Текст книги "Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня"

Автор книги: Питер Клайнз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Пугала, первые слова, изобретения, сделанные мной в течение третьего года пребывания на острове

К этому времени я начал отчетливо понимать, насколько моя нынешняя жизнь была счастливее того постыдного, греховного существования, которое я вел в прошлом. С этого момента я начал приходить к заключению, что на этом Богом забытом острове, в одиночестве, возможно, и должны проходить мои самые лучшие годы.

Вот в каком настроении пребывал я в начале третьего года жизни на острове. Не утомляя читателя подробными описаниями второго года, в целом можно сказать, что и в этот год я редко сидел без дела, ежедневно посвящая время всевозможным занятиям.

При сем кратком упоминании о моих трудах мне хотелось бы добавить, что я работал с неизменным прилежанием. Мне не хватало инструментов, помощи, умения, и поэтому изготовление любой вещи отнимало у меня уйму времени. Однако, несмотря на это, благодаря терпению и трудолюбию я обзавелся множеством вещей, на самом деле – всем, что, как будет показано ниже, требовалось мне в данных обстоятельствах.

Ноябрь сменился декабрем, и я предвкушал, что вскоре соберу урожай ячменя и риса. Отведенный под них участок был невелик, но на этот раз урожай обещал быть добрым. И тут внезапно я обнаружил, что вновь возникла угроза потерять всё зерно, так как у меня объявились многочисленные враги, от которых практически невозможно уберечься. Главными из них были козы и те зверьки, которых я назвал зайцами. Они совершали набеги на маленькую плантацию и днем и ночью, распробовав сладость побегов, едва те окрепли и на них начали завязываться колосья.

Единственной защитой от них стала изгородь, которой я окружил всё поле, но это потребовало большой затраты сил, особенно потому, что пришлось работать быстро. Впрочем, мои пахотные угодья были столь скромных размеров, что за три недели я обнес их довольно сносным забором. Подстрелив нескольких животных в дневное время, вскоре я распугал остальных, посадки мои выросли здоровыми и сильными, и урожай начал быстро созревать.

Однако если прежде меня разоряли козы и зайцы, то с появлением колосьев меня начали одолевать птицы. Обходя поле, чтобы посмотреть, как зреет урожай, я увидел, что вокруг него полно птиц, по всей видимости, дожидавшихся, когда я уйду. Я немедленно пальнул по ним из ружья, с которым не расставался. Однако при этом с поля поднялась другая стая, которую я поначалу не заметил среди колосьев.

Я был серьезно обеспокоен, понимая, что за несколько дней они уничтожат все мои виды на урожай и мне придется голодать, потому что я никогда не смогу вырастить хлеб. Я не знал, что предпринять. Тем не менее, я преисполнился намерением во что бы то ни стало отстоять свой хлеб, даже если для этого пришлось бы караулить его и днем, и ночью. Первым делом я осмотрел все поле, чтобы оценить ущерб, нанесенный птицами, и установил, что он был немалым. Однако пока зерна еще не созрели, поэтому и потери не слишком велики. Уцелевшие злаки обещали дать хороший урожай. Оставалось только уберечь его от птиц.

Я остановился у поля, чтобы перезарядить ружье, а потом пошел прочь, видя, что воры облепили все соседние деревья, словно выжидая, пока я уйду, да так оно и было на самом деле. Как только я скрылся из виду, они немедленно опустились на поле. Я до того рассердился, что не стал дожидаться, пока их не налетит еще больше, понимая, что каждое съеденное ими зерно могло бы со временем принести мне целый пек хлеба. Я бросился к ним, и мои вопли, а также запах зверя все же заставили их убраться прочь, на этот раз несколько подальше, но я подозревал, что они непременно вернутся, чтобы полакомиться сладким зерном, которого никогда прежде не пробовали.

Между тем наступила первая ночь ноябрьского полнолуния. Я все еще топтался у поля, когда превратился в зверя, и пристально всматривался в закопченные линзы, стараясь разглядеть как можно больше через туман, в котором блуждали мои мысли, когда зверь вырывался наружу.

Утром я прошелся по следам зверя и увидел кое-что из его добычи. Ползайца… еще один, но совершенно целый, зверь убил его просто ради развлечения… задранная коза с выеденным боком. Именно это и было мне нужно. Я подобрал останки и выставил их на всеобщее обозрение так, как в Англии выставляют трупы закоренелых преступников, подвешивая их на цепях для острастки остальных. Невозможно описать, какое потрясающее действие произвела эта мера. Не только ни одна птица не опустилась больше на поле, но все они покинули мою часть острова, и я ни разу не видел близ поля ни одной птицы за все время, пока там висели мои пугала.

