Текст книги "Жестокая тишина"

Автор книги: Пол Мейерсберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

8

Пандора читала сценарий «Ящика», который она нашла возле бассейна в тот день, когда исчез Хэммонд. Она решила, что это было последнее, что он читал, прежде чем исчезнуть. Она перелистывала страницы без особого внимания. Какой-то странный фильм.

ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. ДЕНЬ

Он осторожно, очень аккуратно открывает дверцу ящика. Наклоняется, шарит внутри. Из темного чрева ящика вытягивает скорчившуюся Женщину. Он вынимает ее из ящика и придерживает за талию. Глаза Женщины открыты, но кажется, что она не понимает происходящего, затем она окончательно теряет сознание. Когда она падает, он поднимает ее и несет к ванне в дальнем углу мансарды.

Ванна полна воды. Мужчина опускает Женщину в воду. Она начинает шевелиться. Он приподнимает ее и начинает мыть губкой.

Чтение прервал резкий звонок телефона.

– Мисс Пандора, это Элис. У нас плохие новости…

Пандора почувствовала, как кольнуло сердце, огнем полыхнуло внутри.

– У вашего отца удар. Это случилось вчера ночью. Его увезли в больницу.

– О Боже! Я сейчас же приеду. – Пандора с трудом перевела дыхание.

– Он без сознания. Неизвестно, придет ли он в себя вообще.

– Как это случилось?

Пандора почти не слушала Элис: все эти подробности уже не имели значения. Она просто окаменела. Потом позвонила Уингам. Полетт была в школе. Пандора сообщила миссис Уинг, что уезжает в Нью-Хэмпшир, и хотела дать ей номер телефона, но никак не могла его вспомнить. Она расплакалась. Ей пришлось заглянуть в записную книжку, чтобы найти телефон своего детства.

– Я вам очень сочувствую, – сказала миссис Уинг. – Столько всего обрушилось на вас.

Затем – такси, шумный аэропорт, бесконечные ожидания, долгий перелет, поездка по знакомой дороге в неизвестное будущее, светлые длинные коридоры больницы, вопросы бородатого врача, чье имя она не запомнила, дверь в белую палату, неподвижная голова отца, ничего не выражающее лицо: желтая восковая маска, облик умирающего человека. Пандора поцеловала сухой прохладный лоб, взглянула на плотно закрытые глаза. Она знала, что он никогда больше не будет разговаривать. Тишина и бледность этого человека и этой комнаты действовали удручающе.

Пандора была в отчаянии. Она пробыла в больнице около часа, разговаривала с Элис о посторонних вещах, что-то плела насчет Алека, стараясь не говорить о самом важном, что с ней случилось со времени ее последнего приезда. Были мгновения, когда она не слышала собственных слов, она слышала только свои мысли. «Пожалуйста, умри быстро, тихо, ничего не говори перед смертью, я ничего не хочу помнить. Ничего не хочу знать. Я ничего не хочу говорить. Мне не в чем признаваться. Я совершенно одна. Я боюсь каждой новой минуты, нового часа. Я ненавижу свою жизнь. Будущее – это мутное белое пятно. Я ничего не могу представить. У меня нет чувств. Я не хочу ни пить, ни есть, ни спать. У меня нет желаний».

Пока Пандора спала в номере гостиницы, расположенной неподалеку от больницы, ее отец умер.

В три часа утра по калифорнийскому времени Дэвид Уинг тихо вошел в комнату своей младшей сестры и забрался в кровать к Полетт.

– Знаешь, есть способ найти твоего папу, – тихо сказал он и обнял ее за шею.

Полетт слегка вздрогнула.

– Как?

– У нас есть знакомый астролог. Она что-то вроде ясновидящей. – Его рука соскользнула с ее шеи и легла на плечо. Он раньше никогда не трогал так Полетт.

– И что она делает? – Полетт хотелось ответить на его ласку, но она боялась. Она не знала, что надо делать. Эта книга о сексе мало помогла.

– Иногда она находит пропавших людей. – Дэвид погладил ее руку.

– Как? – Полетт взяла руку Дэвида в свою. Их пальцы переплелись. Ее ладонь была больше, зато его сильнее.

– Она берет какой-нибудь предмет, который им принадлежал. Что-нибудь из одежды или еще что-нибудь, что они любили, вроде украшений. Держит его в руках и представляет их жизнь.

