Текст книги "Корона во тьме"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Пол Доуэрти
«Корона во тьме»

I

Всадник, понукая лошадь, вонзал репейки шпор в бока животного, и без того уже запятнанные алой кровью. Лошадь, от ноздрей до холки покрытая хлопьями пены, рвалась вперед, пытаясь прибавить ходу, бросаясь грудью, словно на врага, на обжигающий ветер. То была самая мрачная, самая неистовая из всех ночей; за воем ветра почти неслышно было грохота волн под утесами. Но всадника не тревожило ни буйство стихий, ни то, что он явно растерял своих спутников. Всадник отворотил лицо от бешеного порыва ветра, луна выскользнула из-за облаков, и тут ему почудилось, что впереди, за скалой, шевелятся какие-то тени. Однако он решил, что это видение – следствие чрезмерно обильной еды и возлияния кроваво-красного гасконского вина. Нет, он должен добраться до Кингорна – там его ждет Иоланда. Мысли его были заняты молодой королевой-француженкой. Прекрасное лицо Елены Троянской, обрамленное гагатово-черными волосами, цвета самой глубокой ночи, оливковая ароматная кожа и точеная фигурка с пышными формами, скрытыми от нескромного глаза под слоями атласа, бархата и кружев из Брюгге. Вожделея, жаждая этого мягкого теплого тела, он отбросил прочь все сомнения и доводы разума. А вдруг она именно сегодня забеременеет, она выносит сына, подарит Шотландии принца, сильного, способного принять корону и защищать ее от всей этой стаи волков и ястребов, здешних и заграничных. Он должен добраться до Кингорна, и он яростно вонзал шпоры в конские бока. Храброе сердце лошади едва не разрывалось, но она из последних сил чуть ли не летела по воздуху вдоль края утеса. Вдруг она споткнулась, прянула в сторону и рухнула на колени на рыхлый сланец и глину. Всадник, взлетев вверх, к темному ночному небу, пальцами хватался за воздух. И пал вниз, на острые камни.

«Роберту Бернеллу, епископу Батскому и Уэльскому и лорд-канцлеру Англии от Хью Корбетта, секретаря, с поклоном.

Ныне мы, я и сопровождающие меня люди, благополучно прибыли в Эдинбург в добром здравии, телесном и душевном, хотя и изнуренные весьма утомительным путешествием».

Корбетт отложил отточенное перо и потер саднящие бедра. На самом деле путешествие, подумал он, было попросту ужасающим. С небольшим отрядом он покинул Лондон в конце марта и проехал верхом через Ньюарк, Линкольн, Ньюкасл, Тайнмут и Бервик. Кусачий холод, резкие, как лезвие ножа, восточные ветры, блохи на постоялых дворах, и за все это время – один-единственный раз, и то случайно, удалось заночевать по-человечески – в монастыре, где хотя бы можно было ополоснуть саднящие от верховой езды бедра и зад. К тому же Ранульф, верный слуга и телохранитель Ранульф занемог, так что его пришлось оставить в Тайнмутском приорате. И это еще далеко не все. Корбетт вернулся к письму.

«Вашу милость может заинтересовать тот факт, что законопроект, принятый в прошлом году парламентом в Винчестере, нуждается в лучшем проведении в жизнь.

Проселки и большаки не расчищены, и дважды мы подверглись нападению бродяг. Один раз за Ньюарком, а в другой раз, поблизости от Тайнмута, нам встретилась шайка разбойников, вооруженных самострелами, дубинками и ржавыми кинжалами, но мы отразили их нападение».

