Текст книги "Остаться до конца"

Автор книги: Пол Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Вот и хорошо, – Люси-мем сложила на груди руки и зашагала дальше. – Но ему нужно втолковать, что работа временная. Как бы там ни было, Ибрагим, пока не приедет мистер Булабой и пока я не выясню, каково у нас положение, ничего не предпринимай. Если увижу, что единственный выход – самим нанять мали, да так, чтобы не прознал сахиб, посвящу в наш маленький заговор и мистера Булабоя – все равно к нему за инструментами обращаться. Даже… – Она остановилась. – Даже миссис Булабой пусть будет в курсе дела. Неприятно, конечно, но что поделаешь. Ведь так давно уже нет мали и вдруг ни с того ни с сего появится. Сахиб не только обрадуется, но, чего доброго, и нос задерет. Выздоровеет, пойдет, например, в ресторан, да и не утерпит, съязвит миссис Булабой: дескать, пришлось ей все-таки ему уступить. – И Люси-мем вдруг прыснула со смеху.

Ибрагим тоже улыбнулся, хотя и не понял причины.

– Ты представляешь, Ибрагим? Чтоб миссис Булабой кому уступила! – И она снова прыснула, засмеялся и Ибрагим. А Люси-мем, уперев одну руку в бок, другую приложив к груди, хохотала без удержу. Унявшись, тронула Ибрагима за плечо.

– Ну, хватит фантазировать! Что нам до миссис Булабой. Сперва надо сахиба на ноги поставить. Мы должны действовать осторожно и тонко. Очень тонко. Я полагаюсь на тебя, Ибрагим, только на тебя одного. Вряд ли мистер Булабой сможет помочь с работником, а вступать с ним в долгие переговоры я не хочу. Переговоришь с ним ты.

– Мем-сахиб хочет, чтобы я переговорил насчет инструментов?

– Да, и об этом тоже, но сперва скажи так: дескать, господин полковник не поправится, если сад не приведут в порядок. И скажи, что я готова заплатить из своих средств, чтобы сад привели в порядок, лишь бы об этом не прознал сахиб. Больше пока ничего не говори, дальше видно будет. Надо действовать осторожно.

– А относительно денег? Мем-сахиб обещала убедить сахиба увеличить мне жалованье.

– Чтобы хоть частично покрыть мои расходы на мали, – тут же тихо прибавила Люси-мем.

– Простите, мем-сахиб, я что-то не понимаю.

– Твоя прибавка пойдет на жалованье мали, тогда я смогу из своих денег платить ему меньше, но прибавка будет постоянной. Наступит день, мы уволим мали, а деньги эти достанутся тебе. Понятно?

– Понятно, мем-сахиб, – хотя в душе Ибрагим был уверен, что все не так просто.

– Ибрагим, дорогой, – не глядя на него, Люси-мем взяла его под руку. – Что бы я делала без тебя? Что бы делал Слоник? Как только вернется мистер Булабой, сразу же скажи мне, чтоб я могла переговорить с ним с глазу на глаз.

Но исполнить просьбу Ибрагим не смог; в тот день у них дома никто ни с кем не разговаривал. Мем-сахиб даже не пошла гулять с собакой (хотя была ее очередь) и в аптеку. В конце концов и то и другое пришлось делать Ибрагиму. Мем-сахиб осталась после завтрака в гостиной – села за секретер и принялась писать письма; Слоник, закутавшись в шаль, сидел на веранде и читал книгу, взятую в клубной библиотеке. Изредка он оставлял пометки карандашом на полях (чего библиотекарь неоднократно просил не делать) да громко крякал, нарушая тишину. Супруги не обращали внимания ни на друг друга, ни на Ибрагима, ни на Блохсу, которая беспрестанно скулила и бегала то из комнаты на веранду, то обратно, то к гаражу, где – так как машины все равно не было – она и обитала. Собаке хотелось привлечь внимание хозяев, но тщетно – они и ее не удостоили словом. Наконец терпение у Ибрагима лопнуло, он схватил поводок, прицепил его к ошейнику Блохсы, проворчал:

– Шайтан, а не собака! – и потащил ее на прогулку, к базару, там на площади Памяти Павших На Войне помещалась кофейня «Эксцельсиор». Собственно, площади никакой не было, лишь стык двух улиц – с Западного и Восточного холмов.

