Текст книги "Кабала"
Автор книги: Пэтти Дэвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
– Хочу быть честным с тобой, Сара. Лихорадка тут же прекратилась, в горле похолодело.
– То есть до сих пор ты им не был?
В его тоне звучало нечто тревожное – как предупреждение о надвигающейся буре или посторонний шум в двигателе легкого самолета.
– Не думаю, что был с тобою нечестным, я просто не говорил тебе всего, Сара. Та женщина, с которой я был когда-то связан, – в плане чувств для меня все закончилось, но мы до сих пор видимся с нею.
– И спите?
– Да. КОГДА-НИБУДЬ и это закончится, но пока…
– А тебе не кажется, что гораздо честнее было бы рассказать мне об этом сразу же? До того, как мы легли в постель?
– Сара, не дави на свои права. Ты легла со мной в постель в тот же вечер, что мы встретились. Не мог же я тут же рассказать тебе всю свою жизнь.
– А, поняла. Правда приходит позже, после – чего? Двух встреч? Двух недель? Знаешь, мужчины вроде тебя должны носить на цепочке опознавательные знаки, что-нибудь типа «Я дерьмо. Не верь мне. Я просто хочу потрахаться». Вот это будет честно, да и для кармы твоей безопаснее.
Лицо Энтони смягчилось, и это сделало Сару более подозрительной.
– Мне не просто хочется потрахаться. Я хочу быть с тобой, Сара. И не собираюсь ничего скрывать.
Глаза его говорили еще больше. Они вбирали в себя ее злость, согревали, приносили облегчение. На мгновение она задумалась – а не испытывает ли он ее, выдумав такую историю, которая выведет ее из себя, а он будет сидеть и наблюдать со стороны? Но слишком диким ей это представлялось для того, чтобы поверить, – или слишком пугающим.
Сара отвела взгляд и сделала выдох, такой энергичный, что едва не задула свечу.
– Я верила тебе, – произнесла она скучным, беспощадным голосом. – Я верила, что, если мне захочется узнать о тебе что-нибудь, ты расскажешь мне об этом еще до того, как мы станем раздеваться. А подобные вещи неизбежно попадают в разряд тех, что я должна знать. Сукин ты сын. Может, у тебя еще что есть? Несколько жен, разбросанных по стране? Дюжина детей?
Склонившись над столом, Энтони положил свою руку поверх ее.
– Сара, остановись, в тебе говорит злость.
Вновь ее пронзило ощущение того, что вот-вот будет подведена черта, за которой она и получит то, что ей причитается.
– Злость? Нет, это еще не настоящая злость. Это младенческая злость. А я могу дойти до докторской степени.
Но уверенность оставила ее. В вечер их встречи она позволила себе пренебречь первым правилом любой игры: не допускать мысли, что твой противник – не игрок. Сделав глубокий вдох, Сара заставила себя перешагнуть через собственный гнев.
– Ну хорошо, – ровным голосом сказала она. – Вот что я могу предложить, располагая теперь полной информацией. Мы будем встречаться, будем заниматься любовью – но через предохранитель, поскольку я тебе больше не верю. И если в твоей конюшне появится новая кобыла, то тебе, наверное, следует поставить меня об этом в известность.
Лжец! – кричал ее мозг.
– Значит, мы заключаем нечто вроде соглашения? Довольно прозаично, не правда ли?
– Неужели? А тебе казалось, что заключать соглашения – это монополия мужчин?
Идя от ресторана к лимузину на стоянке, Сара больше всего хотела бы уехать домой в собственном автомобиле. Говоря точнее, в автомобиле своей мечты: привод на четыре колеса, огромные шины. Вот она забирается внутрь, включает зажигание и гонит отсюда прочь в машине, которая своим видом говорит: «Не пытайся меня трахнуть. Я – хозяин дороги».
