ее всему, что крошке положено знать, чтобы завтра ночью вся ваша братия была довольна.

Худой незнакомец снова поднял цену, и уверенность пирата слегка пошатнулась. Грейс знала, что оказалась между двух огней – либо терпеть на себе грязную тушу английского пирата, либо почувствовать вкус гнили изо рта его соперника.

– Пятьдесят дублонов! – выкрикнул новый голос из угла дворика. Его заявление было встречено удивленными выкриками всех присутствующих и возмущенными – двух оставшихся участников торгов.

Сердце Грейс пропустило удар, у нее перехватило дыхание. Это был испанец, разговаривавший с ней в загоне и ругавшийся с аукционистом на первых торгах. Он скрестил руки на груди и стоял с мрачным выражением лица. Вид у него был недовольный, он выглядел так, словно бы предпочел оказаться где угодно, лишь бы не здесь, в «Саду развлечений». Глаза их встретились. Взгляд испанца был почти сердитым.

– Вот задница! – воскликнул англичанин. – Никто не платит пятьдесят золотых дублонов за шлюху! Да еще за одну ночь!

Испанец сухо улыбнулся дону Рамону и что-то сказал. Сказал, видно, такое, что оправдало невероятную сумму, потому что мужчины вокруг понимающе закивали, а его странный соперник непонятной национальности обнажил в усмешке черные зубы, демонстрируя согласие отступить. Стоя за спиной Грейс и дона Рамона, Энкантадора вскрикнула от удивления.

– Что? – запротестовал пират. – Что такое? Она не будет… чего? Говорите медленней!

Темные глаза испанца с презрением пробежались по грязноватой роскоши костюма его собеседника. Ответил он по-английски:

– Когда я с ней закончу, она не сможет работать несколько дней. Естественно, я желаю компенсировать дону Рамону ее нетрудоспособность.

У Грейс подкосились ноги, но рядом была Энкантадора, которая успела подхватить ее и не пяла упасть. Раньше Грейс казалось, что этот человек – какой-то неизвестный ей друг, но теперь она вспомнила, что он из враждебной страны. Кто знает, что могло произойти между этим испанцем, ее мужем и его другом, которые когда-то были каперами? Какую месть он задумал, учитывая ее связь с ними?

Сейчас дон Рамон и испанец были заняты серьезным разговором. Остальные мужчины в патио шепотом переговаривались друг с другом, посматривая то на Грейс, то на испанца.

Грейс тоже встретилась с ним взглядом, и то, что казалось ей раньше отвращением к аукциону, сейчас выглядело как презрение к ней самой. Она отвернулась и обратилась к Энкантадоре за переводом. Жалость, светившаяся в глазах молодой женщины, никак не уменьшила ее страх.

– Он обещать не оставить шрам, – слабым голосом зашептала Энкантадора. – Если он часто так делать, тогда он умеет. Дон Рамон умеет. Никогда не оставлять след от кнут.

Кнут? От ужаса Грейс чуть не бросилась бежать куда глаза глядят, но ее ноги словно бы вросли в пол. Наконец, видимо, удовлетворившись словами испанца, дон Рамон взял деньги и заговорил с Энкантадорой. Она схватила Грейс за руку и потянула через дворик. Следом шел испанец.

– Он заплатить коттедж. Сейчас слушать меня и помнить, что моя говорить. Дерись совсем мало, потом сразу сдаваться. Кричи и проси пощада раньше, чем он твоя ударить, потом каждый раз громче, когда на твоя падать кнут. Он хотеть, чтобы твоя просить пощада, больше, чем бить.

Все трое вышли через заднюю дверь, где стояли два огромных охранника-нефа. На другой стороне переулка виднелась небольшая хижина – коттедж, как сказала Энкантадора, продолжавшая ей нашептывать:

– Когда он взять тебя, твоя сильно плакать. Плакать так, как будто он забрать самое драгоценное, и все быть хорошо. – И она улыбнулась Грейс, явно стараясь ее подбодрить. – Это быть самый плохой. И не так плохой, если твоя сильно плакать и просить. Твоя держаться эта ночь, потом быть легко. Моя скоро приходить смотреть, как твоя быть.