Корбетт сознавал, что сильно смягчает действительность: на самом деле окрестности городов просто кишели шайками безземельных, отчаявшихся людей. Видит Бог, он, секретарь суда Королевской Скамьи, не раз видел, как им подобных пытали и вешали, как они корчатся, повиснув в петле, извиваясь, суча ногами и вываливая язык, – их почерневшие лица и вытаращенные глаза должны были служить веским предостережением всякому, кто решится нарушить покой в королевстве. В особенности, подумал Корбетт, после новых попыток провести в жизнь закон и указ, внесенный королем Эдуардом в парламент в Винчестере в 1285 году. Эдуард I Английский сидел на троне уже тринадцать лет и все еще жаждал утвердить свою власть в каждом уголке, в каждой щели своего королевства. Двумя годами раньше он и его хитрый старый канцлер, Роберт Бернелл, использовали Корбетта для искоренения мятежа, измены и убийств в Лондоне. Корбетт с помощью Ранульфа добился успеха, но это предприятие слишком дорого ему обошлось. Эдуард I и канцлер Бернелл – строгие начальники, и они, не дрогнув, отправили женщину, возлюбленную Корбетта, в Смитфильд на мучительную смерть в огне. Корбетт вздохнул и продолжил письмо.

«Мы пересекли границу Шотландии беспрепятственно, коль не считать того, что нас остановили люди, одетые в цвета лорда Брюса, и проверили наши полномочия, прежде чем позволить нам следовать в Эдинбург».

Корбетт прервал свое занятие, чтобы очинить перо. Шотландия! Тот пограничный отряд, остановивший их, больше походил на шайку грабителей – крепкие парни, в потрепанной одежде, но хорошо вооруженные, в стальных шлемах, кожаных панцирях и крепких сапогах, верхом на невысоких, но крепких на вид лошадках-гарронах. Каждый имел щит, копье и меч, и казалось, что им не терпится пустить их в ход. Корбетт подозревал, что они с удовольствием перерезали бы ему горло. Он не понимал странного, грубого языка, на котором они говорили – притом что их предводитель, гладко выбритый молодой человек с каменным взглядом холодных глаз, знал французский и внимательно изучил письма и приказы, имевшиеся у Корбетта и его людей, прежде чем впустить их в этот дикий, диковинный край.

Север Англии был внове для Корбетта. Он служил в войсках Эдуарда во Франции и в Уэльсе, но Шотландия оказалась на них непохожа. Она была спокойней и пустынней, она была прекрасна, но страшна. По дороге в Эдинбург он внимательно разглядывал открывающиеся картины. Огромные сосновые леса, темные и непроходимые, – царство вепря и волка; горы, озера, болота и обширные однообразные пространства пустынных верещатников – такой предстала пред ним эта земля. Дороги Англии – древние римские тракты, кое-где разбитые, но все еще сохранившие твердые очертания, – тянутся от Лондона, образуя основную сеть путей сообщения. В Шотландии же, кроме Королевского Большака – Виа Регис, хороших дорог мало, только разъезженные проселки. Да и в самом Эдинбурге, как обнаружил Корбетт, до королевского замка добраться тоже нелегко. Вспомнив об этом, он горестно вздохнул – а стоит ли овчинка выделки? Королевский замок, эта мрачная крепость, возвышающаяся на скалистом плато, на целую милю отстоит от аббатства Святого Креста. И сам Эдинбург кажется холодным, сырым и негостеприимным. Корбетт со своими людьми направился прямиком в замок, чтобы предъявить верительные грамоты, но их оттуда без лишних церемоний отправили на постой в холодные, унылые, выбеленные известкой кельи гостевого дома аббатства.

Только спустя два дня после этого он принялся за это письмо и продолжал писать его с великой неохотой, поскольку после семи недель путешествия мало что мог сообщить своему господину. Он встретился с главой чрезвычайного посольства короля Эдуарда при шотландском дворе, капелланом Эдуарда I, Джоном Бенстедом, который принял Корбетта самым радушным образом. Корбетту клирик понравился. Бенстед слыл преданным слугой короля. Корбетт знал, что Эдуард доверяет своему духовнику самые деликатные дипломатичные дела, что Бенстеду с его розовым лицом херувима, снежно-белыми волосами и пухлым телом на самом деле присущ изощренный ум законника. К счастью, капеллан без вопросов принял объяснение Корбетта, что Бернелл послал его в эту страну в связи с осложнениями при шотландском дворе.

Корбетт встал, закутался в плащ и медленно прошелся по голой унылой комнате.

