Текст книги "Голубая роза. Том 1"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 133 страниц)

Глазами Коко внимательно и ревниво смотрела бесконечность.

Когда все было закончено, Коко написал свое имя на одной из карт обычной колоды, взял нож и опустился на пол, чтобы выполнить самую кровавую часть своей работы.

Часть третья
Сады тигрового бальзама

12
Люди в движении1

– Можно мне взять эти книги? – спросил Майкл Пул у низенькой миниатюрной девушки, состоящей, казалось, из блестящих черных волос и ямочек на щеках. На табличке было напечатано имя девушки – “Пан Йин”. Стюардесса протянула ему сумку, и Пул вынул из открытого кармашка “Вижу зверя” и “Расколотый надвое”. Девушка улыбнулась и двинулась дальше между рядами педиатров, летящих на конференцию.

Доктора начали расслабляться, как только самолет набрал нужную высоту. На земле, на виду у пациентов и сослуживцев, коллеги Майкла старались казаться знающими, осторожными и молодыми лишь настолько, насколько это позволяла этика среднего американца. Здесь же, в воздухе, они вели себя как мальчишки из студенческого братства. Педиатры в тренировочных костюмах и махровых спортивных комплектах, в свитерах с эмблемами колледжей, педиатры в красных блейзерах и полотняных брюках заполняли салон огромного лайнера, весело болтая и смеясь над неприличными шутками. Не успела Пан Йин пройти несколько шагов с сумкой Майкла в руках, как перед ней вырос толстенький приземистый доктор с отвислым животиком и лицом, напоминающим тыкву на Хэллоуин, который с противным смешком неловко шлепнул ее.

– Хей! – сказал Биверс. – Вот мы и в пути.

– Дайте мне “С”, – произнес Конор Линклейтер, поднимая бокал.

– Ты не забыл сделать копии? Или твои мозги опять отключились?

– Они у меня в сумке, – отозвался Майкл Пул. Он сделал пятьдесят копий с портрета автора на обложке последней книги Тима Андерхилла “Кровь орхидеи”.

Все трое наблюдали, как незнакомый доктор пытается приударить за Пан Йин под ободряющие шутки своих товарищей. Хорошенькая стюардесса потрепала непрошеного ухажера по плечу и проскользнула мимо, отгородившись от доктора сумкой Майкла.

– Нам предстоит встреча со слоном, – произнес Гарри Биверс. – Помните?

– Как я могу забыть? – сказал Майкл Пул. Во времена Гражданской войны, когда был основан их полк, выражение “встретиться со слоном” означало “побывать на поле боя”.

Громким срывающимся голосом Конор Линклейтер спросил:

– Какие качества олицетворяет слон?

– В мирное время или на войне? – откликнулся Гарри Биверс.

– И то, и другое. Давай уж, выстреливай всю обойму. Биверс украдкой взглянул на Пула.

– Слон олицетворяет благородство, достоинство, серьезность, терпение, стойкость, силу и выдержку в мирное время. Слон олицетворят силу и ярость во время войны.

Несколько педиатров, сидящих рядом, смотрели на друзей смущенно и одновременно приветливо; пытаясь понять, смогут ли они присоединиться к шутке.

Пул и Биверс рассмеялись.

– Все точно, – сказал Конор. – Все так и есть. Пан Йин задержалась на секунду у входа в кабину, затем исчезла, опустив за собой занавеску.

2

Самолет медленно летел сквозь тысячи миль, отделявших Лос-Анджелес от Сингапура, где в бунгало на окраине города лежали никем пока не обнаруженные тела Роберто Ортиза и мисс Баландран. Врачи расселись по местам, сморенные действием алкоголя и усталостью от долгого путешествия. Принесли еду, которая была далеко не такой приятной, как лучезарная улыбка, с которой Пан Йин ставила ее перед пассажирами. Потом девушка собрала пустые подносы, налила бренди всем желающим и стала взбивать подушки перед долгим ночным сном.

– Я так и не рассказал тебе, что сообщил Тино Пумо бывший агент Андерхилла, – сказал Пул, наклоняясь к Гарри Биверсу через плечо дремлющего Линклейтера.

В салоне замелькал свет. Готовились показывать “Улыбку саванны”, а затем еще один фильм с Карлом Малденом и какими-то югославами.

– Ты имеешь в виду, что не хотел говорить мне, – сказал Гарри. – Тогда это, наверное, что-нибудь хорошее.

– Достаточно хорошее, – подтвердил Пул. Биверс подождал, затем произнес:

– Ну что ж, у нас есть еще почти двадцать часов.

– Я просто пытаюсь все это сформулировать, – Майкл прочистил горло. – Сначала Андерхилл вел себя как все авторы – ругался с издательством из-за объемов, из-за гонорара. Он был даже добродушнее многих других авторов, уж по крайней мере не хуже. У него были свои странности, но к ним никто не относился серьезно. Тим жил в Сингапуре, и эти люди из “Гладстон Хаус” не могли писать прямо ему, потому что даже его агент знал только номер почтового ящика Андерхилла.

– А дальше дела, видимо, пошли хуже?

– Постепенно. Он написал несколько писем в отделы маркетинга и рекламы. Они вкладывают в него недостаточно денег, они не принимают его всерьез, и все в таком роде. Ему не нравились бумажные обложки, шрифт казался слишком мелким. Хорошо, в “Гладстоне” решили внимательней отнестись к его второй книге, к “Расколотый надвое”, и их усилия окупились. Месяца два книга была в списке бестселлеров и продавалась прекрасно.

– И что наш мальчик? Был счастлив? Засыпал розами отдел маркетинга?

– Он окончательно слетел с катушек. Как только книга спустилась с первого места в списке бестселлеров, он прислал издателям длинное и совершенно сумасшедшее письмо: книга должна была выйти быстрее, рекламная кампания была недостаточно хороша, ему надоело плестись в хвосте и так далее. На следующий день последовало еще одно ругательное письмо. В течение целой недели в “Гладстоне” получали его письма каждый день, длинные письма, каждое на пяти-шести страницах. В последних Андерхилл дошел уже до того, что угрожал издателям физической расправой.

Биверс ухмыльнулся.

– Там было много всякой чуши о том, что его якобы притесняют из-за того, что он был во Вьетнаме. Я думаю, он даже упоминал Я-Тук.

– Ха!

– Затем, когда книга вовсе покинула список бестселлеров, Тим начал кутерьму с судебным преследованием. В издательство стали приходить весьма странные письма от адвоката из Сингапура по имени Онг Пин. Андерхилл выставил им иск на два миллиона долларов, именно на эту сумму, по подсчетам адвоката, он понес убытки из-за некомпетентности “Гладстон Хаус”. С другой стороны, если издатели хотят избежать расходов на процесс и огласки, автор готов согласиться на единовременную выплату в размере пятисот тысяч.

– Которые они заплатить отказались.

– Особенно после того, как выяснилось, что адрес адвоката Онг Пина – тот же самый почтовый ящик, на который агент Андерхилла Фенвик Тронг пересылал его почту и чеки.

– Узнаю нашего мальчика.

– Когда после этого Андерхиллу отправили письмо, что он может обратиться со своей следующей книгой в другое издательство, коль скоро его не устраивает работа “Гладстон Хаус”, Тим, казалось, пришел в чувство. Он даже отправил письмо с извинениями за то, что вышел из себя. Он также пояснил, что адвокат Онг Пин – его друг, у которого временно нет офиса и поэтому он живет вместе с ним.

– Цветочек!

– Да. В конце концов ему удалось изобразить свой иск на два миллиона как результат пьяного бреда. Все уладилось. Но как только они начали работу над его третьей книгой – “Кровь орхидеи”, – все началось сначала. Он снова угрожал издательству судебным преследованием. Онг Пин написал в издательство много разной чуши на ломаном английском, который выучил, очевидно, по японскому самоучителю. Когда книга вышла, Андерхилл послал коробочку с высушенным дерьмом Джофри Пенмэйдену, президенту “Гладстон Хаус”, которого, насколько я понял, все хорошо знают и уважают. Книга вышла и провалилась. Вообще исчезла из виду. С тех пор в издательстве не слышали ни слова о Тиме Андерхилле, и я не думаю, что они горят желанием поработать с ним еще.

– Он послал коробочку дерьма Джофри Пенмэйдену, самому известному издателю Америки? – спросил Биверс.

– Думаю, что все это связано скорее с ненавистью к самому себе, чем с сумасшествием, – сказал Пул.

– А ты не думаешь, что на самом деле это одно и то же? – Гарри похлопал Майкла по колену.

Когда Биверс опустил спинку кресла и закрыл глаза, Майкл Пул зажег лампу для чтения и открыл книгу Тима Андерхилла “Вижу зверя”.

Первый роман Тима Андерхилла начинался с того, что богатого юношу по имени Генри Харпер призывали в армию и отправляли на военную подготовку на юг. Это был типичный герой, изображенный для того, чтобы на протяжении всего романа постепенно сводить на нет первоначальное благоприятное впечатление о себе. Харпер необыкновенно обаятелен, хотя высокомерен и эгоистичен. Люди либо производят на него сильное впечатление, либо вызывают отвращение. Конечно же, он ненавидит военную подготовку, как и любой новобранец на военной базе. Затем Харпер встречает некоего Ната Бизли – чернокожего солдата, который сумел подружиться с Харпером, несмотря на все его недостатки, разглядев вполне приличного человека под налетом высокомерия и самоуверенности. Бизли берет юношу под свою опеку, что значительно облегчает тому прохождение подготовки. К великому облегчению Харпера, его отец, федеральный судья из Мичигана, добивается, чтобы его сына и Ната Бизли направили во Вьетнаме в одно подразделение. Ему даже удается организовать, чтобы Генри и Ната перебросили во Вьетнам на одном и том же самолете из Сан-Франциско до Тан Сон Хат. Во время перелета Генри Харпер заключает с Натом Бизли некое подобие сделки: Нат продолжает опекать его во Вьетнаме, а Генри за это гарантирует ему половину всего, что он когда-либо в своей жизни заработает или унаследует. Сумма составляет два или три миллиона долларов. Бизли соглашается.

После месяца службы во Вьетнаме Нат и Генри однажды отбиваются от отряда во время разведки. Нат Бизли поднимает свою М-16 и делает в груди Генри Харпера дырку размером с семейную Библию, затем уродует тело юноши до неузнаваемости. Дезертировав, Нат Бизли начинает пробираться в сторону Таиланда.

Пока Майкл читал, на маленьком экране, вделанном в переднее кресло, продолжали показывать совершенно невразумительный фильм. Тишину салона нарушали лишь храп и посапывание кое-кого из врачей.

Нат Бизли наживает в Бангкоке состояние на торговле гашишем, женится на хорошенькой проститутке из Чианг Мэй и летит обратно в Америку с паспортом Генри Харпера.

Слышно, как на заднем сиденье тяжело вздыхает Пан Йин или какая-то другая стюардесса.

В аэропорту Детройта Нат Бизли берет напрокат машину и едет в Гросс Пойнт, усадив рядом красавицу-проститутку из Чианг Мэн. Майклу казалось, что он видит его воочию за рулем арендованной машины, как он поворачивается к жене, указывая ей на огромный белый дом судьи Харпера в конце ухоженной зеленой лужайки.

Кроме этих образов, Майкла Пула преследуют и другие: с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года Пулу не приходилось так долго находиться в воздухе, и наряду с приключениями негодяя Ната Бизли ему все время вспоминались подробности того злосчастного перелета во Вьетнам, во время которого ему было так плохо.

Было очень странно лететь на войну обычным коммерческим рейсом. Это чувство не покидало Майкла все время полета. Примерно три четверти пассажиров были новобранцами, такими же, как он сам. Остальные – либо кадровыми офицерами, либо бизнесменами. Стюардессы разговаривали с ним, стараясь не встречаться глазами, а улыбки их казались какими-то неестественными, ускользающими.

Майкл помнил, как смотрел на свои руки и думал, какими они будут, когда он полетит назад – может быть, холодными и мертвыми? И почему он не поехал в Канаду? В Канаде не стреляют. Почему он просто не остался в колледже? Что за глупый фатализм присутствовал постоянно в его жизни?

Конор Линклейтер напугал Майкла, неожиданно сев в кресле. В глазах его стоял туман.

– Эй, да ты вцепился в эту книгу, как в молитвенник, – сказал он и упал обратно в кресло, заснув еще до того, как закрылись его глаза.