– Просто держит в руках. – Полетт почувствовала, что перестала бояться. Она медленно поднесла их сплетенные руки к себе и прижала к ночной рубашке чуть повыше груди. Она сделала первый серьезный шаг. Она не боялась Дэвида.

Вдруг Дэвид представил себе Полетт обнаженной. Даже в свои двенадцать она выглядела более зрелой, чем его старшая сестра. Он подумал, есть ли у нее волосики внизу живота и почувствовал, как что-то напрягается в его паху.

– Я могу попросить маму, чтобы она с ней поговорила.

Полетт положила голову Дэвиду на плечо. Оно было костлявым: Дэвид такой худенький.

– Но ей нужно будет дать что-нибудь, что принадлежало папе.

Дэвид осторожно погладил ее по волосам. Он слышал, как она дышит, как вздыхает. Он посмотрел на нее. Она закрыла глаза. Он потрогал ее маленькую грудь, которая, казалось, под его рукой начала расти. Он осторожно положил ладонь на ткань ее ночной сорочки, он не осмелился сжать ее грудь. Он читал, что когда женщина чувствует возбуждение, то ее сосок твердеет, но с Полетт этого не случилось.

Она положила руку па его ладонь и нажала. «Поцелуй его, – сказал ей внутренний голос. – Ты храбрее его. Сделай это». Она повернулась, и ее губы коснулись его губ. Ни один из них не раскрыл рта. Пока этого было достаточно. Это было восхитительно!

Они не говорили больше, лежали рядышком, обнявшись, и таким образом, разумеется, не могли спать. Им нравилось ощущать тепло друг друга. Оба знали, что впереди их ждет еще многое. Но не теперь. Около пяти утра Дэвид выбрался из кровати Полетт и заботливо подоткнул ей одеяло, поцеловал ее. Она погладила по его волосам. – Надо идти, – сказал он.

– Да, я знаю.

– Завтра я позвоню этой женщине.

– Хорошо.

Полетт смотрела, как он уходит из ее комнаты. В дверях он оглянулся, но ни один из них не сказал ни слова. Полетт выключила свет на тумбочке, свернулась клубочком и оказалась на седьмом небе.

Пока Пандора добиралась до больницы, Элис уже сделала предварительные распоряжения относительно похорон. Элис не стала звонить Пандоре раньше восьми. Она отнеслась к этой смерти по-хозяйски.

Пандора смотрела на отца. Он не изменился с прошлого вечера, и ей казалось, что он умер уже тогда. Она не поцеловала его. Ее прежний страх улетучился, как изгнанный из тела дьявол, все куда-то улетучилось. Пандора плакала, чувствуя облегчение, а не горе.

Днем она поехала в свой старый дом. Она думала, что опять на нее нахлынут воспоминания. Но, к ее удивлению, прошлое отодвинулась куда-то далеко. Ее воспоминания принадлежали другому человеку. Переходя из комнаты в комнату, чувствуя движение своих ног, осознавая, как ее пальцы поворачивают дверные ручки, слыша собственные шаги, она видела, как этот другой человек вел себя неожиданно практично. Она стала думать о том, что можно сделать с этим домом: оборудовать новую ванную, сделать стеклянную крышу над зимним садом, застелить пол на кухне линолеумом или плиткой. Она смотрела на дом как потенциальный покупатель. Нет, не покупатель, а продавец. Пандора поняла, что думает о том, чтобы продать этот дом. Она улыбнулась своему отражению в зеркале, открыла сумочку и накрасилась. Ей хотелось хорошо выглядеть.

Элис наблюдала за ней, застав ее за этим неподобающим моменту занятием.

– А Алек придет на похороны?

– Нет. Он сейчас в отъезде.

– Ты же говорила мне, что он дома.

– Разве?

Пандора позвонила Уингам и узнала у них телефон школы. Полетт разрешили уйти с урока, чтобы поговорить с матерью. Она не была напугана. Полетт примерно знала, почему звонит мама. Она почти не знала своего дедушку. И для нее это не было потрясением, она не плакала. Она знала также, что и Пандора была не очень близка с ним. Голос матери звучал спокойнее, чем раньше. Полетт подумала, что умер-то мамин папа, а не ее. Она уже больше не считала, что Хэммонд умер. Возможно, эта ясновидящая китаянка сумеет его найти. Полетт вернулась в класс, улыбнулась Дэвиду. Учительница спросила, не хочет ли она пойти домой. Полетт захотелось ответить, что у нее нет дома, зато вместо этого есть любимый.

