Текст книги "Вслед кувырком"

Автор книги: Пол Уиткавер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

В нем поднимается тошнота, Чеглок отводит взгляд и обнаруживает, что смотрит на мостовую, будто на опору, на что-то твердое под ногами. Но сама Земля стала стеклянной, открыв все странные и тревожные создания сети, которые видел он в воздухе и в своем теле. Он видит плотные колонии селкомов, симбионтов, живущих в почве подобно бактериям, развивавшимся миллиарды лет. Он смотрит на мощные приливы и отливы миграции разумных вирусов, и понимает, что видит работу единой нервной системы, соединяющей Землю и все, что на ней и в ней – мьютов и нормалов и мелкие электронные мозги – с Орбитальными. Чеглок, которому высота ужаса не внушает, узнает ужас теперь – при мысли, что камни площади могли бы треснуть, как корка льда, и втянуть его, утопить в этом населенном призраками океане камня и почвы. Далеко внизу, на пределе его усовершенствованного зрения, на глубине, куда даже шахты не могут докопаться, внутренность планеты теряет прозрачность, превращается в темный алмаз, хранящий свои последние тайны. Но даже там различается какое-то движение, формы более чудовищные в своих еле заметных очертаниях, как живые тени, отбрасываемые Орбитальными… или, быть может, единственная тень, слишком большая, чтобы воспринять ее как целое, многосоставный левиафан, свернувшийся подобно дракону, обвившему самоцветную яму планеты. Чеглок кричит от страха – не голосом, который ему уже не повинуется, но разумом.

И сразу же мир и зрение становятся такими, как были. Сердце охватывает ощущение колоссального облегчения и уверенности, но Чеглок борется с ними, зная, что они ложные, что им нельзя доверять, как нельзя доверять внешним органам чувств. Упорядоченный мир отчетливых предметов и устоявшихся форм, столь покорных его чувствам и утешительных для разума, – всего лишь, как знает теперь Чеглок, неполный и обманчивый фасад, если вообще не явная ложь. Он же видел правду? И память об этом еще пульсирует болью внутри – рана, которой не может коснуться исцеление.

И пронзительно звучит голос святого Христофора:

– А откуда ты знаешь, что ты видел всю правду или хотя бы часть ее? Может, я показал тебе ложь, а то, что ты видишь сейчас, есть и всегда было простой правдой вещей? А может, правды вообще нет, а есть лишь бесконечные вариации лжи?

– Зачем вы это делаете? – спрашивает Чеглок, разъяряясь не только от собственной беспомощности и страха, но и от издевательских слов тельпа, переданных рабом.

– Потому что могу, – отвечает святой Христофор, а Мицар скалит зубы, показывая обрубок языка.

– Не имеете права! Коллегия виртуального разума…

Ничего мне не сделает, отвечает снисходительный голос пониже голоса святого Христофора прямо у него в голове. И вдруг Мицар и святой Христофор исчезают. На их месте стоит худой темноволосый тельп с горящими черными глазами. На его лице – тщательная мозаика разрезов.

Чеглок сразу понимает, что он видит Мицара, каким тот был до увечья: он снова стал целым в Сети. Не тельп, но вирт тельпа. И только сейчас до Чеглока доходит, что он по-прежнему виртуализован.

– В-вы… – лепечет он, – вы один из них. Невидимый…

Мицар щелкает пальцами, и вся площадь, кроме них двоих, застывает, будто застряла во времени. Парализованные прохожие замерли на полушаге, как восковые фигуры панорамы. Голуби повисли в воздухе орнаментом. Браво, Чеглок, звучит насмешливый голос под черепом.

Вы знаете мое имя, думает он глупость, потому что нет ничего, что не мог бы узнать о нем Невидимый, если бы захотел.

– И потому вы мне все это показали? – спрашивает он вслух. – Чтобы сказать, кто вы такой?

Мицар тоже переходит к слышимой речи – хотя, конечно, не на самом деле: просто очередной фокус виртуализации.

