355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пол Скотт » Остаться до конца » Текст книги (страница 12)
Остаться до конца
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:10

Текст книги "Остаться до конца"


Автор книги: Пол Скотт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Вы небось думаете, что я благодатный для этого материал, этакая глина – лепи что хочешь. Верно, я была такой. Меня с детства приучили знать свое место. Но я думала: вот выйду замуж, и все переменится. Мне казалось, что Слоник навсегда вызволит меня из этой трясины. А он лишь перетащил меня из одного болота в другое. Дома я не видела отца: он либо запирался в кабинете, либо навещал прихожан. В Индии Слоник целыми днями пропадал в штабе. В Англии я работала на «Смита и Койна». В Индии пришлось работать на женские комитеты. «Вы и впрямь умеете стенографировать и печатать, миссис Смолли?» – изумлялись, вскидывая брови, офицерские жены, а про себя думали: «Так, значит, нам она пригодится». И они использовали меня. Я всегда была «при комитете», то при одном, то при другом, но никогда не «в комитете».

Да, у них царила непоколебимая иерархия. Скажем так: если я – капитанская жена, то найдутся другие капитанские жены, чьи мужья старше моего по должности. Считалось до дня, кто и сколько проходил в капитанском чине. И попробуй ошибись или не обрати на это внимания – тут же поставят на место, в лицо скажут, что промашку дала. Над этими капитаншами – майорши. Получил чин майора и Слоник, и, конечно же, сыскались дамы, чьи мужья просидели в майорах дольше. А уж о полковничихах да генеральшах я и не говорю: они так высоко, что посмотришь – голова закружится. Как трудно (хотя и необходимо, я же понимаю) эту иерархию соблюдать. Помню, я прямо вся затрепетала, когда одна полковничиха назвала меня запросто – Люси, а ведь Слоник в ту пору только-только получил майора. Из-за такой пустяковины – и трепетать! Из-за пустячных обид – стараться отомстить! Но я помню и другое: когда Слоник был уже майором «со стажем», я тоже порой свысока относилась к новоиспеченным майоршам.

Да, мистер Тернер, правилам этой игры я научилась ради Слоника. Когда в конце сорок пятого он стал подполковником, я подумала: а вдруг снова выглянет солнце на нашем небосклоне. Увы! Мы даже не переменили жилье: как «У Смита» жили, так там и остались. Нас расквартировали там еще в начале войны, дали две комнаты, номер люкс, там теперь спальни супругов Булабой. В комнате побольше мы устроили гостиную, в маленькой – спальню. А жилье мы не переменили, потому что Слоник не захотел. Сколько раз могли мы получить свой домик, а Слоник все отказывался. Говорил: в гостинице жить удобнее, штаб рядом. Да и дешевле, чем содержать свой дом, – в ту пору Слоник был прижимист. Я его за это даже уважала. Меня тоже с детства приучили знать цену деньгам. Слоник и сейчас скуповат, но причина уже иная – нам приходится экономить. А тогда деньги текли, что вода меж пальцами. Сколько Слоник потерял, оставил за карточным столом; а какую совершил глупость, уйдя из армии в коммерческую фирму в Бомбее. Впрочем, об этом рассказ отдельный, а я и так вас заговорила.

Мы прожили «У Смита» вплоть до провозглашения независимости. Слоника уговорили остаться еще на годик-другой. К тому времени Розовый Дом уже освободился: Милдред уехала в Англию, а полковник Лейтон с Сарой и Сюзан перебрались в резиденцию командующего. И нам предложили Розовый Дом. Впервые в жизни я вынудила Слоника согласиться. Ведь кроме нас в округе ни одной британской семьи, так почему же нам в кои-то веки не пожить по-человечески. И впервые в жизни Слоник уступил. Правда, без ворчания не обошлось. И я подумала: а вдруг все еще наладится. А вдруг снова для нас засияет солнце. Увы – не засияло. Лишь мелькнул разок солнечный лучик, да и то, словно в насмешку, после заката.

