Текст книги "Кот, который всегда со мной"

Автор книги: Питер Гитерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Я сказал «почти», потому что она до смерти боялась одного – всего лишь одного.

Да, вы правильно угадали.

Кошек.

Белль пришла в ужас, узнав, что ей придется не просто ехать рядом со стоящим у нее в ногах кошачьим туалетом. Нет, еще и кот будет лежать, свернувшись в нескольких дюймах от нее. Белль уже приходилось встречаться с Нортоном, но только на расстоянии. И никогда так близко.

Мы тронулись в путь. Белль и мать расположились на заднем сиденье, я вел машину, Дженис сидела рядом, а Нортон устроился у нее на коленях. Коту бы радоваться, что ехал впереди. (Обычно это не разрешалось. Такое условие поставила Дженис – она считала, что это опасно. А я, разумеется, предпочитал, чтобы Нортон находился как можно ближе ко мне. Он это знал и, когда Дженис засыпала, тайком перебирался на переднее сиденье и усаживался у меня на коленях или на своем излюбленном месте – на моем плече.) Но на сей раз он ощущал в машине исходящую откуда-то враждебность – вызов, с которым никогда не желал мириться. И все время норовил перебраться на заднее сиденье, чтобы, устроившись на полке у заднего окна, попытаться обратить Белль из недруга в друга.

Первые полчаса пути прошли в постоянной борьбе: Нортон ждал, когда Дженис успокоится и ослабит хватку, и перескакивал на заднее сиденье. Белль приходила в ужас. Мать ловила кота, возвращала вперед, а Дженис уговаривала его сидеть смирно.

Следующие полчаса Нортон провел на полке за задним сиденьем. Белль, сдавшись настойчивости вислоухого, разрешила ему лечь рядом, но только так, чтобы его не касаться. Мать не спускала с Нортона глаз – сделав коту поблажку, она следила, чтобы он не подобрался к сестре слишком близко.

После часа езды мы остановились на ленч в таверне «Черный окунь» в округе Бакс – одном из самых замечательных мест на Восточном побережье. Таверна построена в восемнадцатом веке и сохранилась в первозданном виде, за исключением столовой, где сделали огромные панорамные окна, ставшие дизайнерским просчетом. А в остальном в ней продолжал царить дух таверны времен Войны за независимость. «Черный окунь» стоит у самого канала, по которому зимой закутанная в шарфы ребятня бегает на коньках в соседний город.

Мы впятером зашли поесть. Я почувствовал, что дела могут пойти на поправку, когда Белль заявила, что Нортон может сесть на соседний с ней стул. Она смущенно кашлянула – ни в коем случае не хотела, чтобы кто-нибудь подумал, будто она идет на попятную, – и пробормотала что-то вроде:

– Он очень хорошо воспитан, так какая разница, где ему сидеть?

Ленч прошел почти без происшествий, если не считать, что к концу трапезы Белль тайком сунула Нортону маленький кусочек куриной грудки.

В последние полчаса пути кот растянулся рядом с Белль, заняв треть заднего сиденья. Мать, я думаю, немного потеснили, но она понимала, что жаловаться бесполезно.

На ферме Суитуотер в городе Глен-Милс, штат Пенсильвания, мы провели замечательные выходные. Фермой управляли супруги Рик и Грейс. Они купили участок, на нем стоял великолепный фермерский дом 1734 года постройки и флигели, превратив их в дополнительные комнаты и номера-люкс. Рик был из тех славных малых, которые всегда на высоте, что бы ни требовалось: поохотиться, поиграть в поло или приготовить постояльцам первоклассный завтрак. Признаюсь, настораживающее сочетание способностей. Грейс – великолепная хозяйка: радушная, доброжелательная, не говоря уже о том, что красивая. Она немного напоминала известную актрису Грейс Келли, и оказалось, не без причины. В первый же вечер на ферме некоторые из нас – включая Нортона – бродили по главному дому и набрели на помещение с бильярдным столом и бутылками с виски. Мой приятель Зигги (он с женой Нэнси не пропустил ни одной поездки и стал автором правила «Путешествуем без детей», и их сын Чарлз оставался дома, предоставленный самому себе) решил, что мы просто обязаны пропустить по стаканчику и погонять шары. Так мы и поступили, а Нортон уютно расположился у камина в большом удобном кресле. Между ударами я невольно обратил внимание на развешенные по всей комнате фотографии Грейс Келли в серебряных рамках – домашние снимки, а не кадры из фильмов. На следующее утро я спросил Рика, откуда они, и тот объяснил, что Грейс Келли была тетей его жены. Это еще больше сблизило нас, поскольку я всегда считал, что мог бы быть отменным принцем Монако.

Нортон, который был бы отменным котом Монако, за свою жизнь успел познакомиться со многими животными: кошками, собаками разнообразной наружности и размеров, маленькой вьетнамской свинкой, верблюдом и даже диким кабаном. Но козла и лошадь увидел только в этой поездке. Знакомство с лошадью прошло относительно безболезненно. Нортон принюхался и рванул прочь, решив, что существует множество способов гораздо лучше проводить время, чем околачиваться рядом с существом в сотню раз больше его и в десяток раз глупее. Столкновение с козлом получилось драматичнее.

Оказалось, что Белль боится не только кошек Она была не в восторге от всех прочих животных и, прогуливаясь по территории фермы, всеми силами старалась не обращать внимания на косматого, серого с белыми пятнами козла. В восемьдесят лет спастись от животного бегством нереально. И когда козел подошел к ней и стал тыкаться мордой, Белль поступила единственно возможным способом: вытянула вперед руки, пытаясь удержать бородатую тварь на расстоянии. Я услышал, как она спокойно, но твердо говорит:

– Может, кто-нибудь выйдет сюда. Пожалуйста, поскорее. – А дальше произошло вот что: козел опустил голову, Белль уперлась вытянутыми руками в козлиный лоб, а животное медленно, но упорно стало подталкивать миниатюрную пожилую даму в другую сторону лужайки. Знаете, как бывает, когда кончается бензин? Переключаешь коробку на нейтраль и, сгорбившись, пытаешься толкать машину по улице. Примерно такую картину я и увидел. Только в данном случае в роли машины выступала Белль.

Прийти ей на выручку было проще простого, но должен признаться, что первым к ней подскочил не человек, а четвероногое – не кто иной, как Нортон (это случилось несколько лет назад, я был моложе, но и тогда не обладал кошачьим проворством). Не буду заходить настолько далеко и утверждать, что кот бросился спасать Белль. Выдающийся – это бы я о нем сказал. Бесстрашный? Безусловно – по обычным кошачьим меркам. Но чтобы обладать инстинктом спасателя и бросаться на помощь людям по первому зову?.. Он скорее был увлечен зрелищем (да и многим из нас стоило больших усилий не расхохотаться при виде, как козел перемещает Белль по лужайке). Увидев Нортона, козел повернул голову, и у Белль появилась передышка. Не могу представить, что подумал козел, увидев, что по территории фермы прямо на него несется кот. И какие мысли роились в голове моего вислоухого шотландца, когда перед ним возникла картина: его пожилая спутница по путешествию один на один с рогатым созданием. Однако знаю, что налет кота разрешил кризис. Нам вдвоем удалось отвлечь на себя внимание парнокопытного, а Белль тем временем поспешно, как только позволял ей возраст, удалилась в свою комнату, где утешилась глотком виски из спрятанной в сумке с ночными принадлежностями бутылки.

В ту пару дней состоялось много мероприятий: посещение Музея Хагли в Уилмингтоне на противоположном берегу реки, где сохранился подлинный завод Дюпона, его усадьба и сады, осмотр музея-усадьбы Уинтертур (непременного места для туристов в Америке) – еще одного детища Дюпона, где в величественных галереях собраны образцы декоративного искусства и раннеамериканской мебели. Там же находится замечательный садово-парковый комплекс (а Дженис ни за что в жизни не пропустит ни одного парка). Поход в пользующийся неизменной популярностью Музей грибов (пусть и не такой обязательный для посещения). Туда нас повела Нэнси Элдерман, которая в других поездках настояла, чтобы мы сходили в Музей карандашей и Музей кофе и чая. А теперь на Кеннет-сквер в Пенсильвании ее потянуло в место, где рассказывалось об истории грибов. В проспекте говорилось, что «посетители могут увидеть развитие грибов на всех стадиях их роста» и «откроют для себя завораживающий мир шиитаке, портабелло, кримини и вешенки». Они «также получат множество идей, что подарить друзьям, и исключительно – с грибными мотивами». Не верите? Задайте себе вопрос: можно ли такое выдумать? Но самое замечательное зрелище ожидало нас на обратном пути в Нью-Йорк. После проведенной с Нортоном недели и уцелев в страшной стычке с козлом, Белль с удовольствием пустила кота себе на колени, где он ехал, уютно устроившись и мурлыкая.

Реальное доказательство того, что ни старой собаке, ни человеку, ни коту учиться никогда не поздно.

Подготовку к поездке в винный край Северной Калифорнии вызвались взять в свои руки наши друзья Пол и Лори Игл. Они проделали прекрасную работу, сняв три каменных коттеджа на территории, принадлежащей одному из винзаводов. Было ощущение, словно мы ночевали посреди виноградника в Тоскане. Но каким бы приятным и забавным ни показалось это путешествие, Нортона с нами не было (ему понравилась бы жизнь посреди виноградника, но не понравились бы грязевые ванны Сарасоты). Что касается поездок Нортона, у меня было строгое правило, которого я старался придерживаться. Перелеты тяжелы для кота. Особенно перелеты через всю страну. Попробуйте-ка провести восемь-десять часов, включая поездку на такси в аэропорт и из аэропорта, – и это все без туалета. Поэтому, если мне предстояло провести в Калифорнии меньше недели, Нортон оставался на родном побережье. Но если набиралось семь дней, чтобы он мог отдохнуть и восстановить силы после перелета в одну сторону, я тащил его с собой в самолет. Однако даже ради удовольствия от его общества брать кота на два-три дня за три тысячи миль было бы неправильно.

Обычно, если я уезжал по делам на срок меньше недели, Дженис оставалась дома и могла присмотреть за своим приемным котом. Как уже было сказано, Нортон ее обожал, и никто бы лучше ее о нем не позаботился. Но как мне не нравилось расставаться с ним, так и он не любил оставаться вдали от меня. Ему было удобно в квартире Дженис – его ласкали, с ним дружески разговаривали. Там было место, где он мог с относительным комфортом переночевать. (На моей стороне кровати. Или – пишу специально для той женщины, которая обвинила меня в моральной деградации, на тот случай, если она будет читать эту книгу, – в гостиной, на диване, где спят мужчины, если остаются в квартире на ночь.)

Но если я звонил издалека, то, как правило, получал один и тот же отчет.

День первый. Дженис сообщала, что все в порядке. Нортон спал с ней и рано разбудил, чтобы его накормили (чего никогда не проделывал со мной. Ей же в шесть утра клал лапу на лицо и пытался осторожно поднять веки). Затем он мирно провел день, бродя по комнатам ее занимающей целый этаж квартиры.

День второй. Все прекрасно, но Нортон мало двигается – в основном дремлет в прихожей.

День третий. Нортон не смотрит на Дженис, явно считает, что она виновата в моем отсутствии. С ней не спит (спать с предательницей – непозволительная близость). Он больше не спокоен и не доволен. Угрюм и почти не сходит с середины прихожей. Дженис делает все возможное, чтобы зазвать его в комнату, но он отказывается.

День четвертый. Нортон пребывает в мрачном настроении. Дженис называет это «клинической депрессией».

День пятый. Свершилось. Нортон разозлился, что я без него приятно провожу время. Когда Дженис уходит в свой офис, он проникает в ее спальню и оставляет мерзкий подарочек. Прямо посреди ее кровати. Поверх льняного постельного белья «под старину» и лоскутного одеяла. Дженис возвращается домой и – будьте уверены – тут же мне звонит, сердится. Но я чувствую, что она огорчена. Говорит: «Я так хорошо за ним ухаживала. Он не должен был гадить мне на кровать».

Я уверяю Дженис, что кот не имел ничего против нее и что я строго выговорю ему, когда вернусь. Но в глубине души испытываю что-то вроде радости. Разумеется, я не желаю, чтобы Нортон кому-то марал одеяло, тем более женщине, которую люблю больше всех на свете. Но когда меня удручает расставание с котом, приносит утешение сознание, что и его разлука огорчает не меньше, чем меня.

Во время той поездки в Сан-Франциско Нортон не остался с Дженис, поскольку она была в числе других членов нашей группы. На три дня, что мы уезжали, его взяла к себе некая Энн Кинг. Странно, но я эту Энн почти не знал. Она была подругой моего приятеля, и до меня дошло, что ей очень нравится Нортон. А еще: если когда-нибудь возникнет необходимость, она с удовольствием о нем позаботиться (к вашему сведению, мне ни разу не сказали: «Если потребуется, чтобы кто-нибудь о васпозаботился, вам стоит только позвонить»), И вот необходимость возникла, и я ей позвонил. Спросил, не захочет ли она приютить у себя кота на длинные выходные, и она с радостью ухватилась за эту возможность. Когда я привез Нортона в ее квартиру в районе Челси, он, как всегда, был принят по-королевски. Энн заранее приготовила ему специальные мисочки для еды и, пока я стоял, почти не замечаемый, провела по всему дому. Когда я уходил, Нортон с довольным видом обследовал все углы и закоулки. А по возвращении после выходных я получил полный отчет: никаких депрессий, никакого уныния и никаких неприятных неожиданностей на пуховом одеяле. Выходные удались на славу на обоих побережьях. Вот только Дженис расстроилась – в глубине души она так надеялась, что наконец-то нашелся человек, который поймет, что ей приходится терпеть.

Следующей весной целью нашей поездки стало Восточное побережье Мэриленда. Перелета через всю страну не требовалось, поэтому Нортон с распростертыми объятиями был снова принят в состав группы. Ну-ка, оцените – ведь, правда, впечатляет: после стольких лет с котом я не повторяю в каждом абзаце «с распростертыми лапами». Более того, я никак не предполагал, что эти книги станут рассказами о путешествиях, но иногда географические описания вполне уместны. И еще: такой уж я человек – если мне что-нибудь сильно нравится, я хочу, чтобы это понравилось другим, поэтому восторгаюсь и разглагольствую. А мы с Нортоном любим эту часть Мэриленда.

Весной в Мэриленде можно отведать любых крабов, каких только душе угодно. И моей душе было угодно съесть их как можно больше. А если кому-то не повезло хоть раз досыта наесться этими тварями, мой совет – отправляйтесь в одну из тех забегаловок с длинными деревянными столами. Столы, как правило, застелены листами толстой бурой бумаги. Пока клиент потягивает пиво (или, если он человек более утонченный, белое вино), выносят подносы с крабами. Вместе с крабами предлагают небольшие деревянные молотки (вилки и ножи там не в ходу – они совершенно бесполезны). Крабы покрыты острейшим соусом, красным и настолько наперченным, что я не завидую тем, у кого оцарапаны пальцы или кто имеет привычку кусать ногти – ощущение такое, что ранки обжигает огнем. Перед тем как приступить к еде и попытаться проникнуть внутрь краба, надо выслушать наставления. Без объяснений вас ждут неудача и разочарование, и, потратив кучу денег, вы получите не больше пол-унции мяса. Но если последуете наставлениям, которые учат, как правильно откручивать разные части краба, осторожно колоть панцирь надвое, отделять одно от другого, а затем изо всей силы бить молотком, доберетесь до нежнейшей плоти и будете вознаграждены прекрасным обедом. Я заметил, что в тех краях в большинстве мест, где подают крабов, пренебрегают овощами в качестве гарнира (еще одна причина, почему мне нравится Мэриленд). Зато во многих угощают на десерт шоколадными пирожными с орехами, мороженым и горячей сливочной помадкой. Божественный вкус, особенно если вы кот. В ресторане, куда мы ходили, расположенном почти на воде и знаменитом своим сходством с притоном, Нортон не орудовал молотком, но зато всегда был тут как тут, когда я давал ему пожевать краба (если вы решите проделать то же самое дома, пожалуйста, поступайте, как я: прежде чем угостить своего кота, сотрите с краба острый соус и избавьтесь от мелких косточек).

Мы решили остановиться в Честертауне. Таких городов в Америке осталось немного. Население едва превышает три тысячи человек, и когда идешь по улице, кажется, возвратились семидесятые годы. Только не семидесятые годы двадцатого века. Нет ни обуви на платформе, ни музыки в стиле диско. Я говорю о восемнадцатом веке. В городке сильно ощущается колониальное и викторианское влияние. Если поздно вечером или рано утром, когда нет машин, выйти на середину моста через реку Честер и оглянуться на Честертаун, не удастся обнаружить никаких примет современного мира. Полное впечатление, что сейчас по Хай-стрит на собрание прошествует Томас Джефферсон (или, если смотреть глазами Нортона, – его кот пробежит к кошке Бетси Росс). [7]7
  Элизабет Гриском Росс (1752–1836) – владелица обивочной мастерской и магазина тканей. По преданию, изготовила по просьбе Дж. Вашингтона первый национальный флаг США.


[Закрыть]

Мы остановились в маленьком, очаровательном отеле, что было совсем не сложно, поскольку в Честертауне все маленькое и очаровательное. Нортон, в который раз завоевав симпатии гостиничных служащих, провел много времени за регистрационной конторкой. Мы организовали всего одну большую экскурсию, посетив Аннаполис – великолепный южный портовый город с рядами красивых домов, достаточно зажиточный, чтобы все это сохранить, и достаточно рабочий для современной жизни. В нем находится один из самых больших университетов страны – университет Святого Иоанна, в котором самая интересная программа, какую только можно представить. В течение четырех лет студенты читают и изучают сотни величайших из когда-либо написанных книг. Начинают с основ – Плутарха, Аристотеля и Архимеда – и продвигаются к двадцатому столетию. Блестящая идея заключается в том, что, читая и обсуждая прочитанное, человек приобретает неплохое представление о том, почему мир стал таким, каков он есть.

Иногда – а с годами все чаще и чаще – мне начинает казаться, что кошки гораздо лучше нас понимают, как устроен мир. Они едят, спят, выбирают, кого им любить, и остаются верными. Неплохо для начала. Прибавьте к этому: они не боятся своей беззащитности и готовы радовать и радоваться, не задавая вопросов. Кошки самодостаточны. Они не бредят желанием понравиться и редко, если вообще такое случается, лезут вон из кожи, чтобы кого-нибудь уколоть или причинить боль. Они уверены в себе, но не напоказ. Они добры и не хотят за это другой награды, кроме доброты к себе.

Иногда я задаю вопрос: каким бы стал мир, если бы у Плутарха, Аристотеля и Архимеда были кошки?

По-моему, совсем иным.

Намного лучше.

ГЛАВА ПЯТАЯ
КОТ, КОТОРЫЙ ВЕРНУЛСЯ В ПАРИЖ

Поездки Нортона не ограничивались американскими побережьями. Каждый раз, когда мне удавалось отправиться в Европу, ему, безусловно, удавалось меня сопровождать. И то, что он не говорил на языках тех стран, где мы оказывались, вовсе не значило, что там он не мог менять жизнь людей.

На Сицилии он кардинально и навсегда изменил жизнь членов одного из самых интересных и очаровательных семейств, с которыми мне пришлось познакомиться.

В первый раз мы с Дженис и Нортоном оказались на Сицилии в 1991 году. Прежде чем отправиться туда (в то время мы жили в Гу, самом божественном городке Прованса), мы получили факс от нашей приятельницы Нэнси Элдерман. Она рассказала о ресторане «Гандживеккьо» в горах Мадони. Место было словно специально для меня: в четырнадцатом веке там располагалось аббатство, затерянное так, что невозможно найти. Там, как считается, подают лучшую на Сицилии еду. Если сложить все вместе, получится: Пит едет туда подкрепиться.

Мы начали наше пребывание на Сицилии в туристическом, но живописном городке Таормина (где из-за проделок Нортона, особенно из-за его привычки выпрыгивать на выступ на высоте многих сотен футов у его любящего папочки чуть не случился удар, что было подробно задокументировано). На второй день я настоял на том, чтобы найти сказочный ресторан, о котором нам сообщалось. В поисках «Гандживеккьо» мы проехали добрую часть острова. Проехали – сильно сказано. Пытались проехать. Что оказалось не так просто, как говорится (впрочем, следовало бы начать с того, что выговорить это название тоже непростая задачка). Расстояние, на которое ушло бы два-два с половиной часа, там потребовалось четыре. Дороги на Сицилии такие узкие, что если не решиться вслепую обогнать ползущий по горному серпантину грузовик, есть шанс вечно тащиться за ним со скоростью двадцать миль в час. Мы же уперлись не в один грузовик, а в целых четыре, поэтому нельзя сказать, чтобы мчались. А затем заблудились (я не из тех, кто отрицает свою постыдную, жуткую географическую тупость – единственный человек, который способен надежнее меня потерять направление, – это Дженис. Но меня можно понять, если указания дороги, какими мы руководствовались, завершались такими фразами: «У дерева с раздвоенным в виде буквы Y стволом напротив церкви повернуть налево»).

Наконец мы нашли нужное место, и оно в самом деле оказалось сказочным. Четыре часа дороги, споров и мяуканья были тут же забыты.

Краткий экскурс в семисотлетнюю историю Гандживеккьо. Думаю, он необходим, чтобы понять влияние Нортона в исторической перспективе.

В 1363 году бенедиктинцы получили в дар 1600 акров земли и на месте деревни Ганджи начали строить небольшой монастырь. Деревни к тому времени уже не существовало, поскольку она была разрушена в ходе битвы 1299 года. Монастырь сам превратился в деревню, и я полагаю, монахи знали, что делали, потому что в какой-то момент их обитель приобрела статус аббатства. Это произошло в 1413 году, и в течение следующих 450 лет случилось множество событий: войны, нашествия, распри на религиозной почве и все такое, но для нас важен только 1856 год, когда некто Винченцо Торнабен приобрел то, что уже стало бывшимаббатством. (На тот случай, если вы считаете, что в этой книге нет образовательной ценности, сообщаю профанам в области истории, что пятью годами позднее Сицилия решила воссоединиться с Италией. Признайтесь, вы ведь считали, что Сицилия всегдабыла частью Италии?) Следующие сто лет разные Торнабен наследовали недвижимость, пока Ванда Торнабен не вышла замуж за внука Винченцо (чье имя было тоже Винченцо). Уверяю вас, что и среди Торнабен было много людей с одинаковыми именами. Подобно многим богатым сицилийским помещикам, Винченцо Ванды, которого звали Энцо (похоже, у предков Торнабен были те же проблемы, что и у меня, если требовалось отличить друг от друга людей с одинаковыми именами), после Второй мировой войны оказался на мели. К 1970-м годам он лишился большей части денег, 1450 акров земли бывшего аббатства и множества предметов великолепной мебели. Вот тогда за дело взялась Ванда. Им требовались деньги, а она владела одним великим мастерством – умела готовить. Поэтому в аббатстве теперь ресторан. Пришлось нелегко, но они выжили и сумели сохранить замечательное здание и остатки собственности. К восьмидесятым годам двадцатого века стряпня Ванды покорила сицилийцев, и хозяевам пришлось расширяться – сооружать на втором этаже огромную террасу, которая стала служить обеденным залом. В 1984 году Энцо внезапно умер, а рестораном продолжали управлять Ванда и ее дочь Джованна.

И вот в 1991 году к ним являются три уставших путешественника – двое людей и кот.