Большая кровать с балдахином на четырех столбах занимала почти все пространство небольшой комнаты, куда Грейс вошла вместе с испанцем. Кровать была застлана льняным бельем, по всей ее поверхности валялись шелковые подушки, но столбы были обернуты кожей, чтобы цепи и наручники в них не впивались и не портили дерево. Энкантадора зажгла свечи в настенных канделябрах и в подсвечнике на маленьком столике рядом с большой плеткой, свитой из массы узловатых хлыстов. Плетка выглядела как куча сбившихся в клубок змей. Энкантадора заговорила с испанцем, но он махнул рукой, чтобы она удалилась.

Диего быстро метнулся к одному окну, к другому, к третьему – осмотрел все, что были в крошечной комнате. Они были зарешечены. Единственный путь в домик и из него выводил в переулок прямо напротив борделя, где расхаживали два чернокожих стража.

– Все не так просто, – бросил он через плечо, потянул за решетку и тут же убедился, что она достаточно прочная.

– Пожалуйста… не надо…

При звуках голоса охваченной ужасом женщины испанец обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она плотно прижала руки к груди, ее зубы громко стучали. Диего сам не мог разобраться, жалеет ли эту перепуганную девчонку или злится оттого, что она принимает его за человека, способного избивать женщин для удовольствия. В конце концов победила все-таки жалость, и он протянул ей свой камзол, чтобы она могла прикрыть свое слишком откровенное платье. Потом он поднял с пола кнут. Грейс в ужасе закричала.

– Я вовсе не раздеваюсь, сеньора Кортни, – успокоил он девушку. – Просто подумал, что вы захотите надеть что-нибудь более плотное, чем ваше прозрачное платьице. Что касается плетки, то нам придется изобразить убедительную картину.

– Вы… вы хотите сказать, что не будете меня насиловать? Только… только хлыст и все?

Диего расхохотался от абсурдности такого предположения, но тут же замолчал, осознав, в какой бездне отчаяния она пребывает.

– Вас раньше били кнутом? Грейс покачала головой:

– Н-нет, но я видела это столько раз, что и сосчитать не могу!

– На сей раз от кнута никто не пострадает. – Он оглядел комнату. – Подушки не годятся. Надо придумать что-то, издающее более убедительный звук.

Наконец Грейс поняла, лицо ее просветлело, и со слабой улыбкой она приняла камзол из его рук.

– Что-нибудь кожаное, – предложила она.

Они вдвоем оглядели всю комнату. Кожаная обивка на столбиках кровати выглядела не слишком подходящей. Все остальное оказалось мягким, способным произвести лишь глухой стук, а вовсе не резкий, свистящий хлопок. Но тут лицо Грейс просияло.

– Ваши башмаки!

Диего опустил взгляд на свои ноги. Да, если положить башмаки с их широкими тупыми носками рядом на кровать, они отлично подойдут. Он стянул их с ног, смущенно заметил дыру в носке и положил обувь на матрац. Потом поднял кнут и посмотрел на Грейс.

– Я обеспечу свою часть, но настоящий спектакль зависит от вас.

Грейс глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Когда плетка в первый раз хлестнула по коже башмаков, она издала леденящий душу вопль. Двадцать раз он ударил, и двадцать раз она вскрикивала, ее завывания и разрывающие сердце мольбы были так правдоподобны, что Диего почувствовал тошноту. Он закончил избиение, но она голосила еще несколько минут и лишь потом затихла.

– Очевидно, вы сказали мне правду. Вам действительно приходилось видеть бичевание чаще, чем следовало бы.

Грейс открыла глаза и тяжело вздохнула:

– У вас нет причин мне доверять, но обычно я не лгу, сеньор.

– Капитан, – поправил он. – Диего Монтойя Фернандес де Мадрид и Дельгадо Кортес. Обычно я не терплю лжецов.

– Тогда почему вы вернулись? И что заставило вас пожертвовать такую сумму денег? – Ее глаза опустились на его дырявые носки.

Диего вздохнул. Конечно, он всегда предпочитает говорить правду, но в этом случае правда была абсолютно невозможна. Он вернулся на свой корабль, полностью убежденный, что выполнил долг благородного человека. Он пытался купить эту женщину с аукциона, но торги зашли так далеко, что цена намного превысила ту сумму, которая была у него с собой. Разумеется, он ей очень сочувствовал. Он же не бессердечный негодяй! Просто не понимал, что еще можно для нее сделать.

Но святая покровительница Диего знала его лучше. Она знала, что почти все свои деньги он откладывал, чтобы купить новый корабль. Судно «Магдалина» должно было получить имя в ее честь. Мария Магдалина прекрасно знала, что он надеялся открыть здесь, в Гаване, собственную транспортную компанию и что именно здесь он держал основную сумму своих сбережений. В конце концов, именно благодаря ее заступничеству каждый его рейс кончался успешно и он сумел приумножить свои деньги.

