Текст книги "Королевские бастарды"

Автор книги: Поль Анри Феваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

XIII
МЕДАЛЬОН

Госпожа Жафрэ, сделав с наслаждением с десяток затяжек и с явным сожалением возвращая трубку, сказала: – Ну, будет! Сегодня у нас праздник, нечего заниматься глупостями, того и гляди унюхают.

– Конечно, даме вашего возраста и положения, – отвечал Ноэль, – не пристали такие ароматы, но ведь говорят же: красавице все прощается, так что уж… А вообще-то, Майотт, давайте поговорим по-существу. Платить-то не мне, а вам. В целом я признаю: женщинам таланта не занимать. Вот, например, королева Виктория славно правит себе и правит Англией. Однако, согласитесь, очень странно видеть шуршащие юбки в кресле полковника. Об этом давно и много болтают в «Срезанном колосе». А поскольку дела у нас стоят на месте, то и вспоминают другие времена, когда день наступал раза три-четыре в неделю… Великие были тогда дни!

– Три-четыре… А не слишком ли часто, дружок? – прервала его Адель. – Повадился кувшин по воду ходить… Когда я впервые высунула нос из норы и поманила вас, вы все приползли ко мне на брюхе. Память у вас короткая, вот что! А ведь до этого ваша компания как под землю провалилась, так или нет?

– Так-то оно так, да вот за три года, что мы опять существуем, всего-то и провернули, что одно дельце, – недовольным тоном протянул Ноэль.

– Дай-ка мне трубочку, друг мой, – велела госпожа Жафрэ и проговорила: – Правосудие не дремлет, полиция свирепствует. Как, однако, хорошо, но ей-Богу, Маргарита все враз учует, стоит мне вернуться. И говори не говори, а табак мне зубную боль снимает…

– Кстати, о Маргарите, – подхватил господин Ноэль, – в «Срезанном колосе» и толкуют, что раз великие умерли – и полковник, и Приятель-Тулонец, и доктор права, и граф Корона и остальные, то почему бы Маргарите, которая была лучшей ученицей Тулонца и любимицей полковника, не отдать медальон?

Слово «медальон» было произнесено Ноэлем так, словно он сказал «скипетр», и на деле, как мы увидим, так оно и было. Недовольная Адель вернула трубку и возразила:

– Не видать ей медальона, потому что он у меня! Да знаешь ли ты, что такое этот медальон? И знаешь ли ты, каков был этот полковник, на которого вы до скончания света готовы молиться и который смеялся над всеми вами все свои восемьдесят лет! И надо мной тоже, что факт, то факт! И над собой заодно, потому как в могилу, где он теперь обретает, он не забрал с собой сокровища Обители Спасения, собранные Черными Мантиями, и в подвалах Французского банка эта гора золота тоже не лежит.

Глаза старухи гневно горели под седыми кустистыми бровями, их огонь разжег ответный огонек в глазах Ноэля.

Понизив голос, он спросил:

– А правда, что в медальоне скрыта тайна сокровищ?

Адель помедлила с ответом, а потом, в третий раз вытащив трубку изо рта своего собеседника, проговорила:

– Милый мой Пиклюс, запомни: все вы – быдло, а быдлом управляют с помощью кнута и всяких баек. Если бы ты получил хоть кое-какое образование, ты бы это знал и понимал. Если умный хозяин хочет создать группу подчиненных, то бродягам вроде тебя говорит: «Я владею великой тайной, меня вскормила волчица», или «Все ночи напролет я беседовал в лесу с нимфой Эгерией[13]13
  Эгерия – в римской мифологии нимфа источника, возлюбленная и мудрая советчица царя Нумы Помпилия


[Закрыть]». Так вот, Черные Мантии были такой своеобразной группой подчиненных, своего рода армией, и, честное слово, великой армией, которая рассеялась, как евреи, по всему свету. Полковник Боццо привел ее из Италии, где она называлась VesteNere и входила в состав Второй Каморры, возглавляемой самим Фра-Дьяволо, которого так нелепо повесили французы во время неаполитанской кампании. Было это пятьдесят лет назад, и я все прекрасно помню, хоть меня это нисколько не молодит. Если я попрошу у тебя трубку, не давай мне больше. Ну что, нравится тебе моя история?