Прекрасно помню, как праздновали здесь провозглашение независимости. Вечер четырнадцатого августа тысяча девятьсот сорок седьмого года. На плацу выстроился полк панкотских стрелков. Солнце клонится к закату, барабаны бьют «отбой». Нас приглашают на обед к командиру, на флагштоке еще реет английский флаг. Потом мы снова выходим на плац, там для гостей построили специальные трибуны. Вечереет, прохладно. Плац ярко освещен прожекторами. У нас был смешанный гарнизон: индийские части и небольшое подразделение англичан. Так они и прошли маршем мимо нас: сначала индийцы, потом англичане. Оркестр хоть и играл из рук вон плохо, но видно было, как музыканты стараются ради такого праздника. Играли в основном английские военные марши. Были даже волынщики-индийцы, они сыграли под управлением шотландского офицера «Лесные цветы». Один за другим гасли прожекторы, и вот освещен лишь флагшток с английским флагом. Рядом застыли по стойке «смирно» полковник Лейтон и новый комендант-индиец. Оркестр заиграл «Пребудь во мне» [15]15
  Стихотворение английского поэта Генри Фрэнсиса Лайта (1793–1847), ставшее текстом религиозного гимна.


[Закрыть]
.Знаете, мистер Тернер, его и по сей день играют в Дели после «отбоя» в канун Дня независимости.

Все было так трогательно, что я даже прослезилась. Слоник взял меня за руку, и так мы стояли, а оркестр играл уже «Боже, храни короля». Потом наступила ужасная и в то же время чарующая минута: медленно, в полной тишине, пополз по флагштоку вниз британский флаг. Доносился лишь вой шакалов с холмов, да ветер шуршал обрывками бумаги и страничками программы. В такой же тишине ровно в полночь подняли индийский флаг, и оркестр заиграл новый индийский гимн, в толпе запели, а когда оркестр кончил играть, толпа всколыхнулась от приветствий, криков, рукоплесканий. Я бы тоже похлопала в ладоши, да Слоник не выпускал мою руку до тех пор, пока вновь не зажглись прожекторы и войска не покинули плац под оркестровый марш.

Глава одиннадцатая

Перед Пасхой справляли Холи, праздник плодовитости, праздник семьи у индусов. Люди из низших сословий в этот день заполняли базар, осыпали друг друга разноцветным порошком, а иногда брызгали подкрашенной водой, хотя это и не полагалось – на одежде могли остаться пятна, а другой у бедного люда нет.

Индусы побогаче праздновали Холи дома, подальше от всяких шутников, что обливают или осыпают прохожих. Кое у кого собирались гости, и праздничные игрища (правда, в меньшем масштабе) устраивались в садах. Например, супруги Менектара всегда приглашали знакомых на Холи к себе в сад Розового Дома. По словам Слоника – обычная пирушка, разве что у входа мужчинам мазнут лоб, а женщинам запястье красной пудрой. Дети под надзором маленькой няни-айи играли в Холи, в отличие от взрослых, самозабвенно – им отвели уголок сада, чтоб они никому не мешали. А взрослых – дам в нейлоновых сари, мужчин в элегантных костюмах – ждала, если опять же верить отзывам Слоника, обычная попойка в домашнем баре, закуски рядом, за шелковичным деревом, на любой, в том числе и вегетарианский, вкус.

Люси всегда с нетерпением ждала приглашения от Менектара на праздник Холи: во-первых, можно посидеть в саду, где хоть и недолго, но хозяйничала и она сама. Потом там воцарилась Милдред Лейтон и устроила теннисный корт. Сейчас же сад снова обрел прежний вид: клумбы английских чайных роз, их со знанием и любовью выращивал сам полковник Менектара – «Малютка», как прозвали его за немалый рост.

Малютка всегда бывал мил и любезен с Люси. И с его женой, Куку, у нее тоже сложились приятельские отношения: их объединяло взаимопонимание – и та и другая прекрасно знали, что хотя все жены полковников (отставных или служащих) относительно на равных, и у них – своя иерархия. Смотря с какого бока на это взглянуть. Куку всегда отчаянно кокетничала со Слоником, однако Люси и не думала ревновать. Это не опасно, но когда Слоник начинал заигрывать с миссис Десаи, Люси настораживалась. Ведь по Куку видно, что она думает, обнимая Слоника: «Ты – милый, приятный, остроумный человек, тебе всегда рады, но ты – англичанин, значит, поверженный враг».

Наверное, теперешняя молодежь и в Индии и в Англии держится других взглядов: легко знакомятся, сближаются, но как бы дружелюбно мы ни были настроены к индийцам нашего поколения, испытавшим на себе пристрастное и несправедливое отношение, в сознании тех все еще живут отзвуки давнего тревожного набата.

