Текст книги "Кирпич. История хулигана"

Автор книги: Пол Дебрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

ОТЕЛЬ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА

Дарэмская тюрьма была похожа на Колдиц. [30]30
  Замок Колдиц находится в одноименном немецком городе. Во время Второй мировой войны он был превращен в лагерь для военнопленных.


[Закрыть]Раньше никто из нас не сидел за решеткой, но вскоре нам предстояло узнать, каково это. Первое, что привлекло наше внимание, – количество камер видеонаблюдения на стенах. Никто даже не пытался сбежать оттуда. Нас сопроводили в зону приема новичков и приказали принять душ. Личные вещи были изъяты, и нам выдали тюремную одежду – не самый лучший прикид, я вам доложу, особенно когда ты привык носить дизайнерские шмотки. «Вы, должно быть, футбольные хулиганы», – сказал один из тюремщиков. Наш процесс освещался во всех газетах в течение шестнадцати дней, так что нас здесь ждали. Вновь прибывшим выдали пластмассовые ножи, вилки и стаканы и препроводили в камеры.

Первое, что меня поразило в Дарэме – запах. Едкая, жуткая вонь, порожденная смесью мочи и рвоты. Уверяю вас, аромат тот еще. Я вошел в одиночную камеру, и дверь захлопнулась за моей спиной. Первое впечатление – в камере страшно воняло. Я сразу ощутил тот самый запах, и мне стало совсем хреново.

На следующее утро нас вывели на завтрак. Но как можно назвать это завтраком? Им следовало бы соблюдать Закон об описании товаров. [31]31
  Закон принят в Великобритании в 1968 году. В нем признаются преступлением ложные или вводящие в заблуждение описания товаров или услуг. К таким описаниям относятся цена, количество или размер, состав, предприятие-изготовитель и т. д.


[Закрыть]К черту завтрак, сказал я себе, интересно, что же здесь дают на обед? Короче, жрачка оказалась полным дерьмом. Так как я сидел в одиночной камере, мне не с кем было поговорить. Нас выпускали на час в день на прогулку вокруг спортивной площадки. Разрешалось ходить только кругами, как каким-то животным в клетке. Впрочем, я считаю, что именно ими мы и являлись. По воскресеньям всем позволялось посещать церковь. Так как это означало лишний час вне камеры, туда отправлялись все. Единственный раз в своей жизни я каждое воскресенье посещал церковь, хотя являлся прожженным атеистом.

Дни тянулись один за другим. Через 5 недель пребывания в «одиночках» нас должны были перевести в тюрьму для молодых преступников. Одна половина отправлялась в Кастингтон в Нортумберленде, а другая, в том числе и я, в Дирболтскую тюрьму для молодых преступников в Бернард Касл. Она резко отличалась от Дарэмской. Нас поместили в четырехэтажные блоки. Заключенному выдавался ключ от его камеры, и он мог более-менее свободно перемещаться. Большая разница по сравнению с 23 часами в сутки в «одиночке»! Тогда я был молодым парнем, и меня не особо заботило отношение ко мне со стороны других. Дирболт не отличался особо строгим режимом, и мы с удовольствием воспользовались этим обстоятельством. По-моему, около половины заключенных Дирболта являлись жителями Мидлсбро, и большинство из них были футбольными хулиганами. В свое первое утро там я спустился в столовку. Камера парня, стоявшего на раздаче, находилась на моем этаже. Когда я подошел к нему, он положил мне совсем чуть-чуть овсянки. И тут же услышал в свой адрес: «Эй, приятель, а ну-ка полную поварешку!» Он никак не отреагировал на мое указание, что было равносильно: «Да пошел ты». Таким образом, у меня появился первый враг. Я подумал: «Ладно, подожди пока мы не вернемся на свой этаж, гаденыш».

Когда мы вернулись на свой этаж, охранник запер нас и ушел. Я направился прямо к камере того парня и сказал: «Мне надо поговорить с тобой». Он открыл мне дверь. «Большая ошибка», – сказал я ему и – «бац!» – зарядил с правой, заставив парня попятиться. Я вошел внутрь и добавил ему еще несколько ударов по голове, дав понять обитателям моего этажа, что со мной шутки плохи. По идее, тот парень мог заложить меня начальнику тюрьмы, но следует отдать ему должное, что он этого не сделал. Хотя под глазом у него еще долго красовался синяк.