Бернелл вызвал его в Вестминстер в конце марта и напрямик объявил, что в связи с внезапной и таинственной смертью Александра III Шотландского Корбетту следует отправиться в Эдинбург и выяснить истинную причину смерти шотландского короля. Корбетт протестовал, просил и умолял, но Бернелл был неумолим. Сидя с непроницаемым видом за своим большим письменным столом и спокойно загибая белые, пухлые, унизанные драгоценными перстнями пальцы, канцлер перечислил причины, по коим он выбрал именно его, Корбетта: Корбетт – опытный чиновник суда Королевской Скамьи, знаток судейского дела и еще достаточно молод (как будто это не ему стукнуло уже тридцать шесть лет?), чтобы выдержать трудности такого путешествия. Корбетт – опытный воин, сражался за короля Эдуарда в Уэльсе, и кроме того, невозмутимо добавил Бернелл, Корбетт уже доказал, что ему можно доверить секретное поручение и тайное дело. Корбетт согласился скрепя сердце, и Бернелл вручил ему рекомендательные письма к шотландскому двору и к Бенстеду, чрезвычайному посланнику Эдуарда в Эдинбурге.

Корбетт, прервав хождение по комнате, тяжело опустился на табурет и склонился над маленькой, докрасна раскаленной жаровней, чтобы согреть закоченевшие пальцы.

За вручением грамот последовало нечто и вовсе странное: канцлер ясно дал понять, что Корбетт будет особым поверенным именно его, Бернелла, а не короля. Донесения его должны поступать только канцлеру, а никак не королю и не Бенстеду. Никто не должен знать, с какой на самом деле целью Корбетт прибыл в Шотландию. Он должен писать прямо Бернеллу и использовать людей, сопровождающих его в Шотландию, только в качестве гонцов. Корбетт осведомился о причине этого, но в ответ услышал лишь «Ступайте, Корбетт».

Он снова взялся за перо.

«Я встретился с Бенстедом, и он кое-что рассказал мне о том, что происходит в Шотландии. Вечером 18 марта король Александр III пировал со своим двором в Эдинбургском замке (и Бенстед самолично присутствовал там). Внезапно Александр объявил, что, несмотря на неистовую бурю, намерен отправиться в свое поместье Кингорн, где его ждет молодая жена, французская принцесса Иоланда. Александр III Шотландский, человек сангвинического склада, не пожелал слушать никаких возражений и, покинув дворец, поспешил по дороге к переправе у Дэлмени, чтобы в лодке переплыть через Ферт-оф-Форт. Там перевозчик тоже пытался отговорить его, но Александр был настойчив, и лодочник переправил короля и двоих сопровождавших его людей через трехмильный залив к городу Инверкейтингу, где их уже ждал королевский управляющий с лошадьми. Там вновь была предпринята попытка отговорить Александра от сего столь внезапного путешествия, однако король отказался слушать и со своими сопровождающими галопом ускакал в кромешную тьму. Очевидно, он и его сопровождающие потеряли друг друга из виду, и на следующее утро король был найден мертвым на морском берегу, под утесами, со сломанной шеей. – Корбетт покусал перо, прежде чем продолжить. – Разумеется, сразу же возникают некоторые вопросы.

Во-первых,

почему Александр настаивал на возвращении к жене в столь ненастную ночь, пренебрегая очевидной опасностью переправы через Ферт-оф-Форт и не менее опасной скачкой в Кингорн?

Далее.

Почему он сорвался с места так внезапно и со столь малочисленной свитой?

Далее.

Коль скоро то было вожделение к молодой жене, отчего он не мог подождать? Александр III Шотландский первым браком был женат на покойной, всеми ныне оплакиваемой принцессе Маргарите, сестре нашего доброго господина короля Эдуарда. Принцесса Маргарита умерла в 1275 году, но только в октябре 1285 года Александр III женился во второй раз на Иоланде из Дре. В этом промежутке шотландский король вряд ли хранил целомудрие, да и волочиться за женщинами – это было в его обычае. Согласно слухам, распространенным повсеместно, он готов был бросить вызов любой непогоде ради того, чтобы по своей прихоти посетить матрону или монахиню, девственницу или вдову днем или ночью, иногда переодетым и нередко в сопровождении одного лишь слуги. Он поступил так же и в ночь своей смерти. Но почему? Он уже не был новобрачным, ибо они с королевой Иоландой состояли в супружестве месяцев пять. Ходят даже слухи, что королева носит от него младенца.

Далее.

Коль скоро король был столь охвачен похотью, разве при дворе не имелось других леди, каковые, разумеется, с удовольствием помогли бы ему в этом случае? И к тому же, когда он высадился у Инверкейтинга, королевский управляющий, как утверждают, сказал: „Милорд, оставайтесь у нас, и мы обеспечим вас всеми желаемыми леди, какие вам угодны, до самого рассвета“. Бенстед сообщил мне об этом, чтобы указать на похотливое настроение короля. Я же не могу понять, почему это предложение не было принято и столь опасное путешествие продолжилось, особенно если учесть, что, по слухам, король Александр и королева Иоланда не испытывали друг к другу особой страсти.

Далее.

Может показаться, что решение отправиться в Кингорн было принято Александром внезапно, но коль так, отчего же на том берегу Ферта его ждал управляющий?»

Корбетт вздохнул и просмотрел свои заметки, прежде чем продолжить.

«На все эти вопросы должны существовать удовлетворительные ответы, и я попытаюсь отыскать их, не вызывая подозрений, и сообщить вам, хотя это будет нелегко. В общем, обстановка в Шотландии спокойная. Александр не оставил прямого наследника, но бароны уже принесли присягу юной принцессе Норвежской. Она притязает на трон через свою мать, дочь Александра, выданную замуж за короля Эрика Норвежского. Она еще дитя, и в стране ее нет, посему был образован Регентский совет опекунов. Он состоит из милордов Стюарта и Комина, графов Бухана и Файфа, а также епископа-настоятеля аббатства Святого Андрея и епископа Глазго.

Я еще буду писать вам. Да хранит вас Господь. Писано в аббатстве Святого Креста 16 мая 1286 года».

Корбетт перечел письмо, прежде чем скатать его в свиток и запечатать воском. От холода и продолжительного писания пальцы не слушались. Он встал, налил чашку дешевого, довольно кислого вина и уселся на узкую кровать с соломенным тюфяком. Он написал Бернеллу, что здесь все спокойно. Но это совсем не так. Некое напряжение, предчувствие отдаленной угрозы витает в Холируде – дворце шотландских королей. Ходит слишком много предсказаний насчет смерти Александра, и хотя маленькая Маргарита Норвежская признана наследницей, но есть и другие претенденты на престол. Еще больше тех, кто готов искать собственной выгоды в сумятице, вызванной небесспорным порядком наследования, – особенно среди могущественных шотландских родов, которые Александр во время своего долгого царствования держал в ежовых рукавицах. Ложась на тюфяк, Корбетт вспомнил вопрос, который великий Цицерон обычно задавал относительно любого убийства: «Cui bono?» – кому это выгодно? Кто выиграл от того, что Александр рухнул в бездну той темной ночью? Было ли падение несчастным случаем или жестоким убийством короля, помазанника Божьего? Размышляя об этом, Корбетт погрузился в тяжелый сон.

II

На следующее утро, выспавшись, Корбетт почувствовал, что вполне способен приступить к поискам ответов на вопросы, сформулированные во вчерашнем отчете Бернеллу. Он решил воспользоваться временной передышкой и побеседовать с насельниками монастыря, а также посетить небольшую библиотеку со скрипторием, где трудились немногие монахи, освобождаемые от Terce, Sext и None [1]1
  Terce, Sext и None (лат.) – службы третьего, шестого и девятого часа дня по церковному счету, происходящие соответственно в 9, 12 и 15 часов. (Здесь и далее прим. перев.).


