Текст книги "Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня"

Автор книги: Питер Клайнз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Мой остров, корабль и полезные вещи

Я ходил по берегу, воздевая руки к небесам, и все мои мысли были только о том, как спастись. Я думал о своих погибших спутниках и о том, что из всех, находившихся на борту, только я один остался в живых. По крайней мере, я больше не видел ни людей, ни их следов, если не считать трех шляп, одной матросский шапки да двух башмаков от разных пар.

Я посмотрел в ту сторону, где сидел на мели наш корабль. Он был едва различим из-за высокого прибоя и находился так далеко, что я сказал себе: «Господи! Каким чудом зверь сумел добраться до берега?»

Стараясь утешиться мыслями о том, как мне повезло, я стал осматриваться по сторонам, желая понять, куда я попал и что мне, прежде всего, делать. Я промок до костей, переодеться мне было не во что, у меня не было ни еды, ни воды, чтобы подкрепить свои силы. Единственное, что мне оставалось, – это умереть от голода. У меня не было оружия, поэтому я не мог охотиться, чтобы прокормить себя, не мог защититься от хищников, если бы они вздумали напасть, хотя я надеялся, что, почуяв во мне зверя, живущие на этом острове хищники будут держаться в стороне от меня, как это делало большинство животных в Англии. Одним словом, у меня не имелось ничего, кроме ножа, курительной трубки и табакерки с табаком. Это было все мое имущество, и при мысли об этом меня охватило такое отчаяние, что я долгое время носился по берегу так, словно лишился рассудка. Когда вновь стемнело, я с замирающим сердцем спрашивал себя, какова будет моя участь, если здесь не найдется еды.

Единственное, что я мог тогда придумать, это спрятать оставшуюся у меня одежду на росшем поблизости толстом, развесистом дереве, похожем на ель, но с колючками, а назавтра решить, какой смертью мне лучше умереть, ибо пока что я не представлял, как можно существовать в этом месте. В поисках пресной воды я прошел с четверть мили в глубь острова и, к великой моей радости, обнаружил речку. Напившись, я вернулся к дереву и спрятал на нем одежду, и вот наступила вторая ночь, когда мой зверь вырвался на свободу. Это было истинное полнолуние. Из-за моего душевного смятения мне было очень трудно сконцентрироваться, чтобы смотреть через закопченные стекла, но я чувствовал, что зверь насыщается, а если ему удалось раздобыть пищу, то оставалась надежда на то, что и я найду здесь пропитание.

Я проснулся, когда уже было совсем светло, погода прояснилась, шторм утих, волнение улеглось, и море больше не неистовствовало, как накануне. При этом меня крайне поразило то, что ночью корабль снялся с мели и, подхваченный приливом, очутился почти у той самой скалы, на которую волны с такой силой швырнули зверя. Теперь корабль находился на расстоянии не более мили от меня, и казалось, будто он стоит прямо и неподвижно, так что мне захотелось подняться на него, чтобы хотя бы забрать оттуда кое-какие вещи, которые могли бы мне пригодиться.

Первым, что я обнаружил, была наша шлюпка, которую море выбросило на берег в нескольких милях правее от меня. Я направился за ней вдоль берега, но обнаружил, что меня отделяет от шлюпки глубоко врезавшаяся в сушу бухточка в полмили шириной. Сделав такое открытие, я повернул назад, потому что мне было важнее попасть на корабль, где я надеялся найти что-нибудь для поддержания своего существования. Если предыдущей ночью зверь сожрал пару животных, то после сегодняшней ночи на него не приходилось рассчитывать.

Вскоре после полудня мне показалось, что волнение на море совсем улеглось, а отлив стал столь сильным, что мне удалось посуху подобраться к кораблю на расстояние в четверть мили, и тут меня вновь охватил приступ отчаяния. Я понял, что если бы зверь не вынудил экипаж к поспешному бегству и мои спутники остались на корабле, то все мы спокойно добрались бы до берега, и теперь я не был бы обречен на горькое одиночество.