На своем этаже я быстро приобрел репутацию «крутого парня». Мне предстояло провести здесь два года, так что другого выбора попросту не было. От некоторых издевательств, которые имели место в Дирболте, мороз пробегал по коже. Стоило кому-то проявить слабость, как его сразу же начинали мучить. Тюрьма для молодых преступников – не место для слабаков. Здесь выживали сильнейшие. И мне пришлось с этим смириться. Когда на этаж прибывали новые парни, которые оказывались идиотами (поверьте, таких было достаточно много), они немедленно становились объектами для издевательств. От них отбирали мыло, шампунь и зубную пасту – три бесценные вещи за решеткой.

Как я уже сказал, каждому из нас выдавали ключ от его камеры. Главное было – не забыть закрыть дверь на двойной оборот. Если она просто захлопывалась, то ее с легкостью открывали с помощью кусочка тонкого пластика вроде кредитной карты. В тюрьме было полным-полно воров. Много раз я видел, как идиоты не запирали свои двери, когда отправлялись по делам. Стоило им только повернуться спиной, как их камеры вскрывались и обыскивались. Парни дрались друг с другом за право первыми войти туда, чтобы стать обладателями наилучшей добычи.

Каждое воскресное утро наши камеры инспектировали. И слабаки драили их перед проверкой. Нам бы крепко досталось, если бы их засекли за этим занятием, особенно во время уборки. Издевательства не приветствовались руководством тюрьмы, но в то же время были обычным явлением. Если новички оказывались нормальными парнями, с ними ничего не делали. Но если они являлись слабаками, то подписывали себе приговор. Одно из наших развлечений заключалось в следующем: четверо или пятеро парней подкрадывались к чьей-нибудь камере с одеялом в руках, и кто-то из них стучался в дверь. Как только она открывалась, одеяло набрасывалось на голову несчастному и его хорошенечко избивали. Иногда это делалось просто так, ради забавы.

Любой признак слабости сразу становился известен всем. Каждый раз одни и те же ничтожества убирались в камерах у других перед воскресной проверкой. Когда срок у этих идиотов подходил к концу, вечер перед выходом на свободу превращался для них в настоящий ад. С них снимали штаны и трусы, а яйца и задницы намазывали гуталином. А смыть гуталин было не так-то просто, потому что на этаже имелось только четыре раковины. Душевые находились внизу, а этажи на ночь запирались.

Кроме того, их раздевали догола и запихивали в вещевой мешок, оставляя в таком виде в коридоре на несколько часов. А если у кого-нибудь был зуб на сидевшего в мешке, то беднягу жестоко избивали, воспользовавшись его беспомощным состоянием.

В конце коридора находилась сигнальная кнопка для оповещения начальства о беспорядках. Когда охранники врывались на этаж, то чаще всего находили вещевой мешок с неудачником внутри. А мы к тому времени уже сидели в своих камерах. Веселее всего было нажимать на эту кнопку зимой. Главное здание находилось по другую сторону большого бетонированного двора. Когда шел снег или образовывался сильный гололед, кто-нибудь нажимал кнопку, и мы наблюдали из окон, как охранники поскальзывались, пересекая двор, а иногда даже приземлялись на задницы. Мы хохотали над ними до усрачки. Когда охранники добирались до этажа, все его обитатели, уже находившиеся в своих камерах, притворялись, что все это время занимались своими делами. Тогда нам приказывали выйти в коридор и встать у своих дверей, после чего спрашивали: «Кто нажал на кнопку тревоги?» Естественно, никто не признавался. В итоге нам запрещалось в качестве наказания посещать комнату отдыха на пару вечеров. Я сбился со счета, сколько раз это происходило.

У нас было еще одно развлечение. Каждые два часа по ночам в коридоре появлялся сторож, который доходил до его конца и вставлял ключ в специальное устройство для отметки, что он проверил этаж. Когда он шел по коридору спиной к нам, кто-нибудь выкрикивал: «Эй, ночной охранник! Твою бабу трахают, пока ты на службе, старый ублюдок!» Охранник выходил из себя. Он не знал, кто кричит. Бедняга подбегал к двери, из-за которой, по его мнению, раздавался голос, и в это время кто-нибудь вопил подобную гадость с другого конца коридора. В итоге охранник выбивался из сил, пытаясь найти виновных.