[Закрыть]ради того, чтобы не тратить даром, но наилучшим образом использовать скудный дневной свет. Корбетт любил библиотеки с их запахом пергамента, веленя и кожи, с их аккуратными рядами полок и всеобщей приверженностью к познанию. Здесь, сидя за маленьким письменным столом, окруженный принадлежностями, столь любимыми всяким прилежным писцом – рожками с чернилами, остро отточенными перьями, тонко режущими ножами и серыми кусочками пемзы для разглаживания белого очищенного пергамента, – Корбетт чувствовал себя как дома. Он болтал с монахами; он не понимал их языка, но многие бегло говорили на латыни или по-французски. Они сообщили Корбетту сведения о различных частях своей страны, о разнице между Хайлендом – нагорьем, где сидят древние кельты, и Южным Лоулендом, где преобладают англо-норманнские роды, такие, как Брюсы, Комины, Стюарты и Ленноксы, весьма схожие в своих обычаях с великими родами Англии, приверженными великому королю Эдуарду I. И, как заметил настоятель, высокий мрачный человек, наделенный сухим и язвительным юмором, многие монахи как по рождению, образованию, так и привычкам на самом деле мало чем отличаются от Корбетта. Корбетт не мог не признать этого. Он почти сразу освоился в обители, предлагал братии свою помощь в скриптории, беседовал с монахами на самые разные темы и постоянно нахваливал все, что видит.

У Корбетта хватило благоразумия не указывать на кое-какие различия и не подавать виду, что кое-что в Шотландии ему не по душе. Про себя он сознавал меру различия между двумя странами. Англия богаче, а посему в ней больше изысканности, касается ли это обращения с пергаментами или строительства замков и церквей. Перед его глазами стояла парящая чистота Вестминстерского аббатства: заостренные арки, кружева каменной кладки, большие окна с цветными стеклами. Ничего общего с безыскусной и несколько угрюмой в своей простоте обителью Святого Креста, с ее приземистыми круглыми колоннами, маленькими окошками в расширяющихся внутрь глубоких проемах и груботесаными каменными рельефами над простым квадратным нефом и алтарем. Тем не менее, в здешних монахах чувствовалась сила и искренность, впечатлявшая Корбетта с его изощренностью ума и мягкой утонченностью манер. И кроме того, здешние монахи не меньше, чем их английские собратья, любили посудачить, поговорить, поспорить. В аббатстве велись собственные летописи, и Корбетт без труда мог повернуть разговор в русло недавних событий и таким образом собрать полезные сведения, пусть и основанные на сплетнях в монастырской библиотеке. Монахи сообщали ему о дворе, о нынешних скандалах, но главное, он выяснил, что молодая французская принцесса, вдова Александра III, все еще пребывает в поместье Кингорн. Корбетт решил посетить ее, и настоятель предложил сопроводить его. Однако Корбетт с благодарностью отклонил это предложение, впрочем не отказавшись от толстого шерстяного плаща с капюшоном, или наголовником, ибо, хотя на дворе стоял май, погода все еще была холодна. И вот, одевшись таким образом, Корбетт покинул монастырь на коренастой лошадке – самой послушной из всех, на каких ему приходилось ездить. Пользуясь картой, грубо начертанной одним из монахов, он направил лошадку вниз с каменистого плато Эдинбурга по дороге к переправе у Дэлмени, размышляя: это ведь та самая дорога, по которой Александр ехал в роковую ночь двумя месяцами раньше. Но теперь погода тихая – ясное, прозрачное, как драгоценный камень, синее небо, и по нему плывут легкие белые облачка, гонимые сильным ветром. Вдали солнечные лучи сверкают на водах Ферта, а вокруг поздняя весна заявляет о себе буйством диких белых цветов, нежно-зеленой травой и несмолкаемым щебетом певчих птиц.