При этой мысли глаза мои наполнились слезами, но, поскольку слезами горю не поможешь, я решил добраться до корабля. Раздевшись, ибо стояла невыносимая жара, я вошел в воду.

Когда я подплыл к кораблю, передо мной возникла проблема, как на него подняться. Он стоял на мелководье, высоко выступая над водой, а мне не за что было уцепиться. Я дважды проплыл вокруг него и во второй раз заметил веревку, свешивавшуюся с носовой части; не понимаю, почему я не увидел ее сразу.

Ценой невероятных усилий мне удалось уцепиться за нее и взобраться на бак. Затем я обнаружил, что корабль дал течь и в трюме полно воды. Он застрял на краю отмели в плотном песке или даже земле, и корма его оказалась приподнятой, а нос почти касался воды. Благодаря этому вся кормовая часть оставалась над водой, и все, что там находилось, не подмокло. Разумеется, я сразу же принялся осматривать вещи, чтобы понять, какие испорчены, а какие уцелели.

Во-первых, выяснилось, что весь корабельный запас провизии не пострадал от воды. Поскольку мне страшно хотелось есть, я бросился в кладовую, набил карманы галетами и принялся грызть их на ходу, ибо не мог терпеть ни единой минуты. В кают-компании я также обнаружил бутылку рома и отхлебнул из нее большой глоток, ибо очень нуждался в подкреплении сил для предстоящей работы. Теперь, если бы у меня оказалась лодка, я смог бы обеспечить себя множеством вещей, которые, как я полагал, очень мне пригодились бы.

Бесполезно сидеть сложа руки и мечтать о том, чего нет, и в этих крайних обстоятельствах я проявил изобретательность. На корабле были запасные мачты, стеньги и реи. Я решил заняться ими и скинул за борт все, что сумел поднять, предварительно обвязав каждое бревно или брус веревкой, чтобы их не унесло в море. Покончив с этим, я спустился в воду, притянул к себе четыре бревна и как можно крепче связал их между собой по обоим концам, соорудив плот. Наложив поперек них пару коротких брусьев, я обнаружил, что могу прекрасно передвигаться по плоту, но он оказался слишком легким и не годился для перевозки тяжелого груза. Тогда я снова принялся за дело и с помощью пилы корабельного плотника распилил запасную мачту на три части, неимоверными усилиями приладив их к своему плоту. Однако меня окрыляла надежда обеспечить себя необходимыми вещами, и я сумел совершить то, чего никогда бы не сделал в иных обстоятельствах.

Теперь мой плот был достаточно крепок и мог выдержать порядочную нагрузку. Следующей задачей было переложить на него вещи и уберечь груз от воды, но я недолго раздумывал по этому поводу. Прежде всего, я положил на плот все доски, какие нашлись на корабле, а потом, отобрав самые необходимые вещи, упаковал их в три матросских сундука, которые я предварительно вскрыл и освободил от их содержимого, и перенес на плот. На корабле был ячмень, перемешанный с пшеницей, но, к моему величайшему разочарованию, зерно оказалось попорченным и поеденным крысами. Что касается спиртного, то я нашел несколько ящиков с бутылками, принадлежавших нашему шкиперу. Все эти ящики я поставил прямо на плот, так как не было нужды упаковывать их в сундуки.

Пока я занимался погрузкой, начался прилив, и, к моему великому огорчению, я увидел, что мой камзол, рубаху и жилет, которые я оставил на прибрежном песке, смыло волнами. Из одежды у меня остались только штаны, полотняные и короткие, до колен, да чулки – их я не снял, когда поплыл к кораблю. Это заставило меня задуматься о запасной одежде, которой на корабле было предостаточно, но пока что я взял только то, что необходимо мне в данный момент, ибо меня гораздо больше привлекали многие другие вещи. После долгих поисков я нашел ящик корабельного плотника, и для меня он явился поистине бесценной находкой, дороже целого корабля, груженного золотом. Я поставил ящик с инструментами на плот, не тратя времени на то, чтобы рассмотреть его содержимое, так как оно было мне приблизительно известно.

