Текст книги "Сказки"

Автор книги: Петре Испиреску

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Спасибо тебе, храбрый человек! Иди скорее к нам сюда: мы тебя от нашей матушки спрячем. А не то она, как прилетит, на радостях тебя и проглотит!

Вырвал один из птенцов у себя перышко да Последыша тем перышком и прикрыл.

Прилетела орлица, увидела изрубленного на куски гада и спрашивает орлят, кто это их от страшной смерти спас.

А орлята ей и говорят:

– Матушка, это человек с земли. Он туда, на восток пошел.

Схватилась тут орлица, в ту сторону помчалась, куда орлята указали. Не прошло и минуты, воротилась она назад.

– Скажите мне правду, – птенцам говорит, – в какую сторону он пошел?

А орлята ей:

– На запад, матушка!

Взмахнула орлица крыльями и понеслась на запад. Не прошло и столько времени, сколько эта сказка длится, как она ни с чем вернулась и давай на орлят кричать, чтоб они ей правду сказали, – она, мол, того человека поблагодарить хочет.

– Обещайся, что, если мы его тебе покажем, ты ему ничего не сделаешь.

– Обещаю, милые мои.

Подняли они тут перышко и показали орлице Последыша. А она его ну крыльями обнимать, чуть-чуть на радостях не проглотила; хорошо, что орлята его спрятали, крылышками своими прикрыли!

– Чем мне тебя отблагодарить за то, что ты моих птенчиков спас? – спрашивает орлица.

А Последыш:

– Вынеси меня на белый свет.

– Ох! Трудную ты мне задачу задал! – вздохнула орлица. – Но раз уж ты моих орлят спас, будь по-твоему! Запаси мне триста фунтов мяса, да чтоб все было кусками по три фунта нарезано, да триста фунтов хлеба.

Раздобыл царевич хлеба и мяса и сложил все на дне пропасти.

А орлица говорит:

– Ну, теперь садись ко мне на спину со всей снедью припасенной. Как стану я на лету к тебе голову оборачивать, ты каждый раз мне по хлебу да по куску мяса давай.

Сел царевич орлице на спину между крыльями, и полетели они, понеслись. Всякий раз, как орлица голову поворачивала, он ей, как она наказывала, хлеба и мяса давал.

Вот уж они почти до самой земли долетели, повернула орлица голову, а мяса-то нет, – все вышло!

Царевич скорее схватил свой меч, из бедра у себя кусок мяса вырезал да орлице и скормил.

Вылетели они на землю. Слез Последыш со спины орлицы. Видит она, что он хромает, идти не может.

– Если бы не то великое добро, что ты мне сделал, я бы тебя съела! Ты что думал, я не учуяла, что последний кусок мяса слаще других был? Я его и не проглотила. Не след бы тебе, царевич, меня своим мясом кормить!

Выплюнула орлица последний кусок мяса, приложила к бедру царевича, слюной своей смазала, а он и прирос на место. Обнялись напоследок орлица с Последышем, еще раз друг друга поблагодарили и расстались. Орлица слетела обратно в пропасть, а Последыш отправился в царство своего отца.

Вот подходит он к стольному городу, где отец-царь с матушкой-царицей и со старшими братьями жили. Последыш был в крестьянское платье одет. Повстречались ему люди, они тоже в город шли. Разговорились, и узнал он от них, что старшие братья на сестрах его невесты женились, что царь с царицей до сих пор по меньшому царевичу плачут. И еще узнал он от тех людей, что меньшая царевна глаз не осушает, плачет, вся в черном ходит и ни за кого замуж выходить не хочет, хотя к ней отовсюду королевичи-царевичи сватаются. Вот и теперь привезли ей жениха старшие царевичи и все ее неволят, чтобы за него шла. И, как знать, избавится ли она и от этого жениха?!

Как услышал это Последыш, помрачнел, опечалился, с тяжелым сердцем в родной город вошел. Стал он и здесь людей расспрашивать и узнал, что царевна обещалась царю за того жениха выйти, если царь ей золотое веретенце с золотым же пряслицем и золотой куделькой подарит. Да чтоб то веретенце само пряло. Такой дар, мол, ей покойный змей поднес, и очень ей золотое веретенце иметь хочется. Сказывали также, что царь к себе во дворец старосту всех золотых дел мастеров потребовал и так ему сказал:

– С сегодняшнего дня, мол, даю тебе сроку три недели, чтоб ты мне золотое веретенце с золотыми же пряслицем и куделью сделал, как царевна наказывала. А не сделаешь – голову с плеч долой!

Ушел, дескать, бедный староста в слезах из дворца.

Отправился Последыш к тому золотых дел мастеру и нанялся к нему подмастерьем. Видит царевич, чем ближе срок, тем пуще его мастер кручинится, – видать, царского заказа выполнить не может. Говорит тут Последыш своему мастеру:

– Хозяин, вот я вижу, что ты грустишь, – не можешь, видно, такого веретенца сделать, как царь заказал. А ведь сроку-то только три дня осталось. Дозволь мне счастья попытать.

Мастер не на шутку на него осерчал, чуть было с глаз долой не прогнал:

– Ишь ты! – говорит. – Сколько искусных мастеров бьются, ничего сделать не могут, а такой оборванец, как ты, вдруг сделает!

– Если я тебе, хозяин, за три дня золотого веретенца не сделаю, можешь со мной, что хочешь, делать.

Видит мастер: крепко подмастерье на своем стоит. Отвел он ему для работы горницу, чтоб никто делу не мешал. Последыш выговорил у него, чтобы он ему каждую ночь мешочек орешков да стакан доброго вина давал. Заперся Последыш в горнице. А мастер у дверей стоит, – подслушивает, что' тот делает. Слышит он, как его подмастерье молоточком орехи колет, а больше ничего! Вот настал и третий день. Вышел Последыш, на подносе золотое веретенце с золотым же пряслицем да с золотой куделькой несет. А то веретенце само прядет. Царевич-то их из золотого яблока достал, – он с тем яблоком не расставался. Отдал он мастеру чудесное веретенце, наказал, чтобы тот его во дворец снес.

А мастер от радости ног под собой не чует. Справил он своему подмастерью в благодарность новую одежу. В полдень пришли за мастером из дворца, и отнес он царю золотое веретенце.

Как увидел царь такую красоту, диву дался, мастеру целых два мешка денег отсыпал.

Увидела меньшая царевна золотое веретенце, за грудь ручкой схватилась: будто каленым железом ей сердце обожгло! Узнала она то веретенце и поняла, что спасся Последыш, вышел на белый свет.

И молвила она царю:

– Батюшка-царь, пусть тот мастер, что это веретенце сработал, мне золотую наседку с цыплятами сделает. Мне такую покойный змей когда-то посулил.

Позвал царь опять старосту всех золотых дел мастеров, приказал, чтобы ему золотую наседку с цыплятами сделали, и сроку на то дал три недели. Да пообещал: коли мастер заказа во время не выполнит, голову на плахе сложит.

Воротился мастер домой чернее тучи. Последыш опять ему помочь хотел, и опять золотых дел мастер на него рассерчал. А потом они все же сговорились. Ровно через три недели вынес ему подмастерье на подносе золотую наседку с цыплятами. Квохчет золотая наседка, как живая, а цыплятки золотое просо клюют. Как увидел это мастер, понял, что здесь без колдовства не обошлось.

Понес он ту чудесную игрушку во дворец, а царь, досыта на нее налюбовавшись, царевне дал, да и говорит ей:

– Ну, красавица, все твои желания я выполнил! Теперь готовься к свадьбе!

А девица ему в ответ:

– Батюшка-царь, кто эти вещи сделал, у того, не иначе, как и змеево золотое яблочко есть. Прикажи того мастера, что для меня золотое веретенце и золотую наседку сделал, сюда привести.

Передали старосте золотых дел мастеров царский приказ. Явился он во дворец:

– Батюшка-царь, – говорит, – не вели казнить, разреши слово молвить! Как я своего подмастерья перед твои светлые очи представлю: он человек простой, одежонка на нем худая! Недостоин он перед тобой стоять!

А царь повелел, чтобы того подмастерья такого, как есть, во дворец доставили.

Пошел мастер домой, Последыша в баню сводил, одел его в чистое платье и отвел во дворец.

Как увидела его меньшая царевна, тотчас же своего избавителя признала и не смогла счастливых слез сдержать.

– Батюшка-царь, – говорит, – это тот самый молодец, что меня и моих сестер из неволи вызволил.

Глянул царь на подмастерье и узнал своего Последыша, хотя за это время меньшой царевич немало изменился.

Стал он его целовать-обнимать, а Последыш – нет да нет! Не признается: не он это, мол.

Только его царь с царицей и с девушкой умолили, сердце его мольбами да слезами смягчили. Признался наконец Последыш, что он меньшой царевич, и рассказал отцу с матерью все, как было: как его братья погубить задумали и как он опять на белый свет вышел. Показал он и змеево золотое яблоко.

Царь на старших царевичей гневом распалился, приказал их к себе позвать. Увидели братья Последыша, оробели вконец, испугались.

Стал царь тут меньшого спрашивать, как их судить, какой казнью казнить.

А наш храбрец царю в ответ:

– Я их, батюшка, давно простил!

Сыграли и третью свадьбу, обвенчали храброго Последыша с меньшой царевной. И долго еще вся страна его подвигами гордилась.

А как приказал старый царь долго жить, стал Последыш мудро и мирно тем государством править и, коли еще не умер, верно и по сей час там царствует.

И я на его свадьбе был, мед-пиво пил. Всем подносили ковшом, а мне решетом. Перепало и мне кое-что на пиру – кусок балыка да заячья нога.

Тем, кто мою сказку слушал, – слава! Хозяину с хозяюшкой – держава!

ГОРНАЯ ХОЗЯЙКА

За морями, за долами, за высокими горами, в неизвестном царстве – тридевятом государстве жил в стародавние года великий и славный царь. И такой он был мудрый и справедливый, что, – так уж исстари повелось, – все соседние государи у него совета просили. Бывало, повздорят меж собой и перво-наперво к тому царю на суд явятся. И уж как он скажет, так и сделают. Что правда, то правда: другого такого судьи, правого да миролюбивого, во всем свете не сыскать.

Уже на старости лет даровал ему бог сына. И сказать невозможно, как тот царь обрадовался, что у него наследник народился. Государи-соседи с сыном его поздравили, богатые дары поднесли. И они тоже его радости радовались, – он им столько раз и советом и делом помогал.

Стал царевич подрастать, посадил его царь грамоте учиться. И такой он усердный к учебе оказался, что ученые дьяки только дивились, как ему все легко дается: чего другие дети и за год не одолеют, то царевич за одну неделю выучит. До того дошло, что скоро учителям нечему больше его учить было.

Написал тогда царь самым прославленным в свете мудрецам, чтобы приехали его сына разным премудростям обучать.

И был при дворе царя один искусный охотник. Отдал ему царь молодого' Царевича в обучение пока что, до приезда мудрецов, чтобы он его своему искусству учил. И полюбилась царевичу охота.

А как приехали мудрецы, он и от них всякие науки и премудрости перенял.

Видит царь: ни среди царевичей, ни среди королевичей нет ни одного такого, чтобы с его сыном мудростью, красотой и храбростью помериться мог. И так он на него радовался, как на солнце красное. А царевич чем дальше, тем мудрее и краше становился. Во всем том государстве и в соседних странах только и речи было, что об его уме и красоте.

Только-только у царевича усики пробились, а уж к царю-отцу со всего света посланцы стекаться стали от царей соседних и из дальних земель с росписями приданого царевен: ладит каждый за него свою дочь выдать.

Только неохота была царевичу таким молодым жениться.

Отправился он как-то раз в горы на охоту. Едет и видит: порхает перед ним горлинка. Царевич ее стрелять не стал, пожалел. Он больше за красным зверем охотился: медведей, волков да рысей бил, ничего не страшился, был искусным и смелым охотником. Едет это царевич лесной дорогой, а горлинка за ним летит, то и дело ему дорогу перелетает. Он возьми да из лука и выстрели! Не упала горлинка, взлетела и скрылась в лесу. Видно, он только немного ей крыло подранил. Подивился царевич: как это он, такой меткий стрелок, птицы не убил?! И вдруг так у него сердце забилось, а отчего – и самому невдомек.

Воротился он с охоты, загрустил. Видит царь, будто неможется ему, спрашивает: «Что с тобой?»

А царевич: «Ничего, пройдет!»

То была не простая горлинка, а волшебница – Горная хозяйка. Увидала она его на охоте в горах, и полюбился он ей больше жизни. Только она ему в своем настоящем виде показаться не хотела, – боялась, как бы он кому-нибудь не проговорился, – а горлинкой оборотилась и все ему дорогу перелетала. Не знала, вишь, как ей к царевичу подойти, как с ним заговорить.

Прошло два-три дня с тех пор, как царевич с охоты вернулся. Пришла на царский двор какая-то девушка наниматься. А как раз тогда птичница царице понадобилась, ее и приняли.

На диво чисто и хорошо ходила новая птичница за царской птицей. Скоро о ней весь двор заговорил. Сама парила так уж ею довольна была: что ни день, царю про девушку рассказывает, какая она умница да работница. Царевич о ней столько хорошего наслышался, что пожелал ту птичницу видеть, и в один прекрасный день, когда царица отправилась на птичий двор на своих курочек полюбоваться, пошел и он с нею.

Увидала птичница царевича, взглянула на него смиренно, и взгляд ее был полон любви. Вздрогнул царевич, но тотчас же с собой совладал. Только от того взгляда огнем занялись его щеки, даже в пот его бросило, а сердце так заколотилось, вот-вот из груди выскочит. Не понять царевичу, что такое с ним творится. Потупил он очи, ни слова не проронил, поскорее домой воротился.

Чем дальше, тем больше все ту птичницу за трудолюбие и чистоту хвалили, а она со всеми, даже и со слугами, ласково так и приветливо разговаривала, что никто ей никогда дурного слова сказать не посмел.

Случилась у их соседа-короля свадьба: тот король сына женить затеял и позвал на свадьбу царя с царицей и царевичем, со всеми домочадцами. С радостью отправились они к соседу на свадьбу.

В тот день, когда свадьбу играли, попросилась и птичница у дворецкого погулять, а дворецкий стал над ней смеяться, говорит: «Эх, ты! Так тебе гулять пристало, как корове седло!» Посмеялся да и отпустил ее.

Девушка обиду затаила, молча поклонилась и пошла со двора.

Сидит царь за свадебным столом и радуется: краше всех царевичей и королевичей его сын. Всем-то он берет – и красотой, и ловкостью, и мудростью. И все-то царевны и королевны из-за него перессорились: всем возле него в хороводе стоять хотелось.

Тут вдруг объявилась на свадьбе какая-то никому не известная красавица. Такого нарядного платья, как у нее, ни у одной девушки здесь не было. Золотые косы до самых пят искусно заплетены, жемчугами перевиты, а сама такая стройная, тоненькая да пригожая – глаз не отвести. Пришла и, недолго думая, в хоровод рядом с царским сыном встала и до самого вечера с ним одним плясала. Наговорились они вволю, насмеялись досыта, и чего только друг дружке ни нарассказывали. Да все больше шепотом да с оглядкой: стыдился, вишь, царевич перед отцом, да к тому же и другие молодцы и царевны на них глядели, смеялись, друг дружку локотком подталкивали. Видно, заметили, что незнакомая красавица только с ним одним плясала.

Как во сне царевич ходит, голову совсем потерял, дивится, что это с ним делается, а сам ни отцу, ни матери ни слова.

Хотел было он к концу хоровода незнакомку спросить, кто она, откуда, девушка или мужняя жена, и, если она словом не связана, к ней посвататься. Только, пока он раздумывал, красавица вдруг как сквозь землю провалилась.

Воротился царевич с той свадьбы сам не свой. Нейдет у него красавица из ума. Видит отец, опять сын заскучал, и не знает, чем бы его развеселить.

Тут опять у другого соседа свадьба, опять царя на эту свадьбу зовут. Отправился царь с царевичем, и опять, как на той свадьбе, незнакомая красавица явилась, рядом с царевичем в хоровод встала, и он все время с ней плясал. После долгих расспросов дознался он, что она в той же стороне живет, где его отца царство. Только в том не призналась девушка, что она у него живет. А когда царевич сказал ей, что он ее до' дому проводит, согласилась, но только' стали гости по домам разъезжаться, она опять без следа исчезла, как в воду канула.

Воротились царь с царевичем домой. Видит царь, чахнет царевич день ото дня, а причины тому никто не знает. Стали люди поговаривать, что, мол, должно быть, царевича какая-то волшебница приворожила. Только он на расспросы отца не отвечал, ни в чем не признавался.

Собрал тут царь со всего царства знахарей да звездочетов, но ни один из них не сумел сказать, отчего царевич хиреет и чахнет. Только один, посмелее, сказал: «Как бы здесь присухи не было!»

А тут опять третий сосед на свадьбу зовет. Очень царю ехать не хотелось, – не до того ему было, но как стал его царевич просить, чтобы на свадьбу поехать, ради него согласился. Приказал царевич своим людям котлы смолой наполнить, в день свадьбы ту смолу растопить и, как стемнеет, дорогу ею залить, и отправился с отцом на свадьбу.

Только стали хоровод водить, откуда ни возьмись его красавица и встала рядом с ним.

На этот раз она еще лучше, еще наряднее одета была. Платье на ней ярче солнца сияло. Пляшет с ней царевич, глаз не сводит, любуется ею, как вишней в цвету. Стал он ее опять расспрашивать, а она, вишь, хитрит, все больше загадками ему отвечает. И опять ему пообещала, что позволит себя домой проводить, но только стемнело, как тень, из хоровода исчезла.

Так царевич огорчился, что не на шутку расхворался, в постель слег, и никто не знал, чем ему помочь. Царь готов был и полцарства отдать, лишь бы сына вылечить. А тут как раз царские слуги на дороге башмачок нашли и принесли: видно, прилип он к смоле, а красавица второпях его оставила, – в одном башмачке убежала. Тут царевич во всем отцу повинился.

Разослал царь верных людей с наказом, чтобы из дома в дом все царство обошли и всем – девушкам ли, мужним ли женам – тот башмачок примерили: которой он по ноге придется, той с царевичем и под венец идти. Подчинился царевич этому решению.

Обошли царские гонцы все царство. Скольким они тот башмачок ни примеряли, ни одной он по ноге не пришелся.

Как услышал это царевич, пуще прежнего занемог.

Тогда приказал царь всем женщинам во дворце башмачок примерить. Но и здесь башмачок никому впору не приходился. Мерили-мерили, а про птичницу-то и забыли! Хорошо, что матушка-царица о ней вспомнила. Позвала она ее и приказала башмачок примерить. Надела девушка башмачок, глядь, а он ей как раз впору. Она давай плакать, отпираться: не ее, мол, этот башмачок!

Прослышал про это больной царевич, стал мать просить птичницу к его постели привести. Как увидел ее:

– Матушка, – кричит, – это она!

А девушка отпирается: «Нет и нет. Не мой башмачок!» А потом сдалась, – уж больно ее все упрашивали, и царь, и царица, и царевич. Ну и призналась, что она тому башмачку хозяйка.

И рассказала им девушка, как она, Горная хозяйка, царевича на охоте увидела и полюбила, как горлинкой обернулась и как он ее из лука подстрелил. И если она ему до сих пор такой, как есть, не показывалась, так только потому, что ей так предсказано было: коли полюбит человека, всю свою волшебную силу потеряет. И еще призналась она. что и птичницей-то во дворец нанялась, только лишь бы к царевичу поближе быть, каждый день его видеть, и что все, что она ни делала, из любви к нему было.

Рассказала им все дочиста Горная хозяйка, вышла на крыльцо, три раза в ладоши хлопнула, и подкатила вдруг ко дворцу чудесная карета без лошадей, сама к крыльцу подъехала. Стала волшебница из той кареты свое приданое выгружать: видимо-невидимо золота, самоцветов дорогих и всякого другого добра. Заплакала тут она в три ручья и говорит царевичу:

– Ради твоей любви, ради счастья нашего, отрекаюсь навеки от своей волшебной силы! Только ты меня люби, как я тебя люблю!

Отпустила она чудесную карету и осталась навсегда во дворце с царевичем. А царевич в скором времени выздоровел, и сыграли они свадьбу царскую. И, когда умер старый царь, стали они царством мудро править и, коли еще не померли, то и поныне живут.

И я в том царстве бывал, мед-пиво пивал, по усам текло, да в рот не попало!

ЛЕСНАЯ ВОЛШЕБНИЦА

Давным-давно жил-был в некотором царстве, тридевятом государстве могучий и славный царь. И было у него три сына.

Вот подросли царевичи. Стал царь думать-гадать, как бы ему так сыновей оженить, чтобы они счастливы были. Как-то раз ночью привиделся царю вещий сон, и наутро позвал он царевичей, приказал, чтобы каждый взял свой лук да по стреле, и поднялся он с ними на высокую башню. А та башня стояла у царя в саду.

Вот говорит царь сыновьям:

– Выпустите, дети, каждый по стреле. Куда та стрела полетит, там пусть каждый из вас свое счастье ищет.

Так царские сыновья и сделали. Они, вишь, сызмалу так привыкли: коли что отец приказывает, знает, что говорит!

Пустили по стреле три царевича. Стрела старшего полетела и вонзилась в стену дворца соседнего короля. Стрела среднего залетела в хоромы богатого боярина. А стрела меньшого взвилась высоко-высоко, в самое небо, – чуть братья себе шею не свернули, на ту стрелу глядючи: еле-еле она в небе была видна! И залетела та стрела в дремучий лес, впилась в верхушку старого дерева.

Поехал старший царевич, высватал красавицу-королевну и вернулся с нею к отцу.

Поехал средний и привез себе молодую, пригожую жену.

Отправился меньшой царевич свою стрелу искать. Весь свет исходил, пока до того лесу добрался, куда его стрела залетела. Ходит он по лесной чащобе, ищет дерево, в которое стрела попала. Весь лес исколесил и наконец нашел. И было то дерево такое высокое, такое толстое и такое старое, что оно здесь, в лесу, наверное, с самого сотворения земли стояло. Обхватил царевич дерево руками и ногами и полез вверх. Лезет, лезет, добрался до первого сука, ухватился за него рукой. А потом от сука до сука, с ветки на ветку, то на них взберется, то в воздухе повиснет, обхватив ветку ногами. И так долез царевич до самой вершины, выдернул из ствола свою стрелу и начал спускаться. А сам грустный такой! Думает, – не найти ему, видно, счастья! Ведь не на дереве же, в самом деле, не в дикой лесной чащобе ему свою суженую искать!

Только, видно, мало ему, бедняге, было, что невесты не нашел, столько времени зря по белу свету скитался: как стал он с того дерева спускаться, вцепилась ему в спину когтями большущая серая сова. Он уж и так и сяк, кричит на нее, плечами дергает, головой трясет. Сова и не думает с его спины слетать! Как пиявка в него впилась, – ни стряхнуть ее, ни прогнать. Никак царевич от этой пакости избавиться не может. Так и пришлось ему с совой на спине домой возвращаться. Идет он и видит: летят за ним еще целых шесть сов. Выждал царевич в лесу, пока совсем стемнело, чтобы хоть ребята озорные над ним не потешались, и воротился домой.

Вошел царевич в тот покой, где он во дворце жил, а все шесть сов за ним, расселись куда попало. Седьмая же, та что у него на спине сидела, слетела и прямо на его кровать в изголовье уселась.

Посидел бедный царевич, подумал и решил: «Будь что будет! Пусть вое своим чередом идет, а там увидим, что получится. Хорошо хоть, что сова со спины у меня слетела!»

А сам от усталости на ногах не стоит. И дорога длинная, и страху он порядком набрался. Прилег, и? только голову до подушки донес, таким глубоким сном заснул, как убитый. Только на другое утро и проснулся. Глядит, а радом с ним, на постели, такая красавица сладко спит, – глаз не отведешь! У изголовья кровати шесть сенных девушек стоят, одна другой краше, а в углу, на полу, семь серых совиных шкурок валяются.

Как увидели царь с царицей невесту меньшого сына, диву дались: они такой красоты отродясь не видывали!

Вот настал день свадьбы старшего царевича. Меньшой на свадьбу один отправился, без невесты, он ее с собой еще взять не мог. Но только стали в хороводе плясать, и его красавица-невеста объявилась, рядом с ним в хороводе встала. Царевич себя от радости не помнит: уж очень он ею гордился. Ведь другой такой нигде во всем свете не сыскать! Все гости с нее глаз не сводят. А царевичи и королевичи, что на той свадьбе гуляли, вокруг ее сенных девушек увиваются, в хоровод возле них встать норовят. И так они все до вечера веселились, плясали, а потом до полуночи за свадебным столом пировали. Вот стали гости разъезжаться. Царевич в свой покой удалился, и красавица-волшебница с ним. Легли они и уснули так, как только цари спят. Проснулся поутру царевич, видит шкурки совиные все там же, в углу, валяются. Вспомнилось ему, сколько он от сов натерпелся, и так ему противно стало, что его дрожью проняло.

Вот отпраздновали и свадьбу среднего царевича. Меньшой опять один на свадьбу пошел, и опять красавица-волшебница вдруг возле него очутилась, в хоровод рядом с нити стала. Видит царевич, что все другие царевичи и королевичи на них глядят, завидуют, и еще пуще своей невестой гордится. А гости с девушками волшебницы пляшут-утешаются, да так расходились, что у них и подметки-то от сапог поотлетали. Видно, правда, что на безрыбье и рак рыба.

А ввечеру, как все за стол сели, что меньшому царевичу на ум взбрело?… Не иначе, как его бес попутал! Встал он тихонько из-за стола, пошел к себе в покои, (взял совиные шкурки да и побросал их в печь. А сам, как ни в чем не бывало, воротился, за стол сел. Закричала тут одна из сенных девушек красавицы-волшебницы:

– Госпожа, чует мое сердце недоброе!

А другая: «Госпожа, что так гарью пахнет?» Заволновались гости, а волшебница девушкам в ответ:

– Замолчите! Нашли тоже время кричать – гостей тревожить!

Немного погодя говорит и третья девушка, ее любимая наперсница:

– Госпожа! Беда! Нет нам спасения! Нас кто-то предал!

Видно, волшебница и сама что-то неладное почуяла, или, может быть, до нее запах горелых перышек долетел. Только вскочила она из-за стола, а за ней все шесть ее сенных девушек. И обернулись они семью голубками, а волшебница и молвит царевичу:

– Неблагодарный ты! Счастливо мы с тобой встретились, счастливо тебе оставаться! Теперь не видать тебе меня, покудова ты такого подвига не совершишь, какого до тебя ни один человек еще не совершал.

Вылетели тут голубки в окошко, стайкой высоко в небо взмыли и исчезли.

Напрасно уговаривали молодые и все их гости царевича остаться, напрасно просили его мать и отец не отчаиваться, по невесте не убиваться, он словно окаменел, – стоит и голубкам вслед смотрит, за стол садиться не хочет.

На следующий день, еще до свету, собрался царевич в путь-дорогу – искать по белу свету пропавшую невесту. Без нее, мол, ему все одно жизнь не жизнь. Распрощался он с царем и царицей и пошел в ту сторону, куда стайка голубок улетела.

Шел он по долам, по горам, шел по темным лесам, где еще нога человеческая не ступала, шел по рощам веселым, шел полями зелеными, а голубок все нет как нет. Сколько ни искал царевич, сколько ни пытал, у людей ни выспрашивал, ничего о своей милой узнать не мог. Болит у него сердце от горя, тоскует душа, весь он как в огне горит, а все не сдается, змеем вперед летит, серым волком повсюду рыщет. И все понапрасну! Иной раз такая тоска на него нападет, впору с собой покончить, в пропасть броситься, либо о скалу голову себе размозжить. Только ему сердце говорило, что рано или поздно кончатся все его горести. И тогда встряхивал царевич кудрями и снова пускался в путь с твердой верой, что кто вот так, как он, всем сердцем жаждет что-нибудь найти, непременно найдет, своего добьется.

Как-то раз измученный тоской и трудной дорогой присел он отдохнуть в небольшой ложбинке и заснул крепким сном. Проснулся и слышит, где-то неподалеку сердитые голоса спорят между собой. Вскочил он и что же видит. Сцепились три бесенка, друг с другом ссорятся с пеной у рта. Подошел он к ним, приосанился да и говорит:

– А ведь ссора без драки, что свадьба без музыки.

– Хорошо сказано! – отвечает один бесенок. – Только мы не ссоримся, а так, спорим.

– И из-за чего у вас этот спор пошел? – спрашивает царевич.

– Да вот досталось нам после отца наследство: пара постол, шапка да кнут. И никак мы решить не Можем, что кому взять.

– Да на что вам это старье, что вы из-за него так спорите? На что оно годно?

– А вот на что: если кто эти постолы обует, через море как посуху пройдет. А кто эту шапку наденет, того сам черт не увидит, хоть ты ему пальцем в глаза тычь! А если этот кнут взять да им трижды над головой врага щелкнуть, враг тотчас же в камень обратится.

– Ну, если так, понятно! Есть из-за чего ссориться. Только ведь все эти вещи одна без другой ничего не стоят. Я вот что думаю, и, если вы меня послушаетесь, я вас по человеческой справедливости поделю.

– Давай, давай! Говори! – крикнули бесенята в один голос. – Скажи нам, как ты думаешь, а там уж видно будет!

– Видите те три вершины? Пусть каждый из вас выберет себе одну, влезет на нее и, когда я знак подам, который из вас раньше здесь будет, тот себе все и возьмет! Ладно?

– Ладно, ладно! Спасибо тебе! Так и сделаем! Этакое счастье, – нашли человека, он нас и рассудил!

И кинулись бежать бесенята каждый к своей горе.

А царевич между тем постолы обул, шапку-невидимку нахлобучил и кнут в руки взял. Добрались бесенята каждый до своей верхушки, сидят и ждут, когда он им знак подаст. Как хлопнет царевич трижды кнутом перед каждым бесенком, так они все в камни обратились.

А царевич продолжал путь туда, куда его сердце звало.

Отошел шагов семь, не больше, видит – летит стайка – семь голубок. Выследил он, куда они летят и где сели, и пошел в ту же сторону. И это после того, как он в погоне за ними весь белый свет обошел!

Переходит он как посуху моря глубокие, речки горные пенистые, быстротечные, реки равнинные широкие, идет пустынями знойными, городами многолюдными, и дошел он до высоченной горы. Стоит та гора, вершиной в самые облака ушла. Здесь, он видел, стая голу-, бок опустилась. Стал царевич на ту гору взбираться. Из ущелья в ущелье, со скалы на скалу, через обрывы и пропасти страшные, то по осыпям каменным, то по самому гребню горы, и добрался он до огромной пещеры. Вошел он в ту пещеру и видит: стоит великолепный дворец. Он на земле нигде такого не видывал, даром что весь свет обошел. Должно быть, великие мастера его строили. А в том дворце жила его суженая-ряженая. Как раз она со своими девушками в дворцовом саду гуляла. Как увидел ее царевич, тотчас же узнал. А за красавицей-волшебницей дитя малое бегает-резвится, среди цветов за бабочками гоняется и все волшебницу зовет-окликает, всякую малость ей показывает. Видно, когда она голубкой от него улетела, уже ребеночка ждала, и то дитя их сынок был, хоть она ему об этом ни одним словом не обмолвилась.

От радости царевич сам не свой стал. Себя не помнит! Так бы вот и подбежал, так бы и схватил сынка в объятия да расцеловал бы его. Но сдержал он себя: боялся, как бы их не напугать. Ведь его-то никто видеть не мог, – на нем шапка-невидимка надета была.

Начало вечереть, а он все еще им показаться не решался. Слышит: к столу всех зовут. Пошел и он, сел между сынком своим и волшебницей. Подали на стол. Царевич, как волк, на еду накинулся: он уже и забыл, когда последний раз горячее ел. А волшебница сидит и дивится, как это с блюда все быстро исчезает. Приказала еще подать. И новые яства в минуту исчезли. Сдвинул царевич чуть-чуть шапку-невидимку, чтобы сын его видел, а тот как закричит: