Текст книги "Корона во тьме"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

V

На следующее утро Корбетт заспался, не услышав ни звона монастырских колоколов, ни обычной суеты монахов, расходящихся по своим разнообразным делам. Ближе к полудню его разбудил старшина послушников и сообщил, что пришло известие от Джона Бенстеда, в котором Корбетта просят немедленно явиться в замок. Корбетт торопливо оделся, отказался от любезно предложенного коня, но принял услуги проводника, который должен был показать ему дорогу через Эдинбург в замок. Они пустились в путь и под моросящим дождем взобрались по крутой тропе на скалу, именуемую, по словам монахов, троном Артура.

Эдинбург был совершенно не похож на Лондон: будучи королевской крепостью, он строился в соответствии с неким планом – длинные узкие улицы, дома из бревен и камня, стоящие вплотную или отделенные друг от друга узкими канавами либо проулками, ведущими к маленькому садику или земельному участку позади каждого владения. Лавки без всяких затей, торгующие прямо на улице, и многочисленные харчевни. Корбетт прежде полагал, что Лондон грязен, но Эдинбург показался ему отвратительным: на улицах валялся мусор, объедки, разбитые ночные горшки и даже падаль.

Повозки со страшным шумом катились по этим изрытым колеями улицам, или «проулкам», как назвал их проводник Корбетта. Торговля шла вовсю, продавцы даже выбегали из-за прилавков, чтобы схватить Корбетта за руку и предложить пирог, либо кусок ткани, либо свежую рыбу из Ферта, либо миндаль, орехи и изюм, привезенные из соседнего порта, Лита. Корбетт едва понимал их и был признателен проводнику за увесистую палку, которую тот держал в руке и весьма умело использовал, прокладывая дорогу через толпу. Они прошли мимо древней церкви Святого Эгидия и пересекли место, которое проводник назвал Лаунмаркетом, Ярмарочным лугом, обширным пространством, на котором обычно устраивались базары или ярмарки. На нем же совершались казни, и разлагающиеся трупы четырех преступников покачивались на грубо сколоченной виселице.

Они двинулись дальше, вверх по крутому склону и в замок. А там царила полная неразбериха – крича и размахивая руками, по двору сновали слуги, одни повозки, груженные провизией, пытались въехать во двор, другие – выехать. Лошади ржали и вставали на дыбы, конюхи с помощниками стремились успокоить их и увести. Воины, одетые в королевские цвета, старались навести хотя бы подобие порядка, чему вовсе не способствовала толпа придворных, стоящих тут же и командующих огромной армией своих пестро разряженных слуг. Корбетт обратился было к своему проводнику, чтобы спросить, что здесь происходит, но обнаружил, что у того хватило здравого смысла и осмотрительности, чтобы исчезнуть как можно быстрее. Корбетт поймал конюха, который вел лошадь на конюшню в дальнем конце замкового двора, но этот дурень не понял ни слова, и Корбетт получил в ответ лишь пустой взгляд, за которым последовало пожатие плечами и приглушенные ругательства.

Английский чиновник стоял посреди двора точно вкопанный, не зная, уйти ли ему или остаться, как вдруг кто-то легко коснулся его плеча, и, обернувшись, он увидел Джона Бенстеда, чье добродушное лицо лучилось извиняющейся улыбкой.

– Господин чиновник, – тихо проговорил он, – как хорошо, что вы прибыли так скоро. Пойдемте, давайте оставим это столпотворение.

Корбетт двинулся за ним через двор. Английский посланник осторожно пробрался через толпу, затем вверх по пролету крутой лестницы в главную башню замка. Преодолев еще ряд ступенек, Корбетт вслед за Бенстедом вошел в небольшое мрачное помещение, освещенное тускло горящей жаровней: соломенное ложе в углу, стол на козлах да несколько грубых табуретов – вот и вся роскошь. Бенстед вздохнул, жестом предложил Корбетту сесть и сам тяжело опустился на табурет у стола, подперев голову рукой.

– Что случилось? – спросил Корбетт. – Что значит этот вызов и что значит вся эта сумятица?

– Совет опекунов, – устало ответил Бенстед, – созвал Большой совет. А нас вызвали не на Совет, а на большой пир после него. Канцлер, епископ Уишарт из Глазго, повелел всем иностранным посланникам присутствовать в этом застолье. – Он наполнил водянистым вином кубок для Корбетта, а потом поднял свой, осторожно пригубил вино и посмотрел на гостя. – Вы были заняты, мастер Корбетт? – осведомился он.