Один парень испытывал сильную депрессию по какой-то причине и очень хотел вернуться домой. Мы сказали ему, что если он перережет себе вены бритвой, то попадет в больницу, откуда его, возможно, отпустят. Бред, конечно, но он нам поверил. Помню, как этот парень орудовал бритвой, но порезы не получались достаточно глубокими. Кто-то посоветовал ему: «Попробуй рубануть по запястью со всей силы». Его нужно было остановить, но я и раньше не отличался хорошим поведением. В итоге он все-таки перерезал себе артерию. Черт возьми, видел кто-нибудь из вас человека с перерезанной артерией? Не самое приятное зрелище. Он страшно запаниковал, когда кровь забила фонтаном. Кто-то нажал на тревожную кнопку, и все разбежались по своим камерам. Охранники появились минут через десять, затянули ему руку и отправили в медпункт. Отпустили ли его домой? Ничего подобного! К его сроку добавили еще двадцать восемь дней, и уже через неделю он вернулся к себе в камеру. Тот парень понял, что лучше нас не слушать. Но, как я уже сказал, было весело.

Как-то раз у нас на этаже появился худенький блондинчик, похожий на педика. Он был родом из Крэмлингтона, что под Ньюкаслом. И вот как-то раз блондинчика застукали с членом в пылесосе. Я долго смеялся, когда услышал об этом. В любом случае, как вы догадываетесь, мы окрестили его «пылесосоебом». Христос свидетель, он получил все, что подразумевала такая кличка. Но ему ничего не оставалось, кроме как смириться с этим. Готов поспорить, что он никогда больше не совершал преступлений.

Итак, издеваться над ним начали с самого первого дня. Он драил полы в камерах у всех, а также убирал постели перед инспекцией. Однажды все зашло слишком далеко. Около одиннадцати часов вечера все уже лежали в кроватях. Вдруг кто-то позвал из своей камеры: «Пылесосоеб, иди сюда!» Ответа не последовало.

«Пылесосоеб, иди сюда!»

«Чего надо?» – послышался робкий голос.

«Подойди к моей двери. Я хочу тебя».

Я услышал, как Пылесосоеб вышел из своей камеры и направился к тому парню, который звал его. Потом послышался звук открываемой двери – и «шмяк!». Через некоторое время прозвучало:

«Теперь возвращайся домой, Пылесосоеб. Слабоумный ублюдок».

С этого момента разные люди с нашего этажа стали звать его к себе и, когда он подходил к их дверям, проворачивали с ним то же самое, начиная с избиения. Это надо было видеть. Как я уже говорил, я никогда не был хорошим парнем.

Как-то раз один только что посравший чел позвал Пылесосоеба в туалет, чтобы тот вытер ему жопу. Блондинчик исчез из виду и через тридцать секунд появился перед дверью в нужник с рулоном туалетной бумаги в руках. Можете себе представить, каким смехом мы разразились при этом. Он так и не вытер чужую задницу, но теперь мы знали, что можем попросить его о чем угодно и он не откажется. Мы стали эксплуатировать нашего педика, заставляя делать то, что приходило нам в голову. В основном смеха ради.

Однажды ночью мы сказали ему, что он мог бы разбить окно своей камеры, спуститься вниз по связанным одеялам и перелезть через забор. Гомик попался на нашу удочку. Правда, я не уверен, что он надеялся на удачный побег. Подозреваю, мы ему уже порядком надоели. Он знал, что если его поймают, то поместят в особый блок, где двери всех камер закрывались охранниками. Таким образом, бедняга мог обрести долгожданный покой. Мы рассказали всем в своем блоке, что он задумал. Действительно, ровно в 8.30 вечера педик разбил свое окно, выбрался из него и побежал прямо к ограде. Его схватили и отправили в особый блок. Я сильно жалею, что мы дали ему такой совет и потеряли источник своего веселья. Впрочем, таких как он в тюрьме были сотни. Поэтому уже очень скоро мы нашли нового неудачника, который убирался в камерах перед проверкой и чистил нам ботинки.

Двое парней, находившихся здесь, были осуждены вместе со мной по одному «футбольному делу». Причем за одинаковые подвиги. Они получили те же восемнадцать месяцев, из которых отсидели почти шесть, но при удачном стечении обстоятельств могли выйти на волю через несколько недель. Оказывается, их просьба о досрочном освобождении была удовлетворена, о чем не без удивления сообщил начальник тюрьмы. Вот повезло, подумал я. Но ведь это означало, что и я мог надеяться на такой исход дела. Нас же осудили по одной статье!