– Я тебе это показал, потому что мне захотелось, точно так же, как мне хочется иногда напомнить святому Христофору его прошлое положение придворного у трона Плюрибуса Унума. – Он небрежно машет рукой. – Вы, эйры, так горды своими крыльями, считаете себя над всеми мьютами, потому что умеете подниматься выше нас, представителей – какой там есть у вас прелестный эвфемизм? – ах, да, «низших рас». Но это всего лишь каприз мутации. Каприз Шанса, а не достоинство эйров. И есть другие меры высоты – или величия. Мне иногда приятно напоминать эйрам об этом.

Презрительная жестокость слов Мицара обжигает Чеглока, словно пощечина. Он соображает, что увечья тельпа изуродовали не только его тело, но и дух, сделали его желчным и мстительным.

– Юный эйр, – произносит Мицар, – ты очень мало разбираешься в ненависти и еще меньше – в тельпах. Но я немножко обучу тебя по этим двум предметам до того, как мы закончим. Большему, возможно, чем ты хотел бы знать…

– Что вы от меня хотите? Я не совершал преступлений…

Мицар смеется:

– У нас на факультете есть поговорка: охотнее всего оправдываются виноватые. Мы знаем твои мысли. Мы знаем твои мечты о славе и жертве. Вот они меня к тебе и привели.

– Разве мечтать – преступление?

– Зависит от того, что за мечта… и кто мечтает.

Мицар снова щелкает пальцами. На этот раз Чеглок оказывается парящим над строем из тысяч рыцарей-нормалов, марширующих в кипящую битву, которая у него менее чем в миле за спиной. Тело его ноет болью дюжины ран. В мозгу звучит отчетливая псионическая команда тельпа, приказывающего отступить, интегрированная сеть гештальта субвиртуализирована, разбита, и войска отступают под натиском нормалов. Но Чеглок игнорирует приказ, летит дальше, за боевые порядки врага. Далеко внизу, на холме, он видит группу нормалов, верховых и пеших, посреди цветных военных вымпелов и алмазного блеска псибертронной брони. Центральная фигура на огромном скакуне определяется без сомнений. Чеглок, не колеблясь, бросается в пике…

И оказывается на площади Паломников. Конечно, он там все время и был, и сейчас он не там… то есть не на той площади, что он воспринимает, потому что эта площадь Паломников – всего лишь конструкция Сети. А другая? Та, на которой оказывается его физическое тело, когда в мгновение ока кончается его виртуализация?

Черные глаза виртуала Мицара блестят смехом, и Чеглок напоминает себе, что этот тельп в любом случае знает его мысли.

– Вся слава – герою-победителю! – провозглашает Мицар с насмешливым поклоном.

– Безобидная фантазия, – бормочет смущенный Чеглок.

– По-твоему, неподчинение прямому приказу вышестоящего начальника – безобидно?

Чеглок слишком потрясен, чтобы возразить.

– Несоблюдение субординации – преступление серьезное.

– Но… это же было не настоящее!

– Чувство, лежащее в основе – настоящее.

– И я должен быть наказан за чувство?

– Для тельпов чувства и мысли реальны не менее действий, или могут быть реальны. – Мицар улыбается своими белыми идеальными зубами. – Видишь, я тебя уже учу. И вот еще один урок: я тебе не враг.

– Вы выбрали странный способ это доказать. Сперва прикинулись уличным предсказателем и наврали мне про мое будущее. Потом виртуализовали меня против воли. Теперь угрожаете мне за мечтания. Это действия друга?

– У меня много личин и голосов, но я действительно предсказатель… хотя и необычный. Все, что я предсказал тебе, сбудется в одном или другом будущем. Предательство, кровь, слезы – всё. Вопрос лишь вот в чем: какое будущее восторжествует?

Чеглок больше не испытывает ни злости, ни страха – без сомнения, опять псионические манипуляции Мицара. Он даже не может быть уверен, что мысли его принадлежат ему. И все же не уступает.

– Будущее решает Шанс, а не я – и не вы. «Кто может уменьшить Шанс? Пусть попытается, ибо только сам он уменьшится».

Снова лающий смех Мицара.