Иногда она являлась ему в снах, в других случаях Диего просто знал, чего она от него ждет. Правда состояла в том, что весь вечер он просидел в своей каюте, стараясь отговорить себя от похода в «Сад развлечений» с изрядной долей той суммы, которую он отложил на покупку корабля. И все это время он понимал, что Магдалина никогда не простит ему, если он не предпримет еще одной попытки спасти английскую леди от той жизни, которой сама Магдалина избежала милостью нашего Господа и Спасителя.

Значительно легче было ответить:

– Помогло то, что вы упомянули Джеффри Хэмптона. В отличие от вас, – Диего с упреком взглянул на Грейс, – я могу признаться, что я в родстве с его женой Фейт. Мы кузены.

– Надо же! Потому вы и поняли, что я солгала, когда сказала, что Джеффри – мой брат.

– И еще раз солгали, заявив, что Фейт – ваша сестра.

– Но ведь Фейт – англичанка.

– И ее тетка тоже, а она замужем за моим дядей-испанцем. Грейс лукаво прищурилась:

– Значит, ваша ставка была не такой уж безнадежной. Вы знали, что Фейт вмешается, если Джайлз вдруг заупрямится и не захочет платить.

Диего решительно ткнул пальцем в ее сторону.

– Почти безнадежной! – воскликнул он. – Откуда мне было знать, что вы не лжете? И даже сейчас разве я могу не сомневаться, что ваш муж вернет мне деньги? Я лучше других знаю, что он больше не грабит золото с испанских кораблей.

– У них с Джеффом дела идут хорошо. Уверена, он вам заплатит. – На ее лице появилось отсутствующее выражение. – Он хороший человек.

Диего обнадеживающе улыбнулся Грейс:

– Мы вас к нему доставим. Есть вероятность, что он где-нибудь здесь, что он вас ищет?

Грейс покачала головой:

– Не думаю, что он станет искать в испанских владениях. Он мог отправиться в Санто-Доминго. Он поймет только, что меня похитил мой дядя.

– Значит, надо вас вывезти из Гаваны. Та женщина, которая привела нас сюда, по-моему, она вам сочувствует.

– Я едва ее знаю, но она старалась мне помочь.

– Как вы думаете, согласится она сделать еще немного? Может она уговорить дона Рамона оставить вас на ее попечение, пока вы будете «поправляться» после сегодняшнего? Если да, это позволит выиграть время, и я что-нибудь придумаю.

Грейс в задумчивости закусила губу.

– Возможно. – И она начала снимать камзол.

– Оставьте его. И ни за что не позволяйте дону Рамону увидеть вашу спину. Если сможете, попытайтесь остаться здесь. В кармане есть несколько серебряных монет. Возможно, они помогут вам подкупить подругу, чтобы она молчала и помогла вам.

– Я верну вам все ваши деньги, капитан, до последней монеты.

Диего глубоко вздохнул. Разумеется, он на это рассчитывал.

Джайлз стоял у штурвала корабля и смотрел на звезды. Был вечер, часов десять. Где сейчас Грейс? Что с ней происходит? Но как бы ни обернулось дело, она никогда не будет прежней. Каждый раз, когда он думал об этом, ему хотелось вернуться в Уэлборн и избить Иоланту так, как он избил бы любого мужчину, виновного в подобном преступлении. Его руки сильнее сжали штурвал, как будто он стискивал шею Иоланты. Он изо всех сил старался не думать обо всем остальном. Но чем строже он приказывал себе не задумываться об этом, тем настойчивее эти мысли пульсировали у него в голове. Как она могла ничего ему не сказать? Какое это имеет значение?

Джайлз бросил взгляд на нижнюю палубу, где кто-то из команды стоял, курил трубку и смотрел на море. Несколько минут он не мог набраться мужества, но наконец позвал:

– Джавара!

Матрос поднял голову:

– Да, капитан.

– Сегодня на палубе все спокойно. Иди сюда и поговори со мной, пока куришь трубку.

Несколько мгновений Джавара не трогался с места, только оглядывался вокруг себя.

– Я?

На черном фоне карибской ночи невозможно было различить с этого расстояния выражение его лица цвета черного дерева.

– Да! – отозвался Джайлз.