Корбетт обратил свое длинное усталое лицо к небу и на мгновение ощутил ту самую чистую радость и упоение красотой, что святой Франциск Ассизский вложил в свой «Гимн к солнцу». Но вот изрезанный колеями проселок, по которому он ехал, пересекся с другим, и на перекрестке ему предстала виселица, каждая из трех перекладин которой была отягощена своим мрачным, исклеванным птицами бременем. От разительного контраста Корбетта охватило отчаянье, ужасающее чувство мирового греха и бездонного зла, присущего делам людским. «И змей вошел в Эдем», – пробормотал он и направил лошадь по проселку, потом через самый непрочный из всех мостов и дальше, вверх по склону, в городок Дэлмени. Воистину городок этот был скорее деревушкой, скопищем длинных домов из бруса и плетенки, обмазанных глиной с соломой, под соломенными же крышами, покрывавшими равно и жилье, и скотные дворы. Дома окружали просторную луговину, на которой отощавшие за зиму коровы жадно щипали редкую весеннюю травку. Полуголые ребятишки играли на земле под присмотром нескольких рыжеволосых и зеленоглазых женщин. Они посмотрели на Корбетта и продолжили разговор на своем жестком, гортанном языке. Корбетт проехал мимо, вниз по крутому склону холма, с которого открылся великолепный вид на Ферт и на маленький лодочный причал. Монахи подробно описали дорогу, присовокупив, что сие место обычно именуют Квинзферри, то есть Переправой Королевы, поскольку именно в этом месте святая Маргарита, королева-англичанка, супруга великого короля Малькольма Конмора, предпочитала переправляться через Ферт.

Лошадка осторожно спустилась по разъезженному глинистому проселку и приблизилась к одной из длинных, крытых соломой хижин, стоявшей рядом с грубо сколоченным причалом. Перевозчик поджидал желающих переправиться на другой берег; крупный, лысый, дюжий детина с обветренным лицом и беззубым, вечно улыбающимся ртом. Старый моряк, он понимал по-английски и без лишних разговоров подрядился перевезти Корбетта через Ферт, спросив еще пару монет за присмотр за его лошадью и седлом. Вскоре они уже плыли; Корбетт сидел на корме, а лодочник, тяжело дыша, ворочал веслами. Корбетт небрежно спросил, не он ли перевозил покойного короля тогда, той ночью. Лодочник кивнул и сплюнул в воду через плечо.

– А ты не мог бы рассказать мне, как это было? – спросил Корбетт.

Его спутник хмыкнул и снова сплюнул, после чего Корбетт выложил на борт перед ним золотую монету, и тот ухмыльнулся.

– Студеная была ночка, – начал он, бросив весла и пустив лодку по воле невысоких волн. – Несколько дней подряд крепко задувало с востока, нагоняло воду вверх по Ферту. И вот сижу я дома, вечеряю с женой, а тут стук в дверь. Выглянул в окошко, вижу, два оруженосца при королевских гербах, оба мокрые и грязные, и орут, мол, здесь его величество король Шотландии, так что давай открывай. Я отпер дверь, они и вошли. А за ними король. Я сразу его признал – ражий такой, рыжий, глаза орлиные и нос тоже. Я не раз его видел, когда он переправлялся через Ферт.

Перевозчик замолчал, хитро улыбнулся и потянулся за монетой, но Корбетт вытащил из-под плаща длинный кинжал. Перевозчик пожал плечами, усмехнулся и продолжал:

– Я стал на колени, но король заорал: вставай, говорит, и готовь лодку. Я начал было перечить, а он говорит, мол, смерти я, что ли, не боюсь. А я говорю: само собой, боюсь, но умереть заодно с ним, это я завсегда готов.

– И что король? – спросил Корбетт.

Перевозчик скривился:

– Расхохотался и швырнул мне кошелек с монетами. Так что я приготовил лодку.

– Король был пьян? – спокойно спросил Корбетт.

– Да нет, – ответил перевозчик. – Выпить выпил, видать, немало, но чтобы пьян – это нет.

– И что потом?

– Я перевез его с оруженосцами, высадил, дождался утра, а потом вернулся.

– Почему дожидался утра? – спросил Корбетт.

– Так ведь буря же, – язвительно ответил перевозчик. – Как раз в ту ночь один из лодочников сгинул – Симон Таггарт. – И он указал на берег, который они оставили. – Его нашли на отмели. Как есть утопший. А вдова говорит, он тоже отправился через Ферт, да погиб. – Он повернулся и снова сплюнул через плечо. – Вот бедняга! Нет чтобы поостеречься!

– Значит, кто-то еще переправлялся через Ферт в ту ночь? – спросил Корбетт.