Похороны произвели на нее гнетущее впечатление. Стоя рядом со стариками – приятелями отца, Пандора молилась не за усопшего, а за то, чтобы поскорее оказаться в самолете, летящем в Лос-Анджелес. Последние три дня Элис явно собиралась сказать ей что-то. Когда они делали вид, что нежно прощаются у поджидающей Пандору около ворот кладбища машины, Элис наконец решилась.

– Мне кажется, я любила его больше, чем ты, – сказала она.

Пандора не стала спорить, зная, что особой сердечности к отцу у нее не было.

В самолете она думала об Уайлдмене. За эту неделю в Нью-Хэмпшире она решила, что больше не будет с ним встречаться. Смерть отца была символическим концом их отношений. И не имело значения, где Алек. В своем воображении Пандора уже решила продать не только дом отца, но и дом на Ранчо-парк, продать землю и начать все сначала. Купить новый дом и жить там с Полетт. Начать новую жизнь. А почему бы и нет? Но Уайлдмен прочно поселился в ее мыслях и не желал уходить оттуда. Она опять живо чувствовала его присутствие. При воспоминании о минутах блаженства бедра ее свело легкой судорогой, в низу живота пульсировало. Она поерзала в кресле и опрокинула стакан с вином, стоявший перед ней на подносе с едой. Стюардесса наклонилась к ней и что-то сказала, но Пандора не слышала ни слова.

Опять дома. И снова на часах было семь, когда Пандора вышла из такси. Для нее это время дня всегда было самым пустым. Ей совершенно нечего было делать в семь часов вечера, разве что выпить немного и приготовить ужин. Какой ужин? Для кого? Бессмысленный закат, каждодневный символ пустоты, петля вокруг Калифорнии, этот сиреневато-оранжевый свет напомнил ей о предыдущем возвращении из Нью-Хэмпшира. Было лишь одно отличие: Алек уже не сможет снова исчезнуть. Это точно.

Два медных каретных фонаря, которые Алек когда-то принес с киностудии, безрадостно приветствовали ее своим светом у входной двери. Почему они горят? Наверное, она зажгла их перед отъездом, чтобы думали, что дома кто-то есть. Дом. Что бы ни подразумевалось под этим понятием.

В холле и гостиной стояла мертвая тишина. Ноги у Пандоры ныли. Она сбросила туфли – устала от высоких каблуков. Разве все началось не с каблука, застрявшего в щели деревянного мостика? «Позвони ему. Тебе не остается ничего другого. Все остальные возможности ты уже использовала. Ведь тебе больше хочется позвонить ему, чем Полетт? Ты плохая мать и неверная жена. Но сначала надо выпить водки».

Пандора прошла на кухню, чувствуя сквозь тонкие чулки холодок плиток пола. Шторы были задернуты. В полумраке она протянула руку к выключателю и ахнула. Затрепетал свет лампы дневного света. И этот яркий свет усилил ошеломляющий эффект, от которого ее сердце замерло.

За кухонным столом сидел бородатый человек в темных очках и плаще с поднятым воротником. Он смотрел прямо на нее, хотя она и не могла видеть его глаз.

– Алек!

Пандора подбежала к нему и обняла. Когда она коснулась его, Хэммонд даже не шевельнулся. Он был весь мокрый – волосы, одежда, кожа, – как будто побывал под дождем. Пандора была в полном смятении.

– Что случилось? С тобой все в порядке? Мокрая напряженная фигура не издала ни звука.

– Где ты был?

Может быть, он потерял память? Первое потрясение, которое она испытала, увидев его, прошло. Но теперь в Пандоре нарастал страх. Неожиданное появление Хэммонда испугало ее еще больше, чем отсутствие.

– Пожалуйста, дорогой, скажи мне… где ты был? Почему ты ушел?

Потом она увидела пистолет. Свой пистолет. Он лежал перед Хэммондом на кухонном столе. Это была какая-то сюрреалистическая картина: человек в темных очках и плаще сидел за деревянным столом, на котором перед ним лежал пистолет. Молчание этого человека, его неподвижность были явно угрожающими. Пандора видела портрет человека, который только что застрелил кого-то. Или собирается кого-нибудь застрелить. Но кого? Себя? Свою жену? Пистолет принадлежал его жене.