Куку Менектара обычно присылала приглашения на открытках с напечатанным текстом, от руки ставилась лишь дата. Текст гласил: «Куку и Малютка празднуют Холи… числа, в доме № 12 по Верхней Клубной улице. Будем рады видеть вас, RSVP» [16]16
  Repondez s'il vous plait (франц.) – пожалуйста, ответьте.


[Закрыть]
.

В этом году Люси положила на стол Слонику приглашение, добавив карандашом вопросительный знак. Открытка вернулась к ней на секретер с резолюцией: «Валяй!»

Слоник вообще стал более покладистым с того дня, когда Люси уехала в клуб, выпила неподобающе много джина с содовой и вернулась домой уже после шести вечера. Она думала, что супруг закатит скандал. Но скандал не состоялся. Слоник лишь спросил (да и то этак меланхолично), хорошо ли она провела день. Приняв ванну, она застала Слоника в гостиной: он читал журнал и пил пиво.

– Я попросил, чтобы нам принесли на ужин кое-каких закусок. Билли-бой прислал мне записку – дескать, он в ресторане чуть не отравился и не советует нам рисковать.

– Очень разумно.

Она села за секретер, поставила рядом стакан джина с лимонным соком и раскрыла книгу расходов: записала сегодняшние немалые траты, прибавив к ним пару рупий – надо же за счет чего-то выкраивать жалованье для мали. До чего же мерзко ловчить и обманывать!

– В кино сегодня идешь? – спросил Слоник, когда вошел Ибрагим и поставил поднос с ужином на стол.

– Иду.

– Что-нибудь стоящее?

Люси недоверчиво взглянула на мужа. Неужто и он собирается пойти вместе с ней? Видно, ее поведение сегодня выбило его из колеи. Еще минута – и Люси пожалеет мужа. Поэтому она тут же отрезала:

– Да так, ерунда. Только женщинам и смотреть – называется «Как убить свою жену».

Слоник, увы, никогда не слыл тонким ценителем чужого юмора. До того, как характер его претерпел разительные перемены, у него и самого с чувством юмора было туговато. Во всяком случае, его шуток не понимали. Со временем он немного преуспел на этом поприще, хотя остроты его бывали тяжеловесны и грубы, а тонкий юмор собеседников до него по-прежнему не доходил. Порой казалось, что он нарочно строит из себя идиота, не замечая чужой шутки, но если случалось сострить ему, он не щадил тех, кто не сразу угадывал смысл остроты. В основном же его больше всего смешило все грубое и непристойное, а также чужие злоключения. Пожалуй, такой обхохочется, увидев, как упал человек, поскользнувшись на банановой кожуре. Слава богу, думала Люси что муж еще не дошел до розыгрышей. И все равно, когда он начинал острить «на публику», Люси всякий раз было за него неловко, особенно когда он выставлял себя самого на посмешище.

Именно так он и поступил в прошлом году на празднике Холи у супругов Менектара. Оставив компанию взрослых, он принялся возиться с детишками: те начали бросать в него пригоршнями цветную пудру, сначала боязливо Слоник их подзадоривал, бросая в ответ. Наконец, он вернулся к столу весь с ног до головы усыпанный синим, пурпурным, алым – лишь глаза и зубы блестят, как у шахтера, поднявшегося из забоя, где сам дьявол захоронил радужное многоцветье. И в таком виде он бросился обнимать сначала Куку, а потом госпожу Митра.

– Ну, вот видите, ваш муж совсем здоров, – сказал тогда доктор Митра и, взяв Люси под руку, повел прочь от стола вегетарианцев к обычным закускам. Постоял, подождал, пока к столу пригласят мужчин.

Люси уже свыклась с таким четким разделением: мужчин и женщин потчуют отдельно – хотя и находила это весьма обременительным. Всех гостей рассаживали широким кругом, точнее, в два круга – в одном женщины, в другом мужчины. И хочешь не хочешь, а собеседники и справа и слева – женщины. Правда, Куку расставила стулья и на лужайке, чтобы гости могли вырваться из «окружения». К этим-то немногочисленным стульям и тянуло женщин, словно магнитом. Наверное, не привыкли рядом с мужчинами сидеть, думала Люси, да и поразмяться не прочь. Лишь кое-кто из женщин помоложе не поддавался всеобщему соблазну вклиниться в ряды мужчин. И почему это им взбрело в голову есть отдельно от женщин? Уже из-за одного этого не стоит к ним и близко подходить.