Там, у памятника, вечно собирался праздный люд, среди них бывал и англичанин с рыжими патлами до плеч. Он то появлялся в Панкоте, то исчезал, но крепко запомнился каждому. Ходил он босиком. Были на нем рваные штаны, а из вещей лишь холщовая сумка да одеяло – грязное, как и его владелец.

Незадолго до болезни Слоник спросил Люси:

– Видела нашего английского хиппи?

– Какого-то хиппи видела.

– Об этом и спрашиваю!

– Не верю, что он англичанин!

– Представь себе! Я с ним говорил.

– Ты – говорил?

– А что тут такого. Еще и рупию дал. Он так оскалился, я думал, сейчас последними словами обругает. Из Ливерпуля родом. Здесь занимается, как он называет, «мудитацией».

Ибрагим порой, завидев хиппи, из любопытства бросал ему несколько монеток. Дикого вида юноша ловил их на лету, но не гнушался и в пыли за ними поползать. Сегодня же он сидел спиной к памятнику, то ли спал, то ли грезил, одурманенный наркотиками.

Чтоб скоротать время и не сразу возвращаться в молчаливую «Сторожку», Ибрагим зашел к гостиничному повару, и тот сообщил, что «Дирекция» вернулась. Ибрагим лишь хмыкнул, но поспешил домой. Увы, там весь день продолжалась «игра в молчанку». Он рискнул подойти к мем-сахиб, сидевшей за секретером. Но та лишь отмахнулась от него. Слоник все не отрывался от библиотечной книги. Блохса так устала на прогулке, что ей больше не требовалось ничье внимание. Пуще всего собака ненавидела прогулки и пуще всего просилась гулять. Стоило ее запереть в гараже – и она вся исскулится, а выпустишь на волю – ляжет где-нибудь и лежит. А уж до чего Блохса горазда поспать! Сейчас она рухнула на веранде, тяжело дыша, словно тащила в упряжке нарты по пурге. Похоже, и она будет до вечера кукситься, как хозяин с хозяйкой.

Мистер Булабой навестил болящего друга лишь вечером, втайне надеясь, очевидно, что Слоник уже будет спать. Но Слоник не спал. Он все сидел в гостиной, испещряя библиотечную книгу пометками. На столике у кресла лежала шкатулка с документами. Напротив сидела мем-сахиб: нацепив на кончик носа очки, она вязала очередной безобразный свитер; снова Слоник будет ворчать, что его заставляют носить черт знает что. Вязала Люси долго, не один месяц, и при муже. Ибрагим никак не мог взять в толк, почему, лишь получив свитер в подарок к Рождеству, сахиб начинает ворчать: и вязка ему не нравится, и цвет.

Ибрагим готовил на кухне какао для хозяев, когда пришел мистер Булабой. Ну, достанется мне сейчас за то, что вовремя не предупредил о возвращении «Дирекции», подумал Ибрагим и, затаив дыхание, прислушался. Но гроза так и не разразилась.

– Пропустишь стаканчик, а, Билли-бой? – донесся до Ибрагима голос Слоника. – Когда вернулся-то? Ну как, повеселился в Ранпуре всласть? Эй, Ибрагим!

Тот вошел, гость и хозяева устраивались за столом. Ибрагиму велели принести бокалы, пива, джина и лимонного сока.

– Захвати печенья, – наиприветливейшим голосом, точно день прошел в мире и согласии, попросила Люси-мем.

– Чувствую себя превосходно, – отвечал тем временем Слоник мистеру Булабою.