Затем я позаботился об оружии и боеприпасах. В кают-компании нашлись два отличных охотничьих ружья и пара пистолетов. Я перенес их на плот вместе со сделанными из рога пороховницами, мешочком с дробью и двумя старыми заржавевшими саблями. Мне было известно, что на борту находятся три бочонка с порохом, но я не знал, где их хранил наш канонир. Поискав хорошенько, я обнаружил их; два были совершенно сухими, а третий залило водой. Я перенес на плот оба сухих бочонка. После этого я решил, что плот нагружен до предела, и стал думать, как мне доставить его к берегу, если у меня нет ни паруса, ни весла, ни руля. Достаточно было подуть самому легкому ветерку, чтобы перевернуть всю мою мореходную конструкцию.

Три обстоятельства вселяли в меня оптимизм: 1) море было спокойным, без волн; 2) начался прилив, который должен пригнать плот к берегу; 3) легкий бриз дул также в сторону берега. Итак, разыскав два-три сломанных весла от корабельной шлюпки, я направил плот к берегу. С милю или около того он прошел отлично, разве что его несколько снесло в сторону от того места, куда меня выбросило волнами. Я подумал, что здесь есть береговое течение, и поэтому я могу войти в какую-нибудь бухточку или речку, откуда мне будет удобно перенести мой груз с плота на сушу.

Как я предполагал, так и вышло: впереди показалась небольшое речное устье, и приливом меня быстро понесло к нему. Я старался направлять плот так, чтобы войти в него по центру. Но тут, совершенно не зная фарватера бухточки, я чуть не потерпел второе кораблекрушение, ибо край моего плота сел на мель. Поскольку другой его конец остался на плаву, весь мой груз начал скользить в эту сторону. Я изо всех сил уперся спиной в сундуки, стараясь удержать их на месте, но мне не хватало сил, чтобы столкнуть плот с отмели. Итак, я был вынужден примерно на полчаса застыть в такой позе, изо всех сил удерживая сундуки на плоту, пока начавшийся прилив не снял край плота с отмели, и тогда я оттолкнулся от нее веслом и вышел на середину фарватера. Продвигаясь по течению, подгоняемый приливом, я наконец вошел в устье небольшой речки с высокими берегами. И стал осматриваться по сторонам, ища, где лучше пристать, потому что мне не хотелось слишком сильно удаляться от моря в надежде, что когда-нибудь я смогу увидеть там корабль, и поэтому я решил держаться как можно ближе к берегу.

Наконец, на правом берегу речки я заметил крохотный заливчик, с величайшим трудом направил к нему свой плот и подошел так близко к берегу, что смог оттолкнуться веслом от дна и причалить. Теперь оставалось дождаться еще большего подъема воды, удерживая плот веслом, как якорем, у ровного участка берега. Как только вода подняла мой плот примерно на фут, я втолкнул его на эту площадку и закрепил на месте, воткнув в землю два сломанных весла по обоим концам плота. Так он простоял до тех пор, пока не начался отлив, и тогда плот со всем грузом благополучно оказался на берегу.

Далее мне предстояло осмотреть окрестности. Я все еще не знал, где нахожусь, на материке или на острове, а если на острове, то на обитаемом или необитаемом. Примерно в полумиле от меня высился большой холм с крутыми склонами, который, казалось, господствовал над грядой возвышенностей, тянувшейся в северном направлении. Я взял одно из охотничьих ружей, пистолет и роговую пороховницу и отправился на разведку. Не без труда вскарабкавшись на вершину холма, я понял, какова моя участь.

Я находился на острове, со всех сторон окруженном морем, за которым нигде не видно было суши, если не считать выступавших из моря далеких черных скал и двух островков, которые были поменьше моего и лежали примерно в трех лигах к западу от него.

Я обнаружил, что мой остров был совершенно пустынен и, судя по всем признакам, необитаем, если не считать диких животных. Я заметил множество птиц, но не знал, как они называются, и когда я впоследствии убивал их, то никогда не мог сказать, пригодны они в пищу или нет. На обратном пути я подстрелил огромную птицу, сидевшую на дереве у опушки густого леса. Полагаю, это был первый выстрел, сделанный на острове со времени сотворения мира. Стоило мне выстрелить, как над лесом взвилась туча самых разнообразных птиц; все они издавали испуганные крики, причем каждая кричала по-своему, но ни один из этих криков не походил на крики известных мне пород. Что касается убитой мной птицы, то я решил, что это была какая-то разновидность ястреба: она напоминала его окраской оперения и клювом, только когти у нее были намного короче. Ее мясо оказалось отвратительным на вкус и потому совершенно несъедобным.

Удовлетворившись этим открытием, я вернулся к плоту и занялся перетаскиванием вещей, на что ушел весь остаток дня. Я не знал, что делать с моим добром в этот последний день полнолуния, даже не представлял, где бы его оставить. Я боялся бросить свои сокровища на видном месте, ибо в прошлом зверь без всякой видимой причины не раз уничтожал вещи, принадлежавшие людям.

На ночь я постарался сложить из привезенных с корабля сундуков и досок подобие баррикады. Что касается пищи, то я еще не знал, как буду добывать себе пропитание: кроме птиц да двух каких-то зверьков, похожих на зайцев, которые выскочили из леса, когда я подстрелил птицу, никакой живности я здесь не видел. Но я точно знал, что если на острове есть пища, то зверь ее найдет в гораздо большем количестве.

С заходом солнца я снял с себя одежду и спрятал ее в один из матросских сундуков. Когда зверь возобладал во мне, я ощутил его радость оттого, что на новом месте он не закован в цепи и по-прежнему свободен. В ту ночь он убил пару зайцев и попировал кем-то более крупным, хотя я и не могу сказать, что это было за животное.

Утром я подумал, что мне следовало бы забрать с корабля побольше вещей, которые могли бы мне пригодиться, в особенности такелаж и паруса, а также все прочее, что удалось бы переправить на сушу. Я решил предпринять второй рейс на корабль. А поскольку мне было ясно, что первая же буря разнесет его в щепки, то я решил отложить все другие дела, пока не перевезу на берег всё, что только смогу захватить. Затем я принялся размышлять, стоит ли мне брать с собой плот, но это оказалось невыполнимой задачей, и я решил добраться до корабля таким же способом, как и в первый раз. Так я и поступил, отправившись на него в одной клетчатой рубахе, полотняных подштанниках и паре легких башмаков.

Я взобрался на корабль тем же путем, что и прежде, и построил второй плот. Однако, умудренный опытом, я сделал его не таким неповоротливым и не стал загружать так, как первый, но все же на нем я перевез на остров много полезных вещей. Во-первых, в запасах нашего плотника я обнаружил два или три мешка с гвоздями разных размеров, дюжину-другую топоров и, кроме того, такую полезную вещь, как точило. Все это я сложил на плот вместе с кое-какими вещами нашего канонира, в том числе несколькими железными ломами, парой бочонков с ружейными пулями, семью мушкетами и большим мешком с дробью.

Кроме того, я забрал с корабля всю мужскую одежду, какую нашел, запасной парус, гамак и постельные принадлежности. Погрузив все это добро на новый плот, я, к величайшей своей радости, в целости и сохранности доставил его на берег.

Перевезя на остров вторую партию грузов, я приступил к сооружению небольшой палатки из паруса и подготовленных для этой цели шестов. В это укрытие я перенес все, что, по моему мнению, могло испортиться на солнце или под дождем. Палатку я обнес оградой из пустых ящиков и бочек, которая защитила бы меня в случае внезапного нападения людей или зверей.

Покончив с этим делом, я загородил вход в палатку досками, а перед ним водрузил поставленный на попа пустой сундук. Расстелив на земле один из тюфяков, я положил у изголовья постели два пистолета, а вдоль нее – ружье. Со дня кораблекрушения я впервые лег в постель и крепко проспал до самого утра, ибо очень устал: предыдущей ночью зверь много бегал, а я усердно проработал весь день, чтобы снять с корабля все эти вещи и переправить их на берег.

Могу сказать, что теперь в моем распоряжении находился огромный для одного человека запас всякого добра. Однако мне все было мало. Пока корабль находился в прежнем положении, я решил, что мне необходимо забрать с него все, что только можно. Поэтому каждый день с наступлением отлива я отправлялся на него и возвращался с новыми припасами. Во время третьего рейса я перевез на берег все снасти, какие сумел, включая мелкий такелаж и бечевки, а также кусок запасной парусины, хранившейся на случай, если придется чинить паруса, и бочонок с подмокшим порохом. Одним словом, я переправил на остров все паруса до единого, только для этого мне пришлось разрезать их на куски и перевозить по частям. Как паруса они были бесполезны, и интересовали меня только в качестве обычного полотна.

Однако я обрадовался еще больше, когда под конец, после пяти или шести подобных рейсов, когда я уже думал, что на корабле больше не оставалось ничего ценного, я внезапно наткнулся на огромную бочку с сухарями, три солидных бочонка с ромом или вином, ящик сахара и бочонок превосходной муки. Для меня это был приятный сюрприз, потому что я не надеялся найти на корабле какое-нибудь продовольствие, считая, что все оно испорчено водой. Вскоре я опустошил бочку, по частям завернув сухари в нарезанную кусками парусину и сложив их на плот, и так же благополучно перевез их на берег.

На следующий день я совершил еще один рейс на корабль. Теперь, когда я забрал с него всё полезное, что только можно было забрать, я принялся за толстый канат, разрубив его на небольшие не слишком тяжелые куски. Это было самое неприятное занятие, потому что на палубе, на том месте, где зверь зарезал помощника капитана, все еще оставалось темное пятно, морские волны не смыли его, и оно постоянно попадалось мне на глаза. Я перевез на берег два каната и швартов. Кроме того, я забрал с корабля все железные детали, какие только сумел отодрать, а также пару кандалов, на тот случай, если на острове мне пришлось бы усмирять зверя. Затем, обрубив оставшиеся реи, я построил из них большой плот, погрузил на него все эти тяжести и повел к берегу. Только на этот раз удача мне изменила. Плот оказался таким неповоротливым и так сильно нагруженным, что, войдя в бухточку, где я выгрузил все остальные вещи, я не сумел управиться с ним, он перевернулся, и я со всем своим добром оказался в воде. Я не пострадал, ибо это случилось почти у самого берега, а вот значительная часть груза пропала, особенно железо, которое очень бы мне пригодилось. Впрочем, во время отлива я вытащил на берег большую часть канатов и кое-что из железяк, но это оказалось делом отнюдь не простым, потому что мне приходилось лезть в воду за каждым предметом, и от этого я очень устал. Впоследствии я ежедневно наведывался на корабль и привозил с него все, что там еще оставалось.

Мой новый дом, козы, мой календарь

Я провел на острове уже тринадцать дней и за это время одиннадцать раз побывал на корабле, перетащив на берег решительно все, что было под силу одному человеку. Думаю, что если бы тихая погода продержалась подольше, то я перевез бы весь корабль, предварительно разобрав его на части. И хотя я был твердо убежден, что обшарил каюты так, что больше в них ничего не осталось, во время двенадцатого рейса я обнаружил шкатулку с двумя отделениями. В одном я нашел две или три бритвы, большие ножницы и с дюжину хороших ножей и вилок. В другом оказались деньги, около тридцати шести фунтов в европейских и бразильских серебряных и золотых монетах.

При виде денег я улыбнулся.

– Ненужный хлам! – сказал я вслух. – На что ты годишься? Так оставайся же, где лежишь, и отправляйся на дно морское, как существо, чью жизнь не стоит спасать!

Впрочем, по зрелом размышлении, я решил взять деньги с собой. Завернув все мои находки в кусок парусины, я стал готовиться к постройке плота. Между тем, пока я собирался, небо затянулось тучами и поднялся ветер. Он дул с берега и четверть часа спустя совсем окреп. Я понял, что при таком направлении ветра плот будет бесполезен. Надо было спешить, чтобы добраться до берега, пока не поднялось большое волнение, в противном случае я мог бы вообще не вернуться на остров. Поэтому я спустился в воду и поплыл, преодолевая ту полосу воды, которая отделяла корабль от берега, но даже это оказалось непросто, потому что при мне были тяжелые вещи, а море стало бурным. Ветер все крепчал, и еще до начала отлива разыгрался настоящий шторм.

И все же я добрался до моей маленькой палатки, надежно защищавшей от непогоды и меня, и все моё богатство. Буря неистовствовала всю ночь. Выглянув утром из палатки, я увидел, что корабль исчез. Это меня несколько ошарашило, но я утешился мыслью, что, не теряя времени и не жалея сил, вывез с него все, что могло мне пригодиться, так что, будь даже в моем распоряжении больше времени, мне все равно почти нечего было бы взять оттуда. Итак, я перестал думать о корабле и тех вещах, какие еще могли оставаться на нем, разве что бурей могло пригнать и выбросить на берег кое-какие обломки.

Теперь наступило время подумать о том, как мне обезопасить себя от дикарей, если таковые окажутся на острове, а также от диких выходок зверя, ибо если бы он уничтожил что-либо из моих многочисленных сокровищ, спасенных с корабля, то это еще больше усложнило бы мое и без того трудное положение. Я долго размышлял, как это сделать и какое устроить себе жилье: отрыть ли землянку или же разбить шатер. В итоге я решил сделать и то, и другое, но, полагаю, что будет излишним пускаться в рассказ о том, каким образом я это сделал, или описывать мое жилище.

Вскоре я понял, что выбранное мной место на берегу не годится для того, чтобы построить там жилище, ибо это была низина, болотистый участок у самого моря. К тому же поблизости не имелось источника пресной воды. Поэтому я решил обосноваться в более подходящем месте.

Итак, место для моего будущего жилья непременно должно отвечать ряду условий. Во-первых, оно должно быть в здоровом месте и рядом с питьевой водой, о чем я только что упоминал; во-вторых, должно быть укрыто от палящего солнца; в-третьих, должно защищать от нападения хищников, как двуногих, так и четвероногих; в-четвертых, от него должен открываться вид на море, чтобы не упустить случая, если Бог пошлет какой-нибудь корабль, ибо я еще продолжал надеяться на спасение.

Отыскивая подходящее место, я обнаружил небольшую ровную площадку на склоне высокого холма, спускавшегося к ней крутым обрывом, так что никто не мог напасть на меня сверху. В этой отвесной стене находилось небольшое углубление, похожее на вход в пещеру, но на самом деле никакой пещеры там не было.

Я решил поставить палатку на этой зеленой полянке, возле самого углубления. До этого я начертил перед углублением полукруг ярдов [9]9
  Ярд – мера длины, равная 3 футам или 91,4 см.


[Закрыть]двадцать в диаметре.

По этой линии я забил в землю два ряда крепких кольев, заглубив их так, чтобы они стояли намертво. Они возвышались над землей примерно на пять с половиной футов. Верхушки кольев я заострил. Расстояние между двумя рядами кольев составляло не более шести дюймов, [10]10
  Дюйм – мера длины, равная 2,5 см.