Дальше все было просто: оказавшись в итоге где надо, мы угостились лучшим в жизни обедом. Если хотите, могу рассказать подробности. Мы сидели в длинном помещении, некогда служившем террасой западного крыла аббатства, и любовались простиравшимися перед нашим взором полями восхитительного огненно-красного дикого мака. Смотрели, как поблизости разгуливают разные животные (в том числе прирученный дикий кабан), и ели неподражаемую пасту под соусом песто (один из ключевых секретов, кроме всех остальных, – пять видов толченых орехов: миндаль, фундук, фисташки, грецкие и кедровые). За пастой последовал телячий рулет с ветчиной (спрашивайте инволтини, если повезет попасть туда на обед), затем канноли – нечто совершенно невероятное, и, наконец, софичини – а что это такое, вам лучше не знать, иначе бросите все свои богатства, новорожденное дитя и полетите туда, чтобы набить этим рот. Ладно, удовлетворю ваше любопытство, только потом не жалуйтесь, что я не предупреждал. Это жареные пончики с теплым заварным лимонным кремом. Надо добавить, что особый вкус угощению придает (а также повышает уровень холестерина) то, что тесто жарится в свином сале. Моя известная своей требовательностью приятельница и литературный агент Эстер как-то заявила, что задержит очередной платежный чек от издателя, если я не научусь готовить софичини и не угощу ее.

В тот день ресторан был полон – туда нагрянула сотня немецких байкеров, поэтому все в зале, кроме нас с Дженис, говорили по-немецки и были затянуты в спандекс. Так что нам почти не удалось пообщаться с женщинами из рода Торнабен. Они говорили с нами лишь потому, что Нортон, заинтересовавшись местом, пока мы ели, стал исследовать старое аббатство. В какой-то момент к нам подбежала глава семейства Ванда и стала что-то лопотать по-итальянски. Мой запас итальянских слов состоит из следующих (большинство из них я успел употребить в этой главе): «канноли», «песто» и «чао, бамбино». Поэтому я не очень-то понял, что хотела донести до нас Ванда, пока не подошла Джованна и на обворожительном, поэтическом английском не объяснила, что мама беспокоится о нашей маленькой кошечке. Я успокоил женщин, сказав, что тревожиться не о чем. И с минуту поискав и обнаружив Нортона дремлющим на столе в какой-то задней комнате этой каменной крепости, заявил, что пора уходить.

Следующие несколько дней мы провели, путешествуя по острову. Не могу сказать о Сицилии ничего дурного. Это одно из моих любимейших мест в мире по многим причинам: из-за ее красоты, культуры, кухни и относительной первозданности (скажем, по сравнению с Тосканой, которую сицилийцы шутя называют Кьянтиширом из-за ее англизированности. И даже по сравнению с моим любимым Провансом, в котором благодаря писателю Питеру Мейлу стало легче услышать английскую речь, чем французскую). Следующие несколько дней стали для меня настоящей пыткой. Я все больше и больше раздражался, так что рядом со мной стало невозможно находиться. И наконец у греческого храма в Агридженто, одного из настоящих чудес света, Дженис повернулась ко мне и спросила:

– Слушай, что ты выпендриваешься?

Я человек воспитанный и ответил ей вежливо:

– Я больше не хочу осматривать храмы, не хочу ходить по музеям, не хочу прожить больше ни одного дня чертовым туристом.

Она спокойно заговорила со мной, словно перед ней стоял вздорный и к тому же не слишком сообразительный шестиклассник.

– Так чего ты хочешь?

– Вернуться в Гандживеккьо и поесть! – ответил я.

И вот мы втроем погрузились во взятую напрокат машину и через три часа добрались до аббатства. По дороге мы время от времени останавливались и звонили узнать, открыт ли ресторан. Наконец нам ответил мужской голос:

– Pronto! [8]8
  Слушаю! (ит.)


[Закрыть]

– Ммм… – промямлил я. – Ланчо открыто? – Он повесил трубку.

Через двадцать минут мы позвонили снова, надеясь, что наткнемся на говорящую по-английски Джованну. Но опять ответил тот же тип. Позже мы узнали, что его зовут Пепе.

– Pronto!

– Ммм… Джованна? – сказал я.

– Si, [9]9
  Да (ит.).


[Закрыть]– бросил он и разъединился.

За время в пути я пять раз набирал номер, но так и не смог донести до Пепе, о чем хотел узнать. Когда мы прибыли на место, в ресторане не было ни души. Но Ванда и Джованна нас пустили и подали еще более потрясающий обед, чем пять дней назад. На этот раз они сели с нами, и мы проболтали несколько часов. Все это время Джованна переводила. Нортон, немного побыв в нашей компании, принялся бродить по округе с таким видом, словно всю жизнь провел в этом месте. Покоренная моим маленьким приятелем, Ванда (наверное, самая большая любительница животных из всех, кого я встречал) захотела с ним прогуляться, разговаривала, давала лакомые кусочки.

В конце обеда, изрядно наговорившись, когда не осталось повода задержаться хотя бы на минуту, я повернулся к Джованне:

– Вы не хотели бы написать поваренную книгу? Если у вас возникнет такое желание, я ее моментально пристрою. – В то время (как и сейчас) я работал редактором огромного издательства «Рэндом-Хаус» и время от времени мог проделывать такие штуки. Женщины улыбнулись, явно решив, что я собираюсь выклянчить у них бесплатный обед и ответили:

– Чао.

Но я не отступил. Через пару месяцев, вернувшись в Нью-Йорк (не забывайте, мы жили во Франции), выслал им договор и подыскал автора английского текста – Мишель Эванс, которая сама написала замечательную поваренную книгу и ради такого дела героически выучила итальянский язык. Мы заключили сделку.

Почти.

На самом деле сразу ударить по рукам не вышло – мы натолкнулись на серьезное препятствие. Матриарх семейства и хранительница всех рецептов Ванда не захотела издавать книгу.

По двум причинам. Во-первых, не хотела, чтобы соседи добрались до хранящихся с давних времен в тайне драгоценных семейных рецептов. Во-вторых, она понятия не имела, кто я такой, и, будучи сицилийкой, не доверяла движущим мною мотивам. Зачем мне это надо? Почему я вздумал им помогать? Что с этого получу? И тому подобное, и тому подобное…

Джованна взяла на себя пункт первый. Неделю за неделей она убеждала мать, и та начала сдаваться. Ее окончательно убедило мое заверение, что книга выйдет только на английском языке и, поскольку ее соседи говорят только по-итальянски, семейные секреты останутся в неприкосновенности.

Со вторым пунктом было сложнее. Что могло заставить Ванду поверить мне?

Разве что…

Нортон.

После долгих размышлений Ванда решила, что тот, кто путешествует с котом и любит его так, как, судя по всему, люблю я, должен быть честным человеком. И хорошим – раз у него такой замечательный, умный, воспитанный кот. Ее покорил Нортон, поэтому она пришла к выводу, что не исключено, что и мне можно доверять.

Вот что получилось благодаря Нортону. В 1996 году книга вышла из печати. Джованна и Ванда (которая так и не выучила ни одного слова по-английски) проехали по всей Америке с рекламным туром и наскоком завоевали кулинарный мир. Они появлялись в телевизионных шоу, в том числе «Доброе утро, Америка», приготовили превосходный обед в Фонде Джеймса Бирда [10]10
  Джеймс Эндрю Бирд (1903–1985) – известный американский кулинар и автор поваренных книг.


[Закрыть]на Манхэттене. О них писали (добавлю, взахлеб) во всех мыслимых газетах и журналах, приглашали готовить особые обеды в самых знаменитых ресторанах. В результате рекламы ресторан в Гандживеккьо твердо встал на ноги. Сын Ванды Паоло, архитектор, построил на принадлежащей им земле таверну с девятью номерами, превратив старые конюшни в красивые комнаты и отдельный обеденный зал, где стал заправлять в качестве шеф-повара. Теперь в таверне нет отбоя от посетителей. Еще они перестроили двухсотлетний каменный коттедж, устроив в нем шикарный двухкомнатный номер с огромным камином в каждом помещении. И в довершение всего в 1997 году их книга завоевала награду Фонда Джеймса Бирда как лучшая итальянская кулинарная книга. Через несколько месяцев выйдет из печати второй сборник их рецептов, и я не сомневаюсь, что он станет не менее популярным, чем первый. Еще я слышал, что Ванда настолько возгордилась своей первой книгой, что показала ее своим соседям, махнув рукой на вероятность кражи рецептов.