На кухне Ибрагим все время прислушивался к беседе: вот-вот заговорят о саде, пора, уже давно пора.

– Скоро ты там? – пророкотал Слоник.

– Иду, сахиб, – откликнулся Ибрагим. Вошел с подносом в гостиную, обнес всех бокалами. Билли-бой живописал новую гостиницу в Ранпуре и придорожный ресторанчик. Слоник слушал и улыбался. Надо же – улыбался! Между его креслом и креслом мистера Булабоя на столике по-прежнему лежала шкатулка с документами. Мем-сахиб спросила, ходил ли Билли-бой в кино и какие фильмы смотрят в Ранпуре.

Невероятно! Ибрагим вернулся на кухню. Потом зашел в спальню, проверил, свежее ли белье, заглянул в ванную – нет ли грязных полотенец, которым место в корзине прачки-дхоби. Он, насколько мог, старался задержаться в доме: ведь с минуты на минуту разговор коснется садовника-мали. Придется Ибрагиму утром оправдываться перед Люси-мем: дескать, сам не знал, что мистер Булабой вернулся. А госпожа наверняка рассердится и скажет, что скандал (который должен разразиться с минуты на минуту) произошел по его, Ибрагима, вине.

Не выдержав, Ибрагим вышел на веранду. Но скандал что-то запаздывал. В десять вечера мистер Булабой пожелал супругам спокойной ночи, те помахали ему рукой на прощание и, приказав Ибрагиму запереть за гостем калитку, ушли в спальню. Ибрагим выполнил приказ, вымыл бокалы и вышел на заднюю веранду: может, Мина напомнит о своем существовании. Веранда примыкала к стене ванной, и вот оттуда-то и донесся до Ибрагима непонятный звук. Невероятный звук! Ибрагим не верил своим ушам! Не может быть! Однако сомнений не оставалось: из-за высокого решетчатого оконца до Ибрагима донеслось всхлипывание. Плакал сахиб! Вот заговорила и Люси-мем:

– Ах, Слоник, Слоник! Ну что ты, в самом деле! Такие пустяки. Тебе нельзя волноваться. Ну, кому же об этом разговор заводить, как не тебе. Промолчал, ну и ладно. Все к лучшему. Ну что ты из-за какой-то лужайки расстраиваешься. Пусть хоть вся зарастает. Тебе-то что? Вот увидишь, Билли-бой проследит, чтобы газон подстригли. Да если и не подстригут, что за беда! Главное-то не в этом, главное – мы с тобой вместе!

– Верно, Люси, – согласился Слоник.

Ибрагим поднялся и пошел прочь.

Утром, передав ему список покупок и письмо, которое нужно было послать авиапочтой, Люси-мем сказала:

– Пожалуй, пора начинать «Операцию мали». Понимаешь меня, Ибрагим?

– Еще бы не понять, мем-сахиб!

Глава четвертая

Звали нового мали Джозеф, и был он христианином.

– Сирота, – отрекомендовал его мистер Булабой. Он-то, собственно, и нашел парня, что придавало обману некоторое правдоподобие. Спроси, к примеру, Слоник: «Никак у нас наконец-то новый мали?»– мистеру Булабою не придется грешить против истины. «Это Джозеф, сирота, – скажет он, – нашел я его в Ранпуре в самом бедственном положении, он согласен на любую работу». Но эта правдивая версия существовала пока лишь умозрительно, ибо Слоник не заводил разговора о новом мали, так того требовали обстоятельства.

Он вообще не заводил разговора о мали. Ни с кем. То-то велико было разочарование организаторов «Операции мали»: Джозеф наконец появился у «Сторожки» и начал стричь газон, а Слоник не обмолвился ни словом! И продолжал упорно молчать, словно бы и не замечая мали. Смех, да и только! День за днем Джозеф в поте лица косил, стриг, полол на самом виду у Слоника, тот сидел на веранде и с необыкновенным рвением что-то записывал в школьной тетрадке. Даже когда Джозеф, сидя на корточках, пропалывал клумбу с каннами у самой веранды, Слоник не перекинулся с ним ни словом.

