Текст книги "Кабала"
Автор книги: Пэтти Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Кто это? – спросила она Белинду, не вполне уверенная, что обращается по адресу. Скорее, вопрос следовало задать небесам, как в какой-нибудь греческой комедии: «О Боги, скажите, кто это?»
– Филлип, – шепотом ответила Белинда. – Я же тебе говорила.
– Да, знаю. Я другое имела в виду.
Белинда посмотрела на нее озадаченно и тут же повернула голову, чтобы видеть подошедшего к микрофону Филлипа. Когда следом за ней то же самое проделала и Сара, она вдруг осознала, что от невысокого мускулистого с зачесанными назад волосами человека в дорогом костюме шла в зал непонятная энергия, подчинявшая себе присутствовавших – сколько бы их ни было.
10
Белинда
Как глубоко в твою душу может проникнуть другой человек, размышляла Белинда. В какой момент это происходит? Каким образом чужая личность оказывается в темном лабиринте твоего «я», в таких его ответвлениях, куда на протяжении уже многих лет вход посторонним заказан? Случается ли это в момент первой встречи? Или сначала тебя взвешивают и измеряют, раскладывают по полочкам? А может, все проще – ты сама вручаешь человеку ключ?
Вот о чем думала Белинда в танцевальном зале «Холидэй Инн», причем мысли эти посещали ее уже не впервые. Филлип жил в ней – это было все, что она знала. Куда бы ни обращался ее внутренний взор, всюду был он, в молчаливом призыве протягивая навстречу руки. Он нес с собой покой и тревогу одновременно. Белинда ощущала себя как бы на гребне высокой волны в бушующем море и никак не могла разобраться, что являет собою Филлип – тихую гавань или новый порыв бури.
В разговоре с Сарой она умолчала о том, что с Филлипом у нее был и личный контакт. Это произошло, когда она в пятый раз явилась на его лекцию. К ней подошел один из его помощников и шепнул: «Филлип хотел бы с вами встретиться». Как послушная ученица, Белинда стояла в стороне и ждала, когда иссякнет длинная вереница тех, кто горел желанием засвидетельствовать личное почтение своему кумиру. Наконец в зале почти никого не осталось, и Филлип направился к ней – плавной походкой, предоставляя воздуху мягко и спокойно обтекать его ладную фигуру.
– Давайте пройдем в бар и побеседуем.
Белинда была рада царившему в баре полумраку. Она чувствовала, что щеки ее горят. Ей хотелось выпить чего-нибудь крепкого – чтобы подстегнуть себя, оттолкнуть подальше столбняк. Текилы с пивом, к примеру. Но Филлип не сводил с нее взгляда, безмятежно сложив на груди руки, как бы ожидая, пока Белинда своим заказом не раскроет ему еще один тайник своей души. Во всяком случае, сама она именно этого и боялась. Только дрянные девчонки заказывают текилу с пивом – те, что слишком много времени проводят в барах и почти наверняка имеют даже излюбленную марку мексиканской водки.
– Перье[5]5
Известная марка французской минеральной воды.
[Закрыть] с лимоном, – сказала она официанту.
– То же самое, – добавил Филлип.
Ей казалось, что взгляд его подобен уколу иглы, нащупывающей вену.
– Все то время, что я стоял у микрофона, я наблюдал за вами, – заговорил он наконец. – По-моему, нам есть что сказать друг другу. Пора.
– Пора?
– А разве вы этого не хотите? Белинда, я знаю тебя – в тебе есть нечто, что мне очень и очень знакомо. Время от времени в зале появляется такой человек, как ты, и мне хочется уделить ему чуть больше внимания. – Он придвинулся ближе, тень его на столике, казалось, заигрывала с ее тенью. Белинда же чувствовала, что это ее толкает к нему, хотя сидела она абсолютно неподвижно. – В твоих глазах, в манере держаться я вижу боль, Белинда, – продолжал Филлип, взглядом своим лишая ее всякой воли.