– И ты будешь мне цитировать «Книгу Шанса»? Есть в тебе что-то от Святого Метателя, юный Чеглок. Но позволь мне сделать то же самое и взять свой ответ из Сутуры Шестой, «Вслед кувырком»: «Действие приносит добрую удачу. Выбрать его – значит открыть». Это основы теологии вероятностей.

Когда Мицар цитирует сутуру, соответствующий узор разрезов – лемниската, знак Шанса – выступает из шрамов его лица и сияет под луной, как паутина.

– Вы были Святым Метателем, – говорит Чеглок. – Ваше лицо это выдает.

– А зачем бы мне это скрывать? В молодости я состоял в ордене Стохастиков.

Стохастики. Самая маленькая и самая изолированная секта Святых Метателей. Они полностью посвящают себя капризам Шанса, и каждое действие определяют броском костей, как бы мелко и тривиально оно ни было. Проживая жизнь чистейшей преданности и случайности, они обретают мудрость в темных мистериях теологии вероятностей.

– Вы стали солдатом. Неужто вы потеряли веру в кости?

– Напротив, я следовал костям. Как и сейчас.

– Значит, вы не слишком ясно видели свое будущее.

– Я видел возможности. Пока катятся кости Шанса, это все, что мы можем постичь. Но некоторые из этих возможностей, этих потенциальных будущих, вероятнее других. Выбор, который мы делаем тем временем, помогает определить, какое будущее восторжествует.

– Вы хотите сказать, что сами выбрали для себя вот это?

Нотка гнева звучит в голосе Мицара:

– Разве кто-нибудь выбрал бы для себя такую жизнь, как я веду, Чеглок? Калека, зависящий от тела и чувств нормала, становящийся целым лишь в Сети? Нет, я не выбирал этого будущего. Но я и не дрогнул, когда пришло время сделать спасительный бросок. Сможешь ли ты сказать то же о себе?

– О чем вы?

– Как одно будущее бывает вероятнее другого, так и выбор и действия некоторых лиц играют ббльшую роль в определении, какое возможное будущее произойдет. Ты – один из таких. У тебя есть сила определить не только свое будущее, но и будущее самого содружества. Святые Метатели видели это, бросив кости при твоем рождении, и Коллегия подтвердила их расчеты.

– Вы не того эйра выбрали. – Чеглока охватывает слабость от облегчения: это ошибка, кошмар скоро кончится. – Ничего особенного во мне нет. Видит Шанс, я же инкубаторский!

– Может быть, это и делает тебя особенным. Единственное, что важно – что должно быть важно для патриота, – что ты нужен Содружеству.

– Вы хотите сказать – Коллегии.

– Это одно и то же.

– О Шанс! – произносит Чеглок в озарении понимания. – Вы меня вербуете!

– Слишком много о себе полагаешь, – холодно отвечает Мицар. – Только тельпам дозволено быть Невидимыми. Но любой мьют может послужить, если сделает такой выбор.

– А если я сделаю другой выбор? Наверное, тогда меня заставят?

– Нет, – говорит Мицар. – Ты волен отказаться.

– И волен быть за это наказанным.

– Не нами.

– Значит, Святыми Метателями.

– Ты не понял. Наказание мы оставляем Шансу.

Чеглок на это не покупается.

– Сперва вы сказали, что я нужен Содружеству. Теперь вы говорите, что не важно, буду я помогать или нет. Не может быть правдой и то, и другое.

– И все же это так. Таковы таинства теологии вероятностей. Независимо от твоего выбора, ты будешь оказывать влияние на будущее. Это открыли кости, а они никогда не лгут.

– Тогда зачем брать на себя труд все это мне рассказывать?

– Потому что так требуют кости. И потому что я верю, что больше чести бросить кости самому, чем ждать, пока они выпадут из руки Шанса, даже если результат будет тот же самый. Но не льсти себе, Чеглок. Не воображай даже на миг, будто ты единственный мьют, чье решение имеет силу изменить мир. Как это по-эйрийски! В своих усилиях осуществить лучшее из возможных будущих Коллегия использует мьютов каждой расы. Вопрос о том, выиграет наш род эту войну или проиграет – и, проиграв, исчезнет из истории, будто нас никогда и не было, – слишком сложен, чтобы его решал один мьют.

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

Мицар покачивает пальцем из стороны в сторону.

– Не спеши. Со всем должным уважением к философии прекрасной Моряны – да, я все знаю, что случилось в «Голубятне», – это испытание веры, а не упражнение в эгоизме. Сперва ты должен дать мне ответ. И я предупреждаю тебя: как только выбор сделан, обратной дороги нет. Согласись – и, может быть, ты об этом пожалеешь. Откажись – и станет так, будто мы никогда не виделись. Память об этом будет стерта из твоего разума. Но если ты решишь нам помочь, мы не окажемся неблагодарными. Сотрудничество несет с собой свои награды, как и свои опасности.

Чеглок снова начинает закипать:

– Если я решу помогать, то не из-за ваших Шансом проклятых наград!

– Конечно, нет, – деланно соглашается Мицар.

– Послужить Содружеству – само по себе награда!

– Никогда не говорил ничего иного. Значит… ты согласен?

– Я с детства мечтал сыграть такую роль, Мицар. Я могу не верить вам, не верить Коллегии, но я – патриот. У меня есть вера в Шанс. И не надо меня подталкивать к выполнению долга фокусами. Конечно, я согласен… как вы заранее знали.

Мицар сверкает своими идеальными зубами.

– Мало что определенного есть в этом мире, Чеглок. Но я рад, очень рад, что ты решил быть с нами.

Он протягивает руку, и Чеглок сжимает ее, скрепляя договор.

От соприкосновения рук виртуальное представление площади Паломников тает в воздухе, и теперь Чеглок держит руку святого Христофора. Он вздрагивает от неожиданности. Но на самом ли деле он в физическом мире? Чеглок украдкой глядит на Мицара: тельп такой, как был раньше: обрубленное туловище, привязанное к мускулистому торсу нормала. Он будто смотрит на Чеглока сквозь ленту черной тряпки на глазах.

– А это уже реальность? – спрашивает растерянно Чеглок.

– А разве похоже на виртуализацию? – отвечает вопросом на вопрос святой Христофор, и антеховский глаз вспыхивает, как лед на солнце.

Люди нормально идут через площадь. Но что это доказывает? Чеглок не ощущает связи с виртом, но он и не чувствовал, чтобы ее перерезали.

– Я… я теперь не знаю.

Тогда ты усвоил еще один ценный урок, звучит в уме голос Мицара. Теперь слушай внимательно. В Становление первые из нас вылупились полностью сформированные из коконов нормалов, зараженных разумными вирусами. С тех самых пор мы жили в надежде и ожидании Второго Становления, когда новый штамм вирусов поднимет нас настолько выше нас теперешних, насколько сейчас мы выше нормалов. Святые Метатели предсказали Второе Становление, бросая кости, – но не узнали, когда оно будет. Понятно, что Факультет Невидимых не удовлетворился ожиданием. Мы не можем ждать – нормалы не позволят нам этой роскоши. И поэтому уже несколько столетий Святые Метатели дни и ночи трудятся в инсеминариях, чтобы создать предсказанный вирус… пока что, увы, без успеха. Но это, как ты знаешь, не единственная их работа. Они превращали другие вирусы в мощное оружие против нашего врага и защищали нас от вирусов, выведенных нормалами. Однако все это время они работали и на вторую, тайную цель – воссоздать исходный вирус, из-за которого произошло Становление.

Подумай об этом, Чеглок! Если бы мы могли заразить этим вирусом нормалов, они бы почти все вымерли, как было в Становление, а выжившие мутировали бы в наш род. Мы могли бы выиграть войну, истребить врага и решить проблему населения – и все это одним ударом! Но разумный вирус, породивший Становление, не пережил его: как и наши предки, он изменился, выродился во что-то меньшее. Он утратил эффективность, стал равно благоприятен для нормалов и мьютов. Сейчас он есть в крови обеих групп – он, или его безвредные потомки. И, несмотря на все усилия, Святым Метателям не удалось восстановить действенный штамм. Много столетий они экспериментировали на бесчисленных пленниках-нормалах. И за все это время ни одного нормала не удалось преобразовать в мьюта.

До сегодняшнего дня.

У Чеглока сердце прыгает в груди.

– Но ведь тогда война выиграна!

Не спеши торжествовать. Мицар трясет своей жалкой головой, а святой Христофор, поднеся палец к губам, призывает к молчанию. Не Метатели преуспели. Это нормалы создали вирус, который запускает мутации Становления.

Но разве это плохие вести? – думает в свою очередь Чеглок. Я хочу сказать, чем нас больше, тем лучше?

Боюсь, не все так просто. Нормалы, пережившие исходное Становление, трансформировались телом и духом. Они очнулись с инстинктивной ненавистью ко всему тому, чем они были, с сознанием принадлежности к новому, высшему порядку. Вот что связало пять рас воедино и позволило нам пережить первые трудные годы, когда нас было ничтожно мало, и силой своей мы еще не овладели. Но в этот раз нормалы, подвергнутые воздействию нового вируса – как и в прошлый раз, ничтожное выжившее меньшинство, – приобрели внешний вид и псионическую силу мьютов, а в разуме своем, в сердце, в душе они остались преданы Плюрибусу Унуму.

Чеглок вздрагивает всем телом, сразу поняв опасность. Шпионы. Убийцы.

Да, подтверждает Мицар.

Святой Христофор берет Чеглока за руку и ведет его через площадь Паломников, которая, как замечает Чеглок, опустела. Даже голубей нет.

Как ты знаешь, продолжает тем временем Мицар, уже много веков мой факультет подсылает к нормалам наших шпионов, и именно от одного из них мы узнали об этом прорыве, благодаря которому, как ты сообразил, нормалы могут проникать в Содружество – чего раньше им не удавалось. Согласно нашим разведданным, среди нас уже есть шпионы.

Но разве не можете вы – Коллегия – выследить их псионически? – спрашивает Чеглок. Даже если они выглядят, как мы, и обладают нашей силой, вы же тельпы, вы способны увидеть, что на самом деле у них на уме.

Этот вирус, отвечает Мицар, отличается от исходного в одном критически важном аспекте. Он придает силы тельпа любому мьюту, который из-за него мутирует. Станет ли выживший эйром или руслом, салмандером или шахтом, он будет обладать еще и псионическими способностями моей расы. И не только в этом дело. А еще в том, что они сильнее нас.

Чеглок застывает как вкопанный.

Но тогда… война проиграна!

Не спеши отчаиваться. Святой Христофор снова тянет Чеглока вперед, через опустевшую площадь. Разве ты забыл, что ничего еще не решено, пока кости не остановились? Шанс мог повернуться против нас, но всегда есть возможность спасительного броска!

Но… но мы же дети Шанса, думает Чеглок, Как мог Шанс повернуться против нас?

«У Шанса нет любимцев, цитирует Мицар. Не является он и беспристрастным». Ты знаешь слова этой сутуры не хуже меня, Чеглок. И все же, как очень многие мьюты, ты никогда их не понимал.

Кажется, начинаю понимать, думает Чеглок.

Надеюсь на это, ради всех нас. Согласно нашим агентам, Плюрибус Унум внедрил к нам группу шпионов, чтобы испытать наши способности и нашу оборону перед вторжением более серьезным. Эти шпионы, отточив свои псионические способности в сетевых имитациях, необнаружимы для самых сильных и опытных тельпов. И только вся мощь Коллегии, когда все ее тельпы соединены в гештальт, достаточна для их разоблачения. Но этот процесс сопровождается уничтожением. Чтобы сломать сопротивление столь мощного ума, приходится потрясти его так, что он уже не восстанавливается. Действительно, они уничтожают себя раньше, чем нам удается их сломать. Нормалы обожают самоубийственные жесты: их трехликий бог отвел на небе специальное место для мучеников, – так говорит их вера.

Чеглок не видит здесь проблемы.

Ну, так пусть убьют себя, избавят нас от хлопот.