Молчала и мем-сахиб: она не заговаривала ни с мали, ни со Слоником (о работнике). Оставаясь наедине с Ибрагимом, она позволяла себе короткие замечания вроде: «Твой мали хорошо работает» или: «Мальчик, похоже, тихий, славный»– и сразу же переводила разговор на другое. Ибрагиму такое поведение было понятно. Ведь Люси-мем, чтобы потрафить мужу, пошла на обман, и чтобы обман этот не бередил душу, ей каждодневно приходилось убеждать себя, что к Джозефу она никакого отношения не имеет. Хотя платить Джозефу придется ей. Откуда она возьмет деньги, Ибрагим не спрашивал. Может, будет выкраивать из домашнего бюджета. Люси-мем никогда не отличалась хорошим аппетитом, а сейчас стала есть и того меньше, как птичка.

Но больше всего Ибрагим изумлялся сахибу. Вот уж кто обманывал, да притом сам себя! Сначала весь дом вверх дном поднял из-за мали, а теперь притворяется, будто ни сада, ни мали и вовсе не существует.

В целом же «Операция мали» удалась. Люси провела ее тщательно, как, впрочем, и все, что она делала, например, вязала. Сколь бы ужасны ни оказались плоды ее труда, она часами могла корпеть над вязанием, терпеливо распуская ряд за рядом, случись спуститься петле или окажись вязка (по мнению самой Люси-мем) рыхлой.

На следующее утро после визита мистера Булабоя Люси вдруг исчезла минут на двадцать (обычно в это время она из дома не отлучалась), а вернувшись, подозвала Ибрагима и сообщила, что выполнила все, зависящее от нее, то есть выяснила планы Дирекции: в обозримом будущем нового мали не будет, как знать, может, даже и теперешний, хромой и кривой паренек, потеряет место. Дирекция также подтвердила, что миссис Булабой и впрямь полагала: с прошлого июля она не обязана предоставлять супругам Смолли садовника. И остается, что называется, лишь сидеть у моря и ждать погоды.

– Дальше, Ибрагим, дело за тобой. Вчера сахиб очень расстроился: ведь мистер Булабой о саде и не упомянул. Жаль, я не знала, что он вернулся, иначе поговорила бы с ним до того, как он навестил нас. Ну, да ничего не поделаешь. Жаль, конечно. Мне все эти заговоры, интриги противны до глубины души, я в жизни так не поступала. Да, было время, когда мы и не помышляли о таком, о том времени мой бедный отец говорил…

– Упокой господь его душу, – вставил Ибрагим, памятуя, что отец Люси-мем был священником.

– …Говорил так: слово англичанина надежнее любой расписки, честность англичан во всем мире известна.

– Раз англичанин – значит честный, да, мем-сахиб?

– Верно, Ибрагим. Ох, сколько с той поры воды утекло…

* * *

Мистер Булабой сказал, что разрешает пользоваться инструментами уволенного мали. Более того: он сам и парнишку нашел, дельного, послушного, разве что не ахти какого смышленого.

Несмышленый – это ж как раз что надо, подумал Ибрагим. Мистер Булабой рассказал ему о Джозефе. Он нашел парня на паперти воскресным утром. Христианская община в Панкоте состояла в основном из евразийцев, детей от смешанных браков англичан с индийцами, и по своей малочисленности не могла рассчитывать на собственный приход. Раз в месяц преподобный Стефен Амбедкар приезжал из Ранпурской церкви святого Луки для воскресной службы. В такое-то воскресенье и набрел мистер Булабой на спящего на паперти Джозефа.

