Текст книги "Кабала"
Автор книги: Пэтти Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Сделав торопливый вдох, Белинда первая отвернула свое лицо.
– Спокойной ночи, – негромко произнесла она. Сара не пыталась остановить ее, когда подруга направилась к машине.
Уже у самой двери в дом Сара заметила, что проделала обратный путь, прижимая кончики пальцев к губам. Как будто ее только что поцеловали и сейчас она пытается осознать это. Или сделать вид, что так оно и было.
18
Сара
Все чаще Сара задавала себе один и тот же вопрос: по-видимому, в Калифорнии и в самом деле безраздельно правит непостоянство? Изначальная переменчивость, подобная разбегающимся шарикам ртути или крошечным парашютикам одуванчиков, которые поднимает и кружит в воздухе малейшее дуновение ветра. Не то чтобы такого нет в других местах, но, похоже, эта неустойчивость свойственна Калифорнии в первую очередь. Вполне вероятно, что тут решающую роль сыграла калифорнийская погода, размытость границ между временами года: осень – это когда листья желтеют, зима – когда они падают на землю, а весна – когда появляются вновь. Она вспоминала Новую Англию – там тоже в жизни хватало неожиданностей, но зато там были и вещи стабильные, помогавшие ориентироваться. Взять хотя бы двойные рамы – к зиме их вставляют, а с приходом тепла убирают. Или первый снег: его может не быть на Рождество, но он все равно обязательно выпадет, и детишки будут плющить носы о холодное оконное стекло, глядя на порхающие первые снежинки. Может, в таких мечтах, с отчетливой сменой времен года, и отношения между людьми тоже более ясные и определенные, а связывающие их нити прочнее, долговечнее.
Стояла середина октября, и, как весь сентябрь, шли дожди. Зима в Калифорнии приходит тогда, когда ей заблагорассудится, не оглядываясь на календарь, а затем, верная всеобщему непостоянству, тут же уходит.
В последнюю неделю съемок «Опасностей любви» безоблачное небо было затянуто удушливой дымкой, солнце затопило улицы Лос-Анджелеса густой, вязкой жарой. Цинику могла бы прийти в голову мысль наделать фотоснимков города и разослать их по всей стране в виде почтовых открыток с предупреждением: «Подумайте дважды, прежде чем приезжать».
Собственно говоря, погода вела себя подобно человеку, размышляла Сара, плавясь под солнцем в ожидании смены костюмов для следующей сцены. А уж Рэнди вел себя явно как мужчина, и это было абсолютно естественным. Он привлекал к себе открытостью, отсутствием всякой игры. Пользуясь терминологией «Новой Эры», можно было сказать, что до этого дня в нем преобладало мягкое, женское начало. Теперь же он держал себя так, будто прошел краткий курс мужественности – недельный семинар на тему «Мужчина – это подобие Божие». На память Саре пришла песенка из «Моей прекрасной леди», где Хиггинс сокрушается: «И почему бы даме не стать похожей больше на мужчину?» Но на кой черт ей это нужно? Чтобы оказаться в полной власти своего отростка? Праздно стоять, наблюдая за его реакцией на каждую юбку, которую любопытство привело слишком близко к границам его владений?
Нельзя сказать, что Рэнди превратился вдруг в неподкупного часового с каменным взглядом, нет, но его отношение к ней изменилось радикально. Сейчас он вел себя так, будто они никогда не касались друг друга, будто их тела не составляли единое целое, не делились самым сокровенным. У людей, испытавших физическую близость, когда они смотрят друг на друга, во взгляде появляется нечто особенное. Окружающим этого не заметить. Связующая нить либо существует, либо пространство между этими двумя заполнено пустотой. Середины быть не может: либо один полюс, либо другой.
Рэнди продолжал избегать глаз Сары. Уловив мимолетное движение его зрачков, Сара почему-то вспомнила о пластыре, который мать собиралась снять с порезанного пальца дочери.
– Я сделаю это очень быстро, так что ты не почувствуешь никакой боли, – сказала мать, но это была ложь.
Детское воспоминание и сейчас обожгло ее как огнем. Боль – всегда боль.
В течение нескольких дней Саре пришлось избегать Ганнибала – из-за своего нездоровья. Теперь она понимала, что должны были испытывать индейские женщины, которым раз в месяц запрещалось входить в вигвам, где хранился тотем племени. Но даже когда Ганнибал отдыхал на своем матрасе в фургоне, ее, в свою очередь, избегал Рэнди. Когда вынужденная ссылка закончилась и можно было без опаски возобновить контакт с Ганнибалом, Сара решила попытаться пробить брешь в мучившем ее равнодушии Рэнди.
Съемки велись на Мелроуз-авеню. Вокруг стояла огромная толпа зевак, каждый прохожий считал своим долгом остановиться и посмотреть, что происходит. Рэнди и Ганнибал сидели под навесом витрины магазина, наблюдая за проходящими мимо машинами.
– Ты не против, если я побуду рядом с вами? – обратилась Сара к Рэнди.
– Отчего же. – Он скосил на нее взгляд и вновь вернулся к созерцанию уличного движения.
Сара взяла в руну ладонь орангутана, и тот приподнял в улыбке верхнюю губу. По крайней мере, хоть ОН был рад ее видеть.
– Рэнди, нам необходимо поговорить, – после некоторого молчания произнесла Сара.
– Есть о чем?
– Да, и я думаю, что немало. Поэтому-то ты и сторонишься меня. Послушай, я ведь и представления не имела, что должно было произойти той ночью. С Энтони вечно так – не знаешь, чего от него ждать. Мне всегда трудно сказать ему «нет» – иногда он просто заставляет меня забыть о том, что в языке есть это слово. Но ты-то сам на все согласился. А теперь ведешь себя так, будто я чем-то обидела тебя, вынудила к чему-то. Мне кажется, это несправедливо.
– Нет, это не так, то есть я имею в виду, что ты меня ни к чему не вынуждала.
Он взял Ганнибала за другую ладонь, и Саре показалось, что оба они используют орангутана в качестве посредника. Вся беседа протекала через него – будучи не в состоянии выйти на непосредственный контакт, они усадили меж собой обезьяну. А Ганнибал поворачивал голову от Сары к Рэнди, будто переживал за исход теннисного матча.
– У меня такое ощущение, что я куда-то погружаюсь, не пойму только куда, – сказал Рэнди. – Со мной раньше такого не было. Я вряд ли и думал о подобном. Я самый нормальный человек, честное слово, и вдруг потерял над собой всякий контроль.
– Энтони умеет выбрасывать всякий контроль в форточку.
Рэнди посмотрел на Сару, и впервые с той ночи завеса, разделявшая их, пала – по обе стороны от Ганнибала сидели двое чуть смущенных людей. И обоим Ганнибал представлялся мостом – над их потревоженными душами.
– Рэнди, – вновь заговорила Сара, – Белинда – моя лучшая подруга, а я никогда не рассказывала ей о том, чем мы занимались с Энтони. Ни слова – но теперь кое-что она видела собственными глазами. Другими словами, той ночью ты вступил в очень своеобразный клуб. До тебя в нем было только двое членов.
– Ты хочешь сказать, что я исключение? – Глаза Рэнди сузились.
– Ну, когда-то давно был еще один человек. Но это совсем другое дело…
– Мужчина?
– Нет, женщина. Даже, скорее, девушка. По возрасту она только-только вышла из подростка, что же касается ее чувств, то навряд ли. В любом случае, это не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы ты понял одно: ты стал частью чего-то такого, о чем я не могу рассказать даже своей лучшей подруге. Теперь мы не имеем права стать посторонними друг другу – мы не посторонние. Есть вещи, которые связывают людей воедино, и я боюсь, что та ночь из их числа.
– Меня она напугала, – мягко произнес Рэнди. – Добираясь домой, я так и не мог понять, кто это был в моей шкуре. Впечатление такое, что на несколько часов я превратился в совершенно иного человека. Звучит, конечно, дико, но я был будто околдован.
– Ничуть не дико. С Энтони все возможно. Минуту-другую Рэнди в молчании смотрел на Сару, а затем спросил:
– Он вселяет в тебя страх?
– Да, – ответила она.
– Тогда почему же ты с ним?
– Потому что я больна им. И еще потому, что я верю: с этим можно справиться.
Окончание съемок было решено отметить в маленьком ресторанчике в Голливуде. Поскольку заведение сняли на всю ночь, в число гостей включили и Ганнибала. Однако орангутан был занят исключительно поеданием деликатесов; видимо, у него не было настроения веселить собравшихся своими проделками. Сара пришла в одиночестве. По целому ряду причин она не стала ничего говорить Энтони.
Взбодрив себя двумя бокалами вина – это было больше того, что она обычно себе позволяла, – Сара выжидала момента, когда Рэнди закончит разговор с одним из приглашенных, и, как только собеседник его отошел, она тут же заняла его место.
– Ну так что, – заговорила она, – обменяемся телефонными номерами, пообещаем звонить друг другу, чтобы никогда не сдержать обещания, или обменяемся номерами и в самом деле будем поддерживать связь, или же пожмем руки, вежливо попрощаемся и разойдемся в разные стороны, даже не оглянувшись?
– Господи, как тебе удалось произнести все это, не переводя дыхания? – Улыбку Рэнди она увидела как бы сквозь туман – похоже, ей и одного бокала вина было более чем достаточно.
– Запросто – спиртное увеличивает мой объем легких.
– Сара, – голос Рэнди стал серьезным, – я думаю, не стоит нам искать встреч. Я по-прежнему ощущаю неловкость по поводу того, что было. Просто не знаю, как мне о тебе думать, – не знаю, была ли ты вообще в моей жизни.
– Подожди, разве тебе обязательно как-то думать о человеке, чтобы впустить его в свою жизнь? Это походит на то, как если бы ты брал с прилавка супермаркета только ту банку, на которой есть ярлык с ценой.
– Ты поняла, что я хотел сказать?
– Думаю, поняла, – с неохотой признала Сара. – Значит, вот оно, да? Прощальный ужин? А увидев фамилии на афише, мы оба подумаем: «Ага, где-то я это имя уже слышал».
Даже после всего выпитого Сара была уверена в том, что в это мгновение Рэнди почувствовал к ней жалость, а ей хотелось вовсе не этого. Она заговорила вновь, но он прервал ее.
– Сара, не стоит все усложнять. Не делай этого хотя бы ради самой себя.
– В общем-то я старалась ради тебя, но выстрел оказался мимо цели, – негромко произнесла она, признавая поражение, уходя в себя. Часы уже пробили полночь, и пора бежать с бала – пока ее «вольво» не превратился в тыкву. Или она сама.
Киты, обитающие в безбрежном океане, посылают в воду сигналы, за многие мили призывая друг друга. В поисках общества себе подобных кит издает низкий, резонирующий звук, прося собрата ответить, подойти ближе, составить компанию.
На протяжении нескольких часов ту часть своего внутреннего мира, где царило одиночество, где жила лишь она и Энтони, Сара делила вместе с Рэнди. В течение этих часов он сроднился с нею, захваченный врасплох, как раньше она сама, загадочной силой, исходящей от Энтони.
Сара могла себе представить, как в каком-то будущем она шлет сигнал – одну-единственную ноту, на которую, подобно камертону, настроена ее душа. Звук понесется через бесконечное пространство, призывая кого-нибудь, призывая Рэнди, поскольку он и был уже однажды этим «кем-то». Но так же ясно Сара представляла себе, что ответом на ее призыв будет лишь молчание. Пространство сохранит полное безмолвие.
Она гнала машину на запад, в сторону дома, внимательно глядя на спидометр, на встречные машины, на каждый дорожный знак. Выпитое вино молоточками стучало в ее висках, сидя за рулем, Сара сама себе не доверяла. Она переживала один из тех моментов, в которые жизнь укладывается в простейшую схему – «все-это-разумеется-само-собой». С мгновенной, неожиданной четкостью она увидела неразрывную связь всего сущего в этом мире. Киты, приматы, люди – это их голоса разносятся над землей, надеясь быть услышанными, надеясь на ответ. И временами ответ приходит, однако чаще всего – нет.
Последнее слово всегда остается за тем, кто промолчал. На бульваре Сансет Сара остановила машину на желтый сигнал светофора и терпеливо дожидалась, пока красный сменится зеленым. Напротив нее на автобусной остановке сидела женщина, по-видимому бездомная, рядом с ней тележка из супермаркета. В джипе позади Сары четверо подростков орали что-то в окно пассажирам «хонды». Подпирая спиной стену кинотеатра, на расстроенной гитаре бренчал мужчина, изо всех сил пытаясь извлечь из струн мелодию Эрика Клаптона (вряд ли сам Клаптон узнал бы свою вещь – она больше напоминала погребальное песнопение). Люди на улицах, люди в ночи – каждый ждет, за кем же останется последнее слово. И каждый знает – не за ним.
Предварительное слушание было назначено на утро понедельника, всего через три дня после того, как Сара закончила свою работу на съемках, и эти три дня она безраздельно отдала заботам о Белинде.
Марк предпринял две попытки подготовить Сару к тому, что сам он называл «одним из наиболее интересных судебных процессов».
– Это мнение юриста? – поинтересовалась Сара.
– Это просто логика. Что представляет собой этот парень? Лидер религиозной группировки. Значит, Белинда будет выступать в качестве свидетеля – и только в этом качестве ей позволят единственный раз появиться в зале суда. Я хочу, чтобы ты это знала.
До этого момента Сара хранила относительное спокойствие, но слово «свидетель» привело ее в ярость.
– Свидетеля? Да она же жертва, – напомнила Сара брату. – Что, черт побери, у нас за правосудие, если жертву изнасилования называют свидетелем? Она не видела преступление – она ПОСТРАДАЛА от него.
– С юридической точки зрения против Филлипа выступает штат Калифорния. Если позже Белинда захочет возбудить гражданское дело, то тогда против него выступит она лично. Но в настоящий момент это дело штата.
– Какая мерзость, – ответила Сара. – Ничего странного в том, что у нас вся страна какая-то трахнутая. Надеюсь, мне никогда не придется сидеть в жюри присяжных.
– Думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться, – заметил Марк.
Ни Сара, ни Белинда не получали больше телефонных звонков с угрозами, которые так трепали нервы обеим. Почта тоже приносила лишь обычные счета, торговые каталоги и, время от времени, номера «Автоклуба», хотя на них никто не подписывался.
Заместителем окружного прокурора, в чьем ведении находилось дело Филлипа, была женщина лет сорока, которая, как сказал Марк, провела на своем веку немало процессов по изнасилованиям.
– Вам повезло, – добавил он. – Попадись вам кто-нибудь с меньшим опытом… Не то чтобы это стало катастрофой, но меня бы это обеспокоило. У Айрис Хэнсли крепкая хватка.
Белинду не беспокоило ничего, и это, казалось бы, должно было обеспокоить Сару, но она так переживала из-за предстоящих событий, что мысленно уже претерпела все грядущие бури, и теперь перед ее взором расстилались спокойные воды, по которым без труда можно будет добраться до заветной гавани – вердикта присяжных «виновен».
Сара сказала Белинде, что заедет за ней в понедельник, в половине девятого утра. Она вошла в ее дом минут на десять раньше и застала Белинду перед зеркалом – та снимала только что наложенную косметику.
– Мне нужно выглядеть консервативной, – объяснила Белинда, втирая вазелин в веки, обведенные полукружьями черной туши. – Не знаю даже, о чем я думала, намазываясь. Чуть-чуть губной помады еще куда ни шло. Но только не красной. – Она набрала полную грудь воздуха и с шумом выдохнула. – Для меня это довольно трудная штука – выглядеть консервативной.
– Не думаю, чтобы это для кого-нибудь было просто, – заметила Сара, опускаясь на кушетку в ожидании завершения манипуляций. – Даже для консерваторов. Поэтому-то они вечно смотрятся такими натянутыми. Ты в состоянии представить себе стресс, вызванный необходимостью подобрать себе гардероб, который одобрила бы Пэт Бьюкенен? Неизвестно даже, куда отправляться за покупками.
Через несколько минут Белинда вышла из ванной – прямые волосы мягко обрамляли ее лицо, никакого геля, никаких локонов, простая мальчишеская прическа, придающая всему ее облику детскую невинность. Ни следа косметики, за исключением бледно-розовой помады на губах. Одета Белинда была в строгий темно-сливового цвета костюм, приобретенный в магазине Энн Тэйлор с одной только целью: соответствующим образом выглядеть в суде.
– Сара, – Белинда опустила в сумочку бумажник, – а где это говорится «Мне отмщение, и Аз воздам»? В Ветхом или в Новом Завете?
– Не знаю. Наверное, в Ветхом. По-моему, в Новом Господь уже настроен куда добрее. А зачем это тебе?
Порывшись в царящем на столе беспорядке, Белинда подала Саре сложенный листок розовой бумаги. Аккуратно, в самом центре его была напечатана на машинке библейская цитата. И ни слова больше. Без подписи.
– Где ты его нашла? – Сара поднесла листок к носу, чтобы узнать, не сохранил ли он аромата духов.
– На входной двери, сегодня утром. Наверное, кто-то оставил его там еще ночью. – Белинда непрерывно водила пальцами по волосам – то ли нервничая, то ли от непривычки к своей новой, «судебной» прическе.
– Нам пора, – сказала Сара, роняя розовый листок на низенький кофейный столик.
Дороги, ведущие к центру города, оказались вовсе не так забиты машинами, как предполагала Сара, но тем не менее она подумала, что вряд ли многие смогут выдерживать такой изматывающий темп движения в этот утренний час пять дней в неделю. Где-то уже ближе к Санта-Монике Белинда повернула к Саре голову:
– Так ты, значит, не помнишь, откуда эта цитата?
– Да какая тебе разница? Это угроза – и мне плевать, откуда она исходит.
– Просто Филлип очень любит ссылаться на Библию. Я все время чувствовала себя какой-то невеждой, как будто и в самом деле я должна знать, откуда что берется. – Она нервно играла замком сумочки.
– Мои, Белинда, знания Библии сводятся к следующему: герои Ветхого Завета представляют собой стадо послушных овец, а пастухи спорят меж собой о праве командовать этим стадом. Конечно, это не касается царей – они обходились без домашних животных. А потом, в Новом Завете, все они уже превратились в ослов и стали размахивать пальмовыми листьями. Я так до конца и не поняла – почему пальмовыми.
Белинда рассмеялась, и Сара с удивлением подумала, сколько времени прошло с тех пор, когда она в последний раз слышала ее смех.
– Не очень-то твой анализ помог мне, Сара, – хихикнув, заметила Белинда.
– Знаю. Вместо Библии я изучала восьмицилиндровые двигатели.
Впереди показалось здание окружного суда, одна из достопримечательностей Лос-Анджелеса, которой Сара любовалась, но куда еще никогда не заходила. Ведь в конце концов, вовсе не в этом месте сбываются людские мечты.
– Белинда, – обратилась Сара к подруге, – Марк предупредил, что здесь может быть полно представителей прессы. Дело вышло уж больно громким. Просто я хочу, чтобы ты не удивлялась.
– Нечто в этом роде я и предполагала, – устало откликнулась Белинда. – Правда, я старалась не думать об этом.
Заплатив служителю на автостоянке двенадцать долларов, они прошли через оборудованный металлодетекторами главный вход в здание, не привлекши к себе ничьего внимания. Может быть, Марк переоценил ситуацию, подумала Сара. Она не замечала вокруг никого, хотя бы отдаленно напоминавшего репортера, не видела ни одной фото– или видеокамеры.
Подруги вошли в лифт, и Сара нажала на кнопку девятого этажа.
Когда двери лифта на девятом этаже раскрылись, Сара с Белиндой очутились в аду. Коридор до отказа был забит журналистами, в глаза била подсветка телекамер, стоял неумолчный шум голосов. Белинда вцепилась в руку Сары – неожиданно, как маленькая девочка, испугавшаяся гомона и суеты на детской площадке. Свет ослеплял, и Сара с трудом различила в этом хаосе пробирающуюся к ним через толпу блондинку. Вот она, Айрис Хэнсли, подумала Сара, и в этот момент блондинка позвала:
– Белинда, сюда!
Пальцы, сжимавшие руку Сары, разжались, и толпа поглотила Белинду.
По левую сторону от Сары нарастал мощный гул, заглушая даже сыпавшиеся вопросы журналистов. Из этого слаженного хора до Сары доносились лишь отдельные слова, что-то вроде «Иуда», «вероотступница», «распявшая Христа». Сара повернула голову и за спинами репортеров и телевизионщиков увидела группу людей, главным образом женщин, указывавших на нее пальцами. Часть кликуш смотрела в направлении, где скрылась Белинда. В паузах между выкриками они воздевали очи к небу (или к потолку, как сказал бы предатель интересов веры). Сначала Сара заметила лишь одну ладонь, но тут же до нее дошло, что нарисованные темно-красными чернилами небольшие кресты были на ладонях у каждого. Сара с трудом пробиралась между обступавшими ее людьми, пытаясь догнать Белинду, остановившуюся у дверей зала суда. До нее донесся высокий голос Айрис Хэнсли:
– Убирайтесь с дороги прочь!
В локоть Сары откуда-то сзади вцепилась чья-то рука. Она повернула голову и увидела перед собой горящие женские глаза, чья обладательница злобно прошипела:
– Те, в ком жива еще вера, разорвут вас на части за ваше предательство.
– Пошла вон!
Сара вырвала локоть. На рукаве ее белой блузки алела кровь – пятном в виде креста. Оказывается, кресты на ладонях не были нарисованы, как ей показалось, – нет, они были вырезаны. На мгновение Саре стало жалко женщину, всех их, одурманенных Филлипом до такой степени, что они готовы были резать свою плоть ради него.
– Да что с вами случилось? Он же насильник.
– Он – спаситель! – выкрикнула женщина в ответ. Сара продолжила свой путь, от мимолетной жалости не осталось и следа. Наконец-то ей удалось добраться до тяжелых деревянных створок двери. Она потянула их на себя и очутилась в зале, испытав в первую секунду облегчение и тут же с размаху споткнувшись об один из основных законов природы: спасение – всегда кажущееся, и закрытая за спиной дверь вовсе не означает, что теперь ты в безопасности. Взгляд Сары сразу же приковала к себе фигура Филлипа – прямая, полная благородной сдержанности. Он чуть повернул голову, чтобы посмотреть на вошедшего. При виде Сары по губам его скользнула улыбка, заставившая ее вздрогнуть. Белинда сидела за спиной Айрис Хэнсли, рядом она заняла место для Сары, но не успела та направиться к подруге, как сидевшие в зале поднялись, чтобы засвидетельствовать свое уважение к ступившему на кафедру судье. Им оказалась высокая, удивительно стройная негритянка, и Саре показалось обнадеживающим то, что председательствовать в суде будет эта женщина. На нее, подумала Сара, чары Филлипа вряд ли окажут какое-либо действие.
Пробормотав минимум извинений, Сара пробралась-таки на свое место и, усевшись, тут же услышала шепот Белинды:
– Два последних ряда полностью заняты паствой Филлипа.
– Тогда понятно, отчего мне так жжет спину, – шепнула в ответ Сара.
Зная, что совершает ошибку, Сара все же вновь посмотрела в ту сторону, где сидел Филлип. Он притягивал ее как магнитом – удивительная способность превращать пространство, отделяющее его от другого человека, в наэлектризованное поле. Хотя он даже головы не повернул в ее сторону, Сара чувствовала на себе его взгляд. Филлип же в этот момент склонился к своему адвокату – безукоризненно одетому мужчине с ранней сединой в волосах – только сейчас Сара смогла переключить внимание на что-то другое. Краем сознания она уловила, как объявили дело Белинды – штат Калифорния против Филлипа. Даже в суде не была произнесена его фамилия, значит, скорее всего, он вполне легально сменил имя.
Белинда держалась со стоической выдержкой, уставившись взглядом в пустоту перед собой; Сара попыталась понять, что сейчас происходит в голове подруги. Ей казалось, что Белинда не воспринимает сути происходящего. Штат Калифорния против Филлипа – как, весь штат? В сравнении с этим любой почувствует себя ничтожеством – мизинцем на ступне гиганта. «Свидетель» должен в этом зале оказать помощь целому штату. «Свидетель» – маленькая белокурая девочка, нарядившаяся по какой-то прихоти в одежду взрослых, что совершенно ей не к лицу, – сидит в ожидании момента, когда ей предложат положить руку на Библию и сказать правду о том, как Филлип вломился в нее, оставив там, внутри, свое семя. О, безусловно, это божественное семя, поэтому она не должна возмущаться и протестовать. Но как тогда быть с божественным куланом, проехавшим по ее лицу?
Сара была убеждена в том, что Белинда уже рассмотрела Филлипа, видимо, в то время, пока сама она продиралась сквозь толпу журналистов и фанатиков с резаными ладонями. Иначе она не сидела бы сейчас так невозмутимо, даже не пытаясь повернуть голову в его сторону. Когда прозвучало ее имя и Белинда поднялась, чтобы пройти на место свидетеля, она еще более выпрямилась, как бы готовясь дать отпор находящемуся перед нею врагу.
Первым был окружной прокурор; вопрос, который он задал, оказался широким и необъятным, как футбольное поле.
– Расскажите нам 6 том, что произошло в известную ночь.
Белинда изложила события в хронологическом порядке. Сара узнавала о случившемся по частям, по крошечным порциям в течение нескольких недель – это было похоже на осколки снаряда. Теперь же Белинда упорядочила все детали, разложила их по полочкам, и – что впечатляло еще больше – умудрялась держать свои эмоции под контролем. Местами они прорывались наружу, но не искажали, а лишь дополняли общую картину. Впервые за все время Сара подумала о том, что Белинда в состоянии справиться сама – с гнетущей атмосферой суда, с попытками дискредитировать ее. Из бесед с Марком Сара знала, что предварительное слушание – это всего лишь предварительное, не более, ничего серьезного здесь ждать не приходится, так, просто нервотрепка. По всему видно, что адвокат Филлипа вовсе не собирается пускать в ход всю свою тяжелую артиллерию. Но для Белинды это возможность объявить свою позицию, изложить факты – и не вразнобой. Генеральная репетиция. Пока Белинда со своей ролью справляется.
Айрис Хэнсли не требовала от нее дополнительных деталей, она выслушала рассказ Белинды с видимым удовлетворением – все прозвучало вполне убедительно. Затем со своего места поднялся адвокат Филлипа. До этого Сара его так и не рассмотрела – всего лишь мимолетный взгляд. Теперь же, внимательно разглядывая стоящего у барьера мужчину, она ощутила вдруг в желудке неприятную пустоту. Адвокат был красив той мужественной красотой, что часто встречается на лицах завсегдатаев Лас-Вегаса. Как раз в духе Белинды, с ужасом подумала Сара. Заметь они его в ресторане, Белинда наверняка нашла бы повод пройти мимо его столика. А на шее у него, решила Сара, золотая цепочка – просто ее не видно под тканью пятисотдолларовой рубашки от Бижана. Она перевела взгляд на пальцы адвоката, туда, где поблескивало массивное золотое кольцо с крупным темным камнем. Кольцо находилось там, где полагается быть обручальному, но на обручальное оно не походило. Это было неглупо – пускай их сами догадываются. Похоже, сделала вывод Сара, этим приемом он многих уложил в свою постель.
– Мисс Пэрри, – проговорил адвокат, делая движение в сторону Белинды.
До нее донесся запах его одеколона. Мужчины, подобные ему, без одеколона не обходятся. Для них это лучший способ заявить о своей чувственности, подумала Сара. Адвокат на некоторое время застыл перед Белиндой, утверждая в ее сознании свой образ, заставляя запомнить запах одеколона. Вот дерьмо, мелькнула у Сары мысль, а ведь этот тип опасен.
– Изнасилование, – между тем продолжал адвокат, – это ужасное, бесчеловечное преступление, не так ли? Мы все это хорошо знаем. – Голос звучал приглушенно-ласково, как в спальне.
– Да, – с кивком головы едва слышно согласилась Белинда.
– В данном случае я, видимо, чего-то недопонимаю. Может, вы согласитесь помочь мне, вспомнив некоторые детали?
Белинда вновь кивнула; Саре захотелось крикнуть: «Остановись! Он морочит тебе голову!» Но такие, как он, уже долгие годы морочили Белинде голову. А в клинике еще не создали специализированного центра помощи влюбчивым идиоткам.
– Так вот, правда ли то, что накануне известной ночи вы провели какое-то время в обществе моего клиента – в приватной обстановке, несколько часов, в течение которых вы вели с ним доверительную беседу, просили его помощи и наставлений? Правда ли то, что вы делились с ним своими самыми сокровенными мыслями – теми, что до этого не делились ни с кем?
– Да, – ответила Белинда.
– В таком случае было бы, по-видимому, справедливым охарактеризовать ваши отношения с моим клиентом как очень близкие, дружеские, не так ли?
– Да.
– А затем вы пригласили его к себе домой на ужин, верно? – Голосом своим адвокат владел в совершенстве. Даже Сара ощутила на себе его гипнотическую силу.
– Да, но при этом присутствовали и другие. Тогда мы не были наедине, – уточнила Белинда. По контрасту с его голосом ее звучал растерянно-тихо.
– Я понимаю это, мисс Пэрри. Я также стремлюсь понять историю ваших взаимоотношений. Как я уже заметил, кое-что приводит меня в недоумение. Теперь, в известную ночь вы вновь пригласили моего клиента к себе домой, так?
– Нет. То есть да, но это была его идея. Он позвонил мне и попросил разрешения прийти.
– Я понимаю. И все же вы сказали «да».
– Я… да, я сказала, что он может прийти.
– Отлично. А затем вы постарались принарядиться, зажгли свечи, словом, создали в доме атмосферу праздника, я не ошибаюсь?
– Да, – ответила Белинда, опуская глаза. Господи, подумала Сара, у нее же вид воплощенной вины.
– Благодарю вас, мисс Пэрри. Вы сняли некоторые мои вопросы. У меня все.
Белинда выглядела сбитой с толку; в широко раскрытых ее глазах Сара видела вопрос. Полная обескураженность – но Сара не могла винить ее за это. Такой противник Белинде был не по силам – как, собственно, и все мужчины его типа. И все-таки именно они и привлекали Белинду больше всего. В другой ситуации она сама подошла бы к такому.
Судья объявила пятнадцатиминутный перерыв, и Сара, взяв Белинду под руку, вывела ее из зала. В коридоре по-прежнему толпились люди; перед глазами подруг покачивались вырезанные на ладонях кресты, Сара заметила врача из клиники, который осматривал Белинду, увидела его и сама Белинда.
– А он здесь зачем?
– Видимо, тоже вызван в качестве свидетеля, – ответила Сара. – Нам нужно ехать домой, Белинда, тебе все равно не разрешат слушать чужие показания.
Она разговаривала с подругой, как с маленьким ребенком, – она и сама понимала это, – но ведь Белинда выглядела такой потерянной, такой беззащитной. За руку Сара повела ее к лифтам.
Когда они подошли к автостоянке, залитой раскаленным воздухом центра, Белинда едва слышно спросила:
– Ну, что ты думаешь об этом?
Сара сделала глубокий вдох, пытаясь выиграть время, подобрать нужные слова.
– Я думаю, что тебе следует быть очень осторожной. У Филлипа отличный адвокат. Не дурак, красив и… Я думаю, Белинда, что тебе стоит завязать глаза и вообще не смотреть на него.