Люси, памятуя о своем возрасте, села, хотя тут же пожалела об этом – к ней сразу подошли миссис Митра и миссис Шринивасан, и пересаживаться было бы уже неприлично. Прямо перед глазами у нее маячил Слоник, а вот его как раз ей и не хотелось сейчас видеть. Стоит посреди самого старого и красивого сада в Панкоте, перепачканный с ног до головы разноцветной пудрой, клоун клоуном, и забавляет, даже скорее выжимает смех из разодетых и церемонных индийцев, разглагольствует либо рассказывает неприличный анекдот. Его не очень-то и слушали. Мужчины, видя, что женщины отходят от столов, спешили занять их места. Наконец, рядом со Слоником остался лишь Малютка Менектара, одну руку он заложил за спину (осанка у него, конечно, отменная), в другой держал едва пригубленный бокал. Он то кивал старику, то откидывал голову, беззвучно смеясь. А рассказчик все не унимался. И о чем только он болтает? – терялась в догадках Люси. Дай бог, чтобы не о последней войне с Пакистаном. Шутить об этом не следует. Почти у всех присутствующих сегодня есть знакомые, чьи сыновья или мужья пали в этой войне, в которой решалась судьба Бангладеш.

Вот Малютка предложил Слонику подкрепиться и повел к столу. По дороге тот поставил свой пустой бокал на поднос слуге и взял полный.

А миссис Шринивасан и миссис Митра обсуждали нового пакистанского премьера, господина Бхутто.

– Что вы хотите, ведь он сын бакалейщика! – негодовала миссис Шринивасан, – да и Муджибур Рахман не лучше! Как мне надоели эти бенгальцы! Вечно с ними забот не оберешься! Как англичане с ирландцами, верно, Люси?

Но ответить Люси не успела. На веранде что-то грохнуло, послышались возбужденные голоса. Гости в саду стали оборачиваться. Кое-кто даже встал, вытянул шею, чтобы получше рассмотреть, что случилось. Она и так знала наверное: Слоник что-нибудь уронил. И напоследок опозорился. Но вот голоса смолкли. Люси увидела, что собравшиеся на веранде смотрят на пол – там что-то или кто-то лежит. Если кто-то – значит, Слоник; если лежит – значит, его мог хватить очередной и, возможно, губительный удар. Люси с трудом уняла вскинувшуюся в груди тревогу. Вскорости она сменится печалью, а потом – ужасом. Вот к ней по лужайке подплыла Куку в своем роскошном сари, прелестная вестница дурного.

– Слоник, кажется, слегка оступился.

– Да что вы! Ах, Слоник, какой же он неуклюжий. Пойду-ка взгляну.

Медленно она встала, положила тарелку прямо на траву. Единственное, что остается в старости, – достоинство, и сейчас ей выпала возможность всем его показать. Сумочку она оставила на стуле. Некогда это была очень хорошая сумочка. Но под лучами предательски яркого солнца обозначились и ее немыслимые лета. Вместе с Куку Люси подошла к веранде. Мужчины, стоявшие на крыльце, расступились. Кто-то из них поднял легкий столик из тростника – очевидно, его свалил Слоник, когда падал. На столе, наверное, были бутылки – пол усыпан осколками. Слоник лежал недвижно, раскинувшись. Глаза закрыты. На клоунски пестром лице пугающе выделялись белые веки. Рот приоткрылся, видно, как жадно глотает он ароматный, хвойный воздух. Не понять: потерял он сознание или нет. Над ним склонился доктор Митра, пощупал пульс на левой руке. В правой, окровавленной, полковник сжимал ножку бокала.

Митра сказал:

– По-моему, он просто оступился, упал и ушибся.

– Ничего серьезного?

– Думается, нет.

Старик что-то пробормотал.

– Чуть-чуть погромче, старина!

– Домой, – отчетливо произнес тот. – Везите домой, а не в больницу! К чертовой матери больницу!

– А зачем вас в больницу? Вы здоровее здорового.