Мистер Булабой был старостой в англиканской церкви в Панкоте и помогал проповеднику, а посему в день службы появлялся в церкви спозаранку, одновременно с мисс Сюзи Уильямс. Мисс Уильямс происходила из некогда известной в Панкоте семьи, среди ее предков были как англичане, так и индийцы. Ныне же из всей семьи здравствовала лишь мисс Уильямс. Была у нее еще сестра много моложе и много белее кожей, во время второй мировой войны она подцепила американского солдатика и укатила с ним в Цинциннати – и с той поры о ее жизни мало что известно. Мисс Сюзи Уильямс унаследовала от матери парикмахерский дар; у той во времена раджей числились в клиентах почти все вельможные дамы Панкота. А еще мисс Уильямс проявила способности к музыке и немалый вкус в составлении букетов. Она играла на фортепиано во время служб в церкви святого Иоанна (орган давным-давно приказал долго жить, а на починку не было денег) и украшала алтарь цветами. В дни служб и мистер Булабой и Сюзи приходили рано-рано утром; сначала староста отпирал церковь, через полчаса – к восьми утра – появлялась и мисс Уильямс. Они приносили с собой еду и завтракали в ризнице.

Обнаружив в то утро на паперти спящего Джозефа, мистер Булабой заключил, что тот пришел из Ранпура в поисках работы, что он бездомный, голодный и верует в Господа нашего Иисуса Христа; а потому угостил его чапати [4]4
  Тонкая лепешка из пресного теста.


[Закрыть]и чаем из термоса. Когда, утопая в цветах, появилась мисс Уильямс, мистер Булабой уже занимался своими делами, а паренек исчез. Мистер Булабой позже нашел его на церковном подворье: тот сидел подле одной из неухоженных могил и выдирал траву – так он хотел отплатить за еду. Потом помог и мисс Уильямс: наполнил вазы водой, подрезал стебельки цветов. По его словам, ему доводилось так помогать и «сестрам» в Ранпуре. Мисс Уильямс осталась весьма довольна. Но пока она, отворотясь от Джозефа, ставила цветы в последнюю вазу, он исчез снова.

Потом мистер Булабой уехал в Ранпур и лишь сегодня утром (как объяснил он Ибрагиму) заглянул в церковь, чтобы проверить, справляется ли со своими обязанностями его помощник, мистер Томас, владелец кинотеатра «Новое электро», тоже полукровка, как и мисс Уильямс. Там-то и попался ему снова на глаза Джозеф, на этот раз не на паперти, а во дворе – парень приводил в порядок уже шестую могилу, срезал высокую траву садовыми ножницами, полученными от мистера Томаса.

Мистер Булабой почерпнул о парне еще кое-какие сведения. «Сестры», которых тот знавал в Ранпуре, оказались монахинями из больницы для умалишенных «Добрый самарянин». И наведавшись туда с рекомендательным письмом мистера Амбедкара (в кругах протестантских фигуры значительной: он ратовал за единение церквей и даже сносился с Ватиканом), мистер Булабой осведомился, кто такой Джозеф, не здешний ли он пациент. Но сестры монахини знали немного: в один прекрасный день Джозеф объявился в больнице и недели две помогал по саду, собирал цветы на стол матери настоятельницы. За это он получал пищу и кров. Потом вдруг исчез. О его былой жизни никто ничего не знал, парень либо сам все забыл, либо полагал, что рассказывать ни к чему. Монахини приодели его, подарили на память открытку с изображением Спасителя; однажды, зайдя к себе в кабинет, мать настоятельница заметила, как Джозеф пристально разглядывает картинку. Сестры монахини так охарактеризовали паренька: простодушный, незлобивый, честный, исполнительный. И попросили мистера Булабоя, случись ему увидеть Джозефа вновь, передать ему, что в Ранпуре о нем помнят и с радостью приютят его в случае надобности на недельку-другую. «Это заблудший агнец господень, в сердце его любовь ко всему растущему», – так сказала мать настоятельница, прощаясь с мистером Булабоем.