А может, никакой особой разницы и не будет. Сара испытывала какое-то сосущее чувство, предупреждавшее ее: по какой дороге ты ни поедешь, она все равно приведет тебя к Энтони. Перед глазами ее вилась бесконечная темная лента шоссе, украшенная белыми полосами, и вела она в одном-единственном направлении – к нему. Вновь она будет вжиматься в него, вновь слышать его дыхание, вновь говорить «да», отвечая на вопрос, верит ли ему.
5
Сара
Она даже не позволила ему проводить себя до двери. Ступив в удобную зону злости, она знала, как играть. Пожелав доброй ночи, она выбралась из лимузина и громко хлопнула дверцей. Но за секунду до этого скользнула взглядом по лицу Энтони – он восхищался ее яростью. Этим он и удерживал ее при себе – удивлением, которое обезоруживало, питало ее интерес и заставляло возвращаться.
Почти целый час Сара расхаживала по темной гостиной, пытаясь выбросить его из головы. Ей хотелось очутиться где-нибудь в таком месте, где бы она не могла вспомнить черты его лица, не услышала бы его голоса. Подобное она проделывала много раз со многими мужчинами и сейчас удивлялась: почему вдруг это стало так трудно? Для себя она выработала даже простую формулу: мысленно отправляла мужчину по долгой-долгой дороге, уходившей в холмы, в соседнее графство, так что уже через несколько минут можно было без опасности спросить себя: «какого цвета его глаза?» или «как это он так улыбался?». И затем, убедившись в том, что и вправду ничего не помнит, Сара понимала, что обретала свободу. Но сейчас она забыла саму формулу, и, куда бы она ни поворачивалась, он повсюду оказывался впереди. И ее ЗАДЕВАЛА мысль о том, что часть своего времени он может проводить с кем-то еще. Она представила, как от него пахнет другой женщиной, как в нем появляется нечто, чего раньше не было. И она не знала, сможет ли это вынести.
В третий раз за ночь Сара проснулась и посмотрела на будильник. Стрелки показывали четыре тринадцать. Дело было не в том, что она боялась пропустить восход солнца, нет, просто сон нес с собой мучительные, какие-то рваные видения. Самих снов она не помнила, но оставалось нервное, взвинченное ощущение, оно подчиняло ее себе, проникая, казалось, в каждую клеточку тела.
Она закрыла глаза, рассчитывая по крайней мере еще на один час сна, каким бы беспокойным он ни оказался. Через пару часов ночь кончилась, серый утренний свет кистью мазнул ее по глазам. Сара уселась в постели, протянула руку к телефону. Уже набрав половину цифр его номера, она спросила себя, что это она делает, не прекращая нажимать кнопки.
– Да? – Голос звучал сонно, но еще до того, как произнести «это я», Сара поняла, что он уже знает.
– Привет, Сара.
Она старалась вслушаться в его интонации, найти в них какие-нибудь сигналы. Но уж слишком заспанным был его голос, она же, как назло, чувствовала себя недостаточно бодрой для того, чтобы хоть о чем-то судить.
– Можно мне зайти к тебе ненадолго? – спросила она. – Тебе нет нужды вставать. Только дверь открой.
– Давай.
В этом слове она тоже не услышала ничего, кроме самого слова. Ни воодушевления, ни предупреждения.
Дом, в котором жил Энтони, стоял еще ближе к океану, чем ее. Воздух здесь был еще более соленым, более влажным – он делал влажным все, с чем соприкасался. Детям запрещают оставлять свои велосипеды под открытым небом – они моментально ржавеют, выходят из строя и начинают фальшивить рояли, и невозможно до блеска надраить машину. Похоже, надвигалось новое ненастье: Калифорния решила, что еще не готова к весне, ей еще не надоели зимние игры.
Подойдя к входной двери, Сара заметила на коньке крыши голубя, внимательным зрачком уставившегося на гостью.
– Знаю, – прошептала она немигающему птичьему взгляду. – Я совсем сошла с ума.
На цыпочках она прокралась в дом и стала осматриваться там с куда большим интересом, чем в тот первый раз, когда Энтони привел ее к себе. В беззвучной неподвижности утра у нее была возможность увидеть его жилище как единое целое. Дом был чисто мужским – повсюду индейские коврики и предметы быта ковбоев, кожаные кушетки и сработанные из толстых досок столы.
Здесь никто не собирался просить прощения за приручение Запада, за добытые там трофеи. В доме пахло тан, будто за ночь до этого здесь был пожар. Почему-то Саре подумалось, что в то время, пока она мерила шагами свою гостиную, он сидел на приступке у камина со стаканом виски в руке. Неслышным шагом она поднялась по лестнице в его спальню. Энтони лежал на спине, глядя на нее из-под полуприкрытых век.
– Разденься, – сказал он и стал смотреть, как она вылезает из джинсов и легкого свитера.
Под его взглядом Сара почувствовала, что по коже ее бегут мурашки, соски твердеют, до ее сознания уже не доходило, что в комнате потемнело, что через тонкий потолок слышится барабанный перестук дождя. Где-то далеко-далеко в небе прозвучало отдаленное эхо грома, но в эту минуту Сара вновь оказалась наглухо запертой в мире, бравшем начало и кончавшемся в поле его зрения.
Она скользнула под одеяло, сразу же ощутив тепло его кожи. Спокойное ночное тепло рядом с дерганым утренним ознобом.
– Почему я никуда не могу скрыться от тебя? – спросила она. – Ты – повсюду. Мак будто ты следишь за мной даже тогда, когда тебя рядом нет.
– А тебе хочется скрыться, уйти от меня? – Энтони положил ее руку себе на грудь, медленно повел ее вниз, через живот, туда, где плоть его уже окончательно проснулась.
– Да. – Пальцы Сары сомкнулись вокруг его плоти. – Нет… Не знаю. Ты ведь по-прежнему видишься с той, другой. Вот что должно мне помочь уйти.
– Я никогда не рву своих отношений одним жестом. И не это тебя смущает, не это злит. Ты возвела вокруг себя замечательную клетку – но знаешь, что не смогла меня ею одурачить, Внутри – загнанная в угол одиночеством личность, пытающаяся убедить себя в том, что жизнь у нее – лучше не надо. Вот что тебя пугает, Сара, – то, что я вижу тебя насквозь.
Она почувствовала, как начинают дрожать губы, как слезы подступают к глазам; голова ее упала ему на грудь.
– Будь ты проклят. Я не плачу на глазах у других. Я просто не умею этого. Как тебе удалось довести меня до такого? Как у тебя получается, что с тобой я превращаюсь в плаксу?
Кулачком Сара ударила его по плечу, но Энтони даже не попытался уклониться.
– Не понимаешь, да? – спросил он. – Но вот-вот начнешь. Мне не нужно даже заставлять тебя что-либо делать. Идя по жизни, ты повернула за угол, а там стоял я, и язык, на котором ты говорила, в этой ситуации не сработал. Ты оказалась в другой стране, где иной климат, где незнакомый ландшафт, так что остается лишь одно – сдаться.
– Но сам-то ты не сдаешься – ты командуешь мной.
– Вот этого-то ты и не понимаешь. Это то же самое. Я сдаюсь, я уступаю тебе, я становлюсь на колени и делаю все, что ты захочешь.
Он выбрался из-под Сары, оставив ее лежать на постели, поднялся и устроил ее тан, что теперь она сидела, опираясь спиной на подушки и опустив ноги на пол. Затем Энтони опустился перед ней на колени, раздвинул ей бедра и, прежде чем нырнуть головой в ее бездну, поднял глаза. Ослепленная на мгновение их блеском, она опустила веки. Язык Энтони начал свою игру – он дразнил, выводя на ее коже узоры, неспешно проникая все глубже. Дыхание Сары сделалось прерывистым, она начала заваливаться назад, но рука Энтони удержала ее в прежнем положении. Он поднял голову, и она увидела, какими влажными стали его губы. Это была ее влага, выдававшая то, как страстно она хотела его.
– Не ложись. Держись прямо и смотри, – приказал он.
И вновь его язык оказался внутри нее, пальцы его забегали по ее телу, и вновь Сара тяжело задышала, сжимая ладонями его голову.
Через какое-то время глаза ее уже не могли больше оставаться открытыми. Для того, чтобы дать ощущениям и чувствам друг друга переплестись как можно теснее, требовалась темнота. Темнота, в которой разгоравшийся внутри нее огонь сделается еще ярче, еще горячее. В том единственном участке мозга, который сохранял способность функционировать, жило осознание того, что теперь уже ничто в ней не сможет остаться таким, каким было до этого. Сара очутилась в джунглях, откуда не было дороги назад.
Энтони убрал из-за ее спины подушки и толкнул Сару; позвоночник ее коснулся прохладных простыней. Он накрыл ее своим телом, и Сара раздвинула ноги, ожидая, что он войдет в нее, однако этого не последовало. Лежа на ней, он чуть приподнялся на локтях, неотрывно глядя в ее глаза.
– Скажи, чего ты хочешь.
– Бери же меня, – прошептала она.
Хриплый ее голос с трудом пробивал себе путь наружу. Ногами Сара обхватывала его бедра, стараясь нанизать себя на его плоть.
Да, сейчас она безусловно постигала нечто новое для себя, то, к примеру, как помешательство может превратиться в счастье, когда другой говорит «да». С этим коротким словом безумие исчезло.
– Подожди, – обратился к ней Энтони, поднимаясь. – Нужно кое-что взять.
Сара смотрела ему в спину, пока он шел к ванной комнате – на игру мускулов в тот момент, когда Энтони протянул руку, чтобы открыть дверь. В такие мгновения только слепой не заметил бы совершенной красоты человеческого тела. Чьим бы ни был Бог, сотворивший это чудо, у него в руках был резец скульптора.
Энтони вернулся, неся шелковый пояс от своего халата. В постели он опустился рядом с Сарой на колени. Она позволила ему поднять ее руки, так что теперь пальцы ее касались дубовой перекладины в изголовье. У нее не было и мысли сопротивляться – только едва слышимый шепоток страха где-то глубоко-глубоко.
– Ты веришь мне, Сара?
– Да.
Темно-зеленый шелк с шелестом перехватил ее запястья.
– Но я хочу, чтобы ты верила самой себе, – сказал Энтони. – Я хочу, чтобы ты знала, каково это – просто лежать и получать, и ничего не делать.
Поддаться такому не составляло никакого труда. Она уже была в плену. Зеленая лента, прихватившая ее запястья к дубовой доске, являлась всего лишь украшением.
Когда Энтони поцеловал ее, руки Сары попытались было обнять его, но шелк удержал их на месте. Он оказался прав: мысль о том, что она может лежать и ничего не делать, не принимать участия, была для нее абсолютно чужой. Его волосы падали ей на глаза, и, вдыхая в себя аромат его шампуня, Сара отказалась от попыток увидеть его или коснуться его руками Она прикрыла глаза, чувствуя, как его губы скользят по ее грудям, по животу. Двигать она могла лишь ногами, и их она расставила как можно шире – настойчивое приглашение, и не раскрыла глаз даже тогда, когда Энтони вновь оказался поверх нее и она ощутила его дыхание на своих щеках. Даже когда он вошел в нее, Сара предпочла пережить все свои ощущения в темноте… Так она и лежала – с закрытыми глазами, привязанными к спинке кровати руками и ногами настолько слабыми, что пошевелить ими казалось просто невозможным. В момент оргазма губы их соприкасались; стон, который он издал, царапал ей язык, и она знала, что ее собственные крики застревают у него в горле.
Сколько прошло времени, Сара не знала. Не знала, как долго пролежала вот так, не знала, когда была развязана шелковая лента. Время остановилось. Или, наоборот, ускорилось, или с ним приключилось еще что-то непонятное, благодаря чему оно проходило мимо ее сознания. Она плыла куда-то, пытаясь вспомнить, каким образом человек приводит свои суставы в движение. Дождь за окном стал слышнее – это было единственное, что она знала наверное.
Внезапно она почувствовала, как горячее полотенце коснулось ее лба, опустилось ниже, на груди, и еще ниже, к ногам. Раскрыв глаза, Сара увидела над собой лицо Энтони; сосредоточенность, с которой он обтирал ее, морщинками выступала вокруг крыльев его носа.
– Сейчас еще утро? – спросила она.
– Мм-да. Около десяти.
– Неплохое это занятие – делать картины. Или ты в пять утра уже в машине, или до полудня в постели.
– В общем-то у меня сейчас двухнедельный перерыв. Завтра можно отправиться куда-нибудь на побережье.
– А как же твоя приятельница? Ты уверен, что с ней тебе не будет лучше?
– Сара, прекрати это. Никакая она мне не приятельница, но иногда мы встречаемся. И вечно это продолжаться не будет, ты же знаешь.
Сара села в постели, обхватила руками подушку. Она вдруг почувствовала свою наготу, ей захотелось прикрыться.
– Откуда же?
– Ты знала бы это, если бы больше доверяла мне. Опять все возвращалось на круги своя. Доверие – от него-то она и старалась бежать всю свою жизнь.
Казалось, Энтони всегда жил в ней – только она не замечала этого. Она проходила мимо него, наводя порядок в комнатах, она чувствовала его запах, его присутствие в вечерних тенях – и не обращала на это внимания. Глаза ее были прикованы к двери, мысли где-то витали. Но как-то однажды он захлопнул эту дверь, поставил Сару прямо перед собой и заставил ее глаза смотреть на то, что сам он давно уже видел столь отчетливо.
Он снял с нее все покрывала, под которыми пряталась ее душа, и прятать стало больше нечего и негде. Нагую, ее сотрясала дрожь – хотя не было холода, она плакала – не испытывая печали. Перед ним она была ребенком и женщиной одновременно, опыт прожитых лет и невинность боролись в ней. То, что когда-то было спокойной, размеренной жизнью, ступило в зону риска. В каждом дуновении ветра Сара могла различить острый запах опасности. Но была не в силах уйти.
Потому что чем больше он ей себя подчинял, чем чаще становился на колени, тем большую власть над нею обретал. Вот почему это было одно и то же – подчиняться и подчинять. Боясь полностью оказаться в его власти, она лишала себя возможности управлять.
Вор совершает кражу, но часто оставляет после себя след: отпечаток пальца, запах чужого одеколона, сдвинутую с обычного места вещь. Таким вором в ее жизни стал Энтони. Но хороший вор осторожен. Требуется немало времени для того, чтобы понять, что украдено, а что еще осталось. Сара чувствовала, как что-то исчезает из ее жизни, но она не знала – что именно, не знала даже, представляла ли пропажа для нее хоть какую-то ценность. Иногда она оказывалась в тупике, уверенная в том, что произошли некие перемены. Что солнце шлет свои лучи на землю под другим углом, высвечивая то, чего раньше не существовало. Но что именно? Вещи вокруг нее кружились в каком-то танце, либо облик их менялся до неузнаваемости. Она не понимала, в чем тут дело, но твердо знала: все это связано с ним.
Было уже почти время обеда, когда Сара и Энтони вошли в ресторан «Малибу», украшенный множеством цветов и фикусами в керамических бочонках. Из окна открывался захватывающий вид на океан. Интерьер как бы говорил посетителю: «Назад, к природе!» или «Позабудь о смоге!». К завтраку они, по-видимому, безнадежно опоздали, слишком долго простояв в душе, лаская друг друга, позволяя воде затекать куда ей угодно – пока они сами целуются, постигая закономерности занятий любовью в ванной комнате.
Им предложили столик у окна, за которым волны выбрасывали на берег пригоршни пены, принесли обеденное меню. Что-то заставило Сару повернуть голову к противоположной стене, где сидела женщина, в которой она сразу же признала бывшую подругу Энтони, вернее, не совсем бывшую. Элен Уайлдер, актриса, регулярно появлявшаяся на экранах кино и в телевизионных сериалах. Сара вспомнила фотографии, на которых они были сняты вместе, Энтони и Элен: держась за руки, они входили в просмотровые залы или модные рестораны. Сейчас, однако, что-то переменилось. Из рыжей, какой она была тогда, Элен превратилась в блондинку, а груди ее с помощью имплантантов стали намного тяжелее, чем того требовала ее фигура.
– Там сидит некто, кого ты знаешь, – обратилась Сара к Энтони, погруженному в изучение меню.
Она кивнула в сторону столика Элен, и Энтони поднял голову, а глаза его – так показалось Саре – заставили Элен повернуться. Он помахал ей рукой и улыбнулся. Элен поднялась со стула.
Глядя, как она приближается к ним, Сара думала: «Я должна ненавидеть эту женщину, должна испытывать ревность». Она рассматривала ее выцветшие джинсы, в соответствии с модой зияющие прорехами на коленях, ее белую спортивную майку, которая сидела бы гораздо лучше, сохрани ее груди нормальные размеры, прямые светлые волосы, падавшие на высокие скулы. Но видела она за этим гораздо больше. За фасадом она видела те скрытые от глаз уголки, где бывал Энтони, те тайники ее души, которые для него уже перестали быть тайниками. Сара не могла ее ненавидеть – слишком много между ними двумя было общего.
– Познакомься, Сара, это Китаянка, – сказал Энтони.
– Китаянка? – переспросила Сара.
– Я переменила имя, – объяснила Элен-Китаянка, изучающе глядя на Сару.
– Как дела? – обратился к ней Энтони.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Элен ответила. За эти секунды между нею и им произошел безмолвный обмен информацией, один из тех молчаливых диалогов, в которых столь искусны те, кто любит. Сара ощутила себя в изгнании, ее как будто сослали на остров, откуда она с тоской всматривается в близкую, но недостижимую землю.
– Отлично, – ответила наконец Китаянка. – Рада встретить тебя. – Ее голубые глаза обратились на Сару. – Приятно познакомиться.
Она развернулась и направилась к своему столику. Сара не сводила взгляда с лица Энтони, ища в нем хотя бы малейшие перемены. Их не было.
– Так вот как ты действуешь на женщин? – спросила она. – Они надувают себе сиськи и меняют имена на названия стран третьего мира?
– Очень остроумно, Сара. Ей захотелось изменить внешность. Я не имею к этому никакого отношения.
Но ей это было лучше знать. Он относился к женщинам, как монархи к своим королевствам. В мире, который находился за зрачками Элен, Энтони продолжал жить и править. Мир этот полнился воспоминаниями – о ночах, когда ее тело тосковало в одиночестве, когда она могла сказать лишь одно: «да!». Об утренних часах, когда солнечные блики играли на его коже и она ждала, пока он проснется, чтобы сказать ему, что не видела никаких снов. Вот что бывает, когда он уходит, говорили глаза Элен Саре. Ты чувствуешь себя потерянной, заблудившейся, никто вокруг не понимает языка, на котором ты говоришь, в твоем кошельке не те деньги, и нет в природе карты той страны, где ты очутилась. Окружающая тебя девственная природа тоже может стать тюрьмой, говорила ее печальная улыбка. Ты бродишь там, и взгляд твой видит лишь запустение, лишь долгие мили суровой земли. А по ночам ты слышишь странные звуки, днем же солнце слишком медленно, нехотя движется по небосклону. И от того, что тебе это уже знакомо, ничуть не легче.
Неудивительно, что она поменяла имя, подумала Сара. Человеку нужны хоть какие-то географические ориентиры.