Слоник открыл глаза: на чумазом лице они и впрямь были как у шахтера.

– Люс, ты здесь, а, Люс?

– Здесь, дорогой.

– Вези домой. Не надо в больницу.

Он попытался сесть. Доктор Митра сначала воспротивился было этому, но потом сам же и помог Слонику приподняться.

– Простите, что так вышло, – сказал тот, – выпил чуток лишнего, вот и все. А тут еще поскользнулся. Нехорошо получилось. Очень нехорошо. При дамах, и так опозориться… надо ж! – И он досадливо крякнул.

Мало-помалу любопытные разошлись. Остались только Люси, Митра, Малютка, Куку да кое-кто из прислуги. Слоник закрыл глаза, помотал головой, собираясь с силами. Затем открыл один глаз, потом другой, воззрился на свой костюм, будто видел его впервые. Начал оттирать рукой штанину, потом внимательно оглядел ладонь.

– Что ж у вас в приглашении написано: «Малютка и Куку празднуют Холи»? – Он посмотрел на супругов. – Так где же праздник? По-моему, кроме меня, никто и не праздновал, хотя праздник-то ваш, индийский. Пустите-ка, – он стряхнул с плеча руку доктора Митры, – а то еще испачкаете мой дивный костюм.

Час спустя доктор Митра повез супругов Смолли в «Сторожку».

– Не очень-то вы свой праздник почитаете, а? – спросил Слоник. – Так, болтовня одна. Да повод напиться до чертиков. Как у нас на Рождество. Или на Пасху. Даже на Пасху больше смахивает. Правда, Люс? Праздник плодовитой семьи. Я, помнится, еще во времена допотопные, попал впервые на Холи и сдуру-то спрашиваю командирскую жену: «Это что, благотворительное общество представление дает? И для кого же средства собирают?» Ну и она мне целую лекцию прочитала, что такое Холи. Ее, брат Митра, с толку не собьешь. А когда Люс впервые Холи увидела, я, чтобы не оскорбить ее слух, что-то промямлил, что праздник весны, говорю. И что бы вы думали! На банкете встает моя пташка и начинает чирикать, в честь весны тост поднимает. А все молчат. Такая мерзкая, неловкая пауза. Мем-сахиб, что сидела во главе стола вся прямо изъерзалась от смущения, а гостям только и оставалось сидеть да помалкивать, они-то знали, что и как нужно сказать… Люс, о чем это бишь я говорил?

– Ты рассказывал доктору Митре о моей оплошности, хотя ему это вряд ли интересно.

– Еще как интересно. Он потом сам не раз об этом расскажет на каких-нибудь званых обедах. Верно, старина? Расскажешь, брат Митра?

– Не знаю, право не знаю.

– Э, да ты никак надулся? Пошел тогда в задницу. Туда тебе и дорога. Нам всем туда дорога. – И Слоник устало запрокинул голову.

Он совершенно невыносим! Люси взглянула в зеркальце над водителем и отвела глаза, чтобы не встретиться со взглядом доктора Митры. Как безобразно муж себя ведет! Какие мерзкие слова употребляет. Люси еще не могла успокоиться после бестактного упоминания о ее давней-предавней оплошности. Случилось это в противном Махваре, а «чирикала» она при всеобщем молчании, потому что, упомянув праздник Холи, сказала: «Не понимаю только, почему все в красных тонах. По-моему, весне больше подходит зеленый». Слоник мог бы заранее объяснить ей все толком, да не объяснил. Потому и попала она в столь глупое положение. Тогда за столом враз наступила тишина, как и сейчас, в машине доктора Митры. До Люси постепенно дошла символика и значение пурпурных и алых тонов, столь отчетливо запечатлевшихся сегодня на костюме Слоника (и, очевидно, на сиденье машины): они обозначали месячные у женщин и следы первой брачной ночи.

Вернулись домой они раньше времени. Невыносимо было видеть, что их не ждали. Ибрагим на веранде любезничал с Миной (она, правда, тут же убежала), Блохса сидела рядом. Увидев хозяина в шутовском наряде, собака ощетинилась, оскалилась и зарычала. Подойди Слоник поближе, она тоже ударилась бы в бегство.

– Скажите мне честно, доктор, – спустя полчаса спросила Люси, провожая господина Митру к машине. – Он упал, потому что перепил, или опять отказало сердце?

