Текст книги "Три сердца и три льва (Сборник)"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава 2

ЗАМОК В ТРЕХ МИЛЯХ ОТ ЛИДСА,

ВЫШЕ ПО РЕКЕ

Хотя замок был построен не слишком давно, о чем ясно говорили современные кирпичи и черепица, он все же казался принадлежащим минувшим векам. Две сторожевые башни усиливали мрачное впечатление: рядом с мостом, перекинутым через крепостной ров, стояла пушка. Очевидно, владелец замка предвидел, что в Англию вернутся беспокойные времена. Совсем неподалеку от замка, справа, потемневшее от времени и заросшее плющом, стояло заброшенное ныне аббатство Киркстолл, мирное и печальное.

И замок, и аббатство окружал однообразный пейзаж. Газоны, беседки и цветочные клумбы красовались вокруг замка, спускаясь к реке, в которую смотрелись тисы и ивы. За главным строением тянулись сараи, конюшни, клетки для охотничьих птиц и небольшие коттеджи. А дальше простирались поля, на которых виднелись батраки, усердно работавшие вместе с женами и детьми. Однако лошади и ослы принадлежали хозяину замка. Одна из ферм выглядела заброшенной – видимо, прогоревший йомен был изгнан из этого хозяйства, а нового арендатора пока не нашлось. Далеко на севере вздымались к самому небу горы, и голубая дымка окутывала дикий лес.

Но на всем окружении лежала скорее печать будущего, чем прошлого. Из самого дальнего сарая к каменному мосту, перекинутому через реку, тянулись рельсы, убегающие на юг. Семафоры, похожие на скелеты, стояли в зоне видимости друг друга, словно охраняя железную дорогу. Слева можно было разглядеть шпили и колокольни Лидса, его стены, крыши, а почти вплотную к городу – дымы дюжины доменных печей, коптящих городок. Серые стены фабрик и многоквартирных домов расползались в разные стороны, окружая старый Лидс. Ветер доносил запахи горячего железа и дыма, шум работающих машин. С западной стороны, почти на горизонте, тянулись в небо дым и копоть, отмечавшие местоположение Брэдфорда.

Но здесь, возле замка, стояло прозрачное июньское утро. Солнечные лучи освещали легкие облачка, играли тысячами оттенков в бриллиантовой зелени травы и листьев, превращали в золото ржаные поля. Воздух насыщали ароматы цветов, земли и молодой зелени. С каждого дерева доносились птичьи трели.

Как только распахнулась парадная дверь замка, два мастифа, сидевшие на цепях рядом с оружейной пирамидой, разразились яростным лаем. Когда сэр Мэлэчи шагнул вперед, они умолкли, но продолжали скалить зубы и тихо рычать на незнакомого им Руперта. Позади него шагали четыре алебардщика, в шлемах и латах, с двуручными мечами и пистолетами у поясов. Висячий мост гудел под их ногами.

Пленник был разоружен и без лат. Одежда, которую он носил под кольчугой – рубаха из грубой ткани, лосины из сыромятной кожи, сапоги до колен, с ярким верхом, – была наскоро вычищена, так что почти незаметными стали пятна, оставленные травой, землей, потом и кровью. Волосы принца причесал и немного подстриг парикмахер.

Человеку среднего роста, шедшему рядом с принцем, приходилось высоко задирать голову, чтобы взглянуть в глаза Руперту. Он напряженно улыбнулся и четко произнес:

– Мне очень жаль, что ваше высочество прибыл в замок таким образом, как простая деревенщина. Но мы не ждали подобного гостя. И в этом доме нет ничего, что хотя бы отдаленно соответствовало вашему сану и званию.

– Неважно, – безразлично бросил Руперт.

– Нет, это важно, хотя бы для меня. Честь сэра Мэлэчи Шелгрейва требует, чтобы вам было оказано должное гостеприимство, достойное… – он перевел дыхание, – Руперта, принца и племянника нашего короля, урожденного графа Рейнского курфюршества, герцога Баварии и Кумберланда, графа Холдернесса, кавалера Ордена Подвязки, генерала королевских войск.

На какое-то мгновение благодушие оставило Руперта. Он сжал кулак, скривил губы, нахмурил брови, бешено уставясь на собеседника. Стражи торопливо схватились за оружие.

Шелгрейв остановился, всплеснул руками и воскликнул:

– О, прошу прощения, я сказал это совсем не в насмешку! Я лишь хотел показать, как тщательно я изучал личность нашего сильнейшего противника.

Пальцы Руперта разжались, руки бессильно упали. И снова ничего нельзя было прочесть на его лице. Круглоголовый вздохнул с облегчением.

– Сегодня из Лидса приедет отличный портной, – торопливо сказал Шелгрейв. – Он снимет с вас мерки, бросит всю другую работу и будет трудиться без сна и отдыха, пока вы не станете одеты, как подобает принцу, в бархат и шелк.

– Этого не нужно, – отозвался Руперт. – Я солдат, а не попугай.

Руперт повернулся к собеседнику; Шелгрейв встретил его взгляд, и на мгновение они замерли, глядя друг на друга.

Хозяину замка было под пятьдесят, однако он выглядел бодрым и подтянутым. Волосы давно покинули его куполообразный череп, оставив лишь небольшую бахрому над ушами; серые глаза постоянно моргали; кожа слегка обвисла под подбородком, но в остальном его желтоватое лицо выглядело неплохо, и никаких других следов время не оставило на нем. Одежда его отличалась пуританской строгостью и простотой покроя, хотя и была сшита из дорогих тканей. На поясе у него висели шпага и кожаная сумка.

– Ну, по крайней мере, ваше высочество нуждается в нескольких переменах одежды, – сказал он. – Я думаю, вы окажете любезность этому дому, оставшись в нем… предположим, на месяц.

Руперт не сдержал удивления.

– Так долго?

– Умоляю, лорд, рассудите сами, – проговорил Шелгрейв, направляясь дальше. Руперт старался идти не слишком быстро, хотя длинные ноги невольно уносили его вперед. Парламентарист, бросив на принца косой взгляд, продолжил: – Говорят, вы человек крайне прямолинейный. Могу ли и я говорить откровенно?

– А, можете. Я сыт по горло двуязыкими придворными, – огрызнулся Руперт.

Шелгрейв понимающе кивнул.

– Ну что ж, – начал он. – Ваше высочество и Маврикий, ваш брат… ну, в первую очередь речь о вас, конечно… в последние три года вы возглавляли наших врагов. Ваше имя пугало всех в Лондоне так же, как имя Люцифера. Без вас, живой молнии, армия нечестивцев – прошу прощения, – оставив короля, разбежится, как улетают при порывах освежающего ветра грозовые облака.

– С точки зрения короля, – резко бросил Руперт, – вы – не что иное, как мрачная и уродливая зима.

– Короля вводят в заблуждение.

– Ладно, продолжайте…

– Извините ли вы мое любопытство?

Руперт коротко кивнул.

– Хотя я и не родился солдатом, подобно вам, в молодости я служил под началом Бэкингема и был удостоен рыцарского звания. Среди многого другого я изучал и искусство ведения войны и прочел не только труды Цезаря и древних полководцев, но и хроники более поздних времен. У меня достаточно знаний, чтобы оценить ваше умение. Вас называют опрометчивым – однако почти всегда, принц, вы выигрываете битвы. И вы еще так молоды, и вам сопутствует удача! – Шелгрейв, моргая, взглянул на своего пленника. Того явно не тронула лесть. – И вот – битва при Марстон Муре… она поразила меня. Когда вы направились на север, чтобы начать осаду Йорка, вы обнаружили, что ваш противник имеет плохое снабжение, пребывает в унынии, расколот на секты и фракции и отнюдь не пользуется поддержкой жителей северных земель. Вы могли погнать врага, как волк гонит корову, – пока он не свалится замертво. И я как раз и боялся, что вы поступите именно так. Но вместо того вы начали битву на местности, где все было против вас. Мне хотелось бы знать – почему?

– Я выполнял приказ, – хрипло ответил Руперт. – Больше мне нечего сказать.

– Это к чести вашего высочества, но… но бессмысленно, ведь нет секрета в том, что зависть и интриги кипят вокруг молодого иностранца, явившегося к королю, когда началась война. Кто из ваших противников придумал этот приказ, принц? Ни один из пуритан не сумел бы…

– Довольно! – Руперт снова остановился, словно при виде опасности.

Шелгрейв поклонился.

– Разумеется… Я лишь хотел объяснить, почему мне доставляет удовольствие ваше общество. Видите ли, вы бесценны для наших врагов и, следовательно, для нас тоже. То, что вы взяты в плен, – это милость божья, позволяющая нам увидеть конец войны. Конечно, у роялистов есть еще силы… Двор сейчас в Оксфорде, недалеко от Лондона. И если, скажем, Маврикий организует налет, он может отбить вас. Но этого не должно случиться. Файрфакс это прекрасно понял. И он распорядился, чтобы вас доставили сюда в глубочайшей тайне, и здесь вы должны оставаться до тех пор, пока восточные районы не будут полностью очищены. А потом, без всякого волнения и риска, вы можете быть доставлены в Лондон.

– Для чего?

– Это решит Парламент.

Глубокие морщины легли возле губ Руперта.

– Представляю себе…

Шелгрейв осторожно взял принца под локоть и повел по тропинке. Высокие кусты роз стояли по обеим сторонам, а под ними скромно синели анютины глазки; легкий ветерок был насыщен их ароматом. Солнечные лучи, пробравшись сквозь листву, золотыми пятнами падали вниз. Под ногами тихо поскрипывал гравий.

– Ваше высочество, оставьте грусть, – сказал Шелгрейв. – Вы здесь найдете немало удовольствий и забудете о борьбе. Конечно, вся прислуга и все, кого вы здесь можете встретить, дали клятву ни словом не упоминать о вашем присутствии, а моим людям можно доверять… Но хотя и под охраной, вы будете достаточно свободны в моих землях, – он с виноватым видом вздохнул. – Я не осмелюсь позволить вам ездить верхом. Мне бы хотелось, но… Я страстный охотник, и вам понравятся мои лошади и борзые.

Кулаки Руперта снова на мгновение сжались.

– Но вы можете ловить рыбу, играть в мяч, делать все, что вам вздумается, – пообещал Шелгрейв. – Я слыхал, у вас есть склонность к философии. Ну, я тоже ею интересуюсь. Вы найдете много любопытных книг в моей библиотеке. Вы играете в шахматы? Я недурной игрок. По ночам, правда, боюсь, вам придется сидеть взаперти в ваших апартаментах, вон в той башне, довольно высоко. Я часто провожу там бессонные ночи, наблюдая движение луны и звезд в небе. Приходите и вы! Я покажу вам тайны небес… – Голос Шелгрейва дрогнул, в глазах его мелькнул фанатизм. – И, может быть, небеса помогут вам встать на истинный путь!

Руперт энергично встряхнул головой.

– Истина не имеет отношения к вашей кислой и лицемерной вере.

Шелгрейв вспыхнул, но сумел взять себя в руки.

– Разве вы не воспитаны кальвинистом, милорд?

– Я старался быть настоящим протестантом, но я не способен отбросить все то хорошее, что было в прежние времена. Я охотнее слушаю службу, чем напыщенную проповедь; и я не думаю, что мои римские друзья прокляты, и не думаю, что преследовать иудеев – правильно, – и он добавил горько: – В тот день, когда мы взяли Личфилд, я был рад позволить его преданным защитникам сохранить свою честь. Но потом мы вошли в собор и увидели оскверняющие надписи на древних святынях… – Принц рубанул воздух ладонью. – Довольно об этом!

– Однако когда над миром встает солнце, – сказал Шелгрейв, – мы перестаем видеть милые маленькие звездочки… Но, впрочем, есть звезды, которые бесчестно светят в палатах тиранов! И как жаль, что вы сражаетесь за уходящую ночь!

– Я допускаю, что Якоб был не лучшим из королей…

– Он был наихудшим… Ужасные налоги, чтобы содержать роскошный двор, давление на купцов, в которых заложено семя будущего величия Англии, поддержка отсталых деревенских сквайров… таково наследство, от которого не захотел отказаться Карл. Хуже того, королева – католичка; паписты с легкостью проникли в Англию, а англиканская церковь погрязла в грехах. И те небольшие изменения, которых ждут свободнорожденные, давно ожидаемые ими реформы может дать только Парламент.

– Тут я не судья, – сказал Руперт. – Я просто предан королю. И еще… ваши люди так много болтают о свободе… – Он широким жестом показал на батраков, работающих на полях: – Насколько свободны вот они? О них не заботится их лорд. Зато вы свободны обречь их на нищету, выбросив на дымную фабрику.

Какое-то время они шли в молчании, и каждый старался совладать с собой. Наконец Шелгрейв заговорил прежним мягким тоном:

– Я думал, ваше высочество из тех философов, которые разбираются в искусстве механики.

– Да, – согласился Руперт. – Я люблю хорошие машины.

– А как вы относитесь к недавно изобретенным экипажам, которые движутся силой пара и тянут за собой поезд?

– У меня было слишком мало возможностей увидеть их, разве что издали, да и строители железных дорог в основном – пуритане. Мы как-то захватили один… локомотив – правильно?.. – неподалеку от Шресбери, на той единственной линии, что ведет на запад. Я пришел в восхищение, но у меня не было времени как следует ознакомиться с ним, – взгляд Руперта, словно невольно, то и дело возвращался к самому большому из сараев, куда уходили рельсы. Из трубы на крыше сарая поднимался дымок.

– Я люблю эти машины так же, как моих охотничьих лошадей, – сказал Шелгрейв. – Вскоре они смогут перевозить настоящие грузы. Пока они слишком малы и движутся едва ли быстрее лошадей, хотя и не знают усталости. Сейчас они в основном подвозят уголь для вечно голодных машин на фабриках и мануфактурах, где производятся ткани и скобяные изделия, и люди вроде меня стремятся построить все больше и больше таких фабрик… – и, чуть не задохнувшись от прилива энтузиазма, он продолжил: – Возможно, вы не понимаете, что мы делаем, ведь вы лишь мельком видели нашу страну. Но вы… но те, кто живет сегодня, увидят день, когда весь остров будет покрыт паутиной железных дорог, и локомотивы будут перевозить огромные партии товаров, да еще и пассажиров, и войска, оружие во время войн… день, когда главным станет не благородство предков, а количество фабрик и доменных печей!

– Возможно, – коротко произнес Руперт, рассеянно глядя на сарай.

Шелгрейв, заметив это, слегка улыбнулся, снова дотронулся до локтя принца и сказал:

– Это подъездная ветка для моего личного пользования. Я приказал постоянно поддерживать огонь, как вы, без сомнения, уже догадались, потому что надеялся, что зрелище поезда поднимет настроение вашего высочества, а может быть, вам даже захочется самому повести локомотив.

– Вы слишком добры, сэр Мэлэчи, – голос Руперта потеплел.

– Тогда пойдемте, – предложил Шелгрейв.

Рабочий распахнул дверь сарая, и принц вместе с Шелгрейвом и стражниками вошел в его полутьму.

Мгновением позже паровоз, тянущий за собой один-единственный пассажирский вагон, повернул с брэдфордской линии к замку сэра Мэлэчи. Когда он остановился, лакей в строгой ливрее соскочил с задней площадки вагона, чтобы открыть дверь купе и подать руку пассажирке. Но Дженифер Элайн не обратила на лакея внимания. Она выпрыгнула на платформу, огляделась вокруг и восторженно закричала:

– Наконец-то я дома!

Лакей поклонился. И он, и машинист искренне радовались, глядя на девушку.

– Добро пожаловать, мистрис Дженифер! – сказал лакей.

– Спасибо! – Она ласково сжала плечо слуги, но тот вежливо отступил на шаг. Девушка побежала на лужайку, окруженную кустами сирени, все еще влажными от утренней росы. Она притянула к себе цветущие ветки, вдыхая их нежный аромат.

Ее горничная, покинувшая вагон куда более степенным образом, поспешила следом.

– Мистрис Дженифер! – воскликнула она. – Осторожнее! Вы промочите платье… – горничная остановилась. – Ох, милая, да вы уже промокли!

– Как хорошо, что это тебя зовут Пруденс [4]4
  Пруденс – благоразумие, осмотрительность (англ.).


[Закрыть], а не меня! – Рассмеявшись, девушка взглянула на мокрое платье и подбежала к горничной. – Прости свою ветреную птичку, пожалуйста, и тогда я постараюсь никогда не быть упрямой ослицей!

Пруденс в ответ лишь поджала губы.

Несмотря на одинаково строгие, чопорные черные платья с белой отделкой, молодая женщина и ее старшая костлявая подруга, казалось, принадлежали к разным расам. Дженифер была высокой, тонкой, как тростинка, но с пышной грудью, с быстрыми, энергичными движениями. Капюшон сс дорожного плаща упал на спину, открыв янтарного цвета косы. Большие зеленые глаза окружали густые ресницы, темные брови выгибались дугами; нос девушки был чуть вздернут, а полные мягкие губы контрастировали с четко очерченным подбородком и скулами.

– Я лишь ваша смиренная прислуга и компаньонка, – сказала Пруденс, склоняя голову, – и я давно служу сэру Мэлэчи и его супруге, которые ожидают, что я буду присматривать за вами должным образом. Моя обязанность – научить вас достойно вести себя.

– И я тебе весьма признательна, – сообщила Дженифер и тут же торопливо добавила: – Теперь я действительно чувствую, что здесь – мой дом. Ты знаешь, как мне не хватало всего этого там, в Лондоне, – и моря, и холмов… те долгие-долгие недели в Брэдфорде… – Она заторопилась, слова запрыгали, как горошины. – Эти годы, эта вечность среди пыли и копоти, дымного воздуха и грохочущих машин, и эти рабочие, шаркающие ногами, и невеселые дети со сморщенными личиками, стоящие у ткацких станков… и богатеи, такие самодовольные…

– Поосторожнее, дитя, – перебила ее Пруденс. – Не говори ничего дурного о прогрессе.

– Извини. Я забыла. Да ведь и в Лидсе я видела то же самое, – грустное выражение исчезло с лица Дженифер. Девушка повернулась так стремительно, что юбка обвилась вокруг ее ног, раскинула руки и воскликнула: – Здесь все так чудесно! Каждый лепесток светится, словно фонарик, паук ловит бриллианты в свою паутину, малиновка проносится, как метеор… – Она, пританцовывая, помчалась от кустов к деревьям, потом к цветочным клумбам, распевая на ходу:

 
Усталый век,
И гневный век,
Дождями исхлестан он.
Но мрак уйдет,
И солнце взойдет,
Станет мир, как зеленый газон.
Динь-дон, динь-дон, колокольчик звенит.
Нас с другом лес зеленый манит.
 

– Потише, мистрис! Это уж слишком большая вольность! – предостерегла ее Пруденс. Но Дженифер не слышала слов компаньонки.

 
Пчелки, деревья,
Табор цыган —
Все веселятся с нами.
Птицы поют,
Ручьи бегут,
Мир они хором славят.
Динь-дон, динь-дон, колокольчик звенит.
Нас с другом лес зеленый манит.
 

– Ей ведь всего семнадцать, – пояснила Пруденс, обращаясь к небу, и попыталась догнать девушку, не сбиваясь при этом на бег. – И старшие должны следить за тем, чтобы сатана не подсунул ей аппетитную приманку.

 
Ветерок принес Ароматы роз,
В небе жаворонок парит.
Позвольте ж девице
Гулять без опаски,
Ведь в мире любовь царит.
Динь-дон, динь-дон…
 

Резкое пыхтенье заглушило голос девушки. Дженифер умолкла и остановилась. Пруденс настигла ее. Вместе они уставились на сарай. Из его дверей вырвался и тут же растаял густой клуб дыма.

Рабочий в замасленной одежде вышел из дверей и распахнул их пошире.

Из сарая, звякая и фыркая, выкатился локомотив.

Его черный паровой котел, почти десяти футов в длину, высился над огромными красными колесами. Из трубы валил черный дым, летели искры и пепел. Отчаянно звонил бронзовый колокольчик. На открытой платформе стояли четверо. Дженифер узнала сэра Мэлэчи Шелгрейва, машиниста и кочегара, бросавшего уголь в топку, – но четвертого человека она не знала: смуглого, необычайно высокого роста юношу, чей орлиный взгляд был сосредоточен на действиях машиниста; и еще Дженифер увидела сидящих на тендере паровоза четырех солдат. Локомотив тащил за собой вагон с дубовыми стенками и высокой крышей. Сквозь свинцовые переплеты можно было рассмотреть внутренность вагона, обставленного, как контора.

– Дядя, ты собираешься на прогулку? – Дженифер снова пустилась бегом. – Можно и мне с тобой?

Шелгрейв похлопал машиниста по спине.

– Притормози-ка.

Паровоз пыхнул и остановился. Кочегар сел и провел рукой по лбу, оставив светлый след на закопченной коже. Руперт по-прежнему смотрел на машиниста и задавал вопросы. Шелгрейв наклонился через поручни, окружавшие платформу.

– Привет, Дженифер, – сказал он. – Как дела в Брэдфорде?

– Просто ужасно, – ответила она. – Я так рада, что вернулась!

Шелгрейв погрозил ей пальцем.

– Ты не должна искать удовольствий, – назидательно произнес он. – Но ты должна на коленях благодарить господа, победа которого дала тебе возможность вернуться сюда.

Руперт, услышав это, нахмурился и шагнул к Шелгрейву. Но тут он заметил девушку и поклонился.

– Ваше высочество, – сказал Шелгрейв, – позвольте представить вам мою племянницу и подопечную, высокочтимую Дженифер Элайн.