Такая их смерть для нас бесполезна. Нам нужно больше, чем уничтожение лазутчиков. Нам нужно сделать их знание своим. Мы должны их субвиртуализовать, если это возможно, и послать обратно к их роду собирать информацию для нас. Более всего нам нужно добыть образец этого вируса для Святых Метателей, чтобы они его изучили и научились элиминировать факторы, которые заставляют этих мьютов хранить верность нормалам.

Ноу вас же уже есть образцы, думает Чеглок, от пойманных вами шпионов.

Шпионов? Пока что мы поймали всего одного. Трудная операция, которая едва не провалилась, несмотря на все предосторожности. Информация о некоторой женщине-салмандре дошла до нас от одного из самых высоко проникших агентов. Мы знали, что должны действовать быстро: нельзя было, чтобы она получила возможность переправить весть своим хозяевам. Мы подстроили аварию – с виду случайную, ничем не примечательную цепь неудач на улицах Многогранного Города, – и одновременно объединенный гештальт всей Коллегии ударил изо всех псионических сил. То немногое, что мы знаем о псионических способностях нормалов в обличье мьютов, мы узнали тогда, за миг до того, как ее виртуализованный разум, не в силах уйти от нашего контроля или субвиртуализовать его, разрушил сам себя. И невероятно: то, что не удалось ей в жизни, она почти сделала в смерти. Когда ее разум разлетелся на миллионы фрагментов, осколки, как какие-то протеи виртят, приняли самые разные формы и повели нас в головокружительную погоню по Сети. Несколько их едва не сбежали и чуть было не предупредили свое начальство. Если нормалы заподозрят, что мы напали на их след, они могут обрушить на нас волну самоубийственных атак. Даже ускорить свое вторжение. Честно говоря, мы не посмели рисковать. В любом случае у Святых Метателей появилась возможность тщательно исследовать мертвую салмандру. И оказалось, что в процессе изменения своего хозяина вирус сам подвергается мутации, изменяясь до формы, идентичной безвредному потомку изначального разумного вируса, который есть в крови всех нормалов и мьютов. Так что, если мы хотим получить образец, его надо искать иным образом.

Но тут Чеглоку приходит в голову другая тревожная мысль: Если эти шпионы так, Шанс их побери, сильны, Мицар, откуда нам знать, что они не слушают нас прямо сейчас?

Они сильны, это верно, отвечает тельп. И забывать об этом не следует. Однако считать их всемогущими тоже не надо. Они не боги, Чеглок. По отдельности они могут быть сильнее нас, но их все еще относительно мало. Даже в гештальте им не выстоять против всей мощи Коллегии. Но то, что правда сегодня, может перестать быть правдой завтра. Действовать надо сейчас, пока мы не утратили численного преимущества.

Что я могу сделать? – спрашивает Чеглок.

Ты можешь нам помочь определить, кто из членов твоей пентады – шпион.

Нет! – Чеглок снова резко останавливается. Этого не может быть!

Мицар улыбается:

Говорил я тебе, что ты в своем паломничестве встретишься с изменой?

Да, но…

Вот что нам известно: перед твоим Испытанием была похищена группа соискателей, вероятно, убита, на пути в Мутатис-Мутандис, и их места заняли шпионы нормалов. Мы также знаем, что ты не из них. Откуда? Потому что кровь рожденных от инкубатора уникальна: только те, кто родился от союза мьюта и нормалки, имеют характерные генетические маркеры. Когда ты дал мне свой окровавленный платок, я проверил наличие этих маркеров с помощью антеховского глаза святого Христофора.

– Постойте! – говорит Чеглок вслух, упираясь, когда святой Христофор тянет его за рукав. У него в голове вихрь, но наконец-то он начинает соображать, что к чему. Сегодня утром, когда Полярис сбила меня и разбила нос – это тоже было подстроено? Она – Невидимая!

Невидимая? – У Мицара оскорбленный вид. Это вряд ли. Но все тельпы служат Коллегии.

Тогда шпионом должен быть Халцедон, Моряна или Феникс.