– Будь что серьезное, разве я бы оставил его сейчас? Не беспокойтесь. Спиртного ему пока не давайте. Звоните, если что. Завтра я забегу.

– Но вы не ответили мне, доктор.

– Разве? Ведь больница в двух шагах, а я тем не менее отвез его домой и оставляю на ваше попечение. Чем это не ответ? Лучше, по-моему, не ответишь. Дома ему вольготнее.

– Еще бы.

– Возможно, я выпишу ему новое лекарство. Подождем до завтра. Ей не терпелось спросить: сколько еще осталось жить Слонику?

Год? Меньше или больше? Или, может, смерть уже на пороге? Но нажитая с годами мудрость подсказала, что не следует задавать вопросы, на которые нет точного ответа, да и, по правде говоря не хочется его слышать. Она вернулась в спальню. Слоник спал. Лицо и руки не удалось отмыть дочиста, красноватые пятна от пудры еще остались. Грязный костюм валялся в корзине для дхоби. В ее печаль вдруг вкралось озлобление. В конце концов, это их, а не наш праздник. Слоник прав. Им бы и разодеться по-шутовски.

К Пасхе Слоник обрел прежнее жизнелюбие. В понедельник после Вербного воскресенья он объявил, что вечером к нему в гости придет Билли-бой. Люси с Ибрагимом отправились в кино. Люси пошла из-за того, чтобы не менять заведенного порядка. Останься она дома, и муж заподозрит, что она неспокойна за его здоровье. Хотя поводов для беспокойства с каждым днем все меньше. Ничего крепче пива он не пил, да и то очень умеренно. Люси потом не могла припомнить, какой смотрела фильм. На экране ей виделись лишь ужасные сцены: вот она возвращается домой, а там побывала Смерть, опустел семейный очаг; виделся ей и отчий дом, зловещий мрак под лестницей.

Вернувшись домой, она увидела, что дверь заперта, и разволновалась. Дала ключи Ибрагиму и велела ему войти первым. В гостиной горел свет. На ее секретере записка. Неужели от доктора Митры?

Нет, от Слоника: «Ушел с Билли-боем в кабаре „Шираза“. Вернусь к полуночи».

– Все в порядке, Ибрагим. Я иду спать. А ты уж дождись сахиба.

Ночью она услышала, как на улице поют – то возвращались Слоник и Билли-бой. Она выключила лампу у постели. В гараже залаяла Блохса. Пение тотчас оборвалось. Должно быть, Билли-бой помчался домой. Вот Слоник вошел, запер за собой дверь. Лампа у его постели горела, и Люси, смежив веки, наблюдала за мужем.

– Люс, ты спишь? – окликнул он. По голосу судить – трезвый.

Она перевернулась на другой бок и накрылась с головой.

* * *

– Ну и дерут же за пиво в этом кабаре! – посетовал он утром за завтраком. – Кроме пива, я ничего в рот не брал. Зато Билли-бой был пьян в стельку. Задаст ему мадам сегодня жару!

– С чего это ты надумал идти в «Шираз»?

– С Билли-боем со скуки сдохнешь. Вот с чего. Таких зануд я еще не видел. Впрочем, в кабаре он преобразился.

– Надо же!

– Ну, как тебе картина?

– Я уж ее толком и не помню. Извелась вся: пришла домой, а тебя нет!

Слоник выпил апельсинового сока и принялся за яйцо.

– В конце недели Пасха, – заметил он.

– По-моему, ты уже давным-давно забыл о таких праздниках.

Он нарезал хлеб маленькими продолговатыми кубиками и стал обмакивать в яйцо.

– Новый поп объявился. Билли-бой говорит: черен, что твоя шляпа. Просит величать себя «отцом». Приедет на пасхальную службу.

– Осторожно: капаешь яйцом на рубашку.

– Может, сходим в церковь в воскресенье? Как ты насчет этого?

Люси доела яйцо – тоже символ грядущей Пасхи.

– Так ты и впрямь хочешь, чтобы мы вместе пошли в церковь на Пасху?

– А что, этот день не хуже других. Пойдем поглазеем.

– Церковный двор стал много чище и опрятнее.

– Мне до него дела нет. Я предлагаю пойти поглазеть на новоявленное преподобие. Как знать, Люс, может ему придется предавать наши останки огню или земле. Поэтому хотелось бы взглянуть на этого субчика.