Джавара неохотно взобрался по трапу, но к штурвалу не подошел. Своим обнаженным мускулистым торсом он прислонился к поручням и молча ждал.

– Хорошая ночь, – проговорил Джайлз. Джавара мрачно кивнул и поднес трубку к губам. – Действительно, хорошая ночь. Мы прекрасно проведем вахту, так?

Джавара снова кивнул.

Джайлз не мог придумать, что бы еще сказать. Он прочистил горло и наконец спросил:

– Тебе здесь нравится? Я имею в виду на борту «Надежды»? Еще один безмолвный кивок.

– Ты действительно доволен или просто такая работа лучше, чем рабство? – продолжал расспрашивать Джайлз.

– Капитан, у вас из-за меня проблемы?

– Нет-нет! – воскликнул Джайлз. – Я просто хочу с тобой поговорить.

– Поговорить?

На сей раз молча кивнул Джайлз, пораженный враждебностью, прозвучавшей в голосе матроса.

– Моя никогда не говорить раньше с тобой, капитан. Ты думать, моя не тянет работу?

– Нет, Джавара, ты работаешь очень хорошо. Я это знаю и ценю тебя. Ты хороший человек.

Джавара кивнул:

– Это все?

Джайлз разговаривал с этим матросом не в первый раз. Он все время с ним разговаривал. Почему же сегодня было так трудно? Ведь обычно он так легко произносил: «Джавара, лезь туда и отпусти парус» или «Джавара, отнеси эту бочку с водой на галерею». Почему же у них сейчас ничего не получается?

– Мы просто разговариваем, – вслух проговорил Джайлз. – Не по делу. – Он сказал это, чтобы матрос расслабился, а вместо этого натянутость между ними только возросла.

Джавара глубоко затянулся, потом посмотрел на трубку.

– Она прогорел, – пояснил он, постучал трубкой о парапет и вытряхнул пепел в море. – Моя думает, ты беспокоиться о твоя жена.

– Ты не понимаешь, – отозвался Джайлз.

Снова наступила долгая неловкая пауза, наконец Джавара сказал:

– Моя думает, моя понимать.

– Ты… ты женат? – спросил Джайлз. Прежде ему никогда не приходило в голову задать подобный вопрос. Джавара был словно бы постоянной принадлежностью корабля – сначала «Судьбы», потом «Надежды». Джайлз никогда не видел, чтобы он отлучался домой в Порт-Рояле.

Моя думает – нет. Моя и жена, мы разделиться, когда приехать сюда. Один человек купить она, кто-то еще купить моя. Моя уходить и искать ее, но моя не знать, где искать. Это быть три или четыре года назад. Жена, наверное, мертвая уже. Она носить первый ребенок. Но моя думать, что она терять ребенок на корабле. – Голос моряка звучал безжизненно и сухо. Это был голос человека, у которого все чувства давно перегорели. – Ты знать, моя никогда не быть раб. Много рабы были рабы в Африка. Моя – нет. Моя – свободный вся жизнь.

Джайлз никогда не чувствовал такого стыда. Как он мог так долго работать с этим человеком и ничего о нем не знать?

Джавара пожал плечами:

– Ты неплохой человек. Ты платить мне, обращаться хорошо. Но моя хотеть знать, как белый человек так делать? Забрать жена свободный человек и продать от него!

Отвечать было трудно, и Джайлз хрипло проговорил:

– Понятия не имею.

– Иногда моя с ума сходить. Иногда моя лежать в койка и думать о ней. Человек, который ее купить, он ее насиловать? Бить ее? Падать она мертвый в поле, а ее тело сунуть в какой-то дыра в земля? Моя любить та женщина, ты понимать?

– Конечно, любил! – отозвался Джайлз. «Господи, не оставь меня», – думал он, пытаясь справиться с собственными чувствами.

– Прости, капитан. Моя – не лучший человек говорить об этом. Говорить со мной – плохо помогать тебе.

– Нет, хорошо, что мы поговорили. Мне казалось, никто не может понять. Мне легче, что мы с тобой поговорили.

– Мы ее вернуть, точно, – успокаивал его Джавара. – Она – белый женщина. Никто ее не трогать.

Джайлз вздрогнул.

– Расскажи мне про свой дом, про семью. Там, в Африке. Джавара грустно улыбнулся:

– Моя иметь мать, жена, три сестра. Мы думать, слишком много женщина в семья. Я вертеться весь день, как обезьяна.