[Закрыть]и эта ограда получилась столь надежной, что преодолеть ее не смог бы ни человек, ни зверь. Ее сооружение отняло у меня много времени и труда, потому что надо было срубить деревья, чтобы сделать из них колья, принести их из леса и забить в землю, но я считал, что не зря потратил время, обезопасив мое жилище от зверя.

Я не стал делать калитку в ограде, устроив перелаз для входа в мою резиденцию, и когда я забирался внутрь ограды, то втягивал лестницу за собой. Так я отгородился и защитил себя от внешнего мира и поэтому спокойно спал по ночам.

В эту ограду, или укрепление, я с неимоверным трудом перетащил свои богатства: провизию, оружие и все прочие вещи, о которых рассказывал ранее. Последние три дня этих занятий пришлись на полнолуние, и от этого мое новоселье отсрочилось, ибо я не мог допустить, чтобы зверь вырвался на свободу внутри ограды или же в то время, когда я перетаскивал мои сокровища.

Я разбил большую палатку, сделав ее двойной для защиты от дождей, то есть сначала поставил палатку поменьше, а над ней – еще одну, побольше, и накрыл последнюю сверху куском просмоленной парусины, захваченной мною с корабля. И теперь я спал уже не на тюфяке, брошенном прямо на землю, а в очень удобном гамаке, принадлежавшем помощнику капитана. Многие годы, лежа в нем по ночам, когда не было полнолуния, я вспоминал его лицо в момент, когда на него набросился зверь. Нельзя было допускать, чтобы зверь убил человека, и часто отец говорил мне, что воспоминания о подобных событиях преследуют всю жизнь.

Я начал рыть пещеру в обрыве, вынося камни и грунт через палатку в дворик и складывал их внутри ограды, благодаря чему почва в дворике поднялась фута на полтора. Так позади палатки у меня появилась пещера, служившая мне своеобразным погребом. Понадобилось много дней и много труда, чтобы закончить все эти работы. Поэтому мне придется рассказать о некоторых случившихся за это время событиях, которые занимали мои мысли.

Когда я собирался ставить палатку и рыть пещеру, небо затянуло черной тучей, и хлынул проливной дождь. Потом блеснула молния, и раздался ужасный раскат грома, ее естественное последствие. Меня испугала не столько сама молния, сколько мысль, быстрее молнии промелькнувшая в моем мозгу: «Порох!» У меня замерло сердце, когда я подумал, что весь мой порох может быть уничтожен одним ударом молнии. Впрочем, если бы порох взорвался, то, наверное, я уже никогда бы об этом не узнал.

Этот случай произвел на меня такое сильное впечатление, что, как только гроза прекратилась, я отложил на время все работы по устройству и укреплению моего жилища и принялся делать мешочки и ящики для пороха. Я решил разделить его на части и разложить их на хранение по разным местам, чтобы порох ни в коем случае не мог вспыхнуть весь сразу и чтобы отдельные его порции не могли воспламениться друг от друга. На эту работу у меня ушло почти две недели. Всего пороха у меня было около 240 сорока фунтов, и я разложил его весь по мешочкам и ящикам, разделив, по крайней мере, на сто частей. Что касается бочонка с подмокшим порохом, то я не видел в нем никакой опасности и потому поставил в пещеру, которую я мысленно называл кухней. Весь остальной порох я спрятал в углубления между камнями, где он не мог намокнуть, и тщательно отметил каждое место.

Занимаясь всеми этими делами, я, по крайней мере раз в день, выходил на прогулку, прихватив с собой ружье, отчасти ради развлечения, отчасти чтобы подстрелить какую-нибудь съедобную дичь, а также ознакомиться с тем, что имелось на острове. В первую же прогулку я обнаружил, что на острове водятся козы, что меня несказанно обрадовало, и я вспомнил, что в первые ночи, проведенные мною на острове, зверь зарезал именно такое животное. Беда была в том, что эти козы были страшно пугливы, чутки и проворны, так что незаметно приблизиться к ним было невероятно сложно. Впрочем, меня это не смутило; я был уверен, что рано или поздно подстрелю одну из них. Так оно и вышло. С первого же выстрела по стаду я убил козу, при которой была крохотная козочка-сосунок, что искренне меня опечалило. Но когда взрослое животное рухнуло на землю, малышка осталась стоять рядом с ней, пока я не подошел и не взвалил себе на плечи тушу. Более того, когда я потащил прочь убитую козу, козочка последовала за мной до самой моей ограды. Я скинул взрослую козу на землю, а малышку взял на руки и перенес через изгородь, надеясь, что смогу приручить ее. Но она отказывалась принимать пищу, испуганная запахом зверя. Поэтому пришлось ее убить и съесть. Мне надолго хватило мяса этих двух животных, потому что ел я понемногу, стараясь растянуть свои запасы, в особенности хлеб, на как можно более длительное время.

Это также было большим утешением, потому что отец всегда говорил мне, что зверь должен охотиться и питаться, ибо такова его природа. Когда члены нашей семьи время от времени принуждены сажать на цепь своих зверей, не позволяя им следовать зову природы, то звери злятся и мстят тем, в ком они живут. Ранее я опасался, что в условиях, когда мне не на кого охотиться и нечего есть, мой зверь уничтожит все, что я создал на этом острове.

После того, как я окончательно обустроился в новом жилище, мне было необходимо соорудить какой-нибудь очаг, чтобы можно было бы разводить огонь, а также запастись дровами. О том, как я справился с этой задачей, равно как и о том, как я увеличил свой погреб и как постепенно окружил себя некоторыми удобствами, я подробно расскажу в другом месте, теперь же мне хотелось бы поговорить о себе, рассказать, какие мысли в то время меня посещали. А их, как вы понимаете, было немало.

Положение, в котором я оказался, рисовалось мне в самом мрачном свете. Буря забросила меня на необитаемый остров, лежавший далеко от тех мест, в которые направлялся наш корабль, в сотнях лиг от обычных морских торговых путей, и у меня имелись все основания думать, что Небу было угодно, чтобы я окончил свои дни в этом безлюдном месте. При этой мысли обильные слезы струились у меня по щекам, и не раз я с недоумением вопрошал себя: почему Провидение губит свои же творения, обрекая их на подобные несчастья, оставляя без всякой поддержки и повергая их в такое отчаяние, что едва ли имело смысл быть благодарным Ему за такую жизнь.

Между тем всякий раз мой внутренний голос обрывал подобные мысли и осуждал за них. Особенно запомнился мне один день, когда, бредя с ружьем вдоль берега моря, я задумался о своем тогдашнем положении, и вдруг во мне заговорил голос рассудка, заставивший меня посмотреть на вещи с другой точки зрения:

«Что ж, – сказал этот голос, – положение твое и в самом деле незавидное. Но подумай, где сейчас твои спутники? Ведь на корабле было одиннадцать человек. Спаслись ли те девять человек, которые пересели в лодку? Где они сейчас? Почему они погибли, а ты остался в живых? За что тебе оказано такое предпочтение? И как ты думаешь, кому лучше, тебе или им?» – Тут я взглянул на море. Так во всём дурном можно найти хорошее, стоит только подумать, что бывают вещи и похуже.

И тогда я отчетливо осознал, как надежно я обеспечен всем необходимым, и каково было бы мое положение, если бы корабль не снялся с мели, на которую он налетел, и его не пригнало так близко к берегу, что я успел забрать с него все нужные мне вещи. Какова была бы моя участь, если бы мне пришлось жить на этом острове в тех условиях, в каких я впервые появился на нем, когда у меня не было ничего, в том числе никаких средств для поддержания существования?