– Слоник, ты верен себе.

– Что, кощунствую?

– Да нет, верен этим жутким словечкам! Впрочем, и помыслам своим ты тоже верен.

– Ишь ты! – крякнул Слоник.

* * *

Второго апреля они пошли на воскресную утреннюю службу. Люси заметила, что прихожан больше, чем обычно, а увидев отца Себастьяна, изумленно и зачарованно уставилась на него. Хорошо, что муж не настоял, чтоб они пошли к восьмичасовому причастию. Но вот священник громко и звонко произнес первые фразы из Библий, открывающие утреннюю службу, и Люси поразилась красоте слов – помнится, ее отец произносил их скороговоркой; а еще ее поразило, до чего же подходит ритмика индийского произношения к ритму слов. Она открыла глаза и увидела, что у отца Себастьяна они закрыты – он читал по памяти.

«Встану, пойду к отцу моему, и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим» [17]17
  Евангелие от Луки, 15, 18–19, из притчи о блудном сыне.


[Закрыть]
.

– Возлюбленные братья и сестры, сколько строк в Священном писании указуют нам нашу неправедность, грехи, коим числа нет, дабы мы их признали и покаялись, – на одном дыхании продолжал отец Себастьян, и служба целиком поглотила и сердце, и душу, и ум Люси. Перед первым гимном она встала и покосилась на Слоника: как хорошо, что он рядом. Сосредоточенно наморщив лоб, он запел вместе со всеми. В жизни он не мог правильно взять ни одной ноты, однако сейчас Люси это не раздражало, наоборот, она удивлялась и радовалась тому, что муж поет, а не мычит, по обыкновению, себе под нос.

Отец Себастьян построил службу на одном из пасхальных гимнов, а не на псалме, как обычно; и Люси казалось, что святой отец частенько посматривает на нее, будто силится вспомнить, где он мог ее видеть. А мог ее видеть он на фотографиях, присланных ему мистером Булабоем еще с неделю назад. Мистер Булабой сдержал слово и подарил Люси фотографии; две-три из них – в том числе и ту, где она стоит с мали у могилы Мейбл – Люси отослала Саре Лейтон. Мужу фотографии она еще не показывала, ни словом не обмолвилась она и о Саре и мистере Тернере, хотя он вот-вот приедет в Дели. Люси надеялась, что он привезет ей голубой оттеночный шампунь. Как только мистер Тернер напишет о дне приезда в Панкот, Люси непременно пойдет в парикмахерскую к Сюзи и не пожалеет последнего пакетика с заветной голубой краской на свои седины. А Слонику она решила пока ничего не говорить, потому что он начнет ворчать: мол, связалась с незнакомым человеком. А ворчать Слонику вредно. Стоило ему несколько дней провести в покое – и он переменился: и выглядит лучше, и в церковь с нею пошел, и внимательнее стал.

Слоник вдруг громко крякнул и ухмыльнулся; Люси вздрогнула, череда ее мыслей прервалась. Хоть бы в церкви постеснялся! Но оглядевшись, она вдруг увидела, что вокруг много улыбчивых и смеющихся лиц. Да и сам отец Себастьян улыбался. Так что в мужниной ухмылке нет ничего предосудительного. Вся служба проходила весело. Люси вслушалась и сама заулыбалась. Но еще приятнее стало, когда к концу проповеди отец Себастьян посерьезнел, даже посуровел. Люси все же считала, что в церкви не пристало смеяться. Не смогла принять она и другое: во время молитвы при упоминании Святой Девы Марии она чуть преклонила голову, но отец Себастьян буквально бросился ничком на пол и продолжал бормотать молитвы себе под нос. Встал он лишь на последней весьма символической фразе: «А на третий день он восстал из мертвых». Прихожане зашушукались, закачали головами. Пропев гимны, Люси подумала, что, хотя они и будили в ее душе светлую, полузабытую радость, было в них что-то и детски наивное. Странная получилась служба: умная и тонкая проповедь пополам с немудреными гимнами, приправленная едва ли не католическими обрядами. Прихожане расходились, улыбаясь, точно посмотрели кинокомедию. И Слоник улыбался.

Выйдя во двор, он остановил ее:

– Подожди!

Многие прихожане тоже не спешили уходить.