Джайлз улыбнулся в ответ:

– У меня тоже три сестры, все моложе меня.

– Моя иметь две – моложе, одна – старше. Когда человек иметь старший сестра, все равно что иметь две мать. Они всегда командовать, жаловаться, но всегда заботиться. Точно?

– Твоих сестер и мать тоже забрали в рабство?

– Моя не знать. Моя не видеть их на корабль, где рабы. Может, они убежать. Моя так надеяться.

– Я тоже надеюсь.

– Может моя что-то спросить капитан, что-то про дело?

– Разумеется.

– Твоя нравиться мой работа?

– Да, Джавара. Я говорю абсолютно серьезно. Ты работаешь вовсю.

– Если моя быть белый и работать так сильно, тогда что?

– Что тогда? – Да.

Джайлз на мгновение задумался и вдруг с новым приступом стыда осознал, что бы произошло при таких обстоятельствах. Джавара мог бы уже стать первым помощником. Но разве белые матросы станут выполнять приказы негра? Едва ли.

– Ты не говорить ничего. Просто моя надеяться, ты думать про это иногда. Не сейчас. Ты иметь много что думать. Позже.

– Спасибо, Джавара. Я доволен твоей работой и твоей… откровенностью.

Джавара беззвучно вздохнул. Мужчины вернулись к спокойному созерцанию моря, и пусть оба чувствовали себя не слишком свободно в обществе друг друга, Джавара не сделал ни шагу, чтобы вернуться вниз на палубу.

И снова Иоланта вышагивала по гостиной и размышляла о своем муже. Господи, каким кошмаром обернулась вся эта история! Женщина схватила вышитую подушечку, которую она оставила в комнате этим утром, и прижала к губам, заглушая крик отчаяния.

Было уже поздно, почти десять часов, но Иоланта не то что спать, она даже сидеть не могла. Этот ужасный капитан Кортни должен был ползать на коленях от благодарности! А он что сделал? Смотрел на нее зверем, словно хотел разорвать на куски. А ведь она не виновата в том зле, которое ему причинили.

Иоланта попробовала найти хоть какую-нибудь успокаивающую мысль и нашла. Возможно, этот человек испытывает ложное чувство долга и хочет отыскать Грейс, но она, Иоланта, видела его взгляд, когда сообщила ему все. Он был потрясен. Опустошен. Он может вернуть Грейс, но у себя не оставит.

Однако в голове у нее вертелась не одна эта мысль. Вторая наверняка не даст ей сегодня заснуть. Так или иначе, но Эдмунд обязательно узнает, что она сделала. Кортни привезет Грейс домой, потребует аннулировать брак, и правда все равно выплывет наружу.

Эдмунд ее убьет. Иоланта ни на секунду не сомневалась, что, как только у него появится повод, он уничтожит ее без всякой жалости. Это понимание должно было облегчить то, что ей предстояло сделать, но почему-то не облегчало. Иоланта была в ужасе, но другого выхода не было. Это будет самозащита, но надо все обдумать.

Вспоминая прошлое, она полагала, что с самого начала все было очень глупо. Она, Эдмунд и Грейс по дороге в Порт-Рояль отправились с визитом к одному из деловых знакомых Эдмунда. Грейс вела себя просто ужасно. Мерзкая девчонка принялась разыгрывать отвратительное подобие дочерней любви: держала ее под руку, даже целовала. И все лишь потому, что знала, что у Иоланты мурашки бегают по коже от таких прикосновений. А приятель Эдмунда все распространялся о том, как приятно видеть такие чудесные отношения между матерью и дочерью, пребывающей как раз в том возрасте, когда в детях часто исчезает почтение к родителям. Эдмунд радовался, считая, что Грейс устроила эту демонстрацию, чтобы произвести наилучшее впечатление на его делового партнера. И настаивал, чтобы Иоланта ее поддержала. К моменту, когда они продолжили свое путешествие, Иоланта была уже в бешенстве. Приехав в Порт-Рояль, она в одиночестве отправилась за покупками и в самой захудалой части города зашла в одну неприметную аптеку. Два крошечных пузырька, которые она тогда купила, до сих пор хранились у нее в потайном ящичке шкатулки для драгоценностей. Когда они вернулись из той отвратительной поездки, Иоланта немного остыла – конечно, она злилась, но стоило ли ее раздражение риска попасть на виселицу?

Сейчас ей терять нечего. Если она не убьет Эдмунда, он, без сомнения, убьет ее.