Такая характеристика превзошла все ожидания Ибрагима.

– Мем-сахиб поинтересуется, сколько нужно ему платить.

Мистер Булабой лишь пожал плечами. Денег он Джозефу ни разу не предлагал. Мистер Томас давал, правда, какие-то гроши за то, что парень исполнял его поручения. Да мисс Уильямс заплатила ему рупию-другую за то, что он покрасил тростниковую мебель у нее дома. Джозефа интересовала лишь пища, кров да занятие по душе. Где бы такая возможность ни представилась, он не откажется. Миссис Смолли он обойдется почти даром, заверил мистер Булабой. И очень удачно, что хотя бы временно Джозеф будет при деле. А уж совсем замечательно, если и миссис удастся потрафить: она без труда убедит супруга, что новый мали – из гостиничной прислуги.

– А что скажет мадам? – спросил Ибрагим, кивнув на гостиницу, где находилась сама хозяйка.

– С ней я все сам улажу, – храбро заявил мистер Булабой, чем немало насмешил Ибрагима. Но конечно, больше всех будет смеяться миссис Булабой, узнав про «Операцию мали»: пусть Слоник думает, что она наконец уступила, хотя он платит садовнику из своего же кармана. Вообще-то трудно вообразить, что миссис Булабой способна смеяться, но если еще способна, лучше повода не сыскать.

– Тогда, господин директор, я сейчас сообщу мем-сахиб.

– А может, сначала взглянешь на парня? Он на церковном дворе. Я тебя провожу.

– Нет, сперва – мем-сахиб, потом уж – парень. Господину директору больше утруждать себя не нужно. Только б насчет инструментов договориться. Если госпоже Джозеф понравится с моих слов, я схожу к церкви и переговорю с ним.

Госпоже понравился Джозеф со слов Ибрагима, но знакомиться с ним она не пожелала, доверившись рекомендациям мистера Булабоя и Ибрагима.

– Так какую же плату он попросит?

– А сколько мем-сахиб готова заплатить?

– Самое меньшее, на что он согласится. Сколько, по-твоему, это будет?

Ибрагим назвал сумму.

– Но ведь почти столько же ты предлагал платить и первому, ты еще про другого говорил – тот, дескать, не так смышлен, но крепок и послушен. И обойдется дешевле. Намного ли он дешевле, чем тот, которого нашел мистер Булабой?

Совсем запутал старушку Ибрагим.

– Так это и есть тот, о котором я говорил. Откуда мне было знать, что и мистер Булабой им заинтересуется.

– Я могу платить ему в месяц на пять рупий меньше, чем ты предлагаешь. Если уж он очень хорошо себя проявит, мы подумаем о надбавке.

– Не забудьте о питании, мем-сахиб.

– Поначалу ты возьмешь это на себя, Ибрагим. Не бойся, внакладе не останешься. Приведи его. Дадим ему испытательный срок. Если выдержит, скажешь ему, какое жалованье мы ему положим, а придет пора платить, мы дадим деньги тебе и прибавим еще на его питание.

* * *

– Пошли, – позвал Джозефа Ибрагим, – тебя хочет видеть Булабой-сахиб. Может, работа найдется.

И Джозеф, являя истинно библейскую кротость, безропотно пошел за Ибрагимом. Тому парень понравился – на вид послушный. На гостиничном дворе мистер Булабой открыл сарайчик прежнего мали и показал Джозефу его сокровища. Джозеф застыл на пороге, точно перед священной пещерой, не решаясь войти. Мистер Булабой и Ибрагим буквально втолкнули его в клетушку. Первым делом Джозеф подошел к деревянной полке, где в горшках томились засохшие кустики герани. А может, еще оживут? Парень потрогал сухие ветки пальцем, нащупал средь увядших листьев зеленую почку, пробормотал что-то себе под нос. Потом погладил ржавые садовые ножницы. Наконец, встав на колени, принялся изучать старую косилку с веревками, которыми привязывался некогда ящик для скошенной травы.