– Алек, что случилось?

Она спросила его, зная, что он не ответит. Она опять подошла к нему, поцеловала его, обняла. Никакой реакции. Пандора подождала, чувствуя, как ее бьет дрожь. Она почувствовала, что ей надо выпить водки. Она подошла к холодильнику и вынула бутылку. Прохладный воздух освежил ей лицо. Ее всю трясло, когда она наливала два стакана, глядя на Алека.

– Что… что с тобой случилось? Где ты был? Пожалуйста, скажи мне. Теперь все равно. Я просто хочу знать. Пожалуйста.

Она поставила перед ним стакан водки со льдом. Ей необходимо было убрать этот пистолет, но она не решилась. Ей хотелось снять с Хэммонда эти темные очки и заглянуть в глаза. Но она не могла: она представила себе его невидящий взгляд. Ей стало жутко.

Зазвонил телефон. От неожиданности и страха Пандора уронила стакан. Она заметила, что Хэммонд никак не отреагировал на звонок, и посмотрела на телефон, висевший на стене у дверей. «Сними трубку. Возможно, это Полетт. Не снимай. Это может быть он. Почему не включается автоответчик?» Телефон звонил долго. Пандора перестала обращать на него внимание и наклонилась, чтобы собрать осколки стакана. Они сверкали на полу, как алмазы. Она подобрала их правой рукой и осторожно сложила в днище стакана, оставшееся целым.

Телефон замолчал. Хэммонд медленно поднялся. Она чувствовала, что он смотрит на нее. Она тоже взглянула на него. Он положил пистолет в карман плаща. Это был не его плащ, она никогда прежде его не видела. Где он его взял? Она посмотрела на пуговицы. Это был женский плащ.

Пандора стала подниматься, и тут он сделал несколько шагов. Он собирался ударить ее, стукнуть ее ногой. Почему-то ей так показалось. «Алек, что случилось?» Но Хэммонд не дотронулся до нее, а прошел мимо. Пола его черного плаща задела ее плечо. Только сейчас Пандора заметила, что у него голые ноги. Он был в ботинках, но без носков. Хэммонд прошел, наступая, как ей показалось, намеренно, по осколкам стакана. Этот хруст еще долго стоял у нее в ушах после того, как он ушел с кухни.

Пандора автоматически убрала осколки, еще некоторое время посидела в одиночестве на кухне, потом залпом выпила его водку. Горло обожгло жидким пламенем, и этот огонь перекинулся на сердце.

Выйдя в холл, Пандора огляделась, но его не увидели. Наверное, пошел наверх. «Боже, что же мне делать?» Она надела туфли и медленно, неуверенной походкой стала подниматься по лестнице. Дверь его кабинета была закрыта, но там горел свет. Пандора слишком напугана, чтобы войти. Беспомощно постояла у дверей несколько минут, затем пошла, словно в убежище, в свою спальню. Но разве может теперь хоть что-то в этом доме быть ее убежищем?

Пандора разделась, чувствуя полную растерянность и беспомощность, расчесала волосы. Не стала снимать трусики и бюстгальтер, лишь сверху надела ночную сорочку, сняла с кровати покрывало. Было восемь часов. Ей казалось, что уже полночь. Она увидела, что к подушке пришпилен клочок бумаги. На нем толстым зеленым фломастером были написаны три слова. Пандора вскрикнула, увидев эти каракули, похожие на детские, – всего двенадцать букв,

ПОШЛА ТЫ НА…!

9

Когда утром Пандора проснулась, Хэммонда рядом с ней в кровати не было. Где же он спал? Она пошла посмотреть. В доме его не было. Неужели опять ушел? Пандора заметила, что в комнате Полетт покрывало на кровати смято. Значит, он спал на кровати дочери. Она не стала звонить Полетт. Просто заедет за ней в школу и заберет ее оттуда днем. Но как привезти ее сюда, в этот сумасшедший дом? Пандора была готова расплакаться.

Однако Хэммонд не ушел из дома. В девять часов Пандора обнаружила его на заднем сиденье своей машины, где он сидел и слушал музыку. На нем все еще были эти темные очки. Он не побрился, но переоделся – черные джинсы и серая простая рубашка, но ни носков, ни ботинок. Пандора посмотрел на него сквозь ветровое стекло. Он, казалось, даже не заметил ее.