Перевозчик пожал плечами:

– Необязательно. Симон, может, просто товар хотел перевезти. А в Ферте все время гибнет уйма народу.

– Когда ты переплыл, – не унимался Корбетт, – не заметил ли ты, не слышал ли чего-нибудь нехорошего?

– Это в каком смысле? – вскинулся перевозчик. – Да и что там могло быть? Нет, – продолжал он, – как только мы подошли к отмели, король, а за ним оруженосцы выпрыгнули и пошли к берегу. Там их кто-то ждал. Я слышал голоса, лошади ржали и били копытами. Потом они уехали. А когда я вытащил лодку на берег, там стоял только королевский управляющий, вымокший до нитки, и во всю глотку ругал короля с этими его сумасшедшими выходками.

– И что потом? – снова прервал его Корбетт.

– А потом ничего, – ответил перевозчик. – Управляющий пропал в темноте, я привязал лодку и пошел спать в хижину.

– И это все?

– Все, – твердо ответил тот и, схватившись за весла, начал грести к далекому берегу.

Корбетт тяжело оперся на корму и, чтобы отвлечься от качки, сосредоточился на только что услышанном. Наконец они пристали к берегу, и перевозчик объяснил Корбетту, где в соседнем городке Инверкейтинге можно нанять коня. Это оказалось недешевым удовольствием, к тому же конь был подкованный гаррон, ростом не выше мула, и Корбетт, ноги которого едва не волочились по земле, решил, что выглядит он в седле довольно нелепо. Тем не менее лошадка шла уверенно. И это не могло не радовать, особенно когда начался подъем на высящиеся над головой утесы. Добравшись до верха, он огляделся и понял, почему король Александр выбрал именно эту дорогу: море по правую руку служило надежным провожатым, указывая путь вдоль берега. Это было гораздо вернее, чем двигаться в глубь суши, рискуя заблудиться среди диких верещатников, которые тянутся по плоскогорью до самого горизонта. В темную, бурную ночь заплутать там ничего не стоило. Корбетт глянул на небо, решил, что перевалило за полдень, и предоставил лошадке самой выбирать дорогу, однако старался держаться подальше от края обрыва. Он миновал городок Эбердоур, после которого тропа снова стала забирать кверху, и Корбетт понял, что приближается к мысу Кингорн, тому самому месту, где погиб король. Солнце пригревало, но сильный ветер дул в лицо, море грохотало внизу, и Корбетт задавался вопросом, что могло привести здравомыслящего человека на столь опасную дорогу глухой ночью да еще и в бурю.

Наконец он достиг вершины. Тропа по верху утеса была совсем узкой: по одну сторону – крутой обрыв, по другую – заросли низких колючих кустов. Корбетт спешился, стреножил пони и огляделся: тропа, проторенная в глинистом сланце, поднималась на вершину, откуда внезапно обрывалась вниз, где Корбетт смутно различил величественное укрепленное поместье. Здесь лошадь запросто могла поскользнуться и сбросить всадника прямо на черные камни, хищно скалящиеся из омываемого морем серебристого песка. Корбетт стал на колени и, припав к земле, по-собачьи подполз к обрыву. Он ощупал уступ, почувствовав под пальцами стебли грубой травы, растущей на скалистом краю. Крепкие, жесткие пучки ее исступленно цеплялись за жизнь. За исключением одного, корень которого был наполовину выдран из земли, а на стеблях остался обрывок веревки, завязанной узлом. Корбетт отполз от края, поднялся и направился к колючим кустам. Там прежде него уже побывали – все еще были видны сломанные и пригнутые ветки возле места, где некто сидел на корточках. Однако Корбетт понимал, что этот след мог оставить любой человек, привлеченный любопытством на место гибели короля, а той веревкой, возможно, поднимали тело Александра с берега.