Нат Бизли проникает в дом судьи Харпера. Осматривает содержимое холодильника. Моется в ванной судьи. Примеряет его костюмы. Жена его валяется на постели судьи, щелкая пультом дистанционного управления телевизора на шестьдесят каналов.

Пан Йин встала над Майклом, протянув руки, и накрыла пледом Конора Линклейтера.

Тогда, в шестьдесят седьмом, изящная блондинка с “каре” трясла его за руку, чтобы разбудить, а добившись своего, улыбнулась, глядя куда-то через плечо Майкла, и сообщила, что пора приготовиться к высадке. Майкла замутило. Когда стюардесса открыла дверь и душный влажный воздух наполнил салон, его немедленно прошиб пот.

Нат Бизли достает из багажника “Линкольна” тяжелый коричневый пластиковый пакет и опускает его в глубокую яму между двумя пихтами. Затем достает еще один мешок, полегче, и бросает его поверх первого.

Майкл знал, что жара спалит его ботинки прямо на ногах.

Пан Йин выключила свет над креслом Майкла и закрыла книгу.

3

Бывший генерал, который был теперь проповедником в Гарлеме, на несколько минут оставил Тино один на один с Мэгги в своей шумной, причудливо разукрашенной гостиной в доме на углу Бродвея и Сто двадцать пятой улицы. Генерал был другом отца Мэгги, который, как неожиданно выяснилось, тоже был генералом китайской армии. После того как убили генерала Ла и его жену, генерал привез Мэгги в Америку, и девочка выросла в этих душных апартаментах. Это было для Пумо загадкой, вызывало одновременно чувство облегчения и раздражение.

С одной стороны, его подружка оказалась генеральской дочкой. Это объясняло многое в Мэгги – ее, как оказалось, совершенно естественное высокомерие, манеру поступать всегда по-своему, ее привычку говорить так, будто она передает военную сводку, и даже то, что Мэгги была уверена, будто знает практически все о солдатах.

– А ты не подумала, что я беспокоюсь о тебе? – начал Тино.

– Беспокоюсь – не то слово, скажи лучше – ревную.

– И что тебе в этом не нравится?

– А то, что я не твоя собственность, Тино. И потому, что все это происходит только тогда, когда я ухожу и ты не знаешь, где меня искать. Ты как маленький мальчик, тебе это известно?

Пумо пропустил последнюю реплику мимо ушей.

– Потому что когда я живу с тобой, Тино, ты обращаешься со мной, как с маленькой полусумасшедшей девчонкой, увлекающейся панками, которая путается под ногами и мешает думать о бизнесе и выпивать с друзьями.

– Все это говорит только о том, что ревнуешь из нас двоих ты, Мэгги.

– Что ж, возможно, ты не такой уж и глупый, – с улыбкой произнесла Мэгги Ла. – Но с тобой связано слишком много проблем.

Девушка сидела на кушетке, обитой цветной парчой, поджав под себя ноги. На ней было какое-то просторное шерстяное одеяние, видимо, китайское, как и все в комнате. Улыбка Мэгги вызвала у Тино непреодолимое желание обнять ее. Волосы ее были теперь другими – не такими взъерошенными, походили скорее на гладкую полированную соломку. Тино хорошо помнил, каковы были на ощупь густые шелковистые волосы Мэгги под его пальцами, и сейчас ему очень хотелось погладить Мэгги по голове.

– Ты хочешь сказать, что не любишь меня? – спросил Пумо.

– Так сразу не перестаешь любить человека, Тино, – ответила Мэгги. – Но если бы я опять переехала к тебе, очень скоро ты начал бы изобретать способы отделаться от меня – у тебя такой комплекс вины, что ты никогда не позволишь себе жениться. И даже сблизиться с кем-нибудь по-настоящему.

– А ты хочешь выйти за меня замуж?

– Нет, – Мэгги пристально наблюдала за реакцией Пумо. – Я же сказала, с тобой связано слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело в том, как ты себя ведешь.

– Что ж, я не идеален. Ты это хотела услышать? Мне хочется, чтобы ты вернулась ко мне, и ты это знаешь. Но я могу сейчас встать, повернуться и уйти, и это ты тоже знаешь.

– Скажи мне вот что, Тино. Помнишь, когда я печатала для тебя объявления в “Виллидж Войс”?

Пумо кивнул.

– Тебе приятно было их видеть? Пумо опять кивнул.

– Но тебе ведь даже не пришло в голову напечатать свое объявление, правда?

– Так вот в чем дело!

– Уже хорошо. Я думала, ты скажешь, что слишком стар для таких вещей.

– Мэгги, у меня сейчас столько неприятностей!

– Городские власти закрыли “Сайгон”?

– “Сайгон” закрыл я. Оказалось, что невозможно одновременно готовить и бить тараканов. Поэтому я решил сконцентрироваться на тараканах.

– Смотри не перепутай все на свете и не начни готовить тараканов, – пошутила Мэгги.

Пумо раздраженно покачал головой.

– Я теряю на этом целую тонну денег. Ведь жалованье людям приходится платить по-прежнему.

– И ты жалеешь, что не отправился в Сингапур со своими парнями?

– Скажем так: поехав, я получил бы гораздо большее удовольствие, чем получаю сейчас.

– Прямо сейчас?

– Вообще сейчас. – Пумо смотрел на Мэгги с любовью и злостью одновременно. Девушка нежно взглянула на него. – Я и не думал, что ты хотела, чтобы я тоже печатал объявления в “Войс”; если бы знал, напечатал бы, но мне даже не пришло в голову.

Мэгги вздохнула и подняла руку.

– Забудь об этом. Но помни, что я знаю тебя гораздо лучше, чем ты когда-либо сможешь узнать меня. – Еще один нежный взгляд. – Беспокоишься о них?

– Да, я беспокоюсь о них. И наверное, поэтому жалею, что я не с ними.

Мэгги медленно покачала головой.

– Не могу поверить, что после того, как тебя чуть не убили, ты надеешься жить по-прежнему, как будто ничего не случилось.

– Случилось очень многое, и я не стесняюсь в этом признаться.

– Ты струсил, ты струсил, ты боишься!

– Да, я испуган, – Пумо шумно выдохнул воздух. – Мне неприятно теперь выходить из дому одному, даже днем. По ночам мне везде мерещатся шумы, шорохи. В голову лезут чертовски странные мысли – о Вьетнаме.

– Все время или только ночью?

– Иногда я ловлю себя на подобных мыслях даже днем. Мэгги Ла выпрямилась.

– Хорошо, я пойду сейчас с тобой и останусь на какое-то время. Пока будешь помнить, что ты не единственный, кто может повернуться и уйти.

– Еще бы мне этого не помнить!

Вот и все. И Пумо даже не пришлось для этого признаваться, что несколько часов назад, прежде чем он приехал сюда, он стоял на кухне с бутылкой пива в руках и вдруг на несколько ужасных секунд ощутил себя снова в Ба My и Ба и понял, что пуля, на которой написано его имя и которая пролетела мимо много лет назад, все еще рыщет по миру в поисках его, Тино Пумо.

* * *

Генерал, бывший теперь проповедником, смерил Тино таким. взглядом, будто он по-прежнему генерал, затем отрывисто произнес несколько слов по-китайски. Мэгги ответила какой-то фразой, показавшись Пумо в этот момент повзрослевшей и какой-то угрюмой. Речь генерала на веки вечные показала Пумо, что, сколько ни держи он Мэгги в своих объятиях и ни целуй ее теплую макушку, никогда он не научится понимать родного языка девушки. Генерал улыбнулся Тино и даже пожал ему руку.

– По-моему, он только рад от тебя избавиться, – сказал Пумо, когда они ждали лифта.

– Он христианин и верит в любовь.

Как это часто бывало с Мэгги, невозможно было понять, говорит она с иронией или серьезно. Лифт приехал наконец на этаж генерала и открыл свою хищную пасть. Тино замутило. Он не должен дать Мэгги понять, что боится лифта. Судорожно вздохнув, Тино шагнул в кабину.

Двери захлопнулись за спиной. В лифте Пумо заставил себя улыбнуться Мэгги. Самым трудным, оказывается, было решиться зайти.

– Что он сказал тебе перед тем, как мы ушли? Мэгги похлопала его по руке.