Она оставила его в машине и позвонила в полицию, просто сообщить им, что муж вернулся, поэтому пусть прекратят поиски. Да, все хорошо. Они могут закрыть это дело. Когда пришла женщина, убиравшая в доме, она сказала ей то же самое. Она даже представить себе не могла, что подумает эта женщина, когда увидит Хэммонда. Она вообще ничего не хотела себе представлять. Этот кошмар окончательно вымотал ее.

Потом Хэммонд вернулся в свой кабинет и заперся в нем. В обед Пандора постучала – ответа не было. Она собрала все свое мужество и вошла. Почему она, собственно, так боялась? Ведь в сущности он ничего не сделал. Больше всего ее пугало его молчание. Хэммонд сидел за столом и рисовал. Пол кабинета был завален рисунками, и на всех был изображен какой-то ящик или шкатулка. Он работал над рисунками декораций к тому странному сценарию фильма. Что ж, хорошо, что он чем-то занят. Пандора видела, что бессмысленно задавать ему какие-либо вопросы. Он даже никак не отреагировал на ее вопрос, что ему приготовить на обед.

Пандора хотела позвонить Беверли, но не стала. Вместо этого позвонила Рози и сообщила той, что Алек вернулся. Она не стала ничего говорить о его странном поведении: ей было неловко. Тем не менее она знала, что необходимо было с кем-нибудь поговорить. Может быть, с доктором Флемингом? А что он скажет? Придите и посмотрите на Алека, с ним что-то не в порядке, он странно ведет себя. Нет, я не знаю, где он был. Он со мной не разговаривает. Нет, доктор, нам не нужен консультант по вопросам семьи и брака. Нам нужен психиатр. «Боже, мне нужно с кем-то поговорить. Есть только один человек, кого я хочу видеть. Нет, этого я не могу. Не могу!»

Уайлдмен ждал телефонного звонка Пандоры, наблюдая за Лорой, занимавшейся у балетного станка. У нее великолепная фигура. Он частенько повторял ей это. Фигура Пандоры была менее подтянута, не столько выражена, у нее было крепкое тело, но не столь тренированное. Она была пышновата, пару килограммов можно было считать лишними. У Пандоры была старомодная фигура, у Лоры же – современная. Он мог быть объективным по отношению к телу Пандоры, но не по отношению к ней самой. Каждый раз, когда он думал о ней, его охватывало желание.

Она была создана для сладострастия. Лора же для него стала предметом, на который можно смотреть, которым можно восхищаться, но который перестал быть желанным. Он" смотрел на нее теперь новыми глазами, как бы через объектив кинокамеры. Когда Лора танцевала, она казалась комбинацией изящных движений и выразительных поз; с эстетической точки зрения ее можно было бы предпочесть многим. Пандора же возбуждала Уайлдмена в каком-то мифологическом смысле. Она была воплощением женской сущности, она была связана с самими богами. В ней было бессмертие. Когда он думал о ней, она словно проникала в его плоть и кровь. Были мгновения, когда он чувствовал, что от одной мысли о ней его бросает в дрожь. Теперь она была в нем, и ничего другого он не хотел.

Лора время от времени поглядывала на отражение Уайлдмена в зеркале. Она уже знала, когда он думает о Пандоре: он становился молчаливым и неподвижным. Его обычная спортивная подтянутость исчезала, испарялось и то напряжение, чувство опасности, что возникало у каждого в его присутствии. Вместо этого – спокойная решимость. Однако его молчание пугало. Лора понимала, что если не станет действовать, то вскоре потеряет его. А без Уайлдмена она не проживет. Но что ей делать? Слишком хорошо она себя знала, знала, что по природе очень пассивна. Внешне производит впечатление яркой жизнерадостности, живости, очень энергична, однако на самом деле легко подчинялась обстоятельствам; словно скованная по рукам и ногам, ждала своего мужчину, дабы он командовал ею, жаждала выполнять все его желания, все прихоти. Но она слишком долго ждала его, ждала, когда распахнутся двери темницы, и сердце радостно забьется, ощутив его близость. Но даже в его присутствии Лора иногда чувствовала себя, словно брошенный ребенок. У нее не было ни малейшего желания выходить из этой темницы на волю. Она не мечтала о побеге, она была счастлива и за решеткой, когда он навещал ее. И хотя Лора была крепка телом, но духом она была слаба.