Вполне удовлетворенный осмотром, Корбетт растреножил лошадь, уселся в седло и осторожно спустился по обрывистой тропе, ведущей к Кингорну. Монахи называли его крепостью, перевозчик – дворцом. На самом же деле то было укрепленное поместье – двухэтажное каменное здание с башней, окруженное деревянными пристройками и защищенное высокой длинной стеной и глубоким рвом. Корбетт подъехал к главным воротам и немедленно получил предупреждение в виде арбалетной стрелы, воткнувшейся в землю прямо перед ним: ни шагу дальше. Он тут же остановился, спешился и, подняв руки вверх, крикнул, что пришел с миром, дабы от себя и лорд-канцлера Англии поклониться вдове короля, королеве Иоланде. Вряд ли стражник что-либо понял, подумал Корбетт, если даже смог расслышать его слова. Спустя недолгое время какая-то фигура появилась на парапете над главными воротами и взмахом руки велела ему ехать по узкому мосту через ров. Главные ворота открылись ровно настолько, чтобы впустить его, а там, внутри, Корбетта встретили шум и суета, обычные для двора всякого замка. Необычным было только присутствие множества вооруженных воинов в одеждах с изображением вздыбленного белого льва – герба шотландских королей. Начальник стражи в полудоспехе и стальном шлеме тщательно изучил рекомендательные письма Корбетта, отобрал у него кинжал и внимательно слушал, пока чиновник представлялся. Потом кивнул и без лишних церемоний, сделав знак Корбетту следовать за ним, двинулся по двору, пиная собак и чуть не давя кур, роющихся в грязи в поисках пищи. Мимо кузницы, открытых кухонь и конюшен, сквозь скопище чумазых и потных слуг они добрались до главного здания и поднялись по крутой каменной лестнице. Наверху начальник стражи постучал в окованную железом дверь. Нежный голос ответил: «Entrez!», [2]2
  Войдите! (фр.).


[Закрыть]и Корбетта ввели в небольшой, но роскошный покой: стены задрапированы великолепным тонким бархатом, вдоль них расставлены курильницы с благовониями, пол устлан свежим тростником, усыпанным душистыми травами. В середине покоя в прекрасном резном кресле, рассматривая лежащий на коленях пергамент, величаво восседала женщина. Поодаль, у единственного в комнате окна, сидело несколько дам, по-видимому, вышивая гобелен.

Начальник стражи, преклонив колено, на чудовищном французском языке представил гостя. Женщина в кресле подняла глаза, посмотрела на стражника, потом на Корбетта. Королева Иоланда была красавица – нежный и тонкий овал лица, золотисто-смуглая кожа, маленький носик, большие темные глаза. Только дерзкие и несколько надутые губы портили впечатление, придавая ей вид надменный и слишком капризный. Платье на ней было из черного шелка, хотя, как заметил Корбетт, оно скорее подчеркивало, чем скрывало пышную грудь и узкую талию, а мех белого песца на манжетах привлекал взгляд к тонким запястьям и длинным белым пальцам, унизанным драгоценными кольцами. Отпустив начальника стражи, она указала Корбетту на низенький табурет перед собой. Корбетт почувствовал, что, должно быть, выглядит потешно, и услышал приглушенный смех одной из дам-вышивальщиц, рыжеволосой, самодовольной и тоже в черном.

Осадив смеявшуюся царственным взглядом, королева повернулась и стала расспрашивать Корбетта по-французски. Он отвечал с любезностью и ловко лгал относительно причин своего приезда в Шотландию, говоря, что прибыл с личными соболезнованиями лорд-канцлера Англии. Королева Иоланда выслушала его, хотя словно бы вполуха. Корбетт осторожно перевел разговор на смерть ее мужа.

– Как печально, миледи, – вежливо заметил Корбетт, – что его величество предпринял эту поездку по такой дороге в столь бурную ночь! – Он изящно поклонился королеве. – Я понимаю, вы – в трауре и эта тема, должно быть, тягостна для вас, но я не в силах не думать об этом, проехав сегодня той же дорогой.

– Вдовствующая королева пожала изящными плечами.

– Его величество всегда был порывист, – чуть ли не раздраженно ответила она. – Не стоило ему пускаться в путь в столь дурную погоду. Чуть раньше я получила послание, сообщавшее о его прибытии, и едва поверила своим глазам!