Прошло две недели. И где-то за три дня до выхода на свободу охранники неожиданно увидели, как один из тех парней страшно издевался над другим заключенным. Вместе с другими своими корешами он затащил беднягу в туалет и продел палку от швабры через рукава его тюремной робы, чтобы тот оказался в распятой позиции. Затем несчастного привязали к решетке потолочной лампы, подвесив над полом. Потом они сняли с него штаны и трусы, намазав его яйца и задницу гуталином. Затем распятого начали избивать, а потом почистили ему зубы дерьмом. Мило, не правда ли? Как я уже говорил, издевательства в этих блоках были очень жестокими, а начальство тюрьмы не знало и половины того, что происходило. Прямо в разгар пытки появились охранники. Жертва дала детальные показания против виновных, что еще больше осложнило ситуацию. Моего приятеля вызвали к начальнику тюрьмы, лишили досрочного освобождения и добавили к его сроку еще двадцать восемь дней. В итоге вместо трех оставшихся дней ему предстояло сидеть еще семь месяцев. Он был сильно подавлен. А как бы вы чувствовали себя на его месте? Но, как говорится, всякое случается.

Вскоре должно было состояться слушание о моем досрочном освобождении. Заместитель начальника тюрьмы сообщил мне о наличии неплохих шансов. Я провел в тюрьме уже почти восемь месяцев, и, если честно, мне этого хватило с избытком. Одним вечером, прямо перед моим слушанием, мы смотрели по телевизору матч Кубка европейских чемпионов «Ливерпуль» – «Ювентус». Игра проходила на стадионе «Эйзель». Мы смотрели в экран и не могли поверить своим глазам. Сначала болельщики «Ливерпуля» устремились на фанатов «Ювентуса», и мы подумали, что это всего лишь небольшая потасовка. Но потом до нас дошло, что происходит на самом деле. Мы увидели, как обрушилась стена, погребая под собой людей. Полиция и врачи выносили оттуда трупы, и было видно, как некоторым делают массаж сердца. Катастрофа произошла прямо на наших глазах. Я не мог в это поверить. Во время того матча по вине футбольных хулиганов погибло тридцать девять фанатов. Я вернулся в камеру, размышляя об увиденном. Сказать по правде, меня сильнее всего волновало, что это событие могло отразиться на моей просьбе о досрочном освобождении. На следующий день пресса сошла с ума. О произошедшем сообщалось в каждом выпуске новостей. Футбольные хулиганы подверглись всеобщему осуждению.

Настал день моего слушания. Мне предстояло узнать, сколько мне осталось сидеть: три недели или девять месяцев. Как говорится, большая разница. Я пришел в комнату отдыха охранников. Меня попросили присесть. Мое сердце бешено колотилось. Мне было страшно. Один из тюремщиков начал свою речь: «К сожалению, Пол, твоя просьба о досрочном освобождении была отклонена». Затем он попытался объяснить почему, но я его не слушал. Он нес полную ерунду, и его слова не запечатлевались в моем мозгу. Я был как в тумане. У меня буквально подкашивались ноги. Помню, как возвратился на свой этаж, и все мысли о доме, которые занимали меня несколько недель, покинули мою голову. Я не мог поверить в то, что услышал. В течение нескольких последующих дней мне было очень хреново.

После беспорядков и смертей на стадионе «Эйзель» о футбольных хулиганах столько писали, что комиссия по условно-досрочному освобождению отклонила мою просьбу в качестве показательного решения. События того вечера стоили мне свободы, но жизнь продолжается, даже в тюрьме. Так что я взял себя в руки и продолжил плыть по течению.

Мой первый сын родился в мае, и теперь ему было два месяца. Моя девушка находилась на третьем месяце беременности, когда меня посадили. И я сильно переживал из-за того, что еще очень долго их не увижу. Она не отвернулась от меня и писала каждый день. В тюрьме не было телефонов, и письма являлись нашим единственным способом общения, не считая двухчасовых свиданий каждые две недели.

Через некоторое время я начал ходить в спортзал, чтобы качаться. Сперва я не знал, с чего начать, так как никогда раньше этим не занимался, но вскоре вошел во вкус. Мое тело начало меняться на удивление быстро. Из жестокого футбольного хулигана я превратился в очень большого жестокого футбольного хулигана. На мой взгляд, неплохая комбинация.