На Лору произвело очень тяжелое впечатление то, что случилось с Хэммондом. Разрушение его психики ужаснуло ее. Выявить потребности человеческой личности и полностью удовлетворить их, даже вопреки желаниям самой этой личности, было восхитительно. И Уайлдмен сделал это с ней. Он наполнил ее скорлупу живой материей. Но выкачать из кого-то другого всю жизненную энергию – а именно это он проделал с Хэммондом – было ужасно, это противоречило природе. Лора чувствовала, что является свидетелем и соучастницей духовной смерти Хэммонда. И невольно сравнивала себя с ним. Пренебрежение, с которым относился к ней Уайлдмен, заставляло ее чувствовать себя живым трупом.

Лора сознавала свое бессилие, но тем не менее ей нужно было спасать себя. «Посмотри на него – вот он сидит молча, ожидая ее звонка». Она не помнила, чтобы вот так он ждал женщину. Это все сделала с ним Пандора. Она – причина его болезни. Она спровоцировала его, изменила его, овладела всеми его мыслями. Она была болезнетворным микробом, отравившим его жизнь. И тогда Лора подумала, что надо остановить не Уайлдмена, а ее.

У Лоры болело все тело. Она перестала танцевать и, тяжело дыша, легла па пол. Уайлдмен молча сидел на стуле, на котором прежде сидел Хэммонд. Обе сонные собаки одновременно зевнули. Ромул лениво подполз к Лоре и стал лизать се ноги, как бы говоря: «Просыпайся, пора!»

– Папа вернулся. Он дома, – Пандора перехватила Полетт, когда та с Дэвидом выходила из школы. Их поджидал шофер Уингов.

– Прекрасно! – облегченно рассмеялась Полетт, но потом заметила, что что-то не так: хотя Пандора и улыбалась, на лице ее была тревога.

– В чем дело, ма? С папочкой все в порядке? Пандора отвела дочку в сторону.

– Дэвид, подожди минутку, хорошо?

Полетт испугалась. Неожиданно она представила себе Хэммонда раненым, хромым, как инвалиды войны.

– Дочка, дорогая, с папой не все благополучно.

– А что с ним?

– Не знаю. Он дома. Но он… он не вполне здоров.

– Он заболел?

Да, подумала Пандора, заболел. Но сказала:

– Он почти не разговаривает. Я даже не знаю, где он был и все такое.

Ну как она могла сказать: «Твой папа – зомби»?!

– Я хочу увидеть его.

– Не уверена, что это стоит делать.

– Ма, о чем ты говоришь? Я должна увидеть папу.

И Пандоре пришлось согласиться. Что ж, попытается объяснить ей все по дороге домой в машине. Она извинилась перед Дэвидом, у которого был расстроенный и смущенный вид. Полетт порывисто схватила его за руку.

– Я тебе позвоню попозже, – сказала она, беря инициативу в свои руки, облегчая задачу матери.

В машине Полетт ждала, что мать расскажет ей все, что происходит дома. «Ну скажи мне. Скажи мне. Скажи!» Но мужество оставило Пандору, и она промолчала всю дорогу. Когда они остановились у какого-то светофора, Полетт поцеловала мать, как будто желая сказать: «Ничего не объясняй, мама, все хорошо».

Когда они подъехали к дому, Пандора не знала, стоит ли позвонить в дверь. Она боялась, не испугает ли Полетт безумный облик Хэммонда. Надо позвонить, решила она, но не для того, чтобы он открыл им дверь, а просто чтобы предупредить, что они вернулись. Предупредить? Хэммонд даже не знает, что Пандора уезжала, чтобы забрать из школы дочь.

Выйдя из машины, они услышали музыку, которая играла очень громко. Пандора оглянулась, чтобы убедиться, не подглядывает ли за ними соседи. Музыка была слышна по всей улице.

