Текст книги "Убийственное совершенство"

Автор книги: Питер Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

24

Ночью Наоми опять стошнило. Вывернуло наизнанку. Джон сидел на корточках рядом с ней и поддерживал ее голову. Когда он был маленьким, мать вот так же сидела рядом, положив ладонь ему на лоб.

Она уже избавилась от всего, что было в желудке, и теперь ее рвало одной желчью. Из глаз лились слезы.

– Все хорошо, все хорошо, – повторял Джон, которого тоже мутило от нестерпимого запаха. – Все хорошо, милая.

Он вытер ее губы влажным полотенцем, промокнул глаза. Потом помог добраться до кровати.

– Тебе лучше? – озабоченно спросил он.

Наоми кивнула, без всякого выражения глядя перед собой. Ее глаза покраснели.

– Сколько еще будет продолжаться этот проклятый токсикоз?

– Может, ты просто съела что-то не то?

– Нет. – Она покачала головой.

Джон погасил свет и прилег рядом. От Наоми исходил влажный жар. Его все еще слегка подташнивало от запаха рвоты.

– Как ты думаешь, что это было на самом деле? – вдруг спросила она.

– Чтобыло?

– Почему разбился вертолет? Думаешь, это была бомба?

Возникла долгая пауза. Джон лежал и вслушивался в дыхание Наоми. Постепенно оно становилось все спокойнее и тише. В тот самый момент, когда ему показалось, что она заснула, Наоми заговорила снова:

– У него были враги.

– У многих ученых есть враги.

– А у тебя есть враги, Джон?

– Я не настолько известен. Если бы был, тогда, я уверен, нашлась бы целая туча фанатиков, ненавидящих меня за мои взгляды. У любого, кто хоть немного выделяется из общей массы, есть враги. Но только это большая разница – испытывать к человеку неприязнь из-за его работы и взорвать его к чертовой матери.

Наоми помолчала.

– А что, по-твоему, будет теперь с его клиникой? С кораблем?

– Не знаю.

– Кто-то же, наверное, занимается администрированием? Надо ведь по меньшей мере отменить встречи с новыми пациентами. Должен же быть кто-то, с кем можно поговорить. Попросить, чтобы они подняли записи и точно узнали, что произошло в нашем случае.

– Я позвоню туда еще раз утром. Постараюсь поговорить с доктором Лиу. Он, по-видимому, был в курсе всех дел.

Джон закрыл глаза, но мозг никак не хотел успокаиваться. Мысли скакали как бешеные. Детторе конечно же записывал ход операции. Всех операций. Все эти сведения должны храниться в клинике. Доктор Лиу поможет. Конечно, поможет.

– Может быть, так хочет Господь, – тихо произнесла Наоми.

– Так хочет Господь? Что ты имеешь в виду?

– Может быть, Он сердится на нас… ну, за то, что мы сделали. За то, что люди пытаются сделать. И так Он уравновешивает вещи.

– Тем, что тебя постоянно тошнит? Или тем, что доктор Детторе погиб?

– Я не это хотела сказать. Я хотела сказать…

Она замолчала.

Джон вылез из постели. Нужно выпить воды и принять таблетку. И поспать. Ему просто необходимо было выспаться.

– Может быть, Господь решил, что у нас должна быть девочка, а не мальчик, – наконец выговорила Наоми.

– Почему вдруг все эти разговоры о Боге? Я думал, ты не слишком-то веришь в Него.

– Потому что… я думаю, может, это и не доктор Детторе ошибся. Может, Господь вмешался?

Джон знал, что беременность изменяет гормональный баланс в организме женщины, а это в свою очередь влияет на мозг. Видимо, это тот самый случай.

– Милая. – Он снова опустился на кровать. – Детторе ошибся. Я не думаю, что вмешался Господь. Просто ученый совершил ошибку.

– И мы не знаем, где еще он ошибся.

– Ну, мы даже не знаем наверняка, ошибся ли он вообще. Мне по-прежнему кажется, что Розенгартен был излишне самоуверен и ошибся как раз он. Только не хочет этого признать. Мы обязательно проконсультируемся у другого специалиста. А пока мы не должны волноваться.

– Может быть, расшифровать геном нашего ребенка… нашей девочки целиком?

– Это слишком сложно. Я уже не говорю о цене. Такой анализ безумно сложен. Представь себе, только за простату отвечают тысяча двести генов. За грудь семьсот. За яичники пятьсот. Это гигантская работа.

– Если Детторе мог это сделать… То есть как он мог проделать такую работу? Да еще без лишнего шума?

– В науке такое случается сплошь и рядом. Кто-то всегда идет впереди своего времени – иногда настолько впереди, что современники не способны даже оценить открытие. Он гениальный ученый… был гениальным ученым. И обладал неограниченными средствами. – И, подумал Джон, имел какие-то свои тайные цели. Однако вслух этого не сказал – незачем волновать Наоми еще больше. Прибыль от клиники даже не могла покрыть расходы на ее содержание. Не говоря уже о собственно доходе. Да и время доктора Детторе стоило куда больше…

Ученый-альтруист? Трудящийся на благо человечества? Или…

Джон повалился в беспокойный сон.

Телефон зазвонил, как ему показалось, всего несколько минут спустя.

25

Джон вздрогнул и проснулся. Голова кружилась, и он с трудом соображал, что происходит.

6.47 – горели цифры на будильнике.

Рядом зашевелилась Наоми:

– Что… такое…

Кто может звонить в такой час, черт его раздери? Может, Швеция? Они жили в Америке уже восемь лет, но мать все время забывала о разнице во времени. Несколько раз, после того как они переехали в Лос-Анджелес, она звонила в два или три часа ночи. Еще три звонка, и включился автоответчик.

Джон закрыл глаза и мгновенно уснул.

В пять минут восьмого телефон снова ожил.

– Господи, мама, мы хотим спать! – завопил Джон.

– Может быть, что-то важное, – пробормотала Наоми.

– Мне плевать.

Опять включился автоответчик. Это действительно мать? Может, что-то случилось? Не сейчас, ради бога, не сейчас. Все подождет. В девять утра Джону предстояло собрание преподавательского состава, и он отчаянно нуждался в сне. Хотя бы еще несколько минут. Будильник был поставлен на семь пятнадцать. Джон снова закрыл глаза.

И снова телефонный звонок. Комнату заливал яркий утренний свет. Не открывая глаз, Джон почувствовал движение рядом – встала Наоми. Телефон замолчал.

– Я посмотрю, кто звонил, – сказала Наоми.

– Оставь, милая. Не обращай внимания.

Она вышла из комнаты и через пару секунд вернулась.

– KTTV. Три сообщения от женщины по имени Бобби.

– Бобби? Я не знаю никаких Бобби. Что она хотела?

– Она не сказала. Просто просила перезвонить как можно скорее. Сказала, это срочно.

Канал KTTV принадлежал телекомпании Fox. Несколько месяцев назад Джон принимал участие в ток-шоу, посвященном эволюции.

– Почему они звонят в такое время? – Теперь он совсем проснулся, хотя голова по-прежнему была тяжелой от недостатка сна и от таблеток.

Телефон зазвонил снова.

– Это невероятно! – Джон схватил с тумбочки трубку.

– Здравствуйте, это Дэн Вагнер из KCAL. Я говорю с доктором Клаэссоном?

– Вы знаете, который час? – рявкнул Джон.

– Ну… э… сейчас немного рановато, конечно, но я просто хотел узнать, не согласитесь ли вы дать краткое интервью для нашего утреннего шоу.

Джон нажал отбой и сел на кровати.

– Что происходит, черт возьми? Они что, с ума посходили?

Наоми, обернутая полотенцем, посмотрела на него с удивлением:

– Видимо, какая-то сенсация. Может быть, невероятное открытие в твоей области и они хотят, чтобы ты его прокомментировал? Может оказаться хорошей рекламой для тебя. Глупо упускать такой шанс, ты что?

Джон поднялся и побрел в ванную. Кое-как стащив с себя халат, он уставился в зеркало. Бледное, изможденное, какое-то безумное лицо, темные круги под глазами, взъерошенные, дыбом стоящие волосы. У него был примерно час на то, чтобы привести себя в порядок, принять душ, побриться и влить в себя немного кофе. Потом надо погрузиться в автомобиль и доехать до кампуса.

Проклятый телефон зазвонил опять.

– НЕ БЕРИ ТРУБКУ! – заорал он.

– Джон…

– Не бери трубку, я сказал!

– Джон! Да что с тобой…

– Я не выспался, вот что со мной! Я не выспался, у меня уже три месяца не было секса, и моя жена носит непонятно какого ребенка! Ясно? Хватит этого или назвать еще причины?

Звонки прекратились, но почти тут же начались снова. Не обращая внимания на Джона, Наоми сняла трубку.

– Это Джоди Паркер из новостей KNBC. Это резиденция Клаэссонов?

– Да. Чем я могу вам помочь?

– Я бы хотела поговорить с профессором Джоном Клаэссоном.

– Могу я узнать, по какому поводу?

– Конечно. Мы пришлем за ним машину, чтобы добраться до студии. Нам нужно всего лишь небольшое интервью.

– Сейчас я позову его.

Джон сделал отрицательный жест. Наоми прикрыла трубку ладонью.

– Возьми трубку, – прошипела она.

Он покачал головой.

– Джон, ради бога…

Он выхватил трубку у нее из рук и нажал на отбой.

– Что ты делаешь, скажи на милость? Что с тобой происходит?

Джон бросил на нее раздраженный взгляд:

– Я устал, понимаешь? Я очень устал. В девять часов у меня собрание преподавательского состава, и я должен там присутствовать, compos mentis [3]3
  В здравом уме и твердой памяти ( лат.).


[Закрыть]. Там будут по крайней мере два члена совета, у которых большие сомнения по поводу того, давать мне место в штате или не давать. А если я не получу места в штате, то через год окажусь на улице и стану играть на банджо или протирать стекла автомобилей на светофоре, чтобы заработать на детское питание нашему ребенку. Теперь тебе понятно или объяснить подробнее?

Вместо ответа, Наоми обняла его. Ее горло саднило от рвоты, она тоже вымоталась, и тоже почти не спала этой ночью, и тоже измучилась от беспокойства.

Болезненные уколы, тяжелые решения, непростой выбор, унижение, душевная боль, все эти затраты, смерть доктора Детторе… Наоми была напугана, как никогда в жизни.

Все менялось. Их жизнь с Джоном, их маленький уютный дом, мир, который они создали вокруг себя, их любовь друг к другу – все вдруг стало другим.

И Джон казался ей почти незнакомцем.

Ее дитя, это крохотное создание, что росло у нее под сердцем, с маленькими ручками и ножками, такое хрупкое, жизнь которого целиком и полностью зависела от нее, – неужели и эта девочка когда-нибудь станет для нее чужой? Я видела тебя, видела твое изображение на экране, как ты шевелишь своими ручками и ножками. Мне не важно, что ты девочка, а не мальчик. Совсем не важно. Главное, чтобы ты была здорова.

Наоми почувствовала легчайшее движение внутри, как будто ребенок показал, что слышит и понимает ее. Хотя конечно же это было только ее воображение.

– Джон, – прошептала она. – Не позволяй всему этому взять над нами верх. Разрушить нас. Наш ребенок…

Зазвонил телефон.

Джон прижал ее к себе.

– Мы должны быть сильными, милая. Ты и я. Построить стену, помнишь? Вокруг того, что нам дорого. Я люблю тебя больше всего на свете. Пожалуйста, не обращай внимания на телефон. Я тебя очень прошу. Выключи эту чертову штуку, всего на десять минут. Мне никак нельзя опаздывать на собрание. Сейчас это самое важное, важнее, чем любое интервью.

Наоми выключила телефон. Джон принял душ, побрился, поцеловал жену в щеку, схватил ключи от машины и сумку с ноутбуком и выскочил из дома.

Утренняя газета лежала там, где бросил ее почтальон, – на мокрой от росы лужайке. Джон поднял ее, развернул и взглянул на первую полосу. Прямо на него смотрела фотография женщины. Очень знакомое лицо. Очень. Красивая женщина, крупный план, в поднятых на лоб солнечных очках. Уверенное лицо – этакая богатая стерва, у которой есть абсолютно все в жизни. Внезапно он понял, почему она кажется ему такой знакомой.

Это была Наоми.

Над ее снимком располагалась его собственная фотография, в два раза больше. Лицо на фоне спирали ДНК.

Эту газету он получал каждое утро. USA Today. Заголовок на той же полосе гласил:

«У НАС БУДЕТ РЕБЕНОК НА ЗАКАЗ», —

УТВЕРЖДАЕТ ПРОФЕССОР ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА.

26

У входа в университет были припаркованы четыре фургона с символикой крупнейших телевизионных каналов. Джон подошел ближе. Он уже почти опаздывал на собрание. Рядом с фургонами толпились журналисты – некоторые с камерами, некоторые держали в руках микрофоны. Он услышал, как кто-то назвал его имя. Потом еще раз, уже громче.

– Доктор Клаэссон?

– Это точно он? – произнес другой голос.

– Это доктор Клаэссон!

Невысокая темноволосая женщина с симпатичным, но жестким лицом, показавшаяся Джону смутно знакомой, протянула в его сторону микрофон. Он тут же понял, где ее видел – в новостях на каком-то канале.

– Доктор Клаэссон, скажите, пожалуйста, почему вы с женой решились на «ребенка на заказ»?

В лицо ему уткнулся другой микрофон.

– Доктор Клаэссон, когда должен родиться ваш малыш?

Третий микрофон.

– Доктор Клаэссон, вы подтверждаете, что вы и ваша жена выбрали пол ребенка заранее?

Джон протиснулся между репортерами. Внутри у него все клокотало, но ответил он неожиданно вежливо:

– Прошу прощения, это личное дело. Боюсь, мне нечего сказать.

Когда закрылись двери лифта, он ощутил мгновенное облегчение. Тело тут же начала бить дрожь.

Мы все еще сохраняем большинство примитивных инстинктов, взбудораженно подумал Джон, с десятиминутным опозданием входя в зал. Прежде чем человек научился говорить, он полагался на свои глаза, изучал язык тела. Позы людей, то, как они сидят, положение рук и ног, движение глаз могут рассказать буквально обо всем.

Джону показалось, что в комнате как будто что-то не в порядке. Десять его коллег, рядом с которыми он проработал два с половиной года и которых хорошо знал – или думал, что знает, – этим утром вели себя несколько странно. Джон почувствовал себя незваным гостем, проникшим на вечеринку в закрытый клуб.

Он пробормотал извинения, уселся за стол, достал из сумки ноутбук, а из кармана «блэкберри» и положил их перед собой. Все остальные молча ждали, когда он устроится. Меньше всего на свете Джону хотелось сейчас быть на этом собрании. Он мечтал добраться до кабинета, закрыть дверь и дозвониться до журналистки.

Салли Кимберли.

Я обязательно ей позвоню. Мы должны непременно встретиться и пообедать вместе.

Он был просто вне себя от гнева.

Не для записи.Это было не для записи, черт ее раздери! Она не имела права публиковать то, что он ей рассказал. Ни единого слова!

– Джон, с тобой все в порядке? – спросил Сол Харанчек. Как все южане, он говорил немного в нос. Сол был родом из Филадельфии.

Джон молча кивнул.

Девять пар глаз с сомнением уставились на него, но никаких комментариев, однако, не последовало. Собрание пошло своим ходом. Начали с обсуждения учебного плана, потом, что стало уже нормой за последние несколько месяцев, разговор перешел к более насущным проблемам. Волновало всех одно: судьба отдела вообще и судьба каждого из них в частности. Что будет в конце следующего года? В штате состоял один только Сол Харанчек. Будущее остальных представлялось туманным. Ни правительство, ни научно-исследовательские институты, ни благотворительные фонды, ни другие университеты, в которые они обращались, пока не высказали заинтересованности в проекте.

Джон в беседе не участвовал. Учитывая заголовки сегодняшних газет и выражение лиц его коллег, он вообще сомневался, что сможет остаться в науке.

Будущее его семьи было, кажется, еще более неопределенным.

В половине десятого Джон не выдержал. Он сунул в карман телефон, схватил ноутбук, сумку и встал:

– Прошу меня извинить. Я… у меня…

Не закончив фразу, он вылетел из конференц-зала.

Джон шел по коридору. Слезы вскипали на глазах, и он сдерживался изо всех сил. Оставалось только надеяться, что ему не встретится кто-нибудь из студентов. Дойдя, наконец, до кабинета, он открыл дверь, вошел и захлопнул ее за собой.

На столе лежала куча непрочитанных писем. На автоответчике было тридцать одно новое сообщение.

Господи.

И пятьдесят семь новых электронных писем.

Зазвонил телефон. Наоми. Голос ее дрожал от ярости.

– Меня уже затерроризировали звонками. Твоя новая любовница постаралась – раздала номер моего офиса всем, кому только можно.

– Господи, Наоми, она мне не любовница! Ты что, с ума сошла? – завопил Джон, но тут же опомнился. Наоми ни в чем не виновата. Она не заслужила этого. Во всем виноват он, только он. – Прости меня, милая. Я…

Она бросила трубку.

Черт.

Джон набрал ее прямой номер, но линия была занята.

Он с отчаянием взглянул на телефон, на экран компьютера, на голые стены кабинета. Секретарша сложила всю почту на край стола; сверху лежал пакет с надписанным от руки адресом. Внутри прощупывалось что-то твердое. Заинтересовавшись, Джон вскрыл пакет серебряным ножом для разрезания бумаги – подарок Наоми на Рождество – и вытащил два толстых листа картона, скрепленные резинками.

Между ними оказалась фотография Наоми – та самая, что стояла у него на столе. Сделанная в Турции. Та самая, что красовалась теперь на первой полосе USA Today.

Туда же была вложена записка. Маленький листок бумаги.

Привет, Джон! Спасибо, что одолжили мне это! Всего самого наилучшего. Салли Кимберли.

Сука! Господи, какая же сука!

Дверь кабинета открылась. Вошел Сол Харанчек.

– Джон. Могу я… м-м-м… поговорить с тобой?

Сол нервно потирал руки и покачивался на мысках. Вид у него был такой, словно он пришел сообщить о конце света.

Джон молча посмотрел на него.

– Ты темная лошадка, однако, – начал Сол. – Я… то есть мы… то есть никто из нас и понятия не имел, что ты и… м-м-м… – Он хрустнул пальцами. – Это, конечно, твое личное дело, но сего дня я… кто-то показал мне эту статью в USA Today… – Сол тряхнул головой. – Если ты не хочешь об этом говорить, то все нормально, просто скажи мне.

– Я не хочу об этом говорить, – кивнул Джон.

Сол закивал и повернулся к двери.

– Ну ладно, хорошо…

– Сол, – перебил его Джон. – Послушай, я… скажи мне, пожалуйста, я потерял шанс быть зачисленным в штат, так ведь?

Зазвонил телефон.

– Ответишь? – спросил Сол.

Джон поднял трубку – на случай, если это Салли Кимберли. Однако звонила женщина по имени Барбара Стрэттон. Она хотела узнать, не согласится ли Джон дать подробное интервью на радио. Джон вежливо – опять более вежливо, чем намеревался, – сказал, что он не сможет, и повесил трубку.

– Я идиот, Сол, – сообщил он Харанчеку.

– Это правда? То, что написано в статье? Вы с Наоми в самом деле обращались к Детторе?

Телефон зазвонил опять. Джон не стал отвечать.

– Правда.

– О господи. – Сол ухватился руками за спинку стула.

– Ты о нем что-нибудь знаешь?

– Он провел пару лет в этом университете в восьмидесятых. Но нет, я ничего о нем не знаю, кроме того, что прочитал – и что теперь он погиб, так?

– Да. Что ты думаешь о его работе?

– Он был умным парнем – его IQ просто зашкаливал. Но высокий интеллект не означает, что ты великий человек… или хотя бы хороший. Это значит, что ты можешь придумывать всякую хрень, которую другие люди придумать не способны. И не более того.

Джон промолчал.

– Послушай, это не мое дело. Очень бестактно с моей стороны вообще расспрашивать тебя… Но вот в чем дело, Джон. Эта статья не делает тебе чести как ученому. И соответственно, подрывает доверие к нашему отделу в целом.

– Но в газете все представлено не так, Сол. Ты же знаешь, как они могут искажать факты. Пресса любит выставлять науку более продвинутой, чем она есть на самом деле.

Харанчек посмотрел на него с сомнением.

– Ты хочешь, чтобы я уволился? Ты это пытаешься мне сказать?

Сол уверенно помотал головой:

– Нет, конечно. Об этом не может быть и речи. Сейчас неподходящее время для обсуждения – давай отложим разговор на потом.

– Мне очень жаль, что так вышло, Сол. Я могу что-нибудь сделать, чтобы сохранить возможность попасть в штат?

Харанчек взглянул на часы:

– Мне нужно вернуться на собрание.

– Извинись за меня, ладно?

– Разумеется. – Он закрыл за собой дверь.

Джон посмотрел на записку от Салли Кимберли. Да, он злился на нее, но еще больше его бесила собственная глупость. Рассыпался перед ней, откровенничал, думал, что она напишет хорошую статью про отдел… Вот идиот! Как он мог забыть, что мир устроен совсем по другим законам?

Он налил себе кофе и вернулся за стол. Почти тут же снова раздалась телефонная трель. Это была Наоми.

– Джон, ты смотрел новости? Последний выпуск? – тонким, дрожащим голосом спросила она.

– Нет. А что? Что такое?

– Доктор Детторе. Его убили какие-то сектанты. Они взяли на себя ответственность за взрыв. Сказали, что Детторе был пособником Сатаны. Они называют себя «Апостолы третьего тысячелетия». Это они подложили бомбу в вертолет. И они говорят, что любой, кто играет в игры с человеческими генами, отныне является их целью. Я очень боюсь, Джон. Очень.

27

Наоми посидела в монтажной, просмотрела черновой вариант первой серии документального фильма о людях, выживших при стихийных бедствиях, но по-настоящему сосредоточиться не смогла и решила поехать домой.

Нужно собраться. Сконцентрироваться на работе. Постараться выбросить из головы все лишнее – смерть доктора Детторе, беспокойство о ребенке, подозрения, что Джон переспал с этой сучкой Салли Кимберли.

И не обращать внимания на любопытные взгляды коллег. Кто из них читал статью или слышал о ней? Наоми была уверена, что большинство, но ни один не обмолвился ни словом, и это было еще хуже. Лори оказалась единственной из всех друзей, кто позвонил.

– Дорогая, какие замечательные новости! – Голос у Лори был оживленный, как всегда, но все-таки не такой. Слишком оживленный. Неестественно оживленный. Как будто она изо всех сил старалась скрыть неприязнь, но это не слишком получалось. – Ты нам ничего не говорила!

Казалось, за последние два дня весь мир Наоми перевернулся. У нее будет девочка, а не мальчик. Детторе мертв. Ей угрожают религиозные фанатики. И она больше не верит своему мужу.

Ей отчаянно захотелось оказаться в Англии. Рядом с матерью и сестрой. Джон всегда говорил, что брак – это стена, защищающая от всех невзгод, от окружающего мира, только это полный вздор. Только твои родные, твоя плоть и кровь, – вот настоящая стена. Только им можно доверять. Больше никому. Даже собственному мужу.

Она вспомнила стихотворение, которое прочитала давным-давно. О том, что дом – это такое место, где тебя обязательно примут, если больше некуда деться.

Вот где она хотела быть сейчас. Дома.

Дома. В Англии.

В своем настоящем доме.

– Черт! – Она резко затормозила, едва не врезавшись в мусорный бак. Старенькая «тойота» со скрежетом остановилась. Наоми в ужасе уставилась в окно. Обе стороны улицы заполонили машины, микроавтобусы и автобусы с журналистами. Небольшая толпа людей с камерами и микрофонами наперевес собралась на лужайке перед домом.

К ее удивлению, «вольво» Джона стоял возле дома. Было двадцать минут седьмого, а он никогда не появлялся дома раньше восьми. Заметив ее машину, толпа колыхнулась в сторону Наоми. Она припарковалась рядом с машиной Джона, и журналисты тут же окружили ее, словно стая животных. Наоми открыла дверцу, и крики буквально оглушили ее.

– Миссис Клаэссон!

– Эй, Наоми! Посмотрите сюда!

– Что вы чувствуете? Каково это – вынашивать первого в мире «ребенка на заказ»?

– Что вы думаете о гибели доктора Детторе, миссис Клаэссон?

– Как смерть Детторе повлияет на…

Наоми протиснулась мимо них, плотно сжав губы, с каменным лицом. Она поднялась на крыльцо, откинула противомоскитную сетку, и дверь отворилась – Джон поджидал ее. На нем были шорты и майка. Наоми проскользнула внутрь, и он сразу же запер дверь.

– Избавься от них как-нибудь! – раздраженно сказала она.

– Извини меня. – Он попытался поцеловать ее, но Наоми так резко отдернула голову, что его губы едва коснулись ее щеки.

Дождь прекратился, небо расчистилось, и на улице становилось жарко. Сводки погоды обещали, что к выходным жара усилится. Джон включил кондиционер, и в доме было прохладно. Хоть что-то приятное. Из колонок лилась музыка – Пятая симфония Малера. Джон всегда слушал музыку, когда у него были неприятности.

– Просто не обращай внимания на этих уродов. Скоро им станет скучно, и они уберутся. Мы не должны поддаваться.

– Легко сказать, Джон.

– Я налью тебе выпить.

– Мне нельзя пить.

– Хорошо, тогда что тебе сделать? Молочный коктейль?

Что-то в его тоне и выражении лица вдруг тронуло ее до глубины души. Что-то наивное и мальчишеское, нечто такое, за что она в свое время полюбила этого человека. Да, Джон порой приводил ее в ярость, но он мог мгновенно обезоружить.

Они посмотрели друг другу в глаза. Двое в беде. Двое в осаде. Гнев в данном случае – путь в никуда. Им нельзя сейчас ссориться. Нельзя разделяться. Нужно найти в себе силы, чтобы пройти через все это.

– Отлично, – сказала Наоми уже более спокойно. – Сделай мне молочный коктейль. Без алкоголя, но чтобы я от него свалилась под стол. Пойду переоденусь.

Несколько минут спустя, одетая в одну лишь длинную футболку, Наоми чуть раздвинула жалюзи и глянула в окно. Журналисты болтали между собой, некоторые разговаривали по телефону, некоторые курили. Несколько человек по очереди доставали что-то из бумажного пакета и ели. Похоже на гамбургеры. Уроды. Проклятые уроды. Оставьте нас в покое!

Из гостиной доносилась музыка – Джон прибавил звук. Сам он был на кухне, чем-то гремел. Наоми направилась туда.

Джон, босой, стоял возле раковины. На столе перед ним стояли стакан, бутылка водки, банка маслин и бутылка сухого мартини. В руках он держал серебряный шейкер и с силой встряхивал его. Как вошла Наоми, Джон не слышал.

Она заметила, что на полу валяется кубик льда, и подняла его. Потом, поддавшись внезапному порыву, тихонько подкралась к Джону сзади и быстро сунула лед ему в шорты.

Он вскрикнул, выронил шейкер и обернулся:

– Господи! Ты меня напугала как…

Наоми не знала, что на нее нашло, но ею вдруг овладело дикое, нестерпимое желание. Она хотела его, здесь и сейчас, в эту же самую минуту. Опустившись на колени, она стащила с Джона шорты и припала к нему губами, крепко обхватив за ягодицы. Он резко выдохнул и запустил пальцы ей в волосы. Она провела ладонями по его стройному, мускулистому телу, снизу вверх, и услышала, как он застонал от удовольствия. Она оторвалась от него, встала и прильнула к его рту, впилась, сильно, почти яростно, обвивая его шею руками, потом медленно, но настойчиво потянула его вниз. Они опустились на пол, Джон сверху, целуясь как безумные, срывая друг с друга остатки одежды, еще больше заводясь от желания, которое владело другим. Он вошел в нее, сразу, резко, она почувствовала, как он заполняет ее всю, целиком… прекрасный… большой… твердый… восхитительный, внутри, внутри ее.

Она притянула его еще ближе, заставляя войти как можно глубже, двигаясь навстречу ему все резче и чаще, пьянея от запаха его кожи, волос, лосьона после бритья. Не существовало ничего вокруг, только они, окруженные стеной, не два отдельных человека, но нечто единое, целое, неразделимое. Наоми прошептала что-то, не помня себя от наслаждения. Джон крепко обнимал ее, с каждым движением проникая все глубже, ее тело билось о твердый пол, но она не замечала этого. Еще немного – и оба стали содрогаться от удовольствия. Он вскрикнул, и она вцепилась ему в спину, прижимая к себе, мечтая, чтобы этот момент длился вечно, чтобы они так и оставались слитыми воедино, навсегда, навсегда…

Позже, лежа рядом на полу, Джон и Наоми посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись. Да, это было здорово, черт возьми.