В течение нескольких следующих месяцев я тренировался ежедневно и старался ни во что не ввязываться. Меня вызвали к начальнику нашего блока, который спросил, хочу ли я поступить на работу за пределами тюрьмы. Черт возьми, конечно хочу, подумал я. Парни, которые должны были выйти через несколько месяцев, уже занимались этим. Они покидали тюрьму по утрам, получая при выходе пакет с обедом, и отправлялись в центр Барнард Касл.

Я же получил работу в месте под названием Уитэм-Холл, большом старинном здании на Хайт-стрит. Смотритель давал мне различные задания вроде расстановки столов для чайных вечеринок. Кроме того, там находилось кафе.

В свое первое рабочее утро я взял пакет с обедом у Ли Оуэнса, который работал на кухне. Несколько лет он хулиганил за «Боро», поэтому мы нормально ладили. Я вышел из ворот тюрьмы в 8.30 и преодолел пешком небольшое расстояние до Барнард Касла. Мною овладело очень странное чувство. Я оказался на свободе, но радости вскоре поубавилось, когда стало понятно, что я должен вернуться к пяти часам. По утрам я выходил из ворот тюрьмы вместе с парнями, чьи сроки подошли к концу.

Так как у них при себе всегда были деньги, я просил их подкинуть мне пару фунтов на покупку необходимого в городе. Большинство парней говорило: «Без проблем» – и с готовностью делилось со мной наличностью.

Смотрителем Уитэм-Холла являлся парень лет двадцати пяти. Он казался нормальным и даже сказал, что сочувствует мне. У него тоже был маленький ребенок, и он признался, что не хотел бы оказаться вдалеке от своего малыша. Я решил сыграть на его чувствах и спросил, нельзя ли мне воспользоваться телефоном и позвонить домой. «Без проблем, – ответил он. – Иди в офис и оставайся там, сколько потребуется». С тех пор я звонил своей девушке каждый день, болтал с друзьями и с удовольствием пользовался его добротой. Пару дней спустя я спросил у смотрителя, не мог бы он сходить в магазин для меня, так как нам не разрешалось отлучаться с рабочего места. Он согласился. Сначала парень покупал мне сладости, но потом конфеты превратились в пиво, по четыре банки каждый день. Я объяснил ему, откуда у меня деньги, и он был рад оказать такую услугу.

В мои обязанности входило обслуживание посетителей кафе. Когда другие фанаты «Боро» приходили навещать своих приятелей в тюрьме, они наведывались затем в кафе и подкидывали мне деньжат. Теперь моя отсидка стала куда приятнее. Мне рассказывали, что местные шлюшки из Барнард Касла любят посещать места, где работают заключенные, так как им известно, что эти парни не прочь переспать с кем-нибудь. Вскоре я убедился в этом на собственном опыте. Я стоял за стойкой, когда ко мне подошла молодая блондинка. «Привет, – сказала она. – Как насчет кофе?» И одарила меня ослепительной улыбкой. Затем девушка встала рядом со мной за стойку и начала болтать. Но разговаривали мы совсем недолго, так как вскоре устремились в кладовку, где принялись срывать друг с друга одежду. На ней были чулки с подвязками – полный набор. Я не мог поверить своей удаче. У меня появилась возможность не только ежедневно разговаривать по телефону и пить пиво, но и трахаться с красивыми девушками! Такую работу ни за какие деньги не купишь.

В другой раз пришла еще одна местная девица, и мы перепихнулись с ней в туалете. Пару дней спустя эта парочка поссорилась из-за меня в кафе. Ха-ха! Хорошие девочки. Возвращаясь в тюрьму каждый вечер, я старался не дышать во время обыска, чтобы охранник не учуял запах алкоголя. Когда я оказывался на своем этаже, парни говорили, что от меня несет выпивкой. Неплохо для заключенного.

