Текст книги "У «Волчьего логова» (Документальная повесть)"

Автор книги: Петр Кугай

Соавторы: Станислав Калиничев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Снова ничего не вышло, – говорил Муржинский Довганю. – Приедут ремонтники, оттащат вагоны, поставят на рельсы паровоз и через несколько часов отгонят его в депо на ремонт. А завтра уже и следов от диверсии не останется.

Довгань вздохнул и перевел взгляд на других хлопцев, которые ходили на это задание.

– Какой же выход, товарищи?

– Выход один, – заключил Владик, – надо взрывать тогда, когда паровоз уже наехал на мину. Да и участок надо выбирать, где поезда идут с большой скоростью.

– Но у нас нет ни электрических запалов, ни проводов, ни машинки.

– Надо и без машинки что-то придумать.

Василь Крижавчанин хотел уже обратиться к Довганю со своим предложением, когда появился Игорь Коцюбинский. Он вел за собой длинного усатого дядьку с плетеным лукошком в руках.

– Кто это? – спросил Довгань.

– Гайдамак.

– Зачем ты его привел?

– Понимаешь, пошел я посмотреть, что вокруг леса делается. Вышел на болота, где пацаны коров пасут, а они мне какие-то рожи корчат. Мол, отойти в сторону.

Отошел. Один подбегает и говорит: там в кустах какой-то мужчина с лукошком сидит. Все у нас за партизан выспрашивал. Ну, я, конечно, подкрался к нему: «Хенде хох!»[16]16
  Hände hoch! – Руки вверх! (нем.).


[Закрыть] – и обыскал. В карманах пусто, а в лукошке обрез. Говорит, что спасается от гитлеровцев, ищет партизан.

– Кто вы? – повернулся к усатому Довгань.

– А кто вы? – ответил вопросом тот.

Хлопцы расхохотались.

– Отведи его обратно, Игорь, – сказал Довгань жестко.

– Как же так… – дядька растерялся, – я председатель сельсовета, из Голяк я. Мичковский моя фамилия.

Он рассказал, что не успел эвакуироваться, с приходом фашистов долго прятался у сестры.

– Вы коммунист?

– Да, коммунист.

Петро задумался. Подозвал Гришу Гуменчука, переговорили о чем-то. Тогда уже сказал Мичковскому:

– Извините… Но до проверки отлучаться из лагеря вы не имеете права.

Вася подождал, пока Довгань разберется с Мичковским, а потом изложил свой план операции. Довгань поддержал его идею, но предложил взять с собою еще кого-нибудь. Василь выбрал Миколу Гончарука – подпольщика из Медведки, который тоже просился в отряд, а следовательно, должен был где-то добывать себе оружие.

Солнце уже цеплялось за верхушки деревьев, когда Василь Крижавчанин вместе с Миколой Гончаруком вышли на охоту за лавровским комендантом.

Войдя в село, быстро разыскали нужную хату и долго наблюдали за ней. Темные окна. Тишина… Что ж, в селе рано ложились спать. Может быть, и пан комендант спит. Хлопцы удобно расположились в палисадничке и стали ждать: или пока он покрепче уснет, или – если он еще где-то гуляет – его возвращения. Так просидели в засаде больше часу. Надоело.

– Наверное, он спит, – свистящим шепотом сказал Вася, – давай посмотрим.

Микола согласился. Крадучись подошли к окну, прилипли к нему носами, и Гончарук включил карманный фонарик. В желтом пятне света поплыла горница – никелированная кровать с шишечками и высокие подушки на ней, стол с расшитой скатертью, длинная лавка вдоль стены, стул и на нем китель с погонами, какое-то белье… Коменданта не было.

– И где й-его черти носят? – дрожа от холода, ругался Василь.

– А ты знаешь, где хата старосты? – остановившись, шепотом спросил Микола.

– Знаю.

– Пошли. Может быть, он там.

Не знали хлопцы, что и разыскиваемый ими комендант, и староста, к которому они решили направиться, стоят за их спинами.

Случилось так, что комендант и староста возвращались откуда-то поздно вечером. Когда уже подходили к дому, в котором жил комендант, увидали странный свет в окошке. Не дыша, подошли ближе. Два вооруженных человека, подсвечивая себе фонариком, увлеченно изучали внутреннее убранство комендантской горницы.

– Партизаны… – шепнул комендант старосте и присел за забором.

Он вытащил пистолет, поставил его на боевой взвод. Староста, глядя на него, начал поспешно стаскивать с плеча винтовку.

– Найн, – остановил его комендант, – партизан возьмем живой. С винтовки – в штаб. О! Колоссаль!

Он считал себя настоящим охотником. А доставить двух живых партизан с оружием – такого еще никому в здешних местах не удавалось. И пока хлопцы шли к хате старосты, за ними тенью следовали ее хозяин и комендант.

Вася заглянул в окно.

– Никого нет, только пани старостиха дома.

– Мы с утра ничего не ели, – напомнил ему Гончарук, – может быть, зайдем и реквизируем у старосты кусок хлеба с салом, а?

– Давай…

Держа наготове карабины, они вошли в сени и посветили фонариком. Никого. Вошли в комнату. Старостиха как стояла у печи, так и села на поленницу. Гончарук прикрыл за собой дверь, а Вася прошел от порога, заглянул в другую комнату и, убедившись, что там никого нет, уселся, как говорят украинцы, на покути – то есть в красном углу, под образами, на хозяйское место за столом.

Староста чуть не умер от страха, когда партизаны уверенно вошли в его хату. Увидав через окно, что они уселись за стол (через окно было видно только одного), комендант решил не ждать более удобного момента. Он приказал старосте стать с винтовкой наготове напротив окна и в случае, если кто из партизан будет убегать, стрелять. Сам же вошел в хату.

Рывком распахнув левой рукой дверь, комендант вырос на пороге с пистолетом, нацеленным на Васю.

– Хенде хох!

Гончарук, который сидел на корточках справа от порога и заглядывал в шкафчик для продуктов, вздрогнул от этого выкрика, поднял голову и увидал над собой большой, затянутый мышиным кителем живот. Рука, державшая карабин за цевье, скользнула вниз, до спускового крючка, карабин чуть наклонился и громыхнул выстрел.

Комендант рухнул на пол. Василь вскочил и ударил по лампе. Стало темно.

– Тихо, – услыхал он голос Гончарука, – там может быть засада. Забери пока оружие у коменданта, а я выползу в сени.

Осторожно перевалясь через порог, Гончарук выполз в сени. Василь снял с коменданта автомат, вытащил из-за голенища гранату, потом долго шарил по полу, разыскивал выпавший из руки коменданта пистолет. Нашел. Забрал из карманов документы.

Во дворе было тихо. Они вдвоем лежали в сенях напротив открытой во двор двери. И вдруг в тишине донеслось очень отчетливое:

– Ох!

Хлопцы вздрогнули. Они совсем позабыли о старостихе. Это она, очевидно, приходила в себя после обморока.

– Еще раз охнешь, – не оборачиваясь сказал Николай, – стрелять буду.

– Не! – донеслось из темноты.

Выползли во двор. Никого. Староста Рыбаченко, едва только громыхнул выстрел и комендант упал, дал такого стрекача, что еле отважился прийти домой утром, да и то с двумя жандармами.

Ваня Волынец, назначенный в дозор, задержал в лесу двух оборванцев. Они стояли, задрав руки вверх, а Леня Толстихин спокойно обшаривал их карманы.

– Кто такие? – спросил, подходя, Гриша. И добавил: – Руки можете опустить.

– Партизан ищем.

– Мы партизаны. Рассказывайте о себе.

– Нам бы увидеть командира…

В то время уже довольно часто в отряд приходили разные люди, уверенные, что их там ждут, хотя ожидали там далеко не всех… Два дня назад приняли группу людей, которым удалось спастись после разгрома бердичевского подполья. Среди них были Анатолий