– Пошли, – снова поторопил его Ибрагим, и вместе с мистером Булабоем они подошли к пролому в стене, соединявшему гостиничный двор со двором «Сторожки», где буйствовала давно не кошенная трава. Ибрагим сразу приметил Слоника, тот сидел на веранде в плетеном кресле и, похоже, дремал. Ибрагим повернулся к мистеру Булабою.

– Господин директор, покажите, пожалуйста, что должен делать Джозеф. – Сам же не двинулся с места.

Мистер Булабой повел Джозефа во двор. Будь у Слоника открыты глаза, он бы непременно увидел обоих, хотя к веранде они не подходили. Мистер Булабой встал посреди лужайки и начал что-то объяснять, размахивая руками. Джозеф лишь зачарованно слушал, потом встал на колени, потрогал траву. Булабой указал на клумбу с каннами, но к ней они не пошли. Вот они вернулись, и Джозеф сразу же поспешил в сарай: отвязав от косилки веревки, он вытащил ее на свет божий. Осмотрел как следует, покопался на полках в сарае и отыскал банку с машинным маслом, наждачную бумагу, старую кисть и ржавый, сточившийся нож. Очистил его и принялся соскабливать грязь с косилки. За все это время он не проронил ни слова.

– Все в порядке, вот ты и при деле. – напутствовал его Ибрагим.

К полудню вычищенная и смазанная маслом косилка блестела на солнце. Все так же молча Джозеф притащил ее во двор «Сторожки» на газон. Выяснилось, что для такой высокой травы нужно переставить ножи. Джозеф принес гаечный ключ и взялся за работу. Ножи пришлось подгонять несколько раз, наконец косилка пошла ровно и легко. Зеленым фонтаном полетела в стороны трава, а на земле осталась бурая борозда ладони в две шириной. Джозеф присел, провел ладонью по земле, потом захватил пригоршню травы, внимательно рассмотрел.

Больше Ибрагим не стал приглядывать за новым мали. Пора было собирать обед. Скинув сандалии, он взобрался на веранду. Сахиб не спал, но в сторону Джозефа даже и не взглянул, словно не слышал, как весело стрекочет косилка: конец беспорядку и запустению! Не слышала ее и мем-сахиб: она сидела за столом в комнате и писала очередное письмо. Вот Ибрагим принес каждому из супругов поднос с обедом, а они по-прежнему оставались глухи и слепы к новому мали. Последовал их примеру и Ибрагим, занявшись собственным обедом. Когда потом он пришел забрать подносы, косилка уже умолкла. Наверное, парень бросил работать, и, как и его предшественник, нашел укромное местечко, и дрыхнет.

Однако оказалось, что паренек работает, аккуратно сгребает скошенную траву в кучки. Хотя и сам Ибрагим не прочь был вздремнуть, он занял свой излюбленный наблюдательный пост. Мем-сахиб после обеда спала в доме, а сахиб – в кресле. Вот парень погрузил траву на тачку и увез; вернулся, нагрузил еще и снова увез. Вот зачем-то потыкал стриженый газон вилами. К чему бы это? Что это он удумал? У Ибрагима слипались глаза, однако он не сводил с Джозефа взгляда.

Вот Джозеф посмотрел в его сторону, и Ибрагим поманил паренька пальцем. Сначала тот не понял, пришлось поманить снова. Джозеф воткнул вилы в бурый торфяник, зашел за сарайчик, откуда и наблюдал Ибрагим, остановился, выжидая.

– Ты зачем тычешь вилами траву?

Лишь вблизи Ибрагим рассмотрел, что с парня пот катит градом.

– Чтоб она дышала.

– Это ты мне хочешь сказать, что трава дышит?

– Все живое дышит.

Ибрагим даже расчувствовался. Сам-то парень едва дышал от усталости.

– Хватит, отдохни чуток. Хочешь перекусить?