– Черт побери! – отозвался господин Ноэль. – Я жду. Может, вы вернетесь к великим сокровищам?

– Седой младенец! Тебе бы все сказки слушать, от которых взрослых в сон клонит, – снисходительно проговорила госпожа Жафрэ. – Я понимаю, почему ты так жалеешь о полковнике, у него всегда был полный карман всяких баек. Когда я увидела его впервые, он сказал, что ему сто лет, и прожил еще пятьдесят. Однажды ночью я пробралась к нему в спальню предупредить, что полиция бродит вокруг его дома на улице Терезы, и увидела пустую постель и красивого молодого человека, который завивал черные волосы перед зеркалом.

– Завивал волосы полковнику? – в недоумении спросил Пиклюс.

– Свои волосы завивал красивый молодой человек, который и был полковником, – ответила старуха.

– И как вы это объясняете? – допытывался Пиклюс.

– Я ничего не собираюсь объяснять, милый Пиклюс, я – старуха и треплю себе языком просто так. – Если ты расскажешь мою историю в кабачке «Срезанный колос», думаешь, они тебе поверят? – спросила госпожа Жафрэ.

– Нет, конечно, – согласился Пиклюс.

– Так что я немногим рискую, – заявила довольная собой старуха. – И, однако, это такая же правда, как то, что эта лампа освещает мой кабинет. Посмотри на мою шею, вот тут между глубокими морщинами – шрам от его стилета, он хотел убить меня той ночью, потому что я нечаянно подсмотрела его тайну.

– Так что же? Он только переодевался стариком? – недоумевал Пиклюс.

– Понятия не имею. Доктор Самюэль говорил, что он просто-напросто дьявол, – пояснила Адель.

– Тогда те, кто говорил, что он не умер, может быть, правы? – спросил господин Ноэль.

– А вот этого я не знаю. Я была одной из трех женщин, переодетых монахинями, которые следили за ним в агонии, надеясь проникнуть в тайну сокровищ Обители Спасения. И я видела, как он умер, клянусь, видела собственными глазами, и я видела, как его опустили в могилу на кладбище Пер-Лашез, но если кто-нибудь мне скажет, что это он проваливает одно за другим наши предприятия, я могу и поверить.

Наступило молчание. Господин Ноэль выбивал пепел из трубки. По-соседству в гостиной слышался ровный и убаюкивающий рокот многоголосой беседы.

Госпожа Жафрэ продолжала:

– Те, кто ждет, собрались, нет того, кого ждут. Может, полковник арестовал его по дороге? Так на чем это я остановилась? А, вот… вспомнила. Чтобы укрепить свою армию, полковник воспользовался старинным способом, и правильно сделал – он окружил себя таинственными легендами, в которых всегда была доля истины. Когда-то давным-давно я побывала в Сартене на Корсике, в подвалах Обители Спасения, которой владело наше братство, и видела там груду сокровищ, на которые можно купить не одно королевство.

– А куда они делись, эти богатства? – спросил Ноэль прерывающимся от волнения голосом.

Адель пожала плечами:

– А где бриллианты, рубины, золото, банковские билеты, векселя и прочее, чем был забит тайник в особняке полковника на улице Терезы? Я говорю с тобой откровенно, потому что нам не нужны больше тайны, чтобы управлять нашей армией. Над всеми нами витает тайна и управляет нами помимо нашей воли – тайна сокровищ полковника Боццо. И нам вполне хватает этой одной тайны. С нас довольно. Мы сохранили древний вопрос: «Будет ли завтра день?» — и еще многое другое сохранили, но вот что касается медальона, который старый черт возвеличил в наших глазах, благодаря нашим же суевериям, знаменитого медальона, якобы хранящего тайну Черных Мантий, – мистическое слово, великую формулу и золотой ключ ко всем загадкам, – так вот, уверяю тебя, этот медальон ничего не хранит и не хранил никогда, он – сплошная насмешка; слово, которое написано там на двадцати языках, означает одно: «небытие», «пустота», «ничто». Гляди, вот он, знаменитый медальон, гляди!

Госпожа Жафрэ швырнула на письменный стол шелковый шнурок с двумя раскрытыми половинками медальона на конце, и они зазвенели, ударившись о деревянную столешницу. Ноэль жадно схватил медальон и одну за другой стал рассматривать обе половинки. Они были пусты, вернее, по окружности каждой из них, на ободке из слоновой кости виднелись красные буквы, которые на многих языках мира означали одно и то же: «небытие», «пустота», «ничто».

– Я понимаю только по-французски, – сказал Ноэль, возвращая медальон. – А почему вы мне его показали?

– Чтобы ты не слишком горевал о прошлом, дружок Пиклюс. Чтобы знал причины нашей кажущейся бездеятельности и чтобы мог объяснить, почему именно я заняла место Отца-Благодетеля, когда живы еще бывшие члены совета нашего сообщества: Самюэль, Маргарита и Комейроль. Запомни: у нас теперь только одно дело – сокровища, и я единственная, кто может нас всех навести на их след.

– А сегодняшняя помолвка имеет отношение к сокровищам? – спросил Ноэль.

Адель утвердительно кивнула.

– А побег? – не сдавался Пиклюс.

– Тоже. Все имеет отношение к сокровищам, и только к сокровищам. А теперь – доброй ночи, дружок. У меня тоже есть своя тайна, и она важнее всех других. В конце концов вы будете лизать мне руки, как преданные собачки! Иди спать! – вдруг резко приказала она.

Старуха поднялась и веером обмахнула свое нарядное платье, как дама, приготовившаяся к парадному выходу. Ноэль ничего не ответил на ее пожелание спокойной ночи. И окликнул ее, когда она уже переступала порог:

– Простите, Майотт, но я хотел бы узнать еще кое-что.

– Говори быстро и называй меня госпожа Жафрэ, – несколько сердито велела она.

– А что, господин Ларсоннер ест ту же травку?

– Черт бы тебя побрал! – возмутилась Адель, отпуская ручку двери. – Ты же прекрасно знаешь, что я терпеть не могу вашего дурацкого жаргона! Спроси меня прямо, без выкрутасов, на языке порядочных людей: с нами ли этот господин? Вашим мошенническим языком вы только полицию привлекаете. Как ты его назвал?

– Ларсоннер, – ответил Пиклюс.

– Не знаю такого, – честно призналась госпожа Жафрэ.

– Тогда останьтесь еще на минутку, Хозяйка, мы еще не кончили разговор, – заявил господин Ноэль.

В его голосе прозвучали столь серьезные нотки, что госпожа Жафрэ тут же вернулась обратно в кабинет.

– Давай, говори, – сказала она, – я слушаю.

– Если вы не любите нашего языка, – начал Ноэль, – то я скажу по-другому: если господин Ларсоннер не ест с нами за одним столом, то столуется он у другого хозяина, так?

– И что же? Объяснись, голубчик, – потребовала старуха.

– Я считал, что этот Ларсоннер доверенное лицо господина Бюэна. А он, значит, и не с ним. Я правильно понял? – уточнил господин Ноэль.

– Нет, нет, – засмеялась Адель. – Нужно же нам хоть несколько честных людей в гостиной.

– Так вот Ларсоннер был сторожевым псом начальника тюрьмы и устрашал всех надзирателей, – вслух размышлял Ноэль.

– И увел у тебя из-под носа узника? – прервала его госпожа Жафрэ.

– Откуда вы это знаете? – искренне удивился господин Ноэль.

– Догадалась, – ехидно улыбнулась старуха.

– Правильно догадались. Ларсоннер устроил побег прямо через главный вход в тюрьму между ног жандармов. Вы сами понимаете, мне не хотелось гладить его по головке, и я пустился за беглецами в погоню, правду говоря, больше за Ларсоннером, чем за Ле-Маншо. Я прочесывал толпу, когда услышал: «На Королевской площади будет день». Меня прямо подбросило от неожиданности, а потом я решил, что это кто-то из наших, и не осмелился действовать дальше, опасаясь навредить вам. А ведь преступника я почти настиг. Но тут я подумал, что не стоит мне совать нос в ваши дела, Майотт, а то мне не поздоровится.

– И правильно подумал, – одобрила Адель его решение, – к тому же тебе не поздоровится, если ты не будешь наконец называть меня госпожа Жафрэ. Это все, что ты хотел мне сообщить?

Ноэль был откровенно обескуражен тем ничтожным эффектом, который произвело его сообщение.

– Ну, если вам наплевать, – процедил он сквозь зубы, – то в Париже есть еще одна торговая фирма, которая носит вашу форменную одежду и пользуется вашей печатью…

– И нет никакой возможности схватить ее за руку, а, Пиклюс? – прервала его старуха, хихикая. – Ты думал, что я сразу в обморок хлопнусь… Но у Прекрасной Садовницы работает не один филиал, имей это в виду, дружок!

– Как?! – вскричал Ноэль с восхищением. – Пожилой господин и дама в черном – это еще одна из ваших шуточек?

Госпожа Жафрэ прищурилась в любезной улыбке.

– Я люблю шутить, разве ты не знаешь, мой милый! – сказала она. – Прежде чем уйти, закури еще разок. Всем трубкам я предпочитаю твою. Завтра я передам в кассу твой номер. А сейчас мы узнаем, не пришел ли жених.

Она приоткрыла дверь в гостиную и спросила:

– И где же наш очаровательный принц?

XIV
ИСТОРИЯ ЧЕРНЫХ МАНТИЙ

Во времена своего расцвета сообщество Черных Мантий жило по законам Салической правды[14]14
  LexSalica– Салический закон, или Салическая правда, записана в началеVIв. Ценнейший исторический источник, сборник обычного права салических франков, одна из варварских правд


[Закрыть], как древние франки; более того – в системе его управления было что-то египетское, поскольку по обе стороны Альп – и во Франции, и в Италии – правил им один и тот же «фараон», причем правил на протяжении полутора веков, ведя своих подданных на разбой и грабежи то на римских улочках, то в тупиках Парижа. «Фараон» носил имя Боццо-Корона, и этот прославленный властитель ночи правил столько, сколько Генрих IV, Людовик XIII, Людовик XIV и Людовик XV вместе взятые.

Правда, легенда гласила, что повелитель Черных Мантий, или, как его называли, Отец-Благодетель, был сродни Фениксу и всякий раз возрождался после смерти, так что его более чем столетняя старость должна была, ветшая, дождаться дня Страшного Суда.

Большинство солдат этой армии Зла верили в бессмертие полковника Боццо-Корона. Маловеры же считали, что их Хозяин, подобно зловещей куколке, претерпевает в какой-нибудь темной яме ряд изменений и что он появится еще не один раз – неожиданно, будто черт из табакерки, и куда более коварный, свирепый и старый, чем раньше.

Суеверие это весьма распространено в истории и относят его почти ко всем великим людям. Однако мы видели, что жезл полковника (по крайней мере, в данный момент) попал в женские руки.

Подумать только: жена смиреннейшего и добрейшего Жафрэ, старая уродина с редкими, почерневшими от курения трубки зубами, сделалась королевой вместо романтически блистательного бандита, которого итальянская легенда обожает под именем Микеля Поццо и который в пантеоне Комической Оперы значится под именем Фра-Дьяволо.

Горе нам! Для величия предпочтительнее смерть, а не столь низкое падение.

Впрочем, есть множество способов быть королевой – например, русская манера Екатерины Великой или английская манера великосветских леди, коих парламент окружает почтением и любовью при условии, что они никогда не делают того, что хотят.

Адель I, супруга Жафрэ, царствовала, как умела, на свой собственный лад, и исправно оплачивала каждый час своей власти хитростью и дерзостью.

Ее право на трон не подкреплялось ни наследованием, ни выборами. Она сперва прокралась к нему, а потом навязала себя Черным Мантиям, собрав распылившиеся остатки братства, – когда-то могущественного, всегда отвечающего на несколько странный для непосвященных вопрос «Будет ли завтра день?», устанавливающего сроки и без колебаний «отрубающего ветки», если это необходимо, – дав им возможность вновь поверить в себя и продолжать существовать. Она была королевой-лоскутницей, что сшивала воедино разрозненные клочки.

Но читатель мало что поймет в нашем рассказе, если мы не перескажем хотя бы коротко историю Черных Мантий.

Не входя в подробности, мы набросаем легенду в самых общих чертах.

В начале нашего, XIX века, в последние годы Империи, полковник Боццо-Корона, главарь банды, которая столь долго повергала в отчаяние Южную Италию и Сицилию, был вынужден бежать за море, дав прежде несколько сражений войскам короля Мюрата. Впрочем, бегство это было скорее упорядоченным отступлением, и вся верхушка братства сумела скрыться на Корсике вместе со своими сокровищами, достигшими баснословных размеров.