Полярис под таким же подозрением, как все прочие, отвечает Мицар. Она выполнила задание, которое мы ей поручили, но так поступил бы любой тельп без вопросов и колебаний. Откажись она – это было бы подозрительно. Мы ей ничего не сказали о цели этого действия, как и о том, разумеется, что сейчас сказал я тебе. И не соверши ошибки, Чеглок, предполагая, что в твоей пентаде только один шпион. Да, информация от наших агентов заставляет думать, что именно так. Но агентам случалось передавать заведомую дезинформацию.

Так, значит, их может быть более одного, думает Чеглок.

Все возможно по капризу Шанса.

Чеглок с минуту размышляет.

Но почему именно моя пентада? Что в нас такого особенного?

Опять ты! Я же не говорил, что ваша пентада – особенная. Мы считаем, что нормалы инфильтрировали все новосозданные пентады.

Но ведь пентады выбираются Святыми Метателями! – возражает Чеглок. Вы хотите сказать…

Что среди Метателей тоже есть шпионы? Мы этого не исключаем. Но все пентады имеют один и тот же состав: по одному представителю от каждой из пяти рас. Нормалам нужно только представить достаточно большую расовую выборку соискателей Испытания, используя агентов, для которых вероятно пройти наш процесс тестирования, а после этого простая вероятность говорит, что агенты будут случайно распределены по пентадам. В некоторых может оказаться один шпион, в других больше, в третьих вообще ни одного. Учитывая эти факты, ты сам поймешь: наиболее разумно считать, что шпионы есть во всех.

Да, конечно, соглашается Чеглок, а тем временем святой Христофор продолжает вести его через площадь. Но я не понимаю, почему вы допустили, чтобы это так долго тянулось. Паломничество начнется завтра утром, когда же вы собираетесь действовать против шпионов?

А мы и не собираемся, отвечает Мицар. Не хотим предупреждать нормалов, что мы против них выступили. Пока что. Кроме того, это бы лишь посеяло панику в Многогранном Городе. Шпионы убили бы себя раньше, чем мы узнали бы что-нибудь ценное. Лучше дать процессам идти нормально и внимательно присматривать издалека, ожидая, пока шпион или шпионы себя разоблачат. И если не обойдется без крови, то пусть лучше кровь прольется в Пустыне, чем у нас в Мутатис-Мутандис. В каждой пентаде есть хотя бы один инкубаторский – мьют, которому мы можем доверять, это мы обеспечили. Они должны стать нашими глазами и ушами. А если необходимо – то и нашими руками. Ну вот мы и пришли!

Они стоят перед воротами, которых Чеглок раньше не видел. Само по себе это вовсе не удивительно: Многогранный Город изобилует воротами, и даже живущие здесь всю жизнь не помнят всех. Но эти конкретные ворота расположены на другом конце площади Паломников, напротив Врат Паломника, на месте, где, как точно знал Чеглок, никаких ворот нет… по крайней мере в физическом мире. Но, напоминает он себе, это не физический мир, каким бы настоящим здесь все ни казалось. Он все еще виртуализован, все еще под властью Мицара.

Ворота выполнены в виде головы русла. Она возвышается, омываемая ленивым течением и переливами цвета, подбородок покоится на земле, тонкие губы сжаты в ниточку на уровне коленей Чеглока. Лоб нависает футах в двадцати над ним, изгибаясь, как выпуклость восковой луны. Чеглок вздрагивает и шарахается от фигуры, которая из-за хроматического зрелища кажется не статуей, а живым руслом, гигантом, вмурованным в камни площади. Словно бы все его тело закопано под ней. Огромные глаза черны, как смоляные ямы, но не кажутся слепыми – наоборот, Чеглок ощущает, что от этого пристального взгляда не укроется ничто, и уж точно не он. Потому что, когда святой Христофор, все еще держа за руку, ведет его вперед, огромный лоб хмурится, пещеры ноздрей раздуваются, будто принюхиваясь, а игра цветов на лице – не мужском и не женском – становится темной и бурной, как на изборожденном бурей небе.

– Каждые ворота в городе имеют своего виртуального стража, – говорит Мицар голосом святого Христофора. – Не бойся.