– Да, – осторожно ответил Корбетт. – Я пытался дознаться, что происходит в Шотландии. И наш король, и лорд-канцлер, – солгал он, – будут признательны за любые сведения.

– И вы что-нибудь обнаружили?

– Нет, – снова солгал Корбетт. – Александр III мертв, погиб, когда его конь споткнулся на мысе Кингорн.

Я передал его вдове соболезнования канцлера и теперь должен оставаться здесь, пока не получу новых указаний.

– Вас интересует смерть Александра III? – упорно продолжал Бенстед. – Вы считаете, что тут дело нечисто?

– Я полагаю, – осторожно ответил Корбетт, – что смерть короля таинственна и достойна изучения.

Бенстед поджал губы и испустил долгий вздох.

– Будьте осмотрительны, господин чиновник, – проговорил он. – Шотландцам не нравится, когда иностранцы, или сассенахи, как они нас называют, вмешиваются в их дела, но непременно продолжайте следить за происходящим. Наш государь, – заметил он язвительно, – всегда готов выслушать сплетни об иностранных дворах.

Корбетт решил не обращать внимания на язвительный тон и не поддаваться на издевку – вглядываясь в круглое ангельское лицо своего собеседника и ясные синие глаза, он догадался, что Бенстед попросту пытается разговорить его.

– По какому поводу собирается Совет? – спросил он.

Бенстед встал, подошел к кровати в дальнем углу, приподнял соломенный матрас и достал из-под него небольшой кожаный футляр хорошо известного Корбетту назначения – такими пользуются судейские чиновники лорд-канцлера и гонцы, отправляясь в дорогу. Бенстед осмотрел футляр, потом сломал печать и подал Корбетту свиток пергамента.

– Прочтите это, – сказал он. – Это черновик моего доклада королю. В нем описано положение дел в Шотландии, как я его вижу, и не содержится никаких тайн! – Он усмехнулся в сторону Корбетта. – По крайней мере, пока там их нет! Ну же! Читайте!

Корбетт развернул письмо и пропустил обычные вступительные любезности – «Джон Бенстед к его величеству и прочая, прочая… Новости шотландского двора таковы. Его величество король Александр III погиб, упав с мыса Кингорн в ночь 18 марта. Повсюду говорят, что король направлялся к своей молодой жене королеве Иоланде в поместье, расположенное неподалеку. Великое горе охватило королевство, равно как немалая тревога за будущее. Как известно вашему величеству, Александр был женат на покойной приснооплакиваемой сестре вашего величества Маргарите. Потомство от этого брака – принцы Александр и Дэвид – умерли. Единственный живущий отпрыск сего рода – внучка, Маргарита, обычно именуемая Девой Норвегии, дочь Эрика III Норвежского, который женился на единственной дочери Александра III. Маргарита – трехлетнее дитя и по возрасту не может править королевством. Тем не менее 5 февраля 1284 года Александр в Скуне заставил все сословия Шотландии дать клятву и признать Деву Норвегии его наследницей, вопреки притязаниям всех прочих детей, какие могли бы появиться у него в будущем. Посланники уже отправлены к норвежскому двору, дабы оповестить короля Эрика об этих обстоятельствах и просить его отослать Деву в Шотландию как можно скорее.

Положение тем не менее все еще остается непростым. Никогда еще женщина не правила Шотландией, и народ глухо ропщет, говоря, что по старой кельтской традиции по смерти короля бразды правления переходят к ближайшему его родственнику-мужчине. Таков шотландский обычай, и королевство обращает свое лицо попеременно то к одному, то к другому из двух могущественных родов, имеющих претендентов на трон. Речь идет о Коминах и Брюсах, среди коих есть мужчины королевской крови, происходящие от Давида, графа Хантингдона, двоюродного дяди Александра III и внука предыдущего короля, а посему имеющие право на трон.

Оба рода всегда не ладили между собой, но ныне они подобны двум гончим, напряженно кружащим одна вокруг другой, ощетинившимся и оскалившимся, внимательно следящим друг за другом и готовым броситься в драку, стоит лишь сопернику сделать хоть одно неверное движение. Сдерживает их только церковь – единственная связующая сила в этой стране, скрепляющая, подобно известковому раствору, различные племена и сословия этой нации. Два архипастыря, епископ Глазго Уишарт и епископ Святого Андрея Фрэзер, еще раз собрали в Скуне прелатов, аббатов, приоров, графов, баронов и всех добрых людей страны, дабы те подтвердили свою клятву верности новой королеве, пребывающей за морем Деве Норвегии. Все под страхом отлучения от церкви и вечного проклятия поклялись защищать и поддерживать мир в стране. Их милости, епископы, довершили дело, установив регентство, которое будет представлять все общество королевства, – в него вошли графы Бучан и Файф, сэр Джеймс Стюарт и Джон Комин, и, разумеется, оба эти епископа. Трое из этих так называемых опекунов представляют шотландские земли к северу от Ферта, а трое других, особенно Уишарт, обладают властью к югу от него. Люди тут принимают вещи, как они есть, как бы им ни хотелось иного. Несмотря на создание Совета опекунов, различные лорды собирают войска и укрепляют замки, готовясь к войне на тот случай, если мир не продлится долго. С Брюсами же вы, ваше величество, знакомы лично. Все трое – дед, отец и сын – зовутся Робертами и никогда не упускают случай напомнить народу, что в их жилах течет королевская кровь, и что посему они имеют законное право на шотландский престол. В 1238 году, как, вероятно, известно вашему величеству, когда в Шотландии так же не было очевидного престолонаследника, тогдашний король созвал своих баронов и в их присутствии и с их согласия назначил дом Брюсов своим предполагаемым преемником. Это обещание потеряло силу после того, как появился настоящий наследник. Тем не менее дом Брюсов на недолгий срок вкусил королевской власти, и многие полагают, что сей вкус они помнят и по сей день.

Теперь положение вещей таково: в королевстве спокойно, но я буду и дальше сообщать вашему величеству о происходящем здесь. Мы приняты при шотландском дворе, будучи друзьями всем и ничьими союзниками. Мы рады приветствовать Хью Корбетта, судейского чиновника, отправленного на север вашим канцлером. Его присутствие при дворе будет определенной помощью нашей миссии. Бог да хранит ваше величество. Писано в Эдинбурге в мае 1286 года».

Прочитав, Корбетт вернул документ Бенстеду.

– Весьма точный разбор положения дел в Шотландии, – заметил он. – Вы полагаете, будет война?

Бенстед покачал головой:

– Нет, не так сразу. Александр крепко держал свое королевство. Понадобятся месяцы, возможно, год, чтобы эти скрепы потихоньку ослабли. Очень многое решит прибытие Девы Норвегии и то, кому будет обещана ее рука. Вот тогда-то, – медленно добавил он, – и может начаться война.

Затем разговор перешел на другие, не относящиеся к делу, темы. Корбетт говорил о своей жизни, о войнах в Уэльсе и работе в суде. Бенстед, единственный сын состоятельного крестьянина из Сассекса, рассказал о своем призвании к священству, об интересе к медицине и быстром продвижении на королевской службе. Корбетт уцепился за слова о медицине.

– Вы хотите сказать, – спросил он, – что вы обучались в Медицинской коллегии?

– Да, – ответил Бенстед, – когда-то я полагал, что мое призвание – хирургия или врачевание. Некоторое время я учился в Париже, Падуе и Салерно. – Бенстед внимательно посмотрел на Корбетта. – Вот почему я полюбопытствовал, интересует ли вас смерть короля Александра. Я сам расспрашивал королевского лекаря, Дункана Мак-Эйра, который готовил тело к погребению в Джедбургском аббатстве. Именно он сообщил мне об увечьях, полученных королем. Дункан Май-Эйр здесь, в замке. Пожалуй, я могу вас познакомить с ним.

– Он знает какие-то тайны касательно смерти короля? – спросил Корбетт.

Бенстед помолчал.

– Нет, – ответил он. – Какие тайны! Александр умер, свалившись с лошади и сломав себе шею. Не обращайте внимания на глупых пророков и их проклятия! Первая жена Александра умерла, два его сына умерли; при том, сколько он пил, чтобы все это забыть, и при его привычке бешено мчаться в глухой ночи на коне ради утоления малейшей похоти, подобное несчастье было только делом времени.

– Стало быть, смерть Александра не была неожиданностью для его подданных?

– Что вы имеете в виду? – вдруг вскинулся Бенстед.

– Я имею в виду, – медленно начал Корбетт, – что дома Коминов и Брюсов должны… эээ… – судейский замолчал, подыскивая нужные слова, – не должны быть недовольны, – продолжил он, – ведь каждому из них подвернулся случай выдвинуть свои притязания на шотландский трон.

– Осторожней со словами, Корбетт! – отозвался Бенстед. – Комины почти не бывают при дворе, но Брюс… Хотя он и был близок к Александру, покойный король никогда не утруждал себя размышлениями о его притязаниях на трон. Да, – медленно закончил он, – есть такие, кто сегодня внимательно следят за Брюсом. Он жаждет короны, мастер Корбетт, как другие – спасения души. Но будьте осторожны в речах и делах. Брюсы люди бешеные, им может не понравиться то, на что вы намекаете!

Корбетт закивал в знак согласия, но тут разговор их был прерван стуком в дверь, и в комнату вошел приземистый, но явно обладающий недюжинной силой человек. Корбетту он сразу же не понравился. Рыхлое, пустое лицо, выпуклые зеленые глаза и прилизанные коричневые сальные волосы. Он делал знаки руками и пальцами, и Корбетт зачарованно смотрел, как Бенстед отвечает такими же жестами. Человек взглянул на Корбетта, и Бенстед повернулся.

– Прошу прощения, господин судейский. Позвольте познакомить вас с Аароном, новообращенным, глухонемым, который может общаться только на языке жестов. Это мой личный слуга еще с тех времен, когда я учился в Италии. Он пришел сообщить нам, что пир сейчас начнется и что мы должны немедля сойти вниз.

Корбетт кивнул и последовал за посланником и его странным товарищем прочь из комнаты, вниз и в главный зал замка.

VI

От зрелища пиршественного зала в глазах у Корбетта воистину зарябило. Длинная палата была украшена тканями, привезенными из Парижа, дорогими шпалерами и ярко освещена факелами, неистово пылающими в бесчисленных светцах на стенах. В дальнем конце зала на возвышении стоял длинный стол, за которым сидело множество людей свирепого вида, одетых в дорогие одежды, отороченные горностаем и соболями, но даже оттуда, где стоял Корбетт, было видно, что у большинства из них из-под полы посверкивает оружие. Несмотря на это, Совет опекунов был намерен сохранить мир; оружие было под запретом, и в тускло освещенных уголках зала наготове стояли королевские стражники. Ниже великолепно инкрустированной серебром чаши с солью выстроились длинные ряды столов, за которыми теснились челядь, чиновники и приближенные могущественных лордов. [3]3
  Сидеть ниже соли означает сидеть на нижнем конце стола.


[Закрыть]В зале царило напряженное, тревожное ожидание – шум, гомон, неумолчный говор, время от времени перекрываемый бранными криками. Каждый старался показать, что имеет прямое отношение к происходящему, а сам исподтишка наблюдал за верховодами, сидящими за высоким столом.

Бенстед величаво прошествовал через весь зал и учтиво представился этому множеству могущественнейших баронов Шотландии. Он также представил Корбетта, который отметил, что большинство лордов слишком заняты, чтобы обратить на него внимание, зато епископ Глазго Уишарт, иссохший человечек с лицом коричневым и морщинистым, как грецкий орех, внимательно рассматривает его из-под тяжелых век. Так же как и еще один человек – великан с серо-стальными волосами, пронзительными синими глазами и жестоким ртом. Позже Бенстед назвал его – это был лорд Роберт, предводитель клана Брюсов. Он тоже внимательно оглядел Корбетта, после чего вновь вперил свой свирепый взгляд в зал.

Едва успели Бенстед с Корбеттом занять свои места за столом, ближайшим к помосту, как пронзительно запели рога. Епископ Уишарт промямлил молитву, и пиршество началось. Стали подавать блюда, заиграли музыканты – флейта, ребек [4]4
  Ребек – трехструнный смычковый музыкальный инструмент. Один из прототипов ребека – арабский ребаб.


[Закрыть]и барабан, – но их заглушил рев голосов. Корбетт был наслышан, что шотландцы – народ грубый, однако также и о том, что их кухня почитается среди лучших в Европе. Перед каждым гостем лежало нечто вроде подноса из жесткого черствого хлеба, служившее вместилищем для череды роскошных блюд, подаваемых усталыми, потными мальчиками, которым приходилось кормить бесчисленное количество ртов, избегая одновременно похотливых рук гостей определенного склада. Каких только перемен не было – мясо, сваренное с сахаром и гвоздикой, сдобренное циннамоном и имбирем, к которому подавались кабаньи ребра; свинина, нашпигованная яичным желтком, орешками сосновых шишек, изюмом, шафраном и перцем и запеченная в тесте; пироги с рыбой; жареные миноги; баранина, ржанки, кроншнепы, бекасы и фазаны. Вино переливалось из кувшина в кубок, после чего – в глотку, зачастую одним зычным глотком. Корбетт ел мало – как всегда. Вид одного из мальчиков, который, разнося угощения, одновременно тер гноящееся ухо, тоже не способствовал аппетиту. Корбетт потягивал вино, обменивался любезностями с Бенстедом, заведшим речь о хитросплетениях шотландской политики.

– Оглядитесь вокруг, Корбетт. Этот зал полон людьми, которые с наслаждением перерезали бы друг другу глотки. Александр держал их твердой рукой в стальной рукавице. Бог весть что станется теперь!

– И как вы думаете – что? – спросил Корбетт.

– Даже подумать страшно, – ответил Бенстед. – Коль королем станет человек, что им не по душе, поднимется волна свирепства и жестокости, закрутится водоворотом и выплеснется через край на юг, через нашу границу.

Корбетт мысленно согласился, вспомнив пустынные земли, по которым он проезжал, направляясь в Шотландию, – обширные незащищенные пространства, уязвимые для внезапного нападения. Бенстед подался вперед, чтобы через стол продолжить разговор, однако, почувствовав растущий интерес соседей, многозначительно взглянул на Корбетта и погрузился в молчание. Их беседа угасла, но вокруг продолжали разговаривать. Корбетт с трудом понимал звучавшую в зале речь и стал просто глазеть по сторонам. Через проход, тоже за отдельным столом, сидела группа людей, и один из них смотрел в спину Бенстеда с такой злобой, что Корбетт встревожился. Он наклонился через стол и схватил Бенстеда за руку.

– Там, позади вас! – прошептал он.

– Там, позади меня, – резко оборвал его Бенстед, – сидит французское посольство во главе с Арманом де Краоном. Такой маленький, смуглый, напряженный человек с бородой и вислыми усами, глядящий на меня, наверное, так, будто хочет воткнуть кинжал мне в спину? – Корбетт кивнул, а Бенстед улыбнулся: – Вот и прекрасно! Я нарочно сел спиной к нему. Де Краон никогда не умел сносить оскорбление.

– Почему он здесь? – спросил Корбетт.

– По той же причине, что и мы, – пожал плечами Бенстед. – Чтобы следить за положением дел и докладывать этому лицемерному ублюдку с каменным лицом, Филиппу IV Французскому. Конечно, есть и другие причины. – Бенстед огляделся и с видом заговорщика наклонился через стол. – Де Краон, должно быть, любопытствует, что такое мы обсуждаем. Его господину, Филиппу IV Французскому, теперь, когда Шотландия потеряла сильного короля, весьма желательны две вещи. Во-первых – союз с шотландцами, который воспрепятствовал бы осуществлению законных прав нашего государя на английские земли во Франции. Во-вторых, – Бенстед провел пальцем по краю своего кубка, – во-вторых, Филипп надеется, что Эдуард будет притязать на Шотландию и таким образом будет вовлечен в запутанную и длительную войну.

– А он будет притязать? – с невинным видом спросил Корбетт.

Бенстед скривился.

– Нет! – ответил он. – Эдуард Английский съест только то, что может переварить!

Корбетт кивнул и хотел было продолжить этот разговор, как вдруг ссора на дальнем конце стола привлекла к себе все взгляды, и шум в зале стих. Два молодых человека, чьи землистые лица раскраснелись от вина, стояли, с ножами в руках, и каждый ждал, когда противник сделает выпад, чтобы отразить его. Корбетт подумал было, что это просто пьяная бравада, но тут один из них бросился на другого через стол, раскидав блюда, кубки и бутыли с вином. Гости повскакали со своих мест, люди теснились и толкались. Блеснули клинки ножей, и казалось, что вот сейчас и разрешится множество застарелых, но долго сдерживаемых разногласий. Корбетт протолкался через толпу подальше от схватки и стал спиной к колонне. Он так и не понял, как это произошло – или то была одна из случайностей, вызванных движением колеса фортуны, или внезапное вмешательство спасительной милости Господней, – но резкий звук рога заставил Корбетта обернуться, и в этот самый миг, едва не задев его щеки, мимо просвистел и ударился о колонну кинжал. Чиновник испуганно огляделся, но не заметил в толпе никого, кто мог бы покуситься на его жизнь. Он наклонился, подобрал роковой клинок, едва не пронзивший ему горло. Этот нож был, очевидно, одним из сотен ножей, носимых и используемых за столом в этом зале. Снова прозвучал горн, Корбетт бросил нож, а стражи с жезлами в руках двинулись по залу и стали наводить порядок. Столы и скамьи становились на свои места, бесчувственные тела оживали, а двух молодых людей, начавших стычку, окровавленных и растрепанных, вывели из зала.

Пиршество возобновилось, но стычка сделала свое дело – застолье стало гнетуще-мрачным. Корбетт вернулся на свое место, стараясь не обращать внимания на де Краона, ухмыляющегося с таким видом, будто он вдруг обнаружил нечто очень забавное. Бенстед, растрепанный, с грязными разводами на лице, пробормотал, что его отделали, скорее всего, французы и он намерен убраться отсюда как можно скорее. Уже многие гости вставали, собираясь уйти, и два английских посланника тоже поднялись и двинулись между столами.

Откуда ни возьмись, явился Аарон, доверенный слуга Бенстеда, и оба они – он и его господин – исчезли, пока Корбетт, отвернувшись, смотрел, как уходят французы и де Краон при этом все еще ухмыляется. Бенстед еще прежде предупредил Корбетта, что тому не следует возвращаться в аббатство – он может заночевать в зале вместе с другими, и теперь Корбетт с признательностью принял это предложение. Он устал, был слегка пьян и напуган; коль скоро на него охотится убийца, в таком случае темные закоулки ночного Эдинбурга предоставят недругу новые возможности. Корбетт искал подходящего места, толпа начала рассеиваться, и тут вернулся Бенстед в сопровождении тощего сутулого человека с водянистыми глазами, красным носом пьяницы и клочковатой бородой, но в щегольском наряде с прорезями, из которых выпирала желтая тафта, и был препоясан золотым шнуром, почти таким же, как у Бенстеда, только у последнего на шнуре было завязано множество узлов, чтобы тот не выскальзывал из петлей на одежде.

– Мастер Корбетт, – проговорил Бенстед, – разрешите представить вам величайшего светоча медицины и королевского лекаря Дункана Мак-Эйра.

Корбетт взглянул на обрюзгшее лицо пьяницы и понял, что Бенстед язвит. Мак-Эйр – шарлатан, как и многие ему подобные, прикрывающие свое невежество надменной повадкой, диковинными зельями, астрологией и гороскопами. Однако он отвесил светочу почтительный поклон, и Бенстед ушел, подмигнув и небрежно кивнув, и бросив напоследок Корбетту, что надеется снова увидеться с ним.

Корбетт подвел Мак-Эйра к ближайшему столу, расчистил место и жестом пригласил сесть.

– Мастер Мак-Эйр, – сказал он, наливая вина в два кубка. – Я благодарен вам за внимание. Как я понял, вы готовили тело покойного короля к погребению. Мне удивительно…

– Ничего удивительного, Корбетт, – взвизгнул Мак-Эйр в ответ, схватив предложенный кубок и шумно отхлебнул. – Ничего удивительного. Короля нашел отряд конной стражи, высланный по указанию епископа Уишарта. Его нашли на камнях под мысом Кингорн; его лошадь, его любимая белая кобыла по кличке Теймсин лежала рядом. И у лошади, и у всадника были сломаны шеи. Тело короля вместе с седлом и уздечкой принесли сюда в замок.

– А были еще и другие увечья? – спросил Корбетт.

– А как же, – ответил Мак-Эйр, дыша в лицо Корбетту винным перегаром. – У короля были переломаны ноги, с ног до головы он весь был в ушибах. Понятное дело, ведь король не только упал с большой высоты, но еще и море било его тело о камни. – Он понизил голос. – Лицо стало искромсанным месивом плоти. Едва можно было узнать.

– А вы уверены, что это был король?

Мак-Эйр уставился на него со странным выражением на отупевшем от пьянства лице.

– Разумеется, это был король. – Он залился резким жеребячьим смехом. – Но, прошу заметить, такой поворот дела Александру понравился бы. Он любил переодевания и личины. – Лекарь вздохнул. – Только вот игра зашла слишком далеко. Нет, мастер Корбетт, Александр погиб, упав с утеса. Его тело сварили, мясо отделили от костей, добавили благовоний и пряностей, запечатали в свинцовый гроб и отвезли в Джедбургское аббатство, чтобы упокоить среди его предков.

– Когда состоялись похороны? – резко спросил Корбетт.

Мак-Эйр скосил глаза на залитый вином стол и пробормотал как бы про себя:

– Король умер восемнадцатого марта, а похороны имели место одиннадцатью днями позже, двадцать девятого.

– Не слишком ли поспешно? – спросил Корбетт.

Мак-Эйр скривился и, окунув палец в лужу вина, начертил что-то на столе.

– Нет, – ответил он. – Король представлял собой не очень-то приятное зрелище. Морская вода пропитала тело; даже с помощью пряностей сохранять его в приличном виде было нелегко.

– Королева видела его тело?

– Нет, – ответ был краток. – Она не выезжала из Кингорна. Однако, – спросил лекарь, пытаясь остановить свой туманный взор на Корбетте, – почему вы задаете все эти вопросы?

– Любопытство, – ответил Корбетт успокаивающе. – Простое любопытство, мастер Мак-Эйр. Но скажите, господин лекарь, ибо я вижу, что вы человек проницательный, что случилось с двумя оруженосцами, слугами, сопровождавшими короля?

– Странно, что вы вспомнили о них, – пробормотал Мак-Эйр. – Патрик Сетон, видно, сильно обогнал короля и добрался-таки до Кингорна. Когда же короля нашли мертвым, он вернулся сюда, в замок, и уединился в своей комнате. – Мак-Эйр вздохнул. – У него побывали и расспрашивали его все, в том числе господин Бенстед, французский посланник, Брюс, Комин, Уишарт, но он казался безумным. Даже я оказался тут бессилен. Он только сидел и бормотал что-то.

– Что? – спросил Корбетт.

– Ничего особенного, что-то мямлил насчет теней, теней на мысе Кингорн. Вы видите в этом какой-нибудь смысл?

– Нет, – ответил Корбетт. – А второй? Что с ним?

Мак-Эйр зевнул и поднялся.

– Я должен удалиться, – бросил он. – Ваши вопросы измучили меня. Второй слуга, Томас Эрселдун, все еще здесь и в добром здравии. Его тоже расспрашивали, но он не самый умный из людей и не самый лучший из наездников. Лошадь сбросила его, и он остался на берегу, свидетели клянутся в этом. Боюсь, теперь он – предмет насмешек двора, презираемый большинством и жалеемый немногими, кто слышит его постоянные уверения в своей невиновности. Я должен идти. Завтра я пришлю к вам Эрселдуна. Вы ночуете в замке?

Корбетт кивнул:

– Да. Здесь, в зале. Весьма признателен вам за вашу любезность, господин Мак-Эйр.

Лекарь кивнул и коротко простился с Корбеттом. А тот встал, потянулся и оглядел пустой зал, в котором становилось все темнее, поскольку факелы догорали. Он выбрал место между двумя храпящими слугами и улегся, не заметив человека, наблюдающего за ним из сумрака.

Этот молчаливый наблюдатель вглядывался сквозь полумрак туда, где устроился на ночь Корбетт. Он с удовольствием воткнул бы кинжал прямо ему в горло, но понимал, что сейчас не время и не случай. Он горько сожалел, что нож, брошенный на пиру, не попал в цель, ибо уже знал, что Корбетт – человек опасный. Спокойный, скромный, но постоянно задающий вопросы, собирающий сведения, Корбетт, вероятно, вызнал что-то у этого дурака Мак-Эйра. Наблюдатель проклинал про себя этого назойливого англичанина, который мог свести на нет великий план его господина. Тем не менее будет другое время и другое место. Шотландия – страна пустынная, с безлюдными дорогами и пустошами. В один прекрасный день он найдет Корбетта, беззащитного, беспомощного, и разделается с ним на свой искушенный лад.