Прежде чем покинуть Италию, ночью среди развалин храма в Пестуме[15]15
  Пестум (Посейдония) – город на юго-западе Италии, на побережье, близ устья реки Селе. Сохранились остатки храмов, оборонительных сооружений, форума и других древнейших строенийVI—Vвв. до н. э.


[Закрыть] собрался совет братства, а многочисленные еще войска Черных Мантий тем временем раскинули лагерь и жгли костры вокруг колоннады.

Полковник Боццо прибыл на совет со своей дочерью, красавицей Франческой Поличени, которая, командовала эскадроном катанских проводников.

Одни говорили, что Фра-Дьяволо был уже тогда увенчан сединами, которыми сиял полвека спустя Отец-Благодетель, другие настаивали, что ветер играл длинными кудрями смелого военачальника, и были они черны как смоль.

Полковник сидел в ограде храма на обломке колонны и напоминал Карла Великого, окруженного своими двенадцатью графами.

Потолком собравшимся служило густо-синее небо Италии с рассыпанными по нему звездами, а огромным светильником рожок месяца, что повис над Луканией, этим краем роз. Между уцелевшими дорическими колоннами виднелись тени дремлющих или пьющих у костров воинов…

– Дети мои, – начал полковник, и вокруг сразу установилась почтительная тишина, – вот мы и развернули до конца наш с вами свиток. Этот фатоватый швейцар, которого именуют теперь королем Мюратом, продержится еще года два, но у нас с вами нет и двух недель. Мы заперты между морем и горами, и вам выбирать, поплывем мы по воде или начнем карабкаться по горам.

– Горы! – прозвучал единодушный ответ. Фра-Дьяволо повел рукой.

Когда он хотел, речи его были слаще меда.

– Горы, – повторил он. – Нет ничего лучше гор, мои возлюбленные друзья! И я всегда следую вашей воле. Однако позвольте вам напомнить, что вы очень и очень богаты…

Его прервал долгий и радостный шум – преданные воины вполголоса выражали свое обожание, восклицая: «Да здравствует Отец-Благодетель!»

– Спасибо, голубчики, спасибо, – возобновил свою речь полковник. – Надеюсь, что ваше желание исполнится и здравствовать я буду еще очень долго. Вы же знаете, я умираю не часто. Итак, я не могу взять в толк, почему мы, будучи столь богатыми, должны забиться, словно кроты, в норы Апеннин, где, разумеется, нет ни театров, ни променадов, ни гостиных. Если я мог бы предложить вам на выбор Неаполь, Рим или Флоренцию – тогда дело другое, но здесь, в этих чертовых ущельях, возлюбленные мои дети, вам вряд ли удастся потратить свои сокровища.

Один из членов совета отважился высказать следующее предложение:

– Давайте разделим все поровну, – сказал он, – и разойдемся, кто куда пожелает.

(Говорят, на следующий день этот член совета скоропостижно скончался. Нелепый несчастный случай оборвал его жизнь.)

Полковник вежливо ответил:

– Голубчик, слова твои слушать очень приятно, как, впрочем, и всегда, но судьба мешает нам последовать твоему совету – по крайней мере сейчас. Слава Богу, у нас немало золота и серебра в монетах, но большая часть наших сокровищ – это священная утварь, похищенная из монастырей и соборов. Один только собор Святого Петра в Риме снабдил нас даром ценой в пятьдесят тысяч дукатов. Не думаешь ли ты, что в Италии нам будет весьма затруднительно разом превратить в десять или двенадцать миллионов дукатов все эти ценности?

Услышана была лишь эта баснословная цифра, и стены древнего храма Юпитера сотряслись от восторженного вопля:

– Двенадцать миллионов!!!

– Опасаясь последствий, – продолжал полковник, медленно потирая руки, – я позволил себе принять так называемые охранительные меры. Наши сундуки опередили нас, они уже по ту сторону моря. Бояться вам нечего, я полностью отвечаю за сохранность их содержимого.

– Где они?! – со всех сторон посыпались вопросы. Полковник молча послал своему воинству несколько воздушных поцелуев.

Думается, мне нет больше надобности объяснять, почему полковник, человек, как вы поняли, весьма и весьма незаурядный, на протяжении столь долгих лет был полновластным и неуязвимым властелином, которому беспрекословно повиновались все его подданные?

По их мнению, он стоил то ли двенадцать, то ли пятнадцать миллионов.

(Золото и серебро со временем лишь дорожало, так что очень скоро оценить его жизнь стало совсем затруднительно. А это, согласитесь, лучшая гарантия безопасности.)

Наконец полковник заговорил:

– Мы поступим так, как подсказал нам любимейший из моих сыновей. – Он имел в виду завтрашнего покойника. – Здесь мы расстанемся. Вы обретаете полную свободу. Каждый волен поступать, как ему вздумается. Однако предупреждаю: наша встреча назначена на Корсике ровно через месяц. В Обители Спасения в Сартене нас примут, будто ангелов небесных. А сейчас, дети мои возлюбленные, меня клонит ко сну, нам всем пора отдохнуть.

На следующий день два полка неаполитанской армии, что вот уже месяц выслеживали банду Боццо, встретились среди развалин храма в Пестуме и нашли там лишь «возлюбленного сына» полковника со сломанной шеей.

Остальные Черные Мантии, казалось, исчезли с лица земли.

Спустя месяц, день в день после описанного нами собрания совета, колокола древней Обители Спасения в Сартене, заброшенной вот уже много лет, неожиданно зазвонили. Зазвонили они на закате, а когда совсем стемнело, окрестные крестьяне с изумлением заметили, что окна главного монастырского храма светятся.

Впрочем, еще двумя неделями раньше они видели монахов, что шли то в город, то из города. Поговаривали, будто монастырь вновь заселяется и скоро сообщит благодать всей округе.

Так что изумление быстро сменилось радостью, и к ночи все уже знали о прибытии в монастырь монахов. Прохожие благодарно крестились, слыша песнопения, без сомнения, церковные, что глухо доносились из-за стен обители.

Однако за содержание песнопений я не поручусь, ибо в нефе храма за огромным столом сидели члены совета и приближенные офицеры главного штаба Черных Мантий и по-семейному праздновали встречу после месячной разлуки. Правил балом сам Отец-Благодетель, и его светлая тихая радость передавалась всем остальным.

Обитель Спасения была весьма обширна. Ее склепы и подвалы представляли собой настоящее подземное царство, так что не только членам совета, но и более низким по рангу собратьям было где пировать.

Той же ночью после праздничного ужина в склепе под часовней собрались члены совета. Имена их мы перечислять не будем, поскольку люди эти не имеют ни малейшего отношения к нашему дальнейшему повествованию, да и большинство из них давным-давно умерло. Если Отец-Благодетель был бессмертен, то его советники очень быстро сходили в могилу: такой уж он избрал способ обращать в свою веру несогласных.

На этом новом совете, что состоялся в подземельях Обители Спасения, полковник Боццо, поздравив себя с тем, что вновь видит вокруг дорогих и верных соратников, объявил, что готов осуществить раздел сокровищ между всеми членами сообщества.

Члены совета, похоже, не ждали столь скорой и столь справедливой развязки, ибо восторг их не знал пределов, и своды монастырского подземелья едва не рухнули от грома оглушительных аплодисментов и радостных криков.

Добавим только, что восторг был недолог.

Ликующие члены совета вдруг увидели, что Отец-Благодетель разворачивает ветхий, пожелтевший пергамент, и узнали в нем «Устав сообщества», подписанный еще основателем братства. Лица их мгновенно вытянулись и побледнели.

– Равная доля для всех, – произнес полковник, – вот наш закон! Последний из наших людей имеет те же права, что вы или я.

– Этот устав учреждали прежние двенадцать членов совета, – сказал один из теперешних членов совета.

– У нас всегда двенадцать членов совета, – заметил полковник, – и сейчас под нашей командой чуть больше четырех сотен солдат. По нашему уставу Отец-Благодетель наследует тем своим возлюбленным чадам, которые уже умерли.

И полковник Боццо-Корона развернул два других свитка. В первом были перечислены четыре сотни теперешних рядовых членов сообщества, второй, куда более длинный, содержал имена «возлюбленных чад, которые уже умерли».

Число покойников превышало по крайней мере раза в два число живущих.

Побледневшие лица членов совета приобрели серый оттенок.