Ко мне на работу зачастили друзья-приятели по «Боро», предлагавшие время от времени: «Залазь к нам в тачку, мы отвезем тебя домой». Но я знал, что мой срок подходит к концу и сбежать сейчас означало бы провести еще больше времени в камере. Поэтому я наотрез отказывался от таких предложений. Гораздо лучше было поработать за пределами тюрьмы пару месяцев и использовать на полную катушку появившиеся возможности. Но в один прекрасный день мне предложили работу в каком-то доме к югу от города. Это означало, что я покину тюрьму на целую неделю, а потом вернусь перед окончанием срока. Я согласился, и меня направили в Дарлингтон для собеседования с работодателем. Сидя в автобусе, я поразмышлял над ситуацией и пришел к выводу, что у меня настолько теплое местечко в Уитэм-Холле, что только дурак согласится отказаться от него. Поэтому на собеседование я сказал: «Нет, спасибо». Женщина, с которой я разговаривал, оказалась ужасной коровой. Она позвонила в тюрьму и пожаловалась, что я потратил ее время впустую. Через полчаса за мной приехали охранники, заковали меня в наручники и отвезли назад в Дирболт, где обвинили в неблагодарности по отношению к начальнику тюрьмы. Так я попрощался со своей работой в Уитэм-Холле.

Я вернулся в свой блок и провел там неделю. К моему сроку добавили еще четырнадцать дней. Вскоре меня перевели в Дарэм досиживать. Так как мне уже исполнился двадцать один год, я оказался в обычном крыле, а не в отделении для молодых преступников. Настроение опять упало. Ведь я уже привык пить, разговаривать по телефону и трахаться каждый день. Теперь меня лишили всего этого. Оставалось только дрочить.

По возвращении в Дарэмскую тюрьму резкий запах мочи снова ударил мне в нос. Я снова оказался в заднице! Через семь дней меня перевели в тюрьму Хэверигг, расположенную на западном побережье, недалеко от Карлайла. Та еще дыра. Однако мне оставалось сидеть лишь двенадцать недель, так что все было не так уж и плохо. С другой стороны, Хэверигг – тоже страшная задница. Вообще-то, все старые тюрьмы – задницы, полные отбросов общества. Конечно, за решеткой можно познакомиться и с приличными людьми, но все-таки подавляющее большинство заключенных – неудачники и жуткие ублюдки.

В Хэверигг мне дали работу. Я должен был нагружать тачку камнями, а затем тащить ее на расстояние в полмили к другой огромной куче камней и вываливать груз, и так целый день. Парни сказали мне, что когда мы перетащим все камни, то будем делать то же самое, только в обратном направлении. Изнурительное занятие. Кроме того, на улице было очень холодно.

Я продолжал качаться как сумасшедший вплоть до конца своей отсидки и к моменту освобождения набрал десять килограмм мышечной массы. Меня выпустили в марте 1986 года, после шестнадцати с половиной месяцев, проведенных в тюрьме. В целом за решеткой все оказалось не так уж плохо. Но главный вопрос заключался в том, научило ли меня это чему-нибудь? Нет! Вообще-то в тюрьме для молодых преступников было очень весело. Единственный минус – слишком далеко от дома. И еще я истосковался по походам на футбол с парнями. Пожалуй, и все. Являлась ли тюрьма сдерживающим фактором? Я так не думаю. Когда меня посадили в 1984 году, футбольное насилие переживало свою раннюю стадию. Но когда я вышел из тюрьмы, все стало гораздо серьезнее. Меня посадили за то, что я оказался членом группировки, напавшей на болельщиков «Барнсли». Они не были невинными прохожими или «скарферами» и приехали в Мидлсбро с одной целью – подраться. Просто получили немного больше, чем ожидали.

Оглядываясь назад, я думаю, что, возможно, порезав несколько человек, мы зашли слишком далеко. Но что сделано, то сделано, и мне не дано этого изменить. С другой стороны, благодаря случившемуся, Мидлсбро появился на карте футбольного хулиганства и остался там навсегда. Я уверен, что из-за действий полиции и властей футбольное насилие сейчас отмирает. Практически каждый моб в стране становится все меньше и меньше. Несколько лет назад у нас всегда были подростки, так сказать, «под основой», принимавшие эстафету от ветеранов. Но теперь этого нет и хулиганство стало слишком опасным занятием. Поэтому я больше в нем не участвую. Таков мой выбор, и никто не заставлял меня принимать подобное решение. Просто с меня хватит. Но все это еще должно было произойти в будущем. Когда же я вышел из тюрьмы, футбольное насилие переживало свой расцвет. Я слышал истории о «подвигах» фанатов «Боро» по всей стране, поэтому не мог дождаться, когда присоединюсь к ним снова. Теперь я стал больше и сильнее и мечтал внести свой вклад в общее дело.