– Сказал, что ты – хороший старый солдат, и я должна о тебе позаботиться и не должна слишком сильно ругаться. А я сказала ему, что на самом деле ты старый осел и что я возвращаюсь только потому, что почувствовала, как ухудшается мой английский.

Мэгги потребовала, чтобы они поехали домой на метро. И тут же продемонстрировала, что не собирается бросать свои штучки. Они добрались до последней ступеньки лестницы и направлялись к будке, где продаются жетоны. Ветер проникал сквозь куртку Пумо и сбивал с головы капюшон. Оглянувшись и не увидев Мэгги, Тино испытал самую настоящую панику.

По платформе маршировала компания юнцов в черных куртках и вязаных шапочках, один из них тащил огромное радио, из которого раздавалась песня Куртиса Блоу. Чернокожая женщина в тяжелом длинном пальто стояла, облокотившись на перила платформы, и не обращала на марширующих никакого внимания. Далеко впереди несколько мужчин и женщин тупо глядели на рельсы. Пумо вдруг осознал, как высоко над землей он находится. Он напоминал сам себе прыгуна в воду, замершего на трамплине. Ему захотелось схватиться за перила, как будто ветер мог подхватить его и швырнуть вниз, на Бродвей.

Он автоматически пристроился в хвост очереди за жетонами. Парни выкрикивали что-то в другой стороне платформы. Тино полез в карман, злясь на Мэгги за ее исчезновение и на себя за то, что его это волнует.

Вдруг Пумо услышал смешок и, повернув голову, обнаружил, что Мэгги успела проскользнуть через турникет и стоит теперь на платформе рядом с негритянкой. Засунув руки в карманы пальто, Мэгги злорадно ухмылялась.

Пумо взял жетон и прошел через турникет.

– Как ты это сделала?

– У тебя все равно не получится, так зачем я буду рассказывать?

Когда подъехал поезд, Мэгги взяла Пумо за руку и буквально втащила в вагон.

– Они уже в Сингапуре? – спросила девушка.

– Они уехали дня три-четыре назад.

– Мой брат сказал, что в Тайпей они тоже попадут.

– Вполне возможно. Они поедут куда угодно, если это понадобится, чтобы найти Андерхилла.

Мэгги смотрела на него полуиронически-полусочувственно.

– Бедный Тино!

Пумо сидел рядом с Мэгги в шумном вагоне метро. Страхи его были теперь под контролем. Никто не смотрел на них. Мэгги держала руку Пумо обеими своими маленькими теплыми ручками.

* * *

Поезд мчался на юг Нью-Йорка, неся в своем чреве Мэгги Ла с ее неведомыми никому сильными и глубокими чувствами и Тино Пумо с его чувствами, странным образом созвучными тому, что испытывали его друзья под внимательным и доброжелательным взглядом Пан Йин.

“Я люблю Мэгги, и я боюсь этого, – думал Пумо. – Она чересчур своеобразна. Оставляет меня, чтобы удержать. Достаточно умна, чтобы смыться до того, как я ее вышвырну, и доказывает это тем, что каждый раз возвращается, когда она мне по-настоящему необходима. Может, Андерхилл сошел с ума, а может, и я тоже сошел с ума, но я надеюсь, что ребята найдут Тима и привезут его с собой”.

Тино ясно увидел вдруг Тима Андерхилла в одном из секторов Кэмп Крэнделл, известном обитателям лагеря под названием Озон-парк. Озон-парк – кусок пустыря площадью примерно в два городских квартала между проволочным заграждением и “клубом” Мэнли. Вся прелесть этого места состоит в том, что здесь есть туалет и множество пустых железных бочек, в тени которых можно спрятаться от жары, хотя от бочек и воняет нефтью. Озон-парк не существует официально и поэтому гарантирован от непрошеных вторжений Жестянщика, для которого, как это водится в армии, “должен быть” и “есть” значит одно и то же. Вот здесь и сидит Тим Андерхилл в компании парней, балдеющих от сигарет “Си Ван Во” и еще больше – от белого порошка, который достает из кармана Тим. Андерхилл вещает всем остальным, среди которых, кроме самого Пумо, М.О.Денглер, Спанки Барридж, Майкл Пул, Норман Питерс и Виктор Спитални, который прячется за бочками, время от времени швыряя в остальных маленькими камушками. Тим Андерхилл рассказывает историю негодяя.

Молодого человека из хорошей семьи, сына федерального судьи, забирают в армию и посылают в старый добрый Форт Силл в несравненном Лотоне, штат Оклахома.

– Меня тошнит от твоего голоса, – перебивает Тима Виктор Спитални. Он бросает в Андерхилла камушек, который попадает тому в грудь. – Все равно ты чертов педик, и больше ничего. – А ты все равно набит дерьмом, и больше ничего, – говорит ему Пумо.

В ответ Спитални бросает камушек и в него.

Прошло довольно много времени, прежде чем все привыкли к “цветочкам” Андерхилла, поняв, что он никого не развращает, просто не может никого развратить, поскольку ни в малейшей степени не развращен сам. Хотя большинство солдат, с которыми доводилось общаться Пумо, утверждали, что презирают восточных женщин, все они путались с проститутками или с девчонками из бара. Исключением был Денглер, который не желал расстаться со своей девственностью, вбив себе в голову, что это – тот талисман, который охраняет его от пуль, и Тим Андерхилл, который предпочитал юношей. Интересно, знал ли кто-нибудь, что “цветочки” Тима были лет двадцати с небольшим и что их было всего двое? Пумо знал это, потому что видел и того, и другого. Один был бывшим солдатом с одной рукой, который жил с матерью в Хью и зарабатывал на жизнь тем, что жарил мясо в харчевне, пока его не начал содержать Андерхилл. Другой действительно работал на цветочном рынке в Хью, и Пумо довелось как-то пообедать в компании этого паренька, его матери, сестры и Андерхилла. Пумо почувствовал такую нежность, связывавшую четверых людей, сидящих с ним за столом, что ему немедленно захотелось стать одним из них. Эту семью Тим тоже содержал, а теперь ее странным образом содержал и Тино Пумо, потому что, когда любимый “цветочек” Андерхилла, Винх, умудрился разыскать его в Нью-Йорке в семьдесят пятом году, Пумо, вспомнив одновременно и теплоту отношений, царивших за столом, и превосходное качество пищи, нанял его шеф-поваром. Винх очень изменился – он выглядел старше, тяжеловесней, не так легко радовался жизни. (Еще он успел за это время стать отцом Хелен, потерять жену и довольно долгое время проработать на кухне вьетнамского ресторана в Париже). Никто, кроме Пумо, не знал истории Винха. Гарри Биверс, наверное, видел его раз или два с Андерхиллом, но тут же забыл об этом. К тому же, по какой-то ему одному ведомой причине, Биверс убедил себя, что Винх родом из ан Лат, деревушки недалеко от Я-Тук. И каждый раз, когда Гарри видел Винха или его дочь, у него был вид загнанного зверя.

– Ты выглядишь сейчас почти счастливым, – прервала ход его мыслей Мэгги Ла.

– Андерхилл не может быть Коко, – сказал Пумо. – Сукин сын действительно был сумасшедшим, но он сходил с ума в самой невинной манере, какую только можно себе представить.

Мэгги никак не отреагировала на слова Пумо – ничего не сказала, не отпустила руку Пумо, даже не моргнула, так что было непонятно, слышала ли она его слова вообще. Может, она почувствовала себя оскорбленной.

Поезд доскрипел наконец до их станции и со скрежетом остановился. Двери открылись, но Пумо на несколько секунд замер, как будто отключившись. Мэгги рывком подняла его на ноги, и звуки и краски сразу же вернулись на свои места. Когда они выскочили из поезда, Пумо обнял девушку так сильно, как только мог.

– Я тоже люблю тебя, – сказала Мэгги. – Вот только никак не могу понять, схожу ли я с ума в невинной манере или же наоборот.

* * *

Когда они повернули на Гранд-стрит, Мэгги Ла тяжело вздохнула.

– Мне надо было подготовить тебя, – сказал Пумо. На тротуаре возле “Сайгона” валялись грудой кирпичи, доски, мешки с гипсом, разобранные водопроводные трубы. Рабочие в зеленых куртках, пряча лица от ветра, вытаскивали из дверей и сваливали в вагонетку груды строительного мусора. Рядом с вагонеткой стояли два огромных грузовика, на одном из которых было написано: “Скапелли Констракшн”, на другом – “Маклендон. Уничтожение грызунов и насекомых”. Мужчины в касках слонялись туда-сюда между грузовиками и входом в ресторан. Винх беседовал с женщиной, державшей в руках рулоны чертежей. Шеф-повар подмигнул Мэгги и помахал Пумо.

– Надо поговорить, – крикнул он.

– Господи, что же там внутри? – произнесла Мэгги.

– Все не так плохо, как кажется снаружи, – успокоил ее Пумо. – Разворочена вся кухня и большая часть столовой. Винх помогает мне – смотрит за работой строителей, когда меня нет. Нам пришлось разобрать почти всю заднюю стену, а потом я хочу заодно переделать кое-что в подвале.

Пумо начал вставлять свой ключ в замок белой двери рядом со входом в ресторан. Винх торопливо пожал руку архитектору и подбежал к ним.

– Рад снова видеть тебя, Мэгги, – сказал он, а затем прибавил несколько слов для Пумо по-вьетнамски. Пумо ответил на том же языке, тяжело вздохнул и обернулся к Мэгги. На лице его ясно читалось нарастающее беспокойство.

– Что случилось? – поинтересовалась Мэгги. – Пол обвалился?

– Кто-то залез сюда сегодня утром. Меня не было дома часов с восьми, когда я отправился позавтракать и встретиться кое с кем из поставщиков. Мы ведь расширяем кухню. Потом мне пришлось рыскать, как всегда, по всему городу, пока меня не остановила последняя страница “Войс”.

– Но как можно было залезть сюда при таком скоплении рабочих?

– Они залезли не в ресторан, а в мою квартиру. Винх услышал, что кто-то ходит наверху, но подумал, что это я. Потом он поднялся наверх, чтобы спросить меня о чем-то, и только тут понял, что это был, должно быть, злоумышленник.

На Тино страшно было взглянуть, когда он поднимался по лестнице на чердачный этаж, где помещалась его квартирка.

– Я не думаю, что это Дракула решила нанести визит вежливости, – сказала Мэгги.

– Я тоже не думаю, – в голосе Тино не чувствовалось, однако, особой уверенности. – Хотя эта сука могла вспомнить, что забыла украсть какой-нибудь пустячок.

– Это просто грабитель, – настаивала на своем Мэгги. – Давай же зайдем внутрь, здесь очень холодно.

Она поднялась вверх на несколько ступенек, взялась обеими руками за локоть Пумо и притянула его к себе.

– Знаешь, – прошептала Мэгги, – когда совершается большая часть квартирных краж? Около десяти часов утра, когда плохие мальчики думают, что все остальные на работе.

– Я знаю, – улыбнулся ей Тино. – Честное слово, знаю.

– А если малышка Дракула вернется поглядеть на твой труп, я превращу ее в... – Мэгги закатила глаза и задумчиво коснулась щеки указательным пальцем, – в яичный суп.

– В утку по-сайгонски. Не забывай, где ты находишься.

– Так давай скорее поднимемся и посмотрим.

– Вот и я говорю.

Мэгги прошла вперед, Пумо последовал за ней вверх по лестнице к двери на чердак. В отличие от двери внизу, она была заперта.

– Здесь побывал кто-то получше Дракулы, – прокомментировала Мэгги.

– Просто эта дверь захлопывается сама. Так что я до сих пор не уверен, что это не была опять проклятая Дракула.

Пумо отпер дверь и шагнул внутрь.

Его пальто и куртки по-прежнему висели на своих крючках, сапоги и ботинки стояли под ними.

– Пока все ничего, – произнес Пумо.

– Не будь таким трусом, – сказала Мэгги, подталкивая его к двери в ванную.

В ванной ничего не было тронуто, но Тино вдруг ясно представил себе, как Дракула стоит перед его зеркалом для бритья и поправляет свой панковский кок.

Дальше следовала спальня, Пумо поглядел на неубранную кровать – это он не успел ее застелить перед уходом – и на пустую тумбочку под телевизор – он еще не успел ничем заменить девятнадцатидюймовый “Сони”, украденный Дракулой в прошлый раз. Дверцы гардероба были открыты, и несколько костюмов Пумо по-прежнему висели на вешалке, под ними красовалась неаккуратная стопка другой одежды.