Чеглок не успокоен, но все же собирает всю свою храбрость и спрашивает:

– А что это за ворота?

– Те, которых ты не найдешь ни на одной карте города, не наткнешься, бродя по улицам. Специальные ворота только для моего факультета.

– Куда они ведут?

– Скоро узнаешь. – При этих словах мрачное лицо открывает рот, будто хочет проглотить путников целиком. Снова Чеглок отшатывается, снова святой Христофор тянет его вперед.

Не бойся, псионически повторяет Мицар. Я иду с тобой.

Это Чеглока тоже никак не успокаивает.

– Постойте, Мицар…

Когда ты пройдешь через эти ворота, ты все забудешь, предупреждает Мицар. Когда пройдешь через них второй раз, все вспомнишь.

– Я не понимаю…

Ты пойдешь в паломничество так, будто ничего этого не было. Но все это время ты будешь виртуализован. Такой глубокой, такой тонкой виртуализацией, что ни один шпион не сможет ее заметить. Я буду с тобой, поеду на тебе, как сейчас на святом Христофоре, только изнутри. Я буду слышать то, что будешь слышать ты, видеть то, что ты видишь, ощущать то, что ты ощущаешь. Но ни ты, ни кто-либо из твоих товарищей не заподозрит моего присутствия, и даже Полярис, виртуализуя вас и формируя гештальт, не обнаружит моего вирта.

В мрачной глубине открытого рта вирта Чеглок видит живую игру огня и сверкающие вспышки чего-то вроде молний. Он чувствует запах расплавленного пластика и едкие дымы горелых схем. И жирную вонь горелой плоти. В ужасе он закрывает глаза, а святой Христофор грубо толкает его вперед…

Когда Чеглок снова открывает глаза, он висит высоко в штормовом воздухе. Сколько прошло времени? Секунда? Меньше? Внизу, в дымящихся развалинах, он видит вирты мертвых нормалов, наложенные на физические останки, накрывающие их призрачными цветными саркофагами. Он глядит сквозь разбитую оболочку псибертронной брони, внутрь тел – или того, что от них осталось, где в мясе роются селкомы, переваривая своих хозяев изнутри, разбирая по молекулам. Скоро не останется ничего, селкомы набросятся друг на друга в каннибальской оргии, и победители рассеются в воздухе, в земле, продолжая служить медианету и – по-своему – Орбитальным. Физические формы мьютов после смерти тоже подвергаются такой же быстрой молекулярной деструкции, пожираемые селкомами, что поддерживают в них жизнь, но только мертвые мьюты – в отличие от зомбированных виртов мертвых нормалов – не проснутся в виртуальной послежизни сверкающего рая или мучительного ада. Вместо этого живая память каждого уникального мьюта будет сохранена в точных последовательностях ДНК и глубоком нейронном картировании, созданном селкомами, чье жадное пожирание есть одновременно глубокое запоминание, и эти данные вольются в интегрированную гештальт-сеть, доступную Коллегии Виртуального Разума, а также Святым Метателям, что трудятся в своих инсеминариях.

Однако сейчас Чеглок способен думать только о своей встрече с Мицаром на площади Паломников и запутанном рассказе тельпа о шпионах, интригах и контринтригах… и самое неприятное – откровение, что он все это время был виртуализован, уже несколько месяцев до этого момента. Что объясняет леденящий ужас перед Сетью, который в нем нарастал… более того, он до сих пор виртуализован, что ясно доказывается возможностью его взгляда проникнуть под оболочку лежащих внизу трупов.

Мицар! – кричит он мысленно в гневе. Отвечай, будь ты проклят!

Успокойся, Чеглок, доходит псионический ответ тельпа. Я здесь.

Это настоящее? – спрашивает Чеглок. Или очередная виртуализация?

Ты сражался с нормалами, ты видишь внизу трупы.

Это ничего не доказывает. Вполне возможно, что я все еще на площади Паломников.

Слишком ты подозрителен. Да, ты действительно виртуализован с самого момента нашей встречи. Но только чтобы мы могли следить за продвижением вашей пентады по Пустыне и знать, не проявились ли шпионы.