Дженифер залилась краской и присела в реверансе. Шелгрейв обратился к ней:

– Благодари за честь, ведь ты стоишь перед его высочеством Рупертом, племянником нашего короля, принцем Рейнским, герцогом…

Дженифер судорожно вздохнула и прижала ладонь к губам. Глаза ее стали огромными.

– Храни нас господь, это Руперт! – взвизгнула Пруденс и упала без чувств.

Дженифер опустилась рядом с ней на колени.

– Она в обмороке, бедная старушка! – сказала девушка, положила седую голову к себе на колени и принялась обмахивать ее краем плаща. – Ну, ну, не надо бояться, – приговаривала она.

Ресницы Пруденс затрепетали, женщина издала негромкий стон. Мужчины расхохотались. Дженифер бешено уставилась на них.

– Нечего тут смеяться! – резко бросила она. – У нее есть причины для страха!

Руперт спрыгнул на землю, подошел к женщинам, присел рядом с ними на корточки и принялся растирать руки Пруденс.

– Увы, на самом-то деле никаких причин нет, – сказат он, язвительно скривив губы. – Я знаю, конечно, что в памфлетах меня называют принцем-грабителем, князем разбойников и так далее; и, без сомнения, вы были встревожены, когда до вас дошел слух, что я продвигаюсь к Йорку… – он весело взглянул на девушку. – Но мне лишь однажды пришлось воевать с женщиной…

Дженифер изумленно уставилась на него.

– Я не знал, с кем сражаюсь, – пояснил принц. – В самом начале войны, с небольшим отрядом, я пытался захватить один повстанческий дом, но его защитники сражались отчаянно и сопротивлялись нам до тех пор, пока у них не иссяк порох. И лишь тогда я выяснил, что защитников было всего несколько человек, а командовала ими хозяйка поместья! Я предложил ее мужу присоединиться к нам, но он отказался. И я оставил их в покое, не тронув их имущества. Она заслужила это право, – принц вздохнул. – Но вообще… да, мне часто приходилось реквизировать разное, как это принято во время войн на континенте, но – это было необходимо для поддержки нашего дела. Когда мы победим, мы возместим стоимость реквизированного, – он едва заметно улыбнулся. – А пока что я пленник и совершенно безопасен.

– Вы говорите с таким благородством, лорд, – прошептала девушка. Краска отхлынула с ее щек, она побледнела.

Пруденс, пришедшая в себя, села и, расхрабрившись, принялась браниться.

– Безопасен – он?! Да он страшней сатаны!

Руперт усмехнулся.

– Ну, позвольте дьяволу помочь вам встать на ноги.

Пруденс ничего не оставалось, как подчиниться. Но, встав, она тут же покачнулась.

– Ей нужна поддержка, – решила Дженифер. – Прошу прошения, сэр.

И она обняла горничную за плечи.

– Пусть она идет в дом, и ты иди с ней, – решил Шелгрейв. – Ваше высочество, не продолжить ли нам прогулку?

– До вечера, Дженифер Элайн, – сказал Руперт. Он взял руку девушки и поцеловал ее. Там, откуда принц прибыл, это было обычным проявлением вежливости; но у Дженифер подогнулись колени. И без того перепуганная Пруденс теснее прижалась к девушке, и обе женщины застыли, не сводя глаз с принца.

Руперт, не обратив никакого внимания на подвесную лесенку, одним прыжком очутился на платформе паровоза. Поезд тронулся с места и, пыхтя, направился через мостки и дальше на юг.

– Нам бы следовало уйти в дом, милая Дженифер, – едва слышно пробормотала Пруденс.

Девушка не отводила взгляда от удалявшегося паровозного дымка.

Пруденс насторожилась.

– Дженифер! – громко окликнула она.

Девушка вздрогнула.

– Ох! – она повернулась к горничной. – Да. Действительно. Я иду.

У перекидного моста она задержалась, чтобы приласкать сторожевых псов. Собаки отчаянно завиляли хвостами и принялись тыкаться влажными носами в ее юбку и облизывать ей руки.

– Вы слишком уж нежничаете с этими гадкими псами, – сердито заметила Пруденс. – Они опасны!

– Ну, только не для меня, – рассмеялась Дженифер, к которой уже вернулась вся ее живость. – Кто еще любит их? – она почесала собак за ушами, погладила их. – Привет, Скулл! Ах ты, хороший, Боне!

– Это глупо – любить животных, – сказала Пруденс. Ее взгляд вернулся к рельсам и к удалявшемуся поезду. – А он – зверь из Апокалипсиса…

Дженифер направилась к дому. Горничная последовала за ней. Дворецкий закрыл за ними двери.