Текст книги "Смерть за кулисами (в сокращении)"

Автор книги: Питер Ловси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

5

Чистый тальк. Без каких-либо примесей.

– Обидно. А я надеялся, что примеси обнаружатся.

Вернувшись в отдел, Даймонд, Холлиуэлл и Лимен застали там констебля Пола Гилберта с заключением о содержимом банки с пудрой, найденной у Дениз. Результат разочаровал всех.

– Если пудра Дениз была безвредна, – заговорил Даймонд, – каким же образом на лицо Клэрион попала каустическая сода? Если ее нанесла не Дениз, то кто?

– Над этим вопросом мы уже ломали голову, шеф, – подала голос с другого конца комнаты Ингеборг.

– Да, но с тех пор я познакомился кое с кем из этих персонажей.

– И с дублершей? – без особой надежды уточнила Ингеборг.

– Всего за четыре дня, пока идет спектакль, она научилась вести себя как заправская примадонна. А еще я встретился с исполнителем главной мужской роли Престоном Барнсом – сразу после того, как он расквасил нос директору театра, который разрешил Джону Лимену обыскать гримерные. Оказалось, Барнсу есть что скрывать. Он, как выяснилось, торчок.

– На чем сидит?

– По его словам, на метадоне.

– Но зачем ему вредить Клэрион?

– Возможно, она, как и я, видела, в каком состоянии его руки, и догадалась, чем он занимается. Он боится, что про его зависимость узнают в театре.

– Поэтому изуродовал ей лицо? И где здесь логика?

– Он хотел отделаться от нее. И теперь она выведена из игры.

– Пожалуй, да, – с сомнением отозвалась Ингеборг.

Даймонд невозмутимо продолжал:

– Еще одна фигура в той же компании – Хедли Шерман. Он утверждает, что Клэрион ему навязали.

– Навязали? Кто?

– Фрэнсис Мелмот, глава совета попечителей. Мелмот – поклонник Клэрион. Это ему пришло в голову предложить ей главную роль и пригласить погостить в Мелмот-холле.

– Да бросьте! – с сальной улыбкой встрепенулся Холлиуэлл. – По его словам, она провела в гостях пару дней.

– И пару ночей, – хмыкнул Холлиуэлл.

– Сомневаюсь, – ответил Даймонд. – Мелмот живет вместе с доминантной матушкой. Дамой с характером.

– Значит, от буржуазных ценностей она далека, – сделала вывод Ингеборг. – В семьях, принадлежащих к сливкам общества, мамаши зачастую поощряют амурные похождения сыновей.

– Мелмот и вправду под подозрением? – спросил Холлиуэлл. – А мотивы у него есть?

– Появились, когда на репетициях стало ясно, что Клэрион ждет провал. На карту была поставлена репутация самого Мелмота. Ему требовалось найти способ остановить ее.

– Можно и мне высказать свое мнение? – произнес голос рядом с Даймондом. – Касательно развлечений и утех.

– Фред, если вам есть что сказать – выкладывайте.

– Здесь дамы.

– Речь пойдет про секс? – спросила Ингеборг.

– В целом – да.

– Тогда говорите смело.

Докинз одернул свой кожаный пиджак.

– А если эти ночи в Мелмот-холле не оправдали ожиданий мистера Мелмота? Если секс оставлял желать лучшего, он мог запаниковать, боясь, что Клэрион разболтает об этом всем и каждому?

– Очень может быть, – кивнул Даймонд.

Вмешался Лимен:

– А этот гей – как его? Тайтус? Театр он знает как свои пять пальцев. У него была возможность пройти за кулисы и снова уйти так, чтобы никто его не заподозрил.

– Все это верно, но не объясняет, зачем ему понадобилось уродовать Клэрион лицо.

Ингеборг считала, что и эта версия достойна рассмотрения.

– Если судьба театра небезразлична Тайтусу, он мог попытаться помешать Клэрион участвовать в спектакле.

– И все-таки это маловероятно, – возразил Даймонд.

Докинз прокашлялся:

– Я тут подумал, шеф… та банка с тальком в сумке у Дениз оказалась безобидной. А если была вторая?

Даймонд нахмурился.

– По крайней мере, в сумке Дениз второй банки не оказалось.

– Я имею в виду банку, тальком из которой она пудрила актеров в последнюю минуту перед выходом. А если Дениз держала ее где-то за кулисами? Может, банка и сейчас там.

– Вполне возможно, – согласился Даймонд. – Во всяком случае, стоит проверить. Инге, вы не против? Возьмите с собой Фреда.

Его новый подчиненный пришел в восторг:

– Вы отправляете меня на задание?

– Да, но все переговоры предоставьте вести Ингеборг.

Вдвоем они вышли, а Холлиуэлл заметил:

– Он так и рвется в бой.

– Рвется – во всяком случае, отсюда, – согласился Даймонд. – Итак, что у нас нового? Беспокойное выдалось утро?

Послышался голос одной из гражданских сотрудниц отдела:

– Было несколько звонков. Сержант Докинз принял их и переслал сообщения вам по электронной почте. Еще одно известие было от заместителя начальника полиции.

– От Джорджины?.. Он не говорил.

К счастью для Докинза, к тому времени он уже покинул здание.

Добравшись до цитадели Джорджины на верхнем этаже здания, Даймонд, уже привычно извиняясь за опоздание, заметил, что его начальница в хорошем расположении духа.

– Ничего срочного. Я, по-моему, ясно дала понять это Горацио.

Даймонд не сразу вспомнил, о ком речь. Почему это, интересно, заместительница начальника полиции зовет Докинза по имени?

Но Джорджину занимали другие вопросы.

– Вся эта каша, которая заварилась в театре… вам удалось докопаться до сути?

– Пока нет, мэм, – ответил Даймонд. – Не так все просто.

– Самоубийство?

– Не могу поручиться. Покойница не оставила записки.

– Видимо, потому, что была не в себе.

– Вдобавок связь между инцидентом с каустической содой и этой смертью до сих пор не доказана. По-видимому, Дениз Пирсолл ничего против Клэрион не имела.

– Хотите сказать, она погибла в результате несчастного случая?

– Ее могли столкнуть с высоты. Я еще раз побывал за кулисами. Раньше я полагал, что попасть на рабочий мостик под потолком театра можно только по вертикальной лестнице, а сегодня узнал, что есть и другой путь наверх.

– А это важно?

– Да – для того, кто задумал убийство Дениз.

– Убийство? Питер, вы серьезно?

– Наверху есть большая гримерная, которой в настоящее время не пользуются. Я нашел явные свидетельства тому, что недавно там кто-то побывал. В гримерной легко мог спрятаться тот, кто решил подкараулить Дениз.

Джорджина недвусмысленно дала ему понять, что предпочла бы более убедительные доказательства.

– Но какой смысл убивать Дениз? Насколько я слышала, она была милой и дружелюбной, все в театре относились к ней с уважением. И потом, если бы на нее напали, она наверняка начала бы отбиваться. На теле остались бы следы борьбы, их заметили бы при вскрытии. Патологоанатом ничего не упоминал?

– Нет, сказал только, что в организме Дениз был алкоголь.

– Она могла выпить для храбрости.

– Или кто-то угостил ее коктейлем из спиртного и снотворного.

– Снотворное тоже нашли?

– Пока неизвестно, ждем результатов анализа крови.

– А если результаты окажутся отрицательными?

– Перейду к гипотезе, что убийца действовал не в одиночку.

Джорджина прищелкнула языком.

– Смотрите, Питер, так и до одержимости докатиться недолго.

– Если помните, вы сами поручили мне заняться этим делом.

– Только потому, что театр могли закрыть. Но теперь, видимо, это маловероятно, даже если Клэрион подаст в суд. Судебные разбирательства затягиваются надолго.

– Правильно ли я понял, что вы не прочь прикрыть это дело?

Она отвела взгляд.

– Нет, можете закончить работу. Теперь я чувствую себя увереннее, чем прежде. – Она обернулась, ее глаза ярко вспыхнули. – Вчера вечером меня взяли в постановку «Суини Тодда».

– Поздравляю, мэм. Какая роль вам досталась?

– Не самая главная. Голос у меня есть, но я новенькая, так что большую партию получу разве что в следующем году. Я помогаю труппе укрепить позиции.

Что в переводе означало «буду петь в хоре».

– Горацио вообще не поет, – продолжала Джорджина, – но в такой постановке, как «Суини Тодд», он незаменим.

– Сержант Докинз состоит в БЛОГе?

– А он вам не говорил? Он наш главный хореограф, на нем постановка всех действий, происходящих на сцене: танцев, драк, трюков, фехтования. Знаете, он ведь опытный танцовщик.

– Да, он рассказывал. И давно он этим занимается?

– Гораздо дольше, чем я пою в хоре.

Так выяснилась причина, по которой именно Фред Докинз был выбран из числа рядовых полицейских.

– Я точно знаю, о чем вы сейчас думаете, – продолжала Джорджина, – поэтому должна особо отметить, что перевела Докинза к вам в отдел за заслуги. Да, порой его манера выражаться выглядит странно, но это вовсе не значит, что он тугодум. Не умея работать головой, такой мюзикл, как «Суини Тодд», не поставишь. Если кто и поможет вам в расследовании, так в первую очередь Горацио.

К проблеме поисков они подошли методично: двигались каждый со своей стороны, заглядывая под всевозможный реквизит.

– Окажись я на месте Дениз, – крикнула Ингеборг через всю сцену по прошествии двадцати минут, – я ни за что не оставила бы здесь банку с пудрой, в которую подсыпана каустическая сода! С другой стороны, – продолжала рассуждать она, – Дениз вообще могла не знать о том, что в пудру что-то подсыпано.

– Не кажется ли вам, что любой в этом случае предпочел бы избавиться от банки? – отозвался Докинз.

– Тогда мы с вами зря тратим время, – и с невозмутимым видом, словно и вправду не помнила, она спросила: – Кому вообще пришло в голову искать вторую банку?

Обладая врожденной сопротивляемостью повальному увлечению компьютерами, Даймонд не имел привычки проверять электронную почту. Если подчиненные хотели о чем-то доложить ему, то делали это при личной встрече. Однако мысль о том, что где-то в почтовом ящике его ждет информация, не давала Даймонду покоя. И он направился в свой кабинет, к компьютеру.

Информации было негусто. Клэрион Калхаун перебралась из ожогового отделения в Клифтон, в частный отель под названием «Ливанский кедр». Бригада, осматривавшая место преступления, сообщала, что приступила к обследованию гримерной номер одиннадцать.

Пока поиски силами двух отдельных групп продолжались, Даймонд мог спокойно встретиться с давним школьным товарищем.

Погода порадовала Даймонда, он решил добраться до аббатства пешком и шагал неторопливо, лавируя между вереницами французских школьников, парами шествовавших осматривать римские термы. Низкорослого толстяка в соломенной шляпе Даймонд увидел у нижней ступеньки знаменитой «лестницы в небо», высеченной на фасаде аббатства. Время проявило снисходительность к Майку Глейзбруку: с виду он мог сойти за сорокапятилетнего. Даймонд пожал ему руку и предложил выпить чаю в кафе.

– С тех пор как мы виделись в прошлый раз, ты здорово набрал вес, – заметил Глейзбрук. – Работа в полиции располагает?

– А я как раз хотел спросить то же самое о работе в строительных компаниях.

Добродушно поддразнивая друг друга, они вскоре забыли о том, что не виделись сорок лет. Оба заказали чаю с булочками и топлеными сливками.

А теперь к делу, решил Даймонд.

– Насколько я помню, мы сдружились, когда играли принцев в той пьесе, как же ее…

– «Ричард III».

– Постой-ка, она ведь, кажется, называлась «Нечестивый Ричард» – во избежание путаницы с шекспировской трагедией?

– С шекспировской? – Глейзбрук рассмеялся. – Ну, ты сравнил! Но насчет названия ты прав. Пьесу, если не ошибаюсь, написал кто-то из актеров?

– Может, даже тот учитель, который дал нам с тобой роли.

– Мистер Уайт, а мы звали его Чудиком.

– Да, да. – Многообещающее начало. Памяти Майка можно доверять. – Только до сих пор не понимаю, почему он выбрал нас с тобой.

– Что, правда не понимаешь? – с намеком переспросил Глейзбрук и усмехнулся.

– Наверное, в нас было что-то царственное.

Глейзбрук рассмеялся:

– Как бы не так! Скорее уж мы выглядели как два оборванца. У меня долго хранился снимок, на котором мы оба в костюмах и явно недовольны тем, что на нас напялили короткие штаны и чулки. Мать изорвала его, когда прочитала о Чудике в «Ньюс оф зе уорлд».

Даймонд насторожился:

– Что прочитала?

– А ты не слышал? Ему дали пять лет за «домогательства к ученикам» – так это теперь называется. Это случилось, когда он работал в частной школе в Дербишире. Грязный извращенец.

По рукам Даймонда побежали мурашки.

– Впервые слышу.

– Его вывели на чистую воду лет через пять или шесть после того, как мы закончили школу. Родители устроили мне настоящий инквизиторский допрос – хотели знать, приставал он ко мне или нет. Ко мне он не лез, но я в любом случае ничего не сказал бы им. О таком хочется забыть раз и навсегда.

– Точно, – подтвердил Даймонд, голова которого уже работала.

– К тебе он, наверное, и не пытался подкатить. Иначе ты сразу сказал бы мне, верно?

– Само собой, – машинально ответил Даймонд, собирая обрывки воспоминаний.

– Как и следовало ожидать, все пять лет он не отсидел, – продолжал Глейзбрук. – Освободился условно и опять небось начал выискивать жертвы среди детей.

– С судимостью по такой статье его бы к школе даже не подпустили, – возразил Даймонд.

– Он преподавал рисование, так что работу наверняка нашел без труда. Одно время он иллюстрировал книги.

Минут десять они продолжали обмениваться воспоминаниями, но мыслями Даймонд был уже далеко. До конца разговора он так и не оправился от потрясения. Наконец счет был оплачен, собеседники обменялись рукопожатиями и разошлись.

Даймонд остановился возле толпы зрителей, наблюдавших за выступлением эквилибристов на моноциклах перед галереей с минеральными водами, но смотрел перед собой невидящими глазами, весь устремленный в собственные воспоминания. Все, что имело отношение к постановке, приобрело зловещий смысл. Тем не менее Даймонд не мог припомнить никакого инцидента, связанного с ней. Мозг надежно преграждает доступ к травмирующим воспоминаниям, особенно из детства. Даймонд знал об этом – как и о том, что он не в силах войти в театр, не испытывая страха. Об истинной причине этого страха ему оставалось лишь гадать, но теперь его догадки приобрели новое направление.

Фрэнсис Мелмот приветствовал Даймонда возле служебного входа в театр:

– Рад видеть вас, инспектор.

В сущности, таким обращением он понизил Даймонда в должности, но указывать на оплошность суперинтендент не стал.

Даймонд ответил, что никак не ожидал торжественной встречи и не подозревал, что его будет ждать сам глава совета попечителей.

– Я как раз заглянул в театр, чтобы поделиться со всем коллективом хорошей новостью: час назад мне сообщили, что Клэрион отказалась от своих намерений подать на нас в суд.

– Почему? Удалось заключить внесудебное соглашение?

– Нет, мы не заплатили ни гроша.

– Но когда я вчера виделся с Клэрион, мне показалось, что она уже твердо приняла решение.

– Вчера она еще пребывала в состоянии шока, – объяснил Мелмот. – Но с тех пор успела прийти в себя и подумать. Есть и другие новости, еще лучше прежних: Клэрион намерена пожертвовать театру внушительную сумму.

– Значит, вы ее все-таки уломали?

– Я с ней даже не разговаривал.

Озадаченный Даймонд не поверил ему.

– Вы с ней достаточно близки. Видимо, фокус прост: достаточно было прошептать что-то ей на ухо.

Мелмот заморгал.

– Достаточно близки? Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Она ведь жила в Мелмот-холле.

– Да, на правах гостьи. Со мной она не спала, инспектор, если вы намекаете на это.

– Спасибо, что правильно поняли меня, – отозвался Даймонд и предупредил: – Я лично расспрошу обо всем Клэрион. Сейчас в этом нет необходимости, тем не менее я нанесу ей визит. И выясню, почему она вдруг раздумала затевать судебный процесс.

– Рискну предположить, что ее образумили адвокаты. Насколько я понимаю, она уже не в больнице.

– Это не значит, что ее лицо стало прежним.

– Поверьте мне, инспектор, ей горячо сочувствует весь театр «Ройял». Ужаснее всего, конечно, поступок нашей костюмерши. Я ничуть не сомневаюсь в том, что она покончила с собой, потому что, подобно всем нам, опасалась за будущее театра. Нашему чудесному старинному театру она была предана всей душой.

– Да, я слышал, – кивнул Даймонд.

– Вы закроете расследование? – осведомился Мелмот, делая вид, что ответ его не особенно интересует. – Кажется, сейчас за кулисами находятся ваши подчиненные…

– Расследование гибели Дениз Пирсолл будет продолжаться до тех пор, пока мы не выясним, что именно произошло. Моя обязанность – свидетельствовать перед коронером, мне нужны факты.

Даймонд прошел в здание.

Решение Клэрион озадачило его. Ее карьера рухнула, однако у нее имелись все шансы выиграть судебный процесс. Если не Мелмот убедил ее отказаться от этой затеи, тогда кто?

Узкая лестница, ведущая в гримерную номер одиннадцать, оказалась еще одним испытанием для грузного детектива. На верхней площадке Даймонд остановился, чтобы перевести дух. Из комнаты раздавались голоса. Даймонд удовлетворенно кивнул, убедившись, что бригада, осматривавшая место преступления, не теряет времени, и недовольно скривился, услышав, что ее возглавляет его давний недруг Даккетт.

– Что нового? – спросил Даймонд, входя в гримерную.

– Ни с места, сэр! – откликнулся из противоположного угла комнаты Даккетт. Его лицо скрывала маска, в белом комбинезоне на молнии и обязательной бейсболке он выглядел нелепо. – Еще шаг – и вся наша работа пойдет псу под хвост.

Даймонд дождался, когда Даккетт подойдет к двери.

– Между прочим, это я вас вызвал.

– Так я и думал, – тоном превосходства произнес Даккетт. – Большая комната, полная следовых улик, оставленных неизвестным количеством людей, – самое сложное место преступления, на какое только может рассчитывать эксперт. За все это вам отдельное спасибо.

– Если сумеете определить, кто побывал здесь последним, это нам поможет.

– Вы имеете в виду – кроме двух неуклюжих детективов в клоунских башмаках?

Одного детектива и одного драматурга, так и подмывало поправить Даймонда, однако он удержался.

– На данном этапе могу сказать только одно: в последние несколько дней здесь побывало два человека, и по крайней мере у одного из них длинные рыжие волосы.

Двое, в том числе Дениз. Сведения огромной ценности.

– Судя по всему, они пробыли здесь недолго, но успели выпить. На пыли обнаружились следы от бокалов и бутылки.

– Бутылку не нашли?

– Ее скорее всего унесли с собой. Как и бокалы, пробку и фольгу. Обладатель рыжих волос сидел вон на том стуле в конце комнаты, второй пристроился на краю туалетного стола напротив.

– Они не оставили никаких других следов?

– Мы все исследуем и в установленные сроки известим вас.

Сообщение об «установленных сроках» Даймонд выслушал с упавшим сердцем.

– Есть следы насилия?

– Пока не обнаружены. Все указывает на то, что эти двое пришли сюда, выпили и ушли. Я бы вообще не назвал эту комнату местом преступления.

– Женщина погибла при падении с рабочего мостика, к которому ведет дверь в коридоре, – напомнил Даймонд.

– Знаю. Мы учтем это.

– Вы можете сказать что-нибудь о втором человеке, который сидел на столе?

– Ягодицы среднего размера.

– Среднего? Что это значит?

– Поменьше ваших.

– И это все?

– Нам предстоит еще лабораторное исследование множества следовых улик. Оно займет две-три недели.

– Что?.. Да ведь это просто пыль!

Даккетт возмутился:

– Не знаю, известно ли вам, сколько потребуется работы. Каждый образец необходимо подвергнуть ряду тестов – от изучения под микроскопом до исследования методом инфракрасной спектрофотометрии.

Научные термины не внушали Даймонду робости.

– Но три недели!.. Можно подумать, здесь нашли труп! Ладно, как знаете. А у меня найдутся дела и поважнее.

Известие о том, что в гримерной побывали двое, соответствовало его гипотезе, а вот отсутствие следов насилия никак в нее не вписывалось. Неужели суицидальные намерения появились у Дениз после бокала, выпитого в компании друга? Кто этот друг?

И Даймонд решил пока выяснить, чем закончились поиски за кулисами.

Своих подчиненных он нашел на сцене: Ингеборг – на стуле Ишервуда, Докинза – в горизонтальном положении, на диване.

Ингеборг виновато вскочила:

– Мы не знали, что вы здесь, шеф.

– Вижу. Удобно вам там, Фред?

– Поиски завершены, ваша милость, – объявил Докинз, – и я предложил отдохнуть и восстановить силы.

– Мы везде искали, шеф, – добавила Ингеборг. – И бросили это занятие всего несколько минут назад.

Даймонд грузно опустился на стул с высокой спинкой. Он тоже заслужил передышку.

– Я виделся с главой совета попечителей Фрэнсисом Мелмотом и узнал, что Клэрион передумала подавать на театр в суд, как грозилась. Более того, она пообещала сделать щедрое пожертвование театру.

– Хвала Господу! – откликнулся Докинз. – СОС отменяется.

– Утром вы отправили мне письмо с известием, что Клэрион покинула больницу, – продолжал, обращаясь к нему, Даймонд. – Больше она ничего не говорила?

– О том, что она выписалась, сообщили сотрудники бристольской полиции, которые ее охраняли. Мне сказали, что Клэрион переселилась в клифтонский отель.

– Хорошо, что я не забыл проверить почту. Фред, в будущем передавайте такие известия при личной встрече.

– Интересно, почему Клэрион передумала? – заговорила Ингеборг. – Может, лицо повреждено не так серьезно, как казалось поначалу? Клэрион выглядела бы глупо, если бы ожоги зажили полностью еще до начала суда.

– И самоубийство Дениз оказалось бы напрасным, – добавил Докинз.

– Кстати, о самоубийстве, – подхватил Даймонд. – Я только что из одиннадцатой гримерной. – И он сообщил подчиненным, что в этой комнате пили вино двое неизвестных, в том числе один рыжеволосый, как Дениз.

– Тогда никакое это не самоубийство, – заметила Ингеборг, – если там были двое, а одного из них потом нашли мертвым.

– А если второй чем-то так напугал Дениз, что она направилась прямиком на мостик и свела счеты с жизнью?

– Ее любовник, – подал голос Докинз с дивана.

– Вот это больше похоже на правду, Фред, – кивнула Ингеборг. – По-моему, ее бросили. В любовницах у Хедли Шермана, похоже, перебывали все здешние дамы.

– Не увлекайтесь, – предостерег Даймонд. – Нет никаких подтверждений тому, что Дениз или еще кто-нибудь настолько привязаны к Шерману, чтобы ради него решиться на убийство. Или самоубийство.

Докинз выдвинул новую теорию:

– Тогда вот вам более приземленная версия: Дениз услышала, что в ее услугах больше не нуждаются.

– Вы имеете в виду ее работу? Кто это ей сказал – Шерман? – уточнила Ингеборг.

– Или глава совета попечителей.

– Мелмот? – встрепенулась Ингеборг. – Да, он из тех, кто нальет вина и одновременно уволит.

Даймонд не разделял ее чувства.

– С какой это стати Мелмоту вести Дениз в пустую гримерную?

Никто не ответил.

Даймонд взглянул на часы.

– Пора убираться отсюда. Говорите, обыск закончен?

– Мы везде смотрели, – заверила Ингеборг.

Докинз встал с дивана и изобразил театральный поклон.

– Может, заодно и станцуете для нас? – поинтересовалась Ингеборг. – Не стесняйтесь. А то шеф не верит, что вы танцор.

– Ковровое покрытие для танцев не годится, – начал было отнекиваться сержант Докинз, но, как и подобало артисту, не устоял перед искушением. Продемонстрировав несколько элегантных па и двойной пируэт, он завершил импровизацию.

Даймонд недовольно кивнул.

– Где вы этому научились?

– Родители отдали меня в хореографическую школу. Поначалу мне там не нравилось, а потом я посмотрел несколько фильмов с Фредом Астером и загорелся.

– «Цилиндр»? – Даймонд явно смягчился. – «Полет в Рио»?

– А вы, оказывается, знаток! – удивилась Ингеборг.

– Что касается старых фильмов – да. Если вы не видели, как танцуют Астер и Джинджер Роджерс, я вам сочувствую. Астер легко станцевал бы даже в этих декорациях, – подумав, Даймонд перевел взгляд на обложенную изразцами печь. – Если что и могло остановить его, так только эта уродливая бандура.

– Изразцы симпатичные, – не согласилась Ингеборг. – Она настоящая?

Взявшись за ручку печной дверцы, Ингеборг вдруг с ужасом увидела, что дверца отделилась от печки и рухнула на пол.

– Господи, я ее сломала!

Даймонд посоветовал:

– Так поднимите и поставьте, как было.

Совет оказался излишним: Ингеборг вдруг умолкла, заинтересованно глядя в дыру, оставшуюся на месте дверцы, сунула в нее руку и вынула какой-то конверт.

– Похоже на письмо. «Всему театру „Ройял“».

– Дайте мне, – велел Даймонд, отобрал у Ингеборг конверт и вынул из него лист бумаги. – А вот и записка самоубийцы.

Мои дорогие друзья!

Шесть счастливых лет этот театр был моей жизнью, а вы – моей семьей. Не знаю, как благодарить вас за все чудесные моменты, которые мы пережили вместе. Я глубоко сожалею о случившемся с Клэрион и надеюсь, что чудо поможет театру и всем вам пережить эту трагедию. Но для меня здесь нет будущего.

Прошу вас, не скорбите. Если мой прах будет развеян в театральном сквере, я сочту это честью, которой вряд ли заслуживаю.

Прощайте, и да хранит вас Бог!

Дениз

Даймонд передал записку Ингеборг. Докинз встал рядом.

– Бедная… – прошептала Ингеборг.

– Распечатано на принтере, – заметил Даймонд. – Предсмертные записки обычно пишут от руки.

– Шеф, мы живем в век компьютеров, – возразила она. – Как видите, подпись она поставила.

– Отправим на графологическую экспертизу.

Вечером, когда Даймонд заглянул к Паломе, она сканировала рисунки, изображавшие костюмы викторианских времен. Рисунки предназначались для художника-постановщика мюзикла «Суини Тодд».

– Я уже говорил тебе, что мою начальницу взяли в хор? – спросил Даймонд.

– Джорджину? Ей повезло. Значит, она будет одета женщиной с Флит-стрит, в платье с ярким лифом и широкой юбкой, – Палома взяла книгу и открыла ее. – Надеюсь, этот чертов мюзикл все-таки поставят. Я убила на него массу времени.

– Работа идет полным ходом. У театра есть будущее. – И Даймонд сообщил, что Клэрион отказалась от намерений подавать в суд, а потом рассказал о найденной предсмертной записке.

– Неплохой, оказывается, сегодня день, – заметила она. – И угроза разорения театра миновала, и дело закрыто.

– Если записка подлинная. Ее спрятали на сцене.

– Ладно тебе, Питер! Где еще ее должны были спрятать – с тем расчетом, чтобы записка нашлась? Сцена ничем не хуже любого другого места. Дениз думала, что ударится о пол сцены, спрыгнув сверху. Ее намерения очевидны. Тот, кто обнаружил бы труп, нашел бы рядом и записку.

Объяснение выглядело логично.

– Дениз покончила с собой. Вот и все. Можешь расслабиться.

Да, он бы не отказался. Но продолжал мысленно спорить сам с собой о том, стоит ли делиться с Паломой сведениями, полученными от Майка Глейзбрука. Смог бы он довериться Стеф, своей покойной жене? Определенно. Тогда почему не Паломе?

– Я сегодня встречался с одним школьным товарищем…

Палома выслушала его молча.

– И ты не знаешь точно, приставал к тебе тот учитель или нет.

– Уайт приговорен к тюрьме за педофилию, а у меня сразу после тех выходных возникла фобия, связанная с театром.

– По словам твоего одноклассника, к нему Уайт не приставал. И все-таки ты уверен, что тебя домогались?

– Если с самого начала Уайт нацелился на меня, Майк мог служить ему прикрытием.

– Уайт еще жив?

Вопрос застал Даймонда врасплох.

– Без понятия. Ему должно быть уже за семьдесят.

– Ты же служишь в полиции. Разве за лицами, совершившими преступление на сексуальной почве, не ведут наблюдение? Ты можешь выяснить, что с ним стало. И даже встретиться с ним.

Даймонд пожалел, что завел этот разговор.

– Не знаю, могу ли я себе доверять. В любом случае он будет все отрицать. Возможно, он даже сменил имя.

– Но в полицейскую базу данных должны быть занесены все имена, которыми он пользовался.

– Ты так трогательно веришь в могущество системы, – вздохнул Даймонд. – А между прочим, Уайта осудили за тридцать лет до того, как была создана эта база.

– Значит, наверняка сохранилось досье…

– Ты права. Их ведет в Скотленд-Ярде Национальная служба идентификации, – и, торопясь завершить этот разговор, Даймонд добавил: – Завтра же позвоню им и запрошу сведения.

– А почему не сейчас?

Даймонд нехотя полез в карман за телефоном.

Информацию ему предоставили сразу, как только узнали, кто он такой. Гражданский служащий Скотленд-Ярда сообщил, что в 1965 году в Винчестере тридцатиоднолетнему Моргану Огилби Уайту вынесен обвинительный приговор по трем пунктам обвинения в совершении непристойных действий в отношении несовершеннолетних. Его приговорили к пяти годам тюрьмы, из которых он отсидел три. В 1968 году его освободили условно.

– И все? – не удержался Даймонд. – Я ожидал большего.

– Повторных судимостей у него нет – по крайней мере, под тем же именем. Педофилы часто и ловко меняют имена и фамилии.

– Я рассчитывал узнать, где он сейчас.

– Попытайте удачу в полиции там, где ему был вынесен приговор.

Тем вечером театр был полон на три четверти. Неплохо, особенно если учесть, какими мрачными казались перспективы после того, как постановку покинула Клэрион.

За кулисами царило приподнятое настроение. Мелмот оповестил всех и каждого о решении Клэрион не подавать в суд. Гизелла с нетерпением ждала выхода на сцену: ей передали, что сегодня ее игру будет смотреть ассистент режиссера лондонского Национального театра, занимающийся кастингом.

Хедли Шерман заглянул к Гизелле с букетом роз, когда она гримировалась.

– Это вам от меня, дорогая, авансом, чтобы подбодрить.

– Да-а?.. Спасибо, – осторожно отозвалась Гизелла, которой не понравилось, как Шерман накануне лапал ее.

Не обратив внимания на ее тон, Шерман продолжал:

– Вы обворожительны. Может быть, поужинаем после спектакля?

– Спасибо за приглашение, – отозвалась она. – Пожалуйста, не принимайте это на свой счет, но вечером компания мне не нужна – ни сегодня, ни в любой другой день.

Актеры, занятые в первых сценах, начали покидать гримерные и занимать места за кулисами, прислушиваясь к нараставшему гулу голосов в зале. Радостное предвкушение по обе стороны занавеса в этот четверг явно имело знак плюс и усиливалось по мере продолжения спектакля.

Незадолго до антракта, вскоре после которого на сцене должна была появиться фрейлейн Шнайдер, актриса, исполнявшая роль фрейлейн, преградила путь Гизелле за кулисами.

– Вы видели? – Взгляд огромных от испуга глаз впился в лицо Гизеллы. – В ложе верхнего яруса, справа? Там Серая дама!

– Театральное привидение?

– Смотрит прямо на меня! И рядом никого нет.

– Наверное, это кто-нибудь из зрителей.

– Именно в этой ложе всегда видели привидения, – напомнила фрейлейн Шнайдер. – Честное слово, она была там – бледная как смерть, вся в сером! Это плохая примета?

– Не знаю. – Гизелла огляделась в поисках поддержки. Занавес только что закрыли, Престон Барнс покидал сцену.

Фрейлейн Шнайдер схватила его за руку:

– Вы видели? Видели Серую даму?

Он оказался не таким вежливым, как Гизелла.

– Господи, да некогда мне слушать этот бред! – воскликнул он и удалился.

Гизелла пожалела, что ей недостает твердости.

– На вашем месте я бы просто забыла об этом, и все, – заметила она.

– Мне страшно… – пролепетала фрейлейн Шнайдер.

Вскоре известие облетело все закулисное пространство. Рабочие сцены, менявшие декорации, пытались выглянуть в щель между полотнищами занавеса. Но Серая дама уже исчезла.