– Это Стравинский? – спросила Полетт. Она знала, что «Весна священная» – одно из любимых произведений отца. Она часто слышала ее, когда отец работал в своем кабинете. Теперь Полетт видела испуг на лице матери, вызванный этими звуками. Пандора отперла входную дверь, и ее оглушили звуки «Весны священной», включенной на полную громкость. Она инстинктивно схватила Полетт за руку и быстро захлопнула за собой дверь. Хэммонда нигде не было видно. Ей казалось, что он должен быть на кухне, хотя музыка ревела в его кабинете наверху. Пандоре показалось, что полоса несчастий, начавшаяся с исчезновением Хэммонда, стала сценами некоего музыкального произведения, в котором она входила в одну комнату за другой в своем доме, чувствуя нарастающий страх перед тем, что может обнаружить. Была ли эта сцена кульминацией?

Хэммонда на кухне не было. Полетт отказалась от коки и молока, которые предложила ей Пандора. Она хотела только видеть отца. Она пыталась представить его себе. Пандоре музыка безумно действовала на нервы. Она желала только одного – чтобы это прекратилось, чтобы дом покинула веселящаяся пьяная компания. Полетт тоже это почувствовала. Пустая кухня, в которой звучала эта музыка, производила жуткое впечатление. А Полетт еще ничего не знала о психическом состоянии отца.

– Пойду поищу папу, – сказала Пандора. – Наверное, он в кабинете.

Она хотела, чтобы Полетт посидела на кухне, пока она попытается поговорить с Хэммондом, убедить его, чтобы он не пугал девочку. Но Полетт не хотела оставаться одна. Она не отходила от матери, прижимаясь к ней, словно испуганный щенок.

Они вернулись в холл, взглянули наверх и увидели Хэммонда, спускавшегося по лестнице. Полетт ахнула. Ей хотелось отвернуться, но она не смогла. Ей хотелось закричать, но они не закричала. Пандора не секунду закрыла глаза, ее всю передернуло.

– Алек!

Хэммонд был абсолютно голым. С него стекала вода, как будто он только что вышел из душа. Темные волосы облепили бледное лицо, а пенис был выкрашен в красный цвет. Хотя эрекции не было, он немного приподнимался. Он сказал спокойно, как показалось, вполне здраво:

– Полетт, подойди и поцелуй своего папочку.

Полетт громко закричала и вырвалась из рук Пандоры, подбежала к входной двери, толкнулась в нее, затем с трудом отворила и выскочила на улицу. Пандора слышала ее крики, полные ужаса и смятения.

Хэммонд стал спускаться к Пандоре.

– Алек, как ты мог? Зачем ты это делаешь? – Пандора чувствовала дурноту и слабость. – Ты омерзителен! – Она не хотела этого говорить, нельзя так говорить человеку, который явно не в своем уме, своему мужу, которого она любит. Он приблизился к ней. Казалось, его ярко-красный пенис начинает возбуждаться. Музыка стала просто оглушительной. В ней слышался звон скрещивающихся шпаг, стоны пронзаемой сталью плоти.

– Убирайся прочь от меня! – закричала Пандора, чувствуя, что теряет самообладание. Она выбежала из дома, захлопнув за собой дверь. Спустя несколько секунд Хэммонд сел на ступени.

Пандора отвезла Полетт к Уингам. Не переставая рыдать, Полетт спрашивала мать:

– Что случилось? Что с нашим папой?

– Не знаю, дорогая. Я не знаю.

Ей казалось, что Полетт во всем обвиняет ее.

– Но почему он это сделал? Он был ужасен!

– Он болен. Я не знаю, что с ним.

– Тебе нельзя туда возвращаться. – Полетт пыталась справиться с охватившим ее ужасом. Ей хотелось вычеркнуть из памяти отца в таком виде. – Останься со мной, – попросила она.

Ничего, это еще не конец! Теперь Хэммонд вернулся и готов действовать, теперь-то уж он завершит свое дело. Убьет их обоих! Он взглянул на свой эскизный ящик. Они хотели промыть ему мозги. Да, пытались это сделать, придурки. Но у них ничего не вышло. Их лекарство не подействовало. Это он здорово придумал – выйти к ним голым. Теперь Дора, его обожаемая жена, думает, что он сошел с ума. Глупая стерва, она поверила в это! Хэммонд улыбнулся. Теперь ему остается только… только… только… Как же звали ту девушку? Которую Уайлдмен убил в Аризоне? Ведь было же у нее имя! О черт! Может быть, Полетт. Нет. Ничего, сейчас он вспомнит, конечно, вспомнит. Голова у него совершенно ясная.