Белинда попыталась восстановить утраченный самоконтроль, заставляя себя анализировать то, что она успела заметить в нем. Высокие, резко очерченные скулы и темные глаза делали его лицо романтически-одухотворенным. Время уже успело наложить на это лицо свою печать в виде несимметричных, пока еще едва видимых мешочков под глазами, из них левый выглядел почему-то старше правого. Белинда обратила внимание и на щеки, покрытые густой, хотя и очень короткой щетиной, – по-видимому, бриться Филлипу приходилось дважды в день. На лбу у него нервно пульсировала тоненькая жилка. Ей было трудно решить, красив он или нет. Мозг продолжал свою работу, непрерывно оценивая поступавшую от глаз информацию. Ментальная гимнастика, атлетические упражнения разума – разве не тем же самым занимают себя заключенные, чтобы не сойти с ума в одиночках?
– Готова ли ты переменить свою жизнь, Белинда? Она кивнула, на мгновение лишившись дара речи, пораженная силой его внутреннего видения. Сколько раз она возносила небу молитвы, прося хоть о каких-нибудь переменах, сколько слез пролила из-за того, что они не торопятся, оставляя ее в душном однообразии жизни?
– Нам придется с тобой заняться хирургией твоих чувств, – сказал он, едва заметно улыбаясь уголками губ. – Без боли тут не обойтись, но, думаю, ты с ней справишься. По-моему, ты для этого уже созрела.
Она вновь кивнула, видя перед собой одного из тех, кого природа наделила способностью врачевать душу, – люди эти, казалось ей, погружали свои руки в человеческое тело и извлекали из него пригоршни кровавой слизи, не имевшей, на первый взгляд, ничего общего с оболочкой живого существа.
В какой-то момент их беседы Филлип коснулся ладонью ее щеки, и Белинда испытала странное ощущение: от пальцев Филлипа веяло холодом, они представлялись совершенно бескровными и – это было еще более загадочно – такими гладкими, что на подушечках их, скорее всего, просто не существовало никаких дактилоскопических линий. Такие пальцы могли проникнуть куда угодно, украсть что угодно – и не оставить ни малейших следов.
Новая их встреча состоялась у Филлипа в офисе во второй половине дня. Несмотря на то что на улице ярко светило солнце и шторы были подняты, Белинде показалось, что дневной свет не в состоянии проникнуть в помещение. Когда впоследствии она размышляла об этом, само воспоминание об их беседе было смутным, окутанным темной дымкой. Наверное, потому, что большую часть времени Белинда просидела не раскрывая глаз.
– Нам необходимо вернуться в прошлое, к тому моменту, когда мир для тебя раскололся на две половины. – Филлип встал из-за стола и подошел к ней.
Жестом он пригласил Белинду опуститься на кушетку, однако сам, против ее ожидания, не сел рядом, а устроился в кресле, и внезапно Белинда почувствовала себя брошенной и никому не нужной.
– Ведь такой момент был, не правда ли, – продолжил Филлип, – когда твоя вера лопнула и ты поняла, что уже не будешь той, что была прежде?
– Да.
Она вдруг вновь увидела себя в клинике – кто-то в белом уносил от нее ее ребенка. Навсегда.
– Ты должна довериться мне, Белинда, взять меня вместе с собой. Иначе я не смогу помочь тебе. – Голос Филлипа обещал облегчение. Покой.
И она доверилась. Она взяла его с собой в ту ужасающую пустоту – когда собственное тело представлялось ей всего лишь огромной, гулкой пещерой, хранилищем мертвого молчания. Она рассказала об оцепенении, в которое погрузилась после того, как дверь палаты закрылась и ее дитя простилось с нею навеки. Сморщенное красное личико ребенка на всю оставшуюся жизнь превратилось в незаживающую кровоточащую рану. До сих пор Белинда отчетливо помнила, как меж ее все еще широко расставленных ног медленно ходят потоки воздуха. Только что в этой палате она принесла в мир новое человеческое существо – и вот его уже нет рядом, а сама она почему-то продолжает лежать, и лоно ее отказывается признать то, что дитя, появившееся из него на свет, никогда уже не вернется.
– Не уходи, – голос Филлипа зазвучал совсем рядом. – Нужно пережить это воспоминание во всех деталях. Не пытайся уйти от этого.
– Я боюсь, – ответила Белинда. Собственный язык, казалось, царапал ей горло.
– Знаю. Поэтому-то я здесь, с тобой.
В тот день в палате слышались чьи-то голоса, они проносились мимо ее сознания, но сейчас, годы спустя, Белинда отчетливо услышала их.
«Она поправится, – сказал доктор. – Не пройдет и нескольких месяцев, как она обо всем забудет».
Как будто амнезия – это неотъемлемое свойство юности.
Путешествие по собственной памяти оказалось весьма болезненным. Белинде казалось, что она беспомощно барахтается на середине озера, захлебываясь водой, пытаясь сделать хотя бы глоток. У нее пропало всякое желание сидеть здесь с Филлипом, но тот не отпускал, убеждая, что она все равно не сможет убежать от самой себя. И Белинда понимала, что всплыть на поверхность и вдохнуть полной грудью она сможет лишь тогда, когда он решит, что время настало.
Через некоторое время Филлип и в самом деле позволил ей вернуться в реальность: она открыла глаза и увидела, что в кабинете все тот же сумрак, хотя в атмосфере и свершилась какая-то неуловимая перемена. Теперь Филлип был уже частью ее прошлого, рука об руку с ним Белинда совершила нелегкую прогулку по закоулкам своего сознания. Начиная с этого дня, когда бы мысли ее ни возвращались в больничную палату с кровью на простынях, с первым криком младенца, который ей не дано было даже запомнить, Филлип всегда, пусть незримо, но был рядом. Они слились в одно целое, учитель и его ученица – их соединило то мрачное звено Истории, что принадлежало раньше только Белинде. Она еще подумала тогда – наверное, нечто подобное ощущают и близнецы. Видимо, грудная клетка у них тоже вздымается и опускается в одном ритме? А мысли бок о бок мечутся в одной и той же черной пучине и в одно время пробиваются к свету?
Белинда бросила взгляд на Сару, пытаясь определить, какое впечатление произвел Филлип на подругу. Сара самым внимательным образом вслушивалась в его речь, однако лицо ее абсолютно ничего не выражало. Белинде так хотелось, чтобы Сара поняла природу ее преданности Филлипу, одобрила ее. Ей очень нужно было это одобрение.
– Если вы последуете за мной, я укажу вам дорогу на небеса, – растекался по залу голос Филлипа. – И неважно, что будет говорить вам мир.
Белинда сознавала, что готова следовать за ним куда угодно.
На память пришла другая встреча с Филлипом. Как-то утром позвонил его помощник и спросил, не сможет ли она прийти в офис к пяти часам пополудни.
– Да, – тут же согласилась Белинда, испугавшись, что малейшая задержка с ответом будет расценена как нежелание, как отказ.
На четыре часа у нее было назначено собеседование с возможным работодателем – готовились съемки фильма, не слишком престижного, но в ее положении выбирать не приходилось. Сначала она решила вообще отказаться от собеседования, но потом поняла, что не может позволить себе подобную беспечность, хотя важнее Филлипа для нее ничего не было.
Когда она вошла в офис, стрелки часов показывали начало шестого. Уходившее за горизонт солнце медленно скользило по стенам зданий, вспыхивая бесчисленными зайчиками в сотнях окон. Кабинет Филлипа находился на четырнадцатом этаже, и в лифте Белинда успела пару раз энергично провести щеткой по волосам, найти в сумочке губную помаду и положить новый ее слой взамен того, что она сжевала во время собеседования. Дурацкая привычка, от которой она не могла отказаться, даже зная, что предстоит разговор о ее будущем, прыгающем перед глазами наподобие шарика пинг-понга..
В приемной никого не оказалось, дверь же в его святилище была распахнута. Белинда представила, как он ждет ее там, внутри, не сводя глаз с циферблата золотых часов, стоящих на столе. Однако у двери она услышала нечто неожиданное: чьи-то голоса. В нее ударила волна разочарования, и Белинда даже смутилась – почему-то она была уверена, что их встреча пройдет наедине.
В кабинете находились четверо; Филлип сидел за столом. Зрелище напомнило ей классную комнату для занятий с особо одаренными: группа вундеркиндов, созванная для беседы с профессором.
– Входи, Белинда, мы ждем тебя.
Он не поднялся, чтобы приветствовать ее, лишь жестом руки предложив присоединиться к присутствующим:
– Не уверен, что ты знаешь здесь всех, – сказал Филлип. – Слева направо перед тобой Астрид, Мишелль, Кеннет и Дионна. К сожалению, нет мужа Дионны, который тоже собирался прийти. – Он укоризненно посмотрел на Дионну, хрупкую, застенчивую женщину. – Полагаю, нам нужно будет обсудить это, не так ли?
– Да, – ответила та, вбирая голову в плечи, как ребенок, ожидающий наказания.
– Да, – повторил за ней Филлип. – Выбирая себе спутника на всю жизнь, мы должны быть очень осторожны.
Белинда занервничала. Ей показалось, будто из рук у нее вырвали нечто ценное – его поддержку, его внимание лично к ней. И чем больше она нервничала, тем более необходимой становилась для нее его поддержка, его благосклонность.
– Я созвал вас сюда по одной весьма важной причине, – продолжил между тем Филлип. – И каждый из вас выбран не наугад. Мне необходимо знать, на кого я могу рассчитывать. Мне необходимо знать, что я могу на вас положиться как на своих учеников, потому что тьма скоро начнет сгущаться. Астрид и Мишелль уже давно пришли ко мне, и мы говорили с ними об этом раньше – о сгущении тьмы перед приходом света. Момент этот близится. И если кто-нибудь из вас не верит в то, что я послан на землю, чтобы принести свет, – я хочу, чтобы этот человек тотчас бы оставил нас. – Филлип выдержал драматическую паузу, во время которой глаза его медленно обвели присутствовавших. Никто не шевельнулся. – Отлично, – сказал он и опустил на мгновение веки, как бы прислушиваясь к звучавшему внутри него голосу. – Мир вступает в дурную фазу, по существу, она уже началась. Многим суждено будет сгинуть, но кто-то и выживет. Избранные. Но для того, чтобы попасть в их число, требуется заплатить определенную цену, поскольку силы тьмы не оставят попыток подчинить вас себе.
– Вы имеете в виду какую-то реальную опасность? – спросила Мишелль.
– Не перебивай меня, – ледяным голосом оборвал ее Филлип. – О твоей трусости, Мишелль, мы уже беседовали. Если ты не в силах побороть ее – тебе известно, в какую сторону открывается дверь.
Никто не повернул к Мишелль головы, Белинда знала, что каждый сейчас испытывает одно чувство. Если до этого дойдет, все они отвернутся – от нее или от кого угодно, лишь бы заслужить улыбку или одобрительный кивок Учителя. Да превратись Мишелль в это мгновение в старую эскимоску, оставленную умирать в снегу, – и тогда на нее никто бы не посмотрел.
– Простите меня, – проговорила Мишелль.
– Так-то будет лучше, – сказал Филлип уже совсем другим голосом, мягким и задушевным, прощая, разрешая вернуться. – В Библии, – продолжил он, – в Откровении говорится о призыве святых к вере и терпению. Я хочу, чтобы вы все поняли: на той дороге, что мы сами избрали, потребуется очень много терпения. Люди будут преследовать нас за наши убеждения и нашу веру. Кто-то из нас может повернуть назад и обратиться против нас же. Есть же такие, кто избирает для себя путь Иуды. Но я напомню вам, как говорится об этом в священной книге. – Протянув руку, Филлип взял со стола Библию и раскрыл ее на заложенной странице. – «Боязливых же, – читал он, и голос его повышался, устремляясь к облакам, – и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов – участь в озере, горящем огнем и серою; это – смерть вторая».[6]6
Откровение Иоанна Богослова, 21:8.
[Закрыть]
Закрыв Библию, он положил ее на стол и сделал такую долгую паузу, что присутствовавшие поневоле затрепетали. Затем сказал:
– Если в вас достанет веры в мое духовное водительство, я предложу вам новую – обновленную – жизнь. Вы должны с готовностью терпеть за меня, руку должны положить в огонь, если будет нужда. Потому что в противном случае я не смогу выполнить свою миссию на земле. – Здесь голос Филлипа дрогнул, и Белинде показалось, что он вот-вот заплачет. – Я явился в этот мир, чтобы вести за собой людей. Но мне необходима ваша помощь. Необходима поддержка, в вашей вере я стану черпать свои силы. В Библии говорится, что Армагеддон наступит – я же сообщаю вам – он уже пришел. И выжить удастся далеко не каждому. Избранных будет мало, а моя задача на земле в это время – провести этих немногих сквозь геенну огненную.
Когда Белинда вышла из здания, стоял уже поздний вечер. Она присоединилась к остальным; желающих говорить не находилось.
Я – избранная, я – избранная, крутилось у нее в мозгу. Я вошла в узкий круг, одна из тех немногих, кто облечен доверием, одна из его учениц. Безусловно, все мои печали на этом кончаются, думала Белинда. Покой разума и умиротворение духа – вот награда за преданность. Прошлое кануло в Лету, ушло навсегда, все грехи обратились в прах, грядет новое рождение, в котором будет счастье.
Свет в зале был приглушенным – так всегда делали к концу лекции. Белинде хотелось посмотреть на Сару, прочесть хоть что-то в ее лице, но она не могла оторвать взгляда от Филлипа. Она ждала, что между ними вот-вот протянется ниточка связи, что он скользнет по ее глазам своим взором, даст понять, что заметил в этом скоплении людском. Такое случалось прежде, и тогда Белинда парила, словно в вальсе, видя по сторонам круговорот лиц. Пузырьками шампанского ее переполняло острое ощущение того, что мир вокруг перестал существовать, есть только она и танец. Другого ей было не нужно.
Но вместо того чтобы послать свой взгляд, Филлип наклонил голову, давая знак погрузиться в медитацию.
– Много лет назад первые пилигримы последовали за своими учителями через Атлантический океан – в неведомое, – говорил он голосом, полным такого тепла и страсти, что их хватило бы на то, чтобы растопить вечные льды. – Они были вынуждены позабыть о страхе. Об этом же прошу я и вас. Следуйте за мной туда, куда я вас поведу, даже если путь покажется вам темным и опасным и вы захотите повернуть назад. Вас послало ко мне Провидение. И, обещаю вам, в самом конце все ваши мечты осуществятся. А теперь я хочу, чтобы мы, каждый из нас, помолчали, размышляя над услышанным, – до тех пор, пока я не прикажу вам открыть глаза.
В зале слышно было лишь сдерживаемое дыхание, отдельные глухие всхлипы и шум вентиляционной системы. Тишина оглушала. Минут через пять Филлип сказал мягко:
– Ну вот и все, можете раскрыть глаза.
Он шел по центральному проходу, и Белинде казалось, что зал медленно пробуждается от глубокого сна. Люди тянулись к Филлипу со своих мест, сгибались в поклонах. Так тянутся к солнцу молодые зеленые ростки. Белинда все ждала, что Сара скажет хоть слово, готовила себя к какой-нибудь остроумной реплике, но на лице у подруги было отсутствующее выражение. В молчании обе вышли из зала в ночь, навевавшую почему-то мысли об осени.
– Ну, так что ты думаешь? – поинтересовалась наконец Белинда, открывая дверцу машины.
– Пока не знаю. Мне он показался интересным. Хотя можно было бы обойтись без объятий и благовоний. Уж больно все напоминало нечто вроде библейской церемонии, не хватало только пальмовых ветвей.
– Ты не считаешь, что он заслуживает такого пиетета? – Белинде необходимо было услышать ответ на этот вопрос, но, может быть, не от Сары.
Не знаю, – ответила та, глядя прямо перед собой на ленту автострады. – Наверное, не мне об этом судить.
11
Сара
Той ночью Сара вышла из танцевального зала с ощущением, что на шее ее лежат чьи-то пальцы, которые мешают ей говорить, и не понять, кому они принадлежат, и не понять, душат ли они или ласкают. Что-то там, в зале, произошло, и это что-то не давало покоя, и причиной тому – Филлип. Было в его лекции нечто загадочное, завораживающее, наполнявшее душу страхом. Сара видела, как ловко он использовал авторитет Библии и ее пугающие предсказания для того, чтобы подчинить своей воле слушателей, заставить их поверить в то, что он приведет их к свету. У нее сложилось впечатление, что Филлип видит себя союзником Господа в развязываемой обоими Священной войне, а всю человеческую расу они поделили на две враждующие армии. Эта воинственная точка зрения и раздражала, и привлекала ее к себе. Если достижение просветления может быть замыслено и стратегически разработано, подобно схеме боя, то ценою каких усилий и жертв оно будет осуществляться?
Когда она сказала Белинде, что не ей судить о Филлипе, она и в самом деле так думала. Слишком уж беспорядочными были ее мысли, для того чтобы судить хоть о чем-либо. Даже если он, Филлип, не сделал ничего другого, по крайней мере, ему удалось проникнуть в ее думы, смешать их все в бесформенную груду, превратить в хаос.
Машина остановилась у дома Белинды. Выбравшись из нее, Сара застыла в нерешительности. Ей хотелось войти и одновременно она боялась этого.
– Ну ладно, – проговорила она, постукивая носком туфли по бордюру тротуара, – спасибо, что позвала меня с собой. Я что-то здорово устала, отправлюсь, пожалуй, домой.
– Давай, – ответила Белинда.
Они стояли, как двое подростков при первом свидании, застигнутые врасплох необходимостью пожелать друг другу спокойной ночи. Мы же друзья, говорила себе Сара, мы же можем прикоснуться друг к другу как друзья, хотя прошлой ночью были любовниками.
Она осторожно обняла Белинду, и вновь на нее нахлынули пережитые ощущения. Ей вспомнилось, как она лежала рядом с подругой, как приникла к ней, раздвигая ее бедра своими. Однако возникшей картине не хватало целостности – она лепилась из разрозненных кусочков. Сара видела губы, свои и Белинды, жадные и испуганные, но в это мгновение ее охватила паника, и наваждение отступило.
Белинда позволила Саре обнять себя; тела подруг одновременно ощутили волну тепла – возможно, именно это вызвало в мозгу Сары новый образ. Она представила, как в ослеплении расстегивает, а затем стягивает с Белинды ее блузку, раздевается сама, и вот они полуобнаженные стоят в ночи, под светом фонарей, в шуме проносящихся мимо машин. Ослепление толкало Сару к попытке воплотить этот сценарий в жизнь, хотя, безусловно, вряд ли бы попытка увенчалась успехом. Зато ослепление снимало с Сары всякую ответственность. Неспособность видеть окружающее делала ее наивно-невинной. Зрение не передало бы в мозг сигнала опасности, светофор вспыхнул бы где-нибудь на соседней улице, и когда еще только восприятие действительности вернулось бы к ней.
Белинда мягко отстранилась – слишком уж долго длилось их объятие. Сара почувствовала, что подруга начинает нервничать.
– Поговорим завтра, – предложила Белинда. – Отправляйся спать, только дай мне знать, если позвонит Энтони.
Усевшись за руль своей машины, Сара включила двигатель. Энтони… С губ ее чуть было не сорвался вопрос: «Кто?» Она заставила себя вспомнить его лицо, внимательно всмотреться в каждую черточку. Но на самом деле не очень-то ей этого хотелось. Энтони стал в ее жизни чем-то вроде острого каменистого гребня, и теперь она испытывала желание зарыться головой во что-нибудь – в кого-нибудь – помягче. Поэтому-то прошлой ночью между нею и Белиндой и произошло то, что произошло, и лишь глубина ее любви к подруге остановила Сару. Пока еще она даже не представляла, как подступиться к анализу случившегося, она знала только, что события последней ночи были правдой. Мысленно она вновь вернулась в Париж, опять почувствовав на своих губах поцелуй Эллисон – ей хотелось быть с женщиной. Только не спрашивай почему, твердила себе Сара, – ответ может повергнуть тебя в ужас. Свернув на дорогу, ведущую в Голливуд, она через некоторое время остановила машину у бара, где собирались геи, – об этом месте ей рассказала как-то знакомая актриса.
Помещение было залито мягким красноватым светом; очутившись внутри, Сара поняла, что попала в какой-то иной мир, теплый и уютный, как лоно, – здесь было дозволено все, и это был мир женщины. Звучала негромкая музыка – Паула Абдул, как показалось Саре, но она не была в этом уверена. У самого входа одиноко кружилась в танце высокая негритянка в крошечных трусиках и с едва прикрытой грудью. Бар был полон женщин, и посетительницы все прибывали.
Саре потребовалось всего несколько минут для того, чтобы признаться себе в том, что в парах, сидящих у стойки, она не видит ничего неестественного: изящные пальцы с аккуратным маникюром ласкают нежные белые плечи, тронутые помадой губы зарываются в шелковистые локоны соседки, шепча что-то.
За стойкой управлялись две девушки. Сара привлекла внимание одной из них, блондинки с пышной, настоящей львиной гривой, почти открытой грудью, на которой металлически поблескивало массивное ожерелье.
– Водки со льдом, – сказала ей Сара.
За прошедшие годы она почти забыла вкус этого напитка, но сейчас о традициях можно было и не вспоминать.
Разговаривая с двумя посетительницами, девушка с коротко стриженными темными волосами время от времени поглядывала на Сару, и всякий раз ей казалось, что взгляд девушки несет с собой тепло, согревает. Саре даже не пришлось поворачивать голову, для того чтобы понять, что стриженая придвигается все ближе.
– Привет, я – Памела. – Сара. Привет.
– Пьешь в одиночестве?
В том, как она держалась, говорила, было что-то такое невозмутимое, прозрачно-откровенное, что Сара даже не смутилась, даже не попыталась отвести глаза. Это было неожиданно для нее самой, и внезапно она поняла, в чем тут дело: когда тем же приемом пользовался мужчина, Сара каменела, приходила в ярость, готовясь и к нападению, и к защите. Но рядом с этой девушкой она не ощущала ничего подобного. Только приятную полную расслабленность.
– Я жду одного человека, – ответила Сара.
Ответ не совсем правдивый, но и ложью его не назовешь. Она действительно ждала человека – только не знала кого.
К танцевавшей у двери негритянке прибавились пары и одиночки – похоже, что на это никто не обращал внимания. Памела направилась туда же, и у Сары мелькнула мысль, что некоторые посетительницы наверняка были школьными учительницами – затянутые в костюмчики с кружевами, строгие и исполнительные в течение дня, рассказывавшие своим ученикам о Чосере и Американской революции, – они с нетерпением ожидали вечера, когда вместе с подругой можно будет нырнуть в этот теплый розовый мир, в котором так легко оставаться самой собой.
Должно быть, эта посетительница вошла в бар в тот момент, когда Сара разговаривала с Памелой, иначе почему же, подняв голову, чтобы еще раз посмотреть по сторонам, Сара сразу же заметила новенькую? Ее прямые длинные волосы, подобранные на затылке, были выкрашены в густой каштановый цвет. Одежда состояла из черной кожаной куртки, какие носят мотоциклисты, белой майки и джинсов.
Не испытывая ни малейшей неловкости, Сара пристально смотрела на ее губы, так похожие на губы Белинды, и глаза, в которых поблескивал знакомый озорной вызов.
– Меня вечно неправильно понимают, – как-то раз сказала она Саре, – я смотрю на парня, а ему кажется, будто я хочу соблазнить его.
– А что, разве не так? – поддела ее Сара.
– Иногда – да. Но у меня все время такой взгляд, даже когда передо мной не парень, а слизняк какой-то.
– Избыток половых гормонов, – поставила диагноз Сара. – Они поднимаются из глубин и прыгают у тебя в глазах.
Вот и сейчас, глядя в глаза незнакомки, Сара размышляла, всегда ли им присуще такое выражение или же оно появляется только в какие-то особые моменты? Она прекрасно знала, какой бы ответ ее устроил. Видимо, знала это и вновь пришедшая девушка, приближавшаяся, лавируя меж высоких табуретов у стойки, к Саре. Она ждала, отметив, что на это уходит много времени. И вот девушка рядом стоит, опираясь на стойку, втиснув себя между Сарой и сидящей на соседнем табурете девушкой; до Сары донесся аромат ее друхов – «Ральф Лорен».
Она протянула Саре руку – ногти у нее были длинные и изящно обточенные, покрытые тонким слоем красного лака. На другой же руке, упиравшейся локтем в стойку бара, они оказались коротко обрезанными, а маникюр напоминал капли крови. Одной рукой, подумала Сара, вампир держит жертву, другой подманивает ее к себе.
– Меня зовут Лэйси.
– Сара. Приятно познакомиться. – Она на мгновение отвела взгляд в сторону лишь для того, чтобы сделать глоток из стакана. – Ты чем-то похожа на мою подругу Белинду. Вы могли бы быть сестрами.
– Вот как? А где же она? Вы поссорились?
– О, она мне подруга, но немножко в другом смысле, – несколько волнуясь, объяснила Сара. – Это мой друг.
Лэйси улыбнулась.
– Но тебе бы хотелось большего, не правда ли?
– Не знаю.
Лэйси следила за ней взглядом незнакомки, ее губы – губы Белинды – улыбались.
– А я знаю. До этого тебе не приходилось бывать в подобных местах, так?
Сара сделала большой глоток.
– Так. А что, это очень заметно?
– Как ты сама думаешь?
– С чего это мне вдруг ощущать себя так, будто меня уже вычислили?
Лэйси рассмеялась. Смех у нее был другой, не такой, как у Белинды: более свободный, в нем слышалось множество различных оттенков.
– Дело совсем не в этом. Тебе позволили остаться. У нас тут нет вступительных экзаменов. Так что у тебя за история, Сара? У тебя есть твоя подруга, тан? А кто еще? Мужчина?
– Да… мужчина. – Сара сделала девушке за стойкой знак вновь наполнить стакан. – Мужчина, который временами меня пугает. В общем, наши отношения стали довольно напряженными.
– Так пошли его к черту и успокойся с подругой, – посоветовала Лэйси.
– Этого я боюсь еще больше. Я люблю ее, но не думаю, что смогу стать ее любовницей. У меня такое ощущение, будто я превратилась в воздушный шарик, который медленно поднимается в небеса и постепенно исчезает из вида.
Пристальным взглядом Сара уставилась на свой стакан. Подняв наконец голову, она ожидала увидеть на лице Лэйси озадаченность, недоумение. Ничего подобного. Возможно, Лэйси привыкла уже к откровениям сидящих в баре незнакомок.
– А для чего ты здесь, Сара? – спросила она.
– Захотелось посмотреть, на что это может быть похоже.
– Гей-бар?
– Все.
– Ты в этом уверена?
Сара заколебалась. Была ли она в этом уверена? Если в ней говорит обычное любопытство, то почему его не удовлетворила Эллисон? Или Белинда? Хотя тогда они и остановились – до занятий любовью дело фактически не дошло – кожа Сары еще хранила тепло их объятий. Сейчас же все по-другому, сказала она себе. Энтони уже не командует мною, и к любви это не имеет никакого отношения. Энтони – за океаном, любовь – на противоположном конце города.
– Да, уверена.
И опять Лэйси улыбнулась. Рука вампира потянулась к Саре, длинные ногти впились в ее ладони. Поднявшись, обе сквозь группку танцующих женщин прошли к двери.
Мрак теплой ночи разгоняли уличные фонари и половинка луны. Они свернули за угол и направились вдоль узенькой улочки; Лэйси, отпустив ладонь Сары, положила ей руку на плечо так, чтобы пальцы касались груди. Улочка пропахла запахом мусора и прокисшего пива. Проходя между контейнеров для мусора, Сара в полутьме обо что-то споткнулась; шум, доносившийся с центральных улиц, становился все слабее. Поперек тротуара прошмыгнула кошка, замерев на мгновение, чтобы сверкнуть на них яркими желтыми зрачками. Где-то посредине улочки Лэйси подтолкнула Сару к кирпичному зданию, развернув при этом за плечи так, что спина ее оказалась прижатой к стене.