Можете представить себе, до чего я был обрадован, и к концу декабря, когда наступило время второй жатвы, я снял урожай. По окончании работы я обнаружил, что с половины пека зерна я получил около двух бушелей [14]14
  Бушель – мера емкости, равная 36,3 литра.


[Закрыть]риса и почти два с половиной бушеля ячменя. Разумеется, эти измерения были приблизительными из-за отсутствия весов.

Все это очень меня ободрило. Я понимал, что со временем, с Божьей помощью, у меня будет хлеб. Однако тут передо мной возникли новые проблемы. Я не знал, как смолоть зерно, чтобы получить муку, а также не знал, как его просеивают, чтобы отделить зерно от шелухи. Не знал я и того, как из муки получается хлеб, как делается тесто, как его пекут. Ввиду всех этих затруднений и желания отложить про запас побольше семян и добиться того, чтобы у меня постоянно был хлеб, я решил, что не стану прикасаться к зерну этого урожая, целиком пустив его на семена, чтобы посеять их в следующий сезон. А пока что направлю все мои силы и энергию на то, чтобы, в конце концов, решить главную из стоявших передо мной задач, а именно, обеспечить себя зерном и хлебом.

Можно было сказать, что теперь я в прямом смысле зарабатывал свой хлеб. Довольно странно, что так мало людей, как мне кажется, задумывается о том, как много всего требуется для того, чтобы вырастить, сохранить, смолоть, замесить и испечь – одним словом, получить всего лишь один продукт, хлеб.

Между тем теперь мне необходимо было расширить поле, ибо зерна у меня уже было достаточно для того, чтобы засеять им около акра [15]15
  Акр – единица площади, равная 4047 м ².


[Закрыть]пашни. До этого мне пришлось потратить не менее недели на изготовление лопаты. Лопата получилась у меня – сплошное горе, к тому же очень тяжелая, и работать ею было в два раза труднее, чем обычной. Впрочем, я преодолел эту трудность и засеял зерном два больших, ровных участка, расположенных вблизи моего жилища, и обнес их добротными изгородями. На эту работу ушло целых три месяца, потому что большая часть этого времени пришлась на сезон дождей, когда я не имел возможности выйти из дома.

Сидя дома, я развлекался беседами с попугаем и обучал его говорить. Постепенно он усвоил свое имя и, наконец, научился довольно громко произносить его. «Попка» стало первым словом, услышанным мной на острове из чужих уст.

Кроме того, некоторое время спустя произошло еще одно событие. Однажды я развел большой костер, чтобы поджарить мясо. Покончив же с этим делом, я начал гасить угли и нашел между ними черепок от разбившегося глиняного горшка. Он стал твердым, как камень, и красным, как кирпич. Я удивился и сказал себе: «Если можно обжечь черепок, то, наверное, можно обжечь и целую посудину».

И я стал учиться регулировать огонь, чтобы можно было обжигать на нем глиняную посуду. Никто в мире не испытывал такой радости по поводу столь заурядной вещи, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось получить огнеупорную глиняную посуду. Я сразу же наполнил водой один из горшков и, подвесив его над костром, сварил себе мясо. Из куска козлятины получился отличный бульон, но суп вышел бы намного вкуснее, если бы в моем распоряжении была овсяная мука и кое-какие другие продукты.

Следующей моей заботой было придумать, как сделать каменную ступку, чтобы размалывать или, вернее, толочь в ней зерно. Потратив много времени на поиски камня, я отказался от этой мысли и решил присмотреть большую колоду из твердого дерева, найти которую оказалось значительно проще. Затем мне пришлось придумать решето, чтобы просеивать помол для отделения отрубей и шелухи, без чего, как мне казалось, невозможно испечь хлеб. Я решил эту проблему, вспомнив, что среди матросской одежды были хлопчатобумажные или муслиновые шейные платки. Из них я изготовил три маленьких сита, вполне пригодных для дела, которые верно служили мне на протяжении нескольких лет.

Теперь предстояло подумать о том, как печь хлеб, когда у меня будет зерно. Я долго ломал голову над тем, чем заменить печку. Наконец и эта проблема была решена, и я смог испечь себе ячменные лепешки и, вдобавок ко всему, вскоре стал заправским хлебопеком. Я готовил себе лепешки из риса и пудинги, но пироги не пек, потому что для них у меня не было другой начинки, кроме птичьего мяса и козлятины.

Не приходится удивляться, что во всех этих хозяйственных заботах прошла большая часть третьего года моего пребывания на острове. Следует заметить, что в промежутках между этими делами я должен был посеять новое зерно и многое другое. Когда пришла пора, я собрал новый урожай и со всем тщанием перенес его домой, оставив храниться в колосьях до тех пор, пока у меня не появится время перетереть его, ибо для обмолота у меня не было ни гумна, ни цепа.

А затем, когда урожаи возросли, мне потребовался более просторный амбар, ибо теперь я собирал до двадцати бушелей ячменя и столько же риса, если не больше. Теперь я мог, не экономя, брать зерно на еду, поскольку сухари у меня закончились очень давно. При этом я решил определить, сколько зерна мне потребуется для того, чтобы прокормиться в течение года, и проводить сев только раз в году.

Оказалось, что на год мне с избытком хватает сорока бушелей ячменя и риса, и я решил, что буду ежегодно сеять столько же, сколько в предыдущем, надеясь, что этого урожая мне хватит на хлеб и на все остальное.

Идут годы, морское путешествие, зловещее предсказание

Наступила четвертая годовщина моего пребывания на острове, и я отметил ее, как и предыдущие, молясь и пребывая в душевном спокойствии. Благодаря постоянному и прилежному чтению слова Божия я стал смотреть на мир по-новому. Все мои взгляды на жизнь изменились. Теперь цивилизованный мир казался мне далеким, словно я не имел никакого отношения к нему. Он не пробуждал во мне никаких надежд, никаких желаний. Одним словом, я совершенно отдалился от него и, очевидно, должен был остаться отделенным от него навсегда. Мне казалось, что я смотрю на него так же, как, вероятно, смотрел бы на него с того света, то есть, как на место, в котором когда-то жил и которое покинул навсегда.

Самое главное, что здесь я жил вдали от всех мирских соблазнов. Я не беспокоился из-за зверя, мне ничего не надо было скрывать, у меня не было никаких честолюбивых устремлений. Мне нечего было желать, ибо теперь у меня было всё, чем мог наслаждаться. Я был хозяином всего острова и, если бы захотел, мог бы величать себя королем или императором страны, которой владел. Я мог бы выращивать столько зерна, чтобы загрузить им целые корабли, но в этом не было никакой нужды, и я сеял ровно столько, сколько требовалось для удовлетворения моих личных потребностей. В моем распоряжении было множество черепах, но я довольствовался тем, что время от времени убивал по одной. У меня было столько леса, что я мог бы построить целый флот, и столько винограда, что я мог бы производить вино или изюм в таких количествах, чтобы нагрузить ими весь этот флот.

Теперь я чувствовал себя гораздо лучше, чем на первых порах, и в физическом и в нравственном отношении. Приступая к еде, я испытывал благодарность за щедрость Провидения, позаботившегося о том, чтобы у меня была трапеза в сей пустыне. Я научился видеть положительные, а не одни отрицательные стороны той ситуации, в которой оказался, и думать о том, что у меня есть, а не о том, чего я лишен. И это порой наполняло меня невыразимой внутренней радостью. Все наши сетования по поводу того, чего у нас нет, теперь казались мне проистекающими от недостатка благодарности за то, что нам дано.

Зверь тоже начал относиться к острову как к дому и собственной территории. Наши отношения стали как-то спокойнее, потому что ни один из нас не старался удерживать другого ни с восходом луны, ни с наступлением утра. Зверь преодолел уныние и беспокойство и вновь стал бегать, выть и убивать, иногда для развлечения, иногда для пропитания. Он не покидал мою сторону острова, и я редко просыпался дальше, чем в получасе ходьбы от пещеры или же моей загородной резиденции, как я ее величал.

Я так давно жил на острове, что многие из захваченных с корабля вещей либо совсем пришли в негодность, либо их запасы уже истощились или подходили к концу.

Чернила, как я упоминал, были у меня на исходе, и я разводил их водой до тех пор, пока они не стали такими бледными, что почти не оставляли следов на бумаге. До тех пор, пока у меня было хоть слабое их подобие, я кратко описывал те дни месяца, в которые в моей жизни происходили какие-то особые события.

Одежда моя начала расползаться. Из белья у меня давно уже не оставалось ничего, кроме нескольких клетчатых рубах, которые я отыскал в матросских сундуках и берег, поскольку часто бывало так, что приходилось ходить в одной лишь рубахе. Мне очень повезло, что среди всей одежды, находившейся на борту корабля, имелось почти три дюжины рубах. Было у меня еще несколько толстых матросских роб, но в них было слишком жарко. По правде говоря, в таком жарком климате вообще нет надобности в одежде, но, несмотря на всю жару, я не мог ходить нагишом. Я не допускал даже мысли об этом, хотя находился на острове в полном одиночестве.

Причина, по которой я не мог разгуливать нагишом, заключалась в том, что я не выдерживал палящих лучей солнца. От его жара кожа у меня покрывалась волдырями, а когда я носил рубаху, то воздух под ней приходил в движение и овевал тело, благодаря чему в рубахе было в два раза прохладнее, чем без оной. В равной степени я не мог появляться на солнце без головного убора. Солнце в этих местах был таким горячим, что от его прямых лучей у меня сразу возникала невыносимая головная боль. А когда я надевал головной убор, она проходила.

Принимая во внимание все сказанное выше, я стал подумывать, каким бы образом привести в порядок те лохмотья, которые имелись в моем распоряжении и которые я именовал одеждой. Все куртки у меня износились, и теперь встал вопрос, нельзя ли переделать в куртки огромные матросские робы, используя имевшиеся у меня швейные принадлежности. И вот я принялся портняжить, чего делать не умел, и поэтому результаты моих трудов стали весьма плачевными. Впрочем, я все же обеспечил себе смену одежды, кое-как смастерив пару новых курток, которых, как я надеялся, мне должно было хватить на длительное время. О первой же попытке сшить брюки лучше не упоминать вовсе, потому что результат получился ужасный.

Я уже говорил, что хранил шкурки всех убитых мною животных. Первым делом я сшил себе из них большую шапку мехом наружу, чтобы она защищала от дождя. Она получилась настолько удачной, что я решил смастерить из того же материала и костюм, а именно, куртку и штаны. Они требовались мне не столько для тепла, сколько для защиты от солнца. Однако, должен признать, эти предметы гардероба получились у меня из рук вон плохо, ибо если я был скверным плотником, то портной из меня получился и вовсе никудышный. Впрочем, если дождь заставал меня под открытым небом, куртка и шапка, сшитые мехом наружу, помогали мне не промокнуть.

Поскольку у меня был плот, следующей моей задумкой стало путешествие вокруг острова. Однажды я уже побывал на противоположном берегу, о чем было рассказано выше, и открытия, сделанные во время того небольшого похода, настолько заинтересовали меня, что мне очень хотелось осмотреть все побережье.

И поэтому я время от времени совершал небольшие морские путешествия, но никогда не выходил далеко в море и не удалялся на большое расстояние от моей бухточки. Наконец, желая осмотреть внешние границы моего маленького королевства, я решил проплыть вокруг острова. Я отправился в это путешествие шестого ноября, в шестой год моего пребывания на острове, и экспедиция моя продлилась намного дольше, чем я предполагал. Ибо хотя сам остров не был большим, но у его восточной оконечности я обнаружил длинную гряду черных скал, которые на пару лиг выдавались в море. Часть их выступала над поверхностью моря, другие были скрыты водой. Скалы торчали из воды, точно огромные зубы, одни – острые, другие – угловатые, третьи – плоские, и если бы за этими формами скрывался какой-то смысл, то можно было бы подумать, что кто-то специально обтесал эти скалы. За ними тянулась песчаная отмель, выдававшаяся в море еще на пол-лиги, поэтому мне пришлось сделать порядочный крюк, чтобы обойти эту косу.

Мои приключения могут послужить уроком всем нетерпеливым и несведущим лоцманам. Не успел я достигнуть оконечности косы, находясь от берега всего лишь на расстоянии длины моего плота, как очутился на страшной глубине и был подхвачен мощным течением, напоминавшим поток, низвергающийся с мельничной плотины. Меня относило все дальше и дальше от берега, и я мог лишь удерживаться на краю этого течения, хотя весь день отчаянно работал веслами. Я уже прощался с жизнью. Меня ожидала верная смерть, но не в морской пучине, потому что море было довольно спокойным, а от голода.

У меня была с собой кое-какая провизия, но что значила эта малость, если меня уносило в безбрежный океан, где, по меньшей мере на тысячу лиг впереди, нет ни единой полоски суши?

Между тем я оказался между двух мощных течений: тем, которое проходило южнее косы и уносило меня в океан, и тем, что проходило примерно в лиге к северу от нее и было направлено к острову. По крайней мере, я заметил, что вода стала спокойнее и течение ослабело. При благоприятном бризе, дувшем со стороны моря, я продолжал грести к острову, но приближался к нему совсем не так резво, как меня относило от него.

На четвертый день путешествия, около четырех часов пополудни, работая веслом в лиге от острова, я обнаружил, что гряда скал, виновница моих злоключений, тянувшаяся в южном направлении и в том же направлении отбрасывавшая течение, порождает другое встречное течение в северном направлении. Я попал в это течение, потащившее меня на северо-запад, и приблизительно через час оказался на расстоянии мили от берега, а поскольку море было спокойным, то вскоре я причалил к острову.

Едва ступив на берег, я упал на колени и возблагодарил Господа за свое спасение. Подкрепившись прихваченной с собой едой, я завел плот в высмотренную мной маленькую бухточку, сплошь укрытую деревьями, и улегся спать, совершенно обессилев от усталости и тяжелой физической работы.

Я оказался в весьма затруднительном положении, не зная, как теперь вернуться домой на плоту. Натерпевшись страха и обогатившись опытом, я понимал, что о возвращении в обход косы не могло быть и речи. Что подстерегало меня на другой, то есть западной оконечности острова, я не знал, и у меня не было ни малейшего желания вновь подвергать себя риску. Поэтому на следующее утро я решил пройти вдоль берега в западном направлении и поискать бухточку, где можно было бы спокойно оставить плот на случай, если он мне понадобится. Пройдя мили три, я обнаружил очень удобную бухточку для плота, в которой он и остался, словно в специально предназначенном для него маленьком доке. Убедившись, что плот надежно закреплен, я выбрался на берег, чтобы осмотреться и определить, где именно я нахожусь.

Оказалось, что я был совсем близко от того места, где побывал в тот раз, когда приходил на эту сторону острова пешком. Поэтому, взяв с собой с плота только ружье, я пустился в путь. После такого морского путешествия пеший поход показался мне весьма легким, и к вечеру я дошел до моей старой беседки, благополучно дожидавшейся моего возвращения. Я всегда поддерживал ее в полном порядке, относясь к ней как к загородному дому.

Перебравшись через изгородь, я улегся в тени, чтобы дать отдых уставшим ногам, и уснул. Но представьте, каково же было мое изумление, когда я был разбужен голосом, несколько раз окликнувшим меня по имени: «Робин, Робин, Робин Крузо! Бедный Робин Крузо! Где ты, Робин Крузо? Где ты?»

Измученный с утра греблей, а после полудня – ходьбой, я спал таким крепким сном, что не сразу пришел в себя. И мне показалось, что я слышу этот голос во сне. Однако голос настойчиво повторял: «Робин Крузо, Робин Крузо», и когда я, наконец, окончательно проснулся, то сильно испугался. Впрочем, открыв глаза, я увидел на ограде своего Попку и сразу же догадался, что голос принадлежал ему: именно таким жалобным тоном я часто повторял эту фразу, и он ее запомнил.

«Робин Крузо, – повторил он. – Вот ты где. – А потом, совершенно неожиданно, он произнес слова, которым я его не учил, и от этих слов по моей спине пробежали мурашки, словно я почувствовал дыхание студеных английских морей: – Тебя убьют, Робин Крузо».

Признаюсь, в первые мгновения, оправляясь от неожиданности и радуясь, что впервые за шесть долгих лет услышал собственное имя, я не задумался над смыслом того, что произнес мой маленький Попка. Я знал все слова, которым его научил, и недоумевал, кто мог научить моего попугая таким речам, для чего и когда.

«Робин Крузо! Робин Крузо! – верещал он. – Они придут, чтобы убить тебя и съесть твое мясо. Зверь тебя не спасет, Робин Крузо. Твоя душа станет добычей Великого Спящего! Йа! Йа!»

При этом Попка совсем обезумел, как будто перед его глазами стояло какое-то ужасное видение, которое невозможно было стереть из памяти. Было время, когда я думал, что сам сойду с ума на этом острове. Сидя на ограде, попугай дрожал, словно от холода, и издавал разнообразные резкие звуки и шумы, лишенные смысла. Однако, приглядываясь и прислушиваясь к ним, я уловил определенную закономерность и понял, что птица говорит на неизвестном мне языке… а Попка вновь и вновь твердил одно и то же, словно повторял заклинание или молитву. И, слушая его, я чувствовал, как нарастает боль в голове и ушах. Подобно тому, как ведут себя люди, знающие, что от близкого пушечного выстрела из ушей может пойти кровь, так и от Попкиных воплей мне хотелось отпрянуть назад и заткнуть уши, хотя крики его были чуть громче обычных. Внутри меня заворчал зверь, также пришедший в ярость от слов Попки.

А затем Попка застыл на месте и замертво рухнул на землю. Из глаз и клюва у него текла кровь, как это порой бывает с людьми и животными, к которым внезапно подкралась смерть.