Текст книги "Бой неизбежен!"
Автор книги: Питер Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Глава 20.
Беспрецедентное судилище
Никто на Средиземноморском театре не сомневался, что Соединение Н блестяще показало себя в ходе битвы. Во всяком случае, когда Соединение Н после своей вылазки в центральную часть моря снова увидело Гибралтар, его моряки были полны гордости. Как записал в дневнике один юный гардемарин:
«По сигналу адмирала все корабли соединения, состоящего из «Ринауна», «Бервика» и «Шеффилда», выпустили из труб клубы дыма. Это было эффектное зрелище. Мы все подняли самые большие фляги, а оркестры играли «Беги, кролик, беги», когда корабли входили в гавань. К нашему удивлению и радости, нас встретили крики «Ура!» с «Ройял Соверена» и эсминцев».
Радиограммы с поздравлениями и наилучшими пожеланиями были получены от сэра Дадли Норта, от командующего Мальтийской военно-морской базой, от главнокомандующего Средиземноморским флотом сэра Эндрю Каннингхэма. Хотя Сомервилл был тронут этими поздравлениями и был полностью удовлетворен собственными действиями, его терзали дурные предчувствия. Он отправил 2 короткие радиограммы в Адмиралтейство, в которых рассказывал о бое, а теперь вместе со штабом работал над детальным отчетом, как и положено. Это было нелегко. Он высказал свои опасения в письме к жене: «Я не удивлюсь, если кое-кто в Адмиралтействе будет настаивать, что мне следовало продолжать погоню».
Он оказался совершенно прав. Но самые громкие вопли раздались из кресла, стоящего выше Адмиралтейства. В очередной раз Сомервилл навлек на себя гнев премьер-министра. На этот раз Черчилль был уверен, что получил желанный повод вышвырнуть своего непокорного критика со Скалы раз и навсегда.
Удар был нанесен в тот самый день, когда Соединение Н триумфально вернулось домой. Из Адмиралтейства прибыло сообщение, которое просто потрясло всех. Уже была создана следственная комиссия под председательством адмирала флота графа Корк энд Оррери, которая уже отправиласьв Гибралтар, чтобы расследовать действия адмирала Сомервилла в ходе боя.
Это решение не имело прецедентов в истории Королевского Флота, ведь подобные комиссии создавались лишь после того, как Совет Адмиралтейства получал полный и детальный обзор всех фактов. Поэтому не удивительно, что Сомервилл сразу почувствовал себя обреченным. Кто-то в Адмиралтействе или выше решил его снять. Это происходило, как и в случае с адмиралом Hop-том, но при этом вообще без всяких оснований. В Уайтхолле поставили под вопрос «наступательный дух» Сомервилла, и не было никаких сомнений в том, кто запустил эту машину. Видный историк Стефен Роскилл выяснил, что адмирал сэр Уильям Дэвис, который служил в Оперативном отделе Адмиралтейства, не сомневался: инициатива исходила лично от Черчилля, хотя исполнение этого замысла взял на себя Первый Лорд Адмиралтейства Александер.
Премьер-министр даже успел выбрать преемника Сомервиллу. Так как он сгорал от желания заполучить «боевого офицера», то выбрал адмирала Харвуда, победителя в бою у Ла-Платы в 1939 году. Это был как раз тот командир, которого желал иметь Черчилль. Однако Ла-Плата так и осталась единственным успехом Харвуда. После боя он был произведен из коммодоров в контрадмиралы, хотя ранее его обошли чином, когда Харвуд служил помощником начальника морского штаба. Он никогда не командовал крупными соединениями – только небольшими эскадрами крейсеров на заморских станциях. Но уже через несколько дней после боя у Спартивенто, имея на руках только первые и неполные отчеты, Черчилль написал Александеру: «А почему бы не дать Харвуду шанс показать себя?»
Александер полностью разделял отношение Черчилля к Харвуду и уже всерьез вознамерился назначить его командующим Соединением Н в обход Первого Морского Лорда Паунда.
Отношение ко всей этой возне на флоте было однозначным: возмущение, смешанное с ужасом и недоверием. Никто даже представить себе не мог, что подобное возможно. Сомервилл написал Каннингхэму, что был крайне удивлен, получив эту депешу, так как в Лондоне еще не получили детальных отчетов. По его мнению, она была выражением неверия в его качества командира. С некоторым злорадством он вопрошал: «Кто затеял эти игры с флотом?»
Каннингхэм, который уже испробовал нечто подобное на себе, взъярился. «Я полагаю, что те, кто сидит дома, действуют чудовищно несправедливо, особенно потому, что следственная комиссия вылетела в Гибралтар еще до того, как адмирал отослал свой рапорт или хотя бы успел вернуться в порт».
Когда Паунд затронул этот вопрос в письме командующему Средиземноморским флотом, Каннингхэм высказался не менее резко:
«Вы спрашиваете меня, был ли я удивлен созданием следственной комиссии для рассмотрения действий Соединения Н в бою южнее Сардинии. Если вы хотите, чтобы я высказался совершенно прямо, то отвечу, что очень сожалею о таком решении, особенно потому, что комиссия была создана еще до того, как Соединение Н вернулось в гавань».
Биограф Сомервилла рассказывает, что пережили моряки Соединения Н, когда узнали эту новость:
«Если бы Сомервилл не пользовался доверием и уважением всех офицеров и матросов своего соединения, это стало бы ударом по их вере в адмирала, что привело бы к падению морального духа. Но в действительности командиры кораблей и штабные офицеры были возмущены и взбешены, когда узнали, что их командир и все Соединение Н попали под подозрение. Когда об этом узнали кают-компании, то они были близки к взрыву».
Все, кто знал о происходящем, считали все это бессмысленным. Однако следует отметить, что многие моряки просто не подозревали о закулисной возне.
«Если говорить о последующей работе следственной комиссии, то следует отметить, что она происходила в обстановке строжайшей секретности. Мы узнали о ней лишь гораздо позднее. Поэтому я не думаю, что в то время Соединение Н испытывало какие-то особые «ощущения». Мы просто ни о чем не знали».
Впрочем, никто не сомневался, что Сомервилла безусловно оправдают от обвинения в нерешительности перед лицом противника.
«Сомервилл был олицетворением наступательных действий, не уступая в этом даже Каннингхэму. Даже сама мысль о том, что он увильнул от боя, казалась морякам дикой. Было совершенно ясно, что на адмирала ополчился сам Черчилль, а Паунд не может его защитить».
Даже в выборе членов следственной комиссии видна рука Черчилля. Лорд Корк считался решительным офицером, полным «наступательного духа», и Черчилль в то время доверял ему абсолютно. Во время Норвежской кампании Черчилль уже вручил ему командование. Более того, он отправил лорду Корку целую серию директив в обход главнокомандующего Флотом Метрополии адмирала Форбса, которому Корк подчинялся. Поэтому можно охотно поверить, что такой человек добыл бы результат, которого жаждали Черчилль и Адмиралтейство. Но если таковы были их ожидания, то они недооценили «Джинджера», которого прозвали так за огненно-рыжую шевелюру и пламенный темперамент. Прежде всего и в основном он был моряком, а не дипломатом.
Джинджер Бойл (он же лорд Корк энд Оррери) был энергичным человеком. В сентябре 1933 года он поднял флаг на «Нельсоне» в качестве главнокомандующего Флотом Метрополии. Он сменил адмирала сэра Джона Келли. Келли был специально назначен главнокомандующим после Инвергордонского мятежа, чтобы успокоить рядовых матросов. Келли блестяще справился со своей задачей, но все это отрицательно сказалось на боеготовности флота. Сразу после назначения адмирал Бойл вывел флот в открытое море на учение и быстро восстановил моральный дух офицеров, которые испытывали определенную неуверенность после выступлений матросов.
«Джинджер Бойл был сторонником жесткой дисциплины, а взрывы его вулканического темперамента заставляли окружающих ходить на цыпочках. Его особенно интересовало состояние зенитной артиллерии, он выделил премию для награждения самого лучшего корабля. Он охотно доверял своим подчиненным, не стремясь все замыкать на себе. После 2 лет на этом посту Корк энд Оррери стал командующим Портсмутской базой. В 1940 году он был назначен командиром эскадры, которая должна была отбить Нарвик. К концу мая он выполнил это задание. Интересно отметить, что он получил высшее звание, прослужив все время на флоте. В Адмиралтействе он провел всего пару месяцев в 1940 году».
Такой человек вряд ли поддался бы влиянию политиканов в той работе, которую ему поручили провести в Гибралтаре. Его заместителем был назначен адмирал сэр Джордж О'Ойли-Лион.
Тем временем и без того неприятная ситуация еще больше ухудшалась передачами итальянского радио, которое на весь мир раззвонило о том, что эскадра Сомервилла бежала от флота Кампиони и при этом понесла тяжелые потери. Эта ложь повторялась так часто, что ее отзвуки можно найти в трудах послевоенных историков. «Действия британского командира в Лондоне сочли настолько неудовлетворительными, что после возвращения в Гибралтар он обнаружил себя в «интересном положении» перед следственной комиссией. Ему пришлось оправдываться за то, что он не вел бой более энергично».
Подобные заявления, сделанные после бегства итальянского флота, были наглой ложью, однако они слышались тут и там. Поэтому Черчилль, который сам был хорошим пропагандистом, быстро увидел их опасность. Он изложил Паунду и Александеру свои опасения на этот счет, однако при этом он даже не пытался скрыть своего предвзятого мнения.
«Совершенно очевидно, что адмирал Сомервилл потерял доверие Совета Адмиралтейства. Этого вполне достаточно, чтобы приказать ему спустить флаг и заменить его Харвудом, не приводя никаких других оснований, кроме того, что такая замена необходима из общих соображений. Это действительно так, потому что еще до этих двух эпизодов (вероятно, он подразумевает Спартивенто и либо Оран, либо бегство Соединения Y) доверие к нему заметно поколебалось».
Он добавил, что теперь стало ясно, что Корка лучше было не посылать в Гибралтар. Но было уже поздно, потому что Корк отбыл, а Сомервилл знал об этом. Более того, подобное решение дало бы итальянцам благоприятную пищу для новых выпадов, а в глазах остального мира скорее подтвердило бы, чем опровергло их заявления. Александер также предупредил, что подобные действия позволят Сомервиллу говорить, что с ним попросту бесчестно расправились. Поэтому было решено не мешать комиссии работать. Черчилль и Совет Адмиралтейства с треском наступили на уложенные ими же самими грабли.
Черчилль упрямо отказывался признать свое поражение. Он писал: «Если суд сочтет адмирала виновным и если не вскроется каких-то других фактов, кроме известных нам, я надеюсь, что все закончится на этой неделе».
Однако, как отмечает британский историк МакИнтайр, следственная комиссия не сделала тех выводов, которых от нее ждали. И результаты ее работы бумерангом ударили по затеявшим это позорное расследование.
В конце концов, после долгого и утомительного изучения обстоятельств боя следственная комиссия пришла к следующему выводу: «Руководство боем было правильным и смелым. Его успех гарантировал решение основной задачи операции, а именно: своевременное и благополучное прибытие конвоя в пункт назначения, несмотря на противодействие превосходящих сил противника».
Комиссия также ясно дала понять, что считает причины, по которым Сомервилл прервал бой именно в тот момент, когда это было сделано, совершенно обоснованными. Так у критиков был выбит самый главный козырь.
Такое заключение означало, что командир Соединения Н отмщен, вся критика в его адрес моментально заглохла. Черчилль был вынужден согласиться с этим. Однако только после обстрела Генуи в 1941 году он сменил гнев на милость и прекратил преследовать Сомервилла.
После того как все закончилось, лорд Корк написал Сомервиллу дружеское письмо, надеясь полностью развеять остатки сомнений:
«Я надеюсь, что после того как все вчера закончилось, вы почувствовали, что мне не нравится положение, в которое вас поставили после вашего успешного боя неделю назад. Мне очень жаль. Скорее всего, ваша реакция на действия Адмиралтейства будет слишком резкой по следующим причинам. Всегда найдутся критики, готовые поднять крик и предложить, что следовало бы сделать, хотя они совершенно не знакомы ни с сутью дела, ни с его деталями. Эти люди всегда жаждут результата, их можно найти в стенах Адмиралтейства и вне их, в самых высоких штабах (я говорю на основании личного опыта). Не сомневаюсь, что они и сейчас примутся кричать, но в данном случае приняты самые быстрые меры, чтобы заткнуть им глотки».
То, что он намекал на Черчилля, совершенно ясно. Паунд решил с помощью следственной комиссии заставить премьера замолчать. Вице-адмирал Ройял, служивший в Адмиралтействе, высказался более резко: «Поганые политиканы, которые не имеют ни малейшего представления о реальных трудностях, виноваты во всем этом гадстве».
Сам Сомервилл не питал никаких иллюзий. Он обвинял адмирала Тома Филипса и Черчилля в охоте на ведьм и прекрасно понимал положение Корка. Он написал Каннингхэму, заявив, что Корк наверняка «считает все это грубейшим оскорблением».
Каннингхэм ответил, что, по его мнению, Паунд не так уж не виноват, поскольку позволил «WC и остальным втянуть себя в это». В своих мемуарах он высказался в своей обычной грубоватой манере: «В то время я полагал совершенно недопустимым, чтобы адмирал, делавший все возможное в трудных обстоятельствах, постоянно находился под угрозой попасть в лапы следственной комиссии, ожидающей его возвращения в гавань, если его действия не удовлетворяют тех, кто отсиживается дома, ничего не зная о реальных фактах».
Но, кто бы там ни был прав и кто бы ни ошибался в данном случае, Адмиралтейство имело полное право критиковать и в случае необходимости снимать любого офицера, как было сделано с Нортом. Отвратительным было то, как именновсе было сделано, причем сделано по настоянию Черчилля, а не командования флотом. Это оставило дурной привкус. Их Лордства приняли выводы комиссии с кислой миной. Они ответили Сомервиллу после слушаний в Совете Адмиралтейства, что «никакие обстоятельства не должны заставить забыть, что конечной целью Королевского Флота является уничтожение вражеских сил, где бы и когда бы они ни были встречены».
Трудно обвинять их в слишком упрямом желании добиваться уничтожения врага после многочисленных разочарований Великой Войны. Однако если бы они взяли труд немного подумать, то поняли бы, что конечная цель была достигнута, хотя и не в ходе эффектного сражения в открытом море. Победа была полной и сокрушительной и была одержана в тот день, когда германский Флот Открытого Моря бесславно затопил сам себя в Скапа Флоу. И здесь возникает совершенно очевидная параллель. После 3 лет борьбы и различных подобных инцидентов итальянский флот точно так же пришел сдаваться Королевскому Флоту. Но в мрачные дни 1940 года, когда против нас был весь мир (или, в лучшем случае, безразлично смотрел на нашу борьбу), крайне сложно было судить, ошибались Черчилль и Адмиралтейство или нет. В той обстановке их горячее желание нанести громкое поражение хотя бы одному партнеру Оси вполне понятно, ведь речь шла о единственной области войны, где мы превосходили противника качественно и количественно. Поэтому весь вопрос следует рассматривать комплексно. Тем не менее, они действовали грубо и неуклюже, и все это не делает чести Лондону.
В результате Каннингхэм и Сомервилл прошли горнило, а вот Норту это не удалось. Нация благословляла двух самых решительных и блестящих офицеров, которые в те дни командовали морскими силами на Средиземноморском театре. Было бы настоящей трагедией, если бы один из них стал жертвой гнева премьер-министра и был заменен менее значительной фигурой. Несмотря на трудности и потери, на которые их обрекал чрезмерный оптимизм Лондона, именно их сила и выносливость провели флот через все испытания к конечной победе.
Адмирал Сомервилл двинулся дальше, к новым сияющим вершинам. А что можно сказать о его неудачливом противнике адмирале Кампиони? Если Сомервилл считал, что начальство обошлось с ним незаслуженно жестко, то судьба Кампиони оказалась гораздо более плачевной. Как и Сомервилл, он полагал, что сделал для своей страны все возможное, сохранив то, что осталось от линейного флота после Таранто, ведь еще можно было надеяться на новые сражения в более благоприятных условиях.
Но, несмотря на это, с ним обошлись гораздо более жестко, чем с Сомервиллом. 10 декабря Кампиони был снят с поста главнокомандующего флотом, так как первые 6 месяцев войны на море были отмечены для итальянцев сплошными катастрофами. Его смещение оказалось стремительным, однако это было сделано в ходе общей реорганизации, поэтому было не столь оскорбительно, как снятие Норта. Кампиони воспринял свою отставку спокойно. Удар был смягчен тем, что его назначили заместителем начальника Морского генерального штаба вместо адмирала Сомильи.
На новом посту Кампиони проявил себя достаточно хорошо. Во время обстрела Генуи Соединением Н в феврале 1941 года именно он приказал итальянскому флоту выйти в море и сосредоточиться к северу от Сардинии.
В результате итальянцы оказались совсем рядом со столь желанной морской победой. Эта операция позволила Сомервиллу оправдаться в глазах Черчилля, однако она была слишком рискованной затеей, которая едва не завершилась крахом. Позднее Кампиони был назначен губернатором Эгейских островов и занимал этот пост в критические дни итальянской капитуляции. Гитлер был полон решимости удержать в этом районе все, что только удастся. Союзники отреагировали вяло и запоздало. Кампиони сохранил верность новому итальянскому правительству и надеялся на помощь англичан. Он пытался маневрировать, но немцы действовали быстро и решительно. В конце молниеносной кампании они жестоко отомстили итальянцам, которые решились сопротивляться им.
Кампиони был взят в плен и передан режиму Муссолини. После формального суда по обвинению в измене он был приговорен к смерти и в 1944 году расстрелян в Парме. Адмирал заслуживал лучшей участи.
Его преемником на посту главнокомандующего флотом стал адмирал Иакино, который командовал эскадрами тяжелых крейсеров в боях у Калабрии и Спартивен-то. Мы уже отмечали, что он во многом походил на Кампиони, и слепое повиновение приказам привело его к аналогичной участи. Также следует отметить, что Иакино был в первую очередь моряком и лишь затем политиком. Его готовность послать назад 3-ю дивизию ради спасения поврежденного эсминца принесла ему уважение итальянских моряков. Однако именно эта гуманность привела Иакино и его флот к одному из самых тяжелых поражений, которое они потерпели от Королевского Флота. Это произошло в бою у мыса Матапан в мае 1941 года. Его бывший флагман тяжелый крейсер «Пола» был поврежден во время атаки британских торпедоносцев и потерял ход. Итальянский флот имел строжайший приказ не вступать в бой, поэтому Иакино, державший флаг на линкоре «Витторио Венето», повел свои корабли назад в порт. Как и у Спартивенто, они все могли спастись, если не считать «Полы». И снова Иакино не решился бросить корабль без помощи. Его в очередной раз подставила авиаразведка, которая сообщила, что корабли Каннингхэма далеко отстали. Поэтому Иакино решился отправить на помощь «Поле» еще 2 тяжелых крейсера. Ночью они налетели прямо на 3 британских линкора и были мгновенно расстреляны.
Иакино не сумел взять реванш. Во время Второго боя в заливе Сирт он вышел на британский конвой, имея просто подавляющее превосходство в силах: линкор «Литторио» и большую группу крейсеров и эсминцев. Ему противостояла горстка крейсеров ПВО и эсминцев. Однако на этот раз англичане продемонстрировали образцовое использование дымовых завес. Они показали, что ничуть не уступают итальянцам в этом аспекте, в результате итальянцы были вынуждены прекратить бой и ушли, разочарованные. После этого Иакино был смещен с поста главнокомандующего, его заменил адмирал Бергамини.
История отнеслась к нему довольно жестко. Бывший союзник итальянцев адмирал Руге писал:
«В начале декабря 1940 года повторявшиеся одно за другим поражения итальянского флота привели к перемещениям в руководстве. Адмирал Рикарди стал главнокомандующим военно-морскими силами вместо адмирала Каваньяри. Адмирал Иакино, ранее командовавший дивизией крейсеров, стал командующим флотом. Ему был 51 год, и он пользовался хорошей репутацией. С 1931 по 1934 год он был военно-морским атташе в Лондоне и хорошо знал британский флот. То ли он слишком уважал своего противника, то ли ему просто не везло, но фактом остается то, что в качестве командующего он имел еще меньше успехов, чем его предшественник».
Зато британские адмиралы сделали замечательные карьеры. Каннингхэм после побед в 1940 и начале 1941 года пережил трагедию и поражения в Греции и на Крите, которые во многом стали результатом вмешательства Черчилля. После этого он покинул Средиземное море, сдав свой пост Харвуду. Последний быстро доказал свою несостоятельность. Иллюзии Черчилля разлетелись в прах, и он снял Харвуда так же резко, как ранее Норта. Каннингхэм стал величайшим английским моряком XX века и достиг самых высоких постов, но при этом никогда не подчинялся бредням премьер-министра.
Сомервилл после успешной службы командиром Соединения Н в 1942 году был назначен главнокомандующим морскими силами в Ост-Индии как раз в тот момент, когда наши оборонительные позиции рушились под натиском японцев. Получив в свое распоряжение разношерстную коллекцию старых кораблей, Сомервилл должен был сделать невозможное – остановить продвижение японцев на запад. Это было нереально, однако он энергично взялся за дело. Ему крупно повезло, так как он сумел избежать разгрома в Индийском океане в апреле 1942 года, но, к счастью для англичан, японцы поспешили повернуть обратно в Тихий океан. После этого военные действия на театре заглохли сами собой. Сомервилл был назначен в Вашингтон, где проявил себя на дипломатическом поприще. После войны он ушел в почетную отставку, однако она была недолгой.
Из всего трио, навлекшего на себя немилость Черчилля в 1940 году, только адмирал Норт в 1950-х годах был вынужден сражаться за свое доброе имя, одинокий старый человек. Оба его знаменитых сослуживца уже ушли, да и события, вызвавшие столь ожесточенные споры в 1940 году, были почти забыты. Sic transit…