– А кого ждать-то?

– Святого отца, кого ж еще!

Люси ушам своим не поверила. Слоник изумил ее уже тем, что вообще пришел в церковь. А теперь задержался, чтобы поговорить со священником! Люси отошла в сторону перекинуться словом с капитаном Сингхом и его супругой, хотя они были едва знакомы – Сингхи в гарнизон прибыли недавно. Однажды они виделись на банкете офицерских жен, еще раз – на празднике Холи у Куку и Малютки Менектара. Люси даже не знала, что они христиане. Интересно, их крестили во младенчестве или взрослыми? Судя по фамилии, они из сикхов [18]18
  Сикхи – последователи сикхизма – секта в индуизме, превратившейся в XVI–XVII вв. в самостоятельную религию. Главным образом распространена в Пенджабе.


[Закрыть]
или раджпутов [19]19
  Раджпуты – каста в Северной Индии.


[Закрыть]
.

Появился отец Себастьян. На ходу он переговаривался с Сюзи. Мистера Булабоя не видно. Люси даже в церкви его не приметила. Прихожан обходил, собирая пожертвования, мистер Томас. Люси не хотелось самой подходить и знакомиться с отцом Себастьяном, разве что он сам узнает ее по фотографиям. Вот Сюзи представила ему Слоника, сама же Люси продолжала прерванную беседу с супругами Сингх. И тут же услышала, как муж окликнул ее.

Делать нечего, придется подойти.

– Познакомьтесь, это моя жена, – представил он Люси. – Я только что сказал отцу Себастьяну, что нам очень понравилась служба. Все очень живо и непосредственно. Я вообще-то не часто беседую со священниками. А сейчас дай, думаю, подойду. Как знать, вдруг в следующий раз и не получится.

– Для беседы время всегда найдется, – улыбнулся отец Себастьян.

– А я не только время имею в виду. – И тут же Слоник перевел разговор. – Вы остановились в семье Менектара?

– Нет. Меня до завтра приютила мисс Уильямс.

– А значит, завтра дневным поездом в Ранпур. А на той неделе к нам заглянете? Надеюсь, вы будете нас навещать чаще, чем старина Амбедкар.

– К сожалению, в следующее воскресенье у меня служба в Нансере.

– Жаль. У меня как раз день рождения десятого, в понедельник. У нас обычно собираются знакомые. Рады были бы видеть и вас. Когда к нам в следующий раз?

Вмешалась Сюзи:

– Отец Себастьян проведет у нас службу лишь двадцать третьего. А до этого у вас, святой отец, кажется, все дни заняты.

– Ну, на еду-то у вас время остается! – перебил ее Слоник. – Вот и заезжайте к нам перекусить. Не получится в воскресенье, оставайтесь до понедельника.

– У меня и понедельник уже расписан, тем не менее спасибо вам большое. – Он взглянул на Люси. – Мне и впрямь хотелось бы заглянуть к вам когда-нибудь.

– Зачем «когда-нибудь»? Давайте сейчас договоримся. Приходите к нам на обед в понедельник, двадцать четвертого.

– К сожалению, на обед меня уже пригласили.

– Ну, тогда отужинайте с нами. Живем мы «У Смита», Билли-бой покажет. Простите, мистер Булабой. Это я прозвал его так – Билли-бой.

Отец Себастьян замялся, снова взглянул на Люси. Что ей оставалось сказать?

– Приходите, когда вам удобно, мистер Себастьян.

– Благодарю вас, миссис Смолли. Благодарю вас, полковник. С удовольствием отужинаю с вами.

– Ну вот и прекрасно. Значит, договорились. Пошли, Люс, отца Себастьяна и другие люди ждут.

* * *

– Вот уж Билли-бой, наверное, бесится, – сказал Слоник жене по дороге домой. – Он говорил, что Сюзи поначалу всей своей протестантской душой этому новому преподобию воспротивилась. А теперь она Билли-боя и близко к своему святому отцу не подпускает; кстати, где-то он утром был. Небось сидел в ризнице да желчью исходил: почему это Себастьян не у него в гостинице, а дома у Сюзи скоротал ночь.

– Слоник, опять ты за свое!

– А что? Что тут такого? «Скоротать ночь» – литературное выражение. А с кем скоротать – про то святым отцам отчитываться не обязательно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю