Текст книги "Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня"

Автор книги: Питер Клайнз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Разговор о пирогах, бородатые люди, мой план

Я рассказал Пятнице о себе, по крайней мере, о том, как попал на остров. Я открыл ему секрет пороха и пуль, потому что для него они и в самом деле были загадкой, и научил его стрелять. Я подарил ему нож, чем очень его обрадовал. Я сделал моему дикарю пояс с петлей, что-то вроде тех, на которых в Англии носят абордажные сабли, а вместо сабли дал ему топор, полезный не только как хорошее оружие, но и для многого другого. Он также носил с собой огромный деревянный меч, позаимствованный им у другого дикаря. Меч, вырезанный из железного дерева, был очень тяжелым, и все же Пятница орудовал им с изяществом заправского фехтовальщика.

Я поведал ему о том, как потерпел кораблекрушение, как зверь убил помощника капитана, как охваченные ужасом люди бросались в воду, и даже побывал с ним в районе того места, где находился корабль. Однако море давно уже разбило мое бывшее судно в щепки, так что от него ничего не осталось. Я показал Пятнице разбитую шлюпку, смытую волной при кораблекрушении, которую я тогда не сумел сдвинуть с места и которая теперь совсем обветшала.

Увидев шлюпку, Пятница остановился, о чем-то задумался, но ничего не сказал. Я спросил, что именно привлекло его внимание.

Он помолчал и наконец сказал:

– Моя видеть такая пирога приходить к нам.

Смысл его слов дошел до меня не сразу, но, задавая Пятнице наводящие вопросы, я сумел понять, что похожая лодка приставала к берегу той страны, где он жил. По его словам, ее пригнало туда непогодой. Я подумал, что, наверное, у их берегов затонул какой-то европейский корабль, а лодку при этом смыло волной и прибило к берегу. Но я оказался весьма несообразительным, и мне в голову ни разу не пришла мысль о том, что на ней могли быть люди, спасшиеся во время кораблекрушения, а мысль о том, откуда они пришли – тем более. Поэтому я расспрашивал Пятницу только о лодке.

Пятница описал лодку достаточно подробно, и я начал лучше понимать его рассказ, когда он мягко добавил:

– Мы спасти белых человеков от утонуть.

Тогда, наконец, я спросил его, были ли в лодке белые человеки, как он их называл.

– Да, – ответил он, – лодка полная белые человеки.

Я спросил, сколько же их было. Дикарь насчитал по пальцам семнадцать человек, и тогда я спросил, что с ними случилось потом. Пятница сказал:

– Они живой, жить у мой народ.

Это придало новое направление моим мыслям. Я подумал, что речь могла идти о матросах с испанского корабля, налетевшего на скалы неподалеку от моего острова, которые, увидев, что корабль гибнет, сели в эту лодку и добрались до побережья, где жили дикари.

И тогда я постарался поточнее узнать у него, какая судьба постигла их. Пятница заверил меня, что они все еще живы. Дикари их не тронули и дали им пищу. Я спросил, как могло случиться, что они оставили белых человеков в живых и не съели. Пятница сказал:

– Они стали наша братья, – а потом прибавил: – Наша ест человеков только когда война.

После этого прошло довольно много времени, и однажды, когда мы были на вершине холма в восточной части острова, Пятница посмотрел в сторону материка и вдруг принялся подскакивать, приплясывать и звать меня, потому что я находился на большом расстоянии от него. Я спросил, в чем дело.

– О, радость! – воскликнул он. – Там моя страна, там моя народ!

Лицо Пятницы преобразилось от волнения. Глаза засверкали, и весь он, казалось, был охвачен неудержимым желанием вновь оказаться на родине. Это повергло меня в задумчивость, и в результате доверия к моему новому слуге Пятнице у меня поубавилось. Я был уверен, что, вернувшись домой, Пятница не только позабудет христианскую веру, но и то, чем он мне обязан, и непременно расскажет своим соплеменникам обо мне, и тогда на остров пожалуют сотня или две дикарей, которые меня съедят.

Однако я слишком плохо думал об этом честном парне, в чем потом сильно раскаивался. Как-то мы с ним вновь оказались на этом холме, но в тот день над морем стояла дымка, поэтому земли не было видно. Я окликнул Пятницу и сказал:

– Пятница, тебе хочется вернуться домой, на родину?

– Да, – отвечал он. – Я очень радоваться быть домой.

– А что бы ты стал там делать? – спросил я. – Ты снова стал бы дикарем и начал бы есть человеческое мясо, как прежде?

Он огорчился и, отрицательно помотав головой, сказал:

– Нет, нет, Пятница говорить им, как надо жить правильно. Говорить им, как надо молиться Бог. Говорить им есть хлеб, мясо животных, молоко. Не есть человеков.

– Но они же тебя убьют, – заметил я.

Пятница помрачнел, а потом сказал:

– Нет, нет. Они меня не убьют, они захотеть учиться. – И он рассказал, что они многому научились у бородатых человеков, приплывших к ним в лодке. Затем я вновь спросил, хочется ли ему вернуться домой. На это мой дикарь улыбнулся и сказал, что не может проплыть такое большое расстояние. Я сказал, что мог бы сделать ему пирогу. Он же ответил, что поехал бы домой только в том случае, если бы я поехал с ним.

– Я? – переспросил я. – Но меня же съедят, как только я сойду на берег!

– Нет, нет, – горячо заверил Пятница. – Моя сделать так, что тебя не съедят. Моя сделать так, чтобы они очень любить тебя. – И он рассказал, как добры они были к тем семнадцати белым или бородатым человекам, как он их называл, которые попали в беду и оказались на их берегу.

Признаюсь, что я по-прежнему лелеял надежду покинуть этот остров, и подумывал о том, чтобы присоединиться к тем бородачам, которые, вне всяких сомнений, были либо испанцами, либо португальцами. Одним словом, тогда мной и овладела мысль переправиться с Пятницей на материк и покинуть этот остров; я сказал ему, что мы построим лодку и что на ней он поедет домой. В ответ дикарь мой не промолвил ни единого слова, но вид у него стал очень грустный и серьезный. Тогда я спросил его, в чем дело. Но он ответил вопросом на вопрос:

– Почему ты страшно сердиться на Пятница? Что моя сделал?

Я попросил его объяснить, что он имеет в виду, и сказал, что нисколько на него не сержусь.

– Не сержусь! – воскликнул Пятница, несколько раз повторив эти слова. – Зачем посылать Пятница домой?

– Послушай, Пятница, разве ты не говорил мне, что хочешь поехать домой?

– Да, да, но чтобы мы оба поехать туда. Не хотеть Пятница здесь, а хозяин тут. – И быстрым движением дикарь выхватил свой огромный деревянный меч и протянул его мне.

– Что мне с ним делать?

– Брать и убивать Пятница! – заявил он.

– Зачем же мне тебя убивать?

Дикарь быстро ответил:

– Зачем ты гнать Пятница? Брать, убивать Пятница! Не гнать Пятница! – Он сказал это так искренне, и я видел, как глаза его увлажнились от слез.

Тогда я сказал Пятнице и много раз повторял потом, что никогда не прогоню его, если он хочет остаться со мной, ибо теперь знал, до чего глубока его преданность и любовь ко мне.

Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, мы с Пятницей принялись искать большое дерево, которое можно было бы срубить и сделать из него пирогу для морского путешествия. Важно было выбрать такое дерево, которое росло бы на берегу, чтобы, построив пирогу, мы смогли спустить ее на воду.

Наконец Пятница высмотрел нужное дерево. Я понял, что он гораздо лучше меня разбирается в том, какая древесина наилучшим образом подходит для нашей цели, но я показал ему, как нужно рубить ствол с помощью инструментов. Научившись пользоваться, он ловко орудовал ими. Потребовался месяц усердного труда, чтобы построить пирогу, и, когда мы придали ей форму настоящей лодки, выглядела она очень славно. Впрочем, затем нам понадобилось еще около двух недель, чтобы на больших катках подтащить лодку к воде. Когда она была спущена на воду, выяснилось, что в ней запросто могли бы разместиться двадцать человек.

Спустив лодку на воду, я был удивлен тем, как легко, несмотря на ее солидные размеры, управлялся с ней мой слуга Пятница, как быстро она шла на веслах, как разворачивалась. И тогда я спросил его, считает ли он, что на ней можно переправиться на материк.

– Да, – ответил дикарь, – мы хорошо переправиться на ней, даже когда большой ветер.

Между тем у меня была еще одна задумка, о которой Пятница понятия не имел, а именно: я хотел приладить к пироге мачту и парус, а также снабдить ее канатом с якорем. Что касается мачты, то соорудить ее было достаточно просто. Я выбрал для этой цели росший по соседству молодой кедр и поручил Пятнице срубить его и обработать ствол согласно моим указаниям, а сам занялся парусом. Я знал, что в моем распоряжении есть достаточно старых парусов, точнее сказать, их кусков. Но поскольку к тому времени они пролежали у меня в течение двадцати шести лет, то я не сомневался, что все они, или, по крайней мере большая их часть, прогнили. Впрочем, я отыскал пару вполне сносных кусков парусины и стал мастерить из них парус. После долгих мучений я неуклюжими стежками стачал их в уродливый треугольник, который мы в Англии называем бараньей лопаткой и который снизу крепится к бревну.

На это, то есть на сооружение оснастки и прилаживание паруса, у меня ушло около двух месяцев. Оснастка получилась на славу, потому что я сделал дополнительно маленький парус и еще один, который укрепил на носу. Кроме того, на корме я установил рулевое весло, чтобы иметь возможность управлять лодкой. Корабельный плотник из меня был неважнецкий, но, зная, насколько оно необходимо и полезно, я так усердно трудился над ним, что в конце концов весло получилось что надо. Между тем, учитывая все мои неудачные попытки, полагаю, эта работа заняла у меня почти столько же времени, как и постройка всей лодки.

Когда все было готово, я начал учить моего слугу Пятницу править лодкой. Он прекрасно знал, как грести веслами на пироге, но понятия не имел, как обращаться с парусами и рулем, и очень удивился, когда увидел, как с помощью руля я то направляюсь в открытое море, то поворачиваю обратно к берегу. Надобно сказать, что, увидев это, дикарь застыл на месте, словно завороженный. Впрочем, немного попрактиковавшись, Пятница освоил все эти премудрости и стал опытным мореходом.

Снова мрачное капище, мои военные распоряжения, Пятница воссоединяется с отцом

Шел двадцать шестой год моего одиночества на острове. Хотя из них следовало бы вычесть те последние два года, когда со мной находился слуга, потому что с его появлением жизнь моя совершенно изменилась. Я отметил эту годовщину своего появления на острове, так же преисполненный чувства благодарности Господу, как и тогда, когда отмечал первую. Я свято верил, что скоро моей жизни на острове наступит конец и что через год я буду совсем в другом месте. Впрочем, несмотря на это, я продолжал вскапывать землю, сеять хлеб, строить ограды вокруг полей и по-прежнему делал все, что было необходимо.

Тем временем наступил сезон дождей, и я проводил дома больше времени, чем обычно. Мы надежно закрепили нашу лодку, заведя ее в устье речки, куда я, как уже рассказывал в самом начале, заводил плот, когда перевозил вещи с корабля. Вытянув ее на берег во время прилива, я поручил моему слуге Пятнице выкопать маленький док, ровно такой, чтобы в нем помещалась лодка, и достаточно глубокий, чтобы она могла войти в него по воде. Затем, когда прилив закончился, мы перекрыли вход в док надежной дамбой, чтобы в него не затекала вода. Таким образом, лодка оставалась сухой даже во время приливов. Чтобы защитить от дождя, мы накрыли ее множеством веток, причем так густо, что она оказалась как бы в шалаше. Итак, мы пережидали, когда закончатся ноябрь и декабрь, и все это время я строил планы, как покинуть мой остров.

С наступлением ясной погоды, в начале сухого сезона, я еще больше укрепился в своем намерении и все дни посвящал подготовке к морскому переходу. Прежде всего, я сделал необходимый запас провизии. Через неделю-другую я предполагал открыть док и спустить лодку на воду. Однажды, занимаясь подготовкой к путешествию, я позвал Пятницу и отправил его на побережье, чтобы он поймал черепаху, как мы обычно поступали раз в неделю, чтобы иметь яйца и мясо. Не успел Пятница уйти, как сейчас же бегом вернулся назад и, словно у него были крылья, буквально перелетел через вал и, не дожидаясь, пока я спрошу, что случилось, заголосил:

– О хозяин! О хозяин! О, беда! О, плохо!

– Что случилось, Пятница? – спросил я.

– О! О! – восклицал он. – Там одна, два, три пирога. Одна, два, три!

– Ладно, Пятница, не бойся, – сказал я.

Однако я видел, что бедняга был до смерти перепуган, решив, что дикари приехали за ним, чтобы разрубить его на куски и съесть.

Несчастный так дрожал, что я просто не знал, что с ним делать. Я успокаивал его, как мог, объясняя, что мне грозит не меньшая опасность, так как меня съедят точно так же, как его.

– Но, Пятница, мы должны дать им отпор, – добавил я. – Ты умеешь сражаться?

– Моя стрелять, – заявил он. – Но они много, очень-очень много.

– Ничего страшного, – сказал я, – те, кого мы не убьем, испугаются выстрелов.

Тогда Пятница попросил разрешения находиться рядом со мной и сказал, что будет делать все, что я ему велю.

– Если ты приказать мне умереть, я умру, – сказал он.

Я сходил за ромом и дал ему выпить. Затем я велел ему взять два охотничьих ружья, стрелявших дробью, которые мы всегда носили с собой. Сам я взял четыре мушкета. Оба своих пистолета я зарядил двумя пулями каждый. На боку у меня висел мой огромный тесак, а Пятнице я дал топор и его деревянный меч. Когда все было готово, я вооружился подзорной трубой и поднялся на вершину холма, чтобы осмотреться по сторонам.

В подзорную трубу я увидел, что к юго-западному побережью острова, к тому месту, которое я назвал мрачным храмом, подходят три пироги. На них прибыло не менее двух дюжин дикарей, хотя, возможно, в это число входили и пленники. Пироги подошли к берегу, и я потерял их из виду, хотя точно знал, что дикари высадились у мрачного храма, и поэтому их прибытие было связано либо с желанием устроить ужасный пир, либо с проведением еще каких-то жутких обрядов, а может быть, и с тем, и с другим.

То, как эти дикари попирали всякое представление о человечности, наполнило меня таким негодованием, что я вновь спустился к Пятнице и сказал, что намерен пойти и перебить их всех до одного. Я еще раз спросил, будет ли он сражаться вместе со мной. Он вновь повторил, что умрет, если я прикажу ему умереть.

Охваченный яростью, я по-новому распределил между нами подготовленное оружие. Пятнице я дал один из пистолетов, который он заткнул себе за пояс, и три ружья, которые он повесил на плечо. Сам я взял один пистолет и остальные три ружья. В кармане у меня была маленькая бутылка с ромом, а Пятница нес большой мешок с порохом и пулями. Я велел ему не отставать от меня, не шуметь, не стрелять, не делать ничего без моего приказа. А еще я запретил ему разговаривать. Так мы стремительно вошли в лес и пошли по нему. За многие годы жизни на острове я знал на нем каждый камень, каждое дерево, каждый пень, поэтому мы могли передвигаться быстро и тихо. Одним словом, такая пробежка произвела бы впечатление на самого зверя, если только ему были бы доступны подобные ощущения, но я чувствовал, что внутри меня он наслаждается моим стремительным бегом не меньше, чем обычно наслаждался своим собственным.

Пятница, у которого были большие ступни, да еще перепонки между пальцами, не мог передвигаться бесшумно, но он изо всех сил старался не шуметь и не отставать от меня.

Пока мы бежали по лесу, на меня нахлынули прежние мысли, и я начал сомневаться в правильности принятого решения. Не то чтобы меня испугала многочисленность дикарей. Поскольку они были нагими и безоружными, перевес был на моей стороне. Но я задумался о том, с какой такой стати, во имя чего я намеревался обагрить руки кровью. Для Пятницы можно было найти оправдание в том, что это его заклятые враги, они воюют с его народом, поэтому он имеет право нападать на них, но ко мне это не имело ни малейшего отношения. Эти мысли до такой степени истерзали мне душу, что я решил только приблизиться к дикарям и понаблюдать за их варварским пиром, а там уж Бог подскажет, как мне поступить.

Я как раз принял это решение, когда Пятница тихо присвистнул и указал наверх, и мы увидели, как из-за деревьев поднимается струйка черного дыма, ибо дикари уже развели костер у подножия своего огромного идола. Мы пробежали еще час, прежде чем вышли на опушку леса неподалеку от них, так что лишь тонкая полоска леса отделяла нас от того места, которое я называл мрачным храмом.

Там находились двадцать один серокожий дикарь, три пленника и три пироги. Было похоже, что они прибыли сюда исключительно для торжественного каннибальского пиршества. Конечно, это был варварский пир, но для них подобные вещи были обычным делом. И теперь они, по своему обыкновению, кривлялись и завывали, отплясывая вокруг костра и идола, и я видел, что некоторые из них были настоящими чудовищами, более зверьми даже по дикарским меркам, чем людьми.

Я тихо подозвал к себе Пятницу и велел ему залезть на дерево и посмотреть, что там происходит. Он выполнил мое приказание и, спустившись, рассказал мне, что за ними можно наблюдать сверху. Они все сгрудились вокруг костра, поедая мясо одного из пленников, а другой лежал связанным на песке у основания идола, и Пятница сказал, что его убьют следующим. Он объяснил, что это был человек не из его племени, но один из тех бородачей, о которых он мне рассказывал. Я ужаснулся и, вскарабкавшись на дерево, разглядел в подзорную трубу белого мужчину, лежавшего на песке рядом с деревянным идолом. Его руки и ноги были связаны лианами. Это был европеец, и на нем была одежда.

Это зрелище заставило меня отбросить все терзавшие меня сомнения, и я решил уничтожить всех этих дикарей. Неподалеку, ярдов на пятьдесят ближе к ним от того места, где я находился, росло другое дерево, сплошь окруженное кустарником, благодаря чему я мог подойти к нему, оставаясь незамеченным, и оказаться на расстоянии половины выстрела от них. Сдерживая бушевавшую во мне ярость, ибо меня действительно переполнял гнев, я отступил шагов на двадцать назад, оказавшись под прикрытием кустов, а затем поднялся на маленький пригорок ярдах в восьмидесяти от них, откуда мне было видно все, как на ладони.

Нельзя было терять ни минуты, ибо девятнадцать отвратительных мерзавцев остались сидеть у костра, а двое направились к несчастному христианину, намереваясь прикончить его и, разделав на куски, зажарить их на костре. Они склонились над ним, чтобы снять с него путы, а остальные тем временем топали ногами, словно стучали в огромный барабан, да так, что кровь стыла в жилах, и распевали свои ужасные песни.

Я повернулся к Пятнице.

– Ну, Пятница, – сказал я ему, – теперь делай то, что я тебе скажу.

Он кивнул головой.

– Делай, как я. Внимательно следи за мной.

Я положил на землю охотничье ружье и один из мушкетов, и Пятница сделал то же самое. Из другого мушкета я прицелился в дикарей, велев Пятнице следовать моему примеру.

– Ты готов? – спросил я.

– Да.

– Тогда стреляй в них, – сказал я и выстрелил.

Пятница стрелял более метко, чем я. Он убил двоих и ранил троих. Я же убил одного, но он был самым отвратительным из всех, и ранил двоих.

Нетрудно представить, как они переполошились. Все, кто уцелели, повскакали со своих мест, не зная, куда им бежать и в какую сторону смотреть.

Пятница внимательно следил за мной, чтобы не пропустить ни одного моего движения. Сразу после первого выстрела я бросил мушкет на землю и взялся за дробовик, и то же самое сделал Пятница.

– Ты готов, Пятница?

– Да.

– Так стреляй же, ради Бога!

Мы вновь выстрелили в ошеломленных негодяев. Поскольку теперь наши ружья были заряжены крупной дробью или маленькими пистолетными пулями, мы увидели, что на землю упали только двое, но раненых было очень много, и они с воплями и визгом носились по берегу, точно безумные. Все они были в крови, а потом еще трое рухнули на землю, хотя были только ранены, а не убиты.

– А теперь, Пятница, следуй за мной, – сказал я, опуская разряженные ружья на землю и беря мушкет, который еще оставался заряженным.

Я выбежал из леса. Пятница следовал за мной по пятам. Видя, что дикари заметили мое появление, я закричал во всю глотку и велел Пятнице сделать то же самое. Я бежал, что было сил, направляясь к несчастной жертве. Оба мясника бросили ее при звуках первого выстрела, в ужасе рванули к берегу и забрались в пирогу. Трое других поступили точно таким же образом. Я повернулся к Пятнице и приказал ему стрелять в них. Он понял приказ и, пробежав ярдов сорок, чтобы быть ближе к беглецам, выстрелил. Я думал, что он убил всех, так как видел, что они дружно повалились на дно пироги, хотя вскоре двое из них появились вновь.

Пока мой слуга Пятница вел огонь по дикарям, я вытащил нож и перерезал лианы, которыми была опутана несчастная жертва. Освободив бедняге руки и ноги, я помог ему встать и спросил по-португальски, кто он такой. Он попробовал ответить на латыни, но был до того слаб, на грани обморока, что не мог ни стоять, ни говорить. Я вынул из кармана бутылку и протянул ему, показывая знаками, что он должен отпить из нее, что он и сделал. Я дал ему кусок лепешки, который он съел. Затем я спросил, из какой он страны, и он сказал, что он Espagniole.Немного придя в себя, он с помощью всевозможных жестов показал, скольким обязан мне за освобождение.

– Сеньор, – сказал я, с трудом подбирая известные мне испанские слова, – мы поговорим позже, а сейчас нам надо сражаться. Если у вас еще остались силы, возьмите этот пистолет и меч и положите рядом с собой.

Он принял их с величайшей благодарностью. Казалось, силы вернулись к нему, как только в его руках оказалось оружие, и он вихрем налетел на своих убийц и в мгновение ока изрубил двоих на куски.

Я продолжал сжимать в руках ружье, не стреляя, желая попридержать заряд до поры до времени, потому что отдал испанцу пистолет и меч. Я окликнул Пятницу и велел ему сбегать к дереву, от которого мы начали стрелять, и принести оставленное там разряженное оружие, что он выполнил с великим проворством. Затем, передав ему мой мушкет, я принялся заряжать ружья по новой и предложил дикарям подойти ко мне, если они того желают. Пока я заряжал ружья, между испанцем и одним из серокожих дикарей, напавшим на него с туземным деревянным мечом, тем самым, которым, если бы не я, он был бы убит, завязался яростный бой. Испанец, невероятно отважный и мужественный, долго боролся с этой тварью и дважды тяжело ранил его в голову. Однако дикарь был крепким и сильным малым, поэтому он повалил ослабевшего испанца на землю и пытался отобрать у него мой меч. Испанец поступил мудро: расставшись с мечом, он выхватил из-за пояса пистолет и разрядил его в дикаря. Пуля прошила его насквозь, и он был убит на месте.

Оказавшись предоставленным самому себе, Пятница погнался за бегущими дикарями, сжимая в руке свой деревянный меч. Им он прикончил сначала тех троих, которые были ранены и упали на землю, а потом и всех остальных, кого смог догнать. Испанец преследовал двух дикарей и ранил обоих, но из-за того, что он не мог бежать, тем удалось скрыться. Пятница ринулся за ними и уложил одного, обезглавив его одним сильным ударом. Однако второй дикарь оказался слишком проворным. Несмотря на ранение, он бросился в море и изо всех сил поплыл в сторону тех двух, что остались в пироге. Я вновь убедился в том, что некоторые из дикарей – превосходные пловцы, как убедился в этом в тот день, когда наблюдал за моим слугой Пятницей и его преследователями в день, когда он спасся от грозившей ему ужасной участи, о чем было рассказано выше.

Те, кто сидели в пироге, принялись отчаянно грести, чтобы оказаться вне пределов досягаемости для наших пуль, и хотя Пятница выпалил по ним два или три раза, я не заметил, чтоб хотя бы один выстрел попал в цель. Пятница пытался уговорить меня сесть в одну из пирог и погнаться за ними. Я и в самом деле был серьезно обеспокоен тем, что дикарям удалось уйти, поскольку они могли рассказать соплеменникам о том, что здесь произошло, и те вполне могли явиться сюда на двух-трех сотнях пирог и задавить нас численным превосходством. Поэтому я согласился продолжить преследование на море. Подбежав к одной из их пирог, я вскочил в нее и велел Пятнице следовать за мной.

Однако, оказавшись в пироге, я с удивлением обнаружил в ней еще одного несчастного, связанного по рукам и ногам и предназначенного на заклание. Он был полуживым от страха, не понимая, что происходит, поскольку не мог выглянуть из пироги. Он был крепко связан и так долго пролежал неподвижно, что жизнь едва теплилась в нем.

Я перерезал скрученные лианы, которыми он был связан, и хотел помочь бедняге встать, но он не держался на ногах, не мог говорить и лишь жалобно постанывал, очевидно, полагая, что его развязали только для того, чтобы убить.

Когда к нему подошел Пятница, я велел ему поговорить с несчастным и объяснить, что его спасли. Однако надо было видеть, как возликовал Пятница, как он бросился целовать и обнимать этого бедолагу, как он заплакал и одновременно засмеялся, услышав его голос и увидев его лицо. Довольно долго мне пришлось добиваться, чтобы он объяснил мне, в чем дело. Немного успокоившись, Пятница сказал, что спасенный, которого он называл Уолла-Кэем, – его отец.

Пятница так суетился вокруг отца, что у меня не хватило духа оторвать его от него. Но через некоторое время, когда старик пришел в себя, я подозвал своего слугу, и он подбежал ко мне, подскакивая и смеясь от радости, буквально переполненный счастьем. Я спросил, накормил ли он отца хлебом. Он отрицательно помотал головой и сказал:

– Нет хлеб, плохой лягушка весь съел.

Тогда я протянул ему лепешку из небольшого мешочка, который на всякий случай носил при себе. Я также предложил ему выпить глоток рома, но он отказался от своей порции и отнес ее отцу. У меня с собой было несколько кисточек изюма, и я дал Пятнице целую пригоршню, чтобы он накормил отца.

Едва он принялся угощать отца изюмом, как я увидел, что он опять выскочил из лодки и бросился бежать так, словно за ним гнались черти. Несмотря на неуклюжую походку, дикарь мой был исключительно быстроногим и в мгновение ока скрылся из виду. Я кричал ему, чтобы он остановился, но тщетно.

Этот поступок Пятницы не позволил нам преследовать пирогу с остальными дикарями, теперь едва заметную на горизонте. И хорошо, что мы этого не сделали, так как часа через два, когда они преодолели примерно четверть расстояния до материка, поднялся сильный ветер, который дул на протяжении всей ночи, и я решил, что их пирогу обязательно перевернет и что они никогда не доберутся до родных берегов.

Однако тогда я не знал, что события примут такой оборот. Пока я томился дурными предчувствиями, отец Пятницы с трудом поднял руку и указал на огромного идола мрачного капища, каракатицеобразную фигуру, которая привиделась мне во сне. Он выкрикивал какие-то слова, которые пробудили во мне ужасные воспоминания, и я понял, что много лет назад именно их произносил перед смертью мой попугай Попка. Хотя теперь одно из этих слов было мне понятно, потому что я много раз пользовался им в разговорах с моим слугой Пятницей, и это слово было Катхулу.Я сильно встревожился, и зверь завыл во мне, и я обрадовался, когда старик уронил руку и умолк.

Пятница вернулся примерно через четверть часа, но двигался он уже гораздо медленнее. Когда он приблизился, я заметил, что он старается ступать более аккуратно, держа в руках какой-то предмет. Оказалось, что он сбегал в летнюю резиденцию, которая находилась ближе к мрачному храму, чем крепость, и принес отцу глиняный кувшин с пресной водой и пару лепешек. Хлеб он отдал мне, а воду отнес старику, и она оживила того лучше всякого рома, которым я его потчевал, ибо тот просто погибал от жажды.

Когда старик напился, я подозвал Пятницу к себе, чтобы узнать, не осталось ли в кувшине воды. Он сказал, что осталось, и я попросил отдать ее несчастному испанцу, действительно очень ослабевшему и лежавшему под деревом, кора которого была изрезана древними символами, на том месте, где земля была не такой красной от крови. Когда я увидел, что испанец сел, напился, взял хлеб и начал его есть, я подошел к нему и угостил пригоршней изюма. Он поднял голову и посмотрел на меня с безграничной благодарностью. Однако он был до того слаб и обессилен недавним сражением, что не мог стоять на ногах. Чертя пальцем на песке, испанец объяснил, что его зовут Олегарио, а я в ответ назвал ему мое имя, услышав которое он с облегчением улыбнулся.

Наконец, Пятница вернулся ко мне, и мы с ним отошли подальше от огромного идола. Было очевидно, что он ему не нравился, ибо он приближался к нему с большой неохотой.

– Пятница, – спросил я, – ты знаешь этого… человека?

Он замотал головой, и поначалу я воспринял это как отрицательный ответ, но потом догадался, что Пятница просто не захотел называть каракатицеобразного идола человеком.

– Что это такое? – спросил я.

Пятница поднял на меня огромные темные глаза и задрожал.

– Это великий Катхулу, – сказал он, – который спать и видеть сны под море.

Я ожидал подобного ответа, но, услышав его, затрепетал сам и повторил вопрос в надежде, что неправильно понял моего слугу или что он оговорился. Пятница вновь повторил это имя, и мне показалось, что он боится гнева своего прежнего божества. Через несколько минут он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Всё говорить ему О.

До меня донесся какой-то шум, и я увидел, что отец Пятницы, Уолла-Кэй, вновь указывает рукой на идола и повторяет прежние слова, хотя теперь складывалось впечатление, что они звучат как молитва кающегося грешника.

Я обратился к испанцу Олегарио, предлагая, чтобы Пятница помог ему подняться на ноги. Но Пятница был сильным малым и, взвалив испанца себе на спину, перенес его к берегу и усадил в пирогу. Затем, слегка подтянув его, придвинул его вплотную к Уолла-Кэю и, столкнув пирогу на глубину, сам забрался в нее, налег на весла и быстро повел вдоль берега. На веслах эта пирога шла быстрее, чем моя лодка, когда я был в ней один. Через час мы благополучно доставили спасенных в устье нашей речки. Пятница помог нашим гостям выбраться на берег, но оба они не могли идти самостоятельно, и мой бедный слуга не знал, как ему поступить.

Я принялся раздумывать, как решить эту проблему. Отдав Пятнице распоряжение устроить их на берегу речки, я занялся сооружением носилок, на которые мы их уложили и вдвоем понесли к крепости.

Однако, добравшись до внешнего вала, мы столкнулись с еще большей проблемой, ибо они были не в состоянии перебраться через стену, а я ни за что не хотел пробивать в ней брешь. Потому я вновь засучил рукава. За два часа мы с Пятницей соорудили отличный шатер из старых парусов, поставив его между внешним валом и посаженной мной рощицей и накрыв сверху ветками. В этом шатре мы постелили им постели из тех материалов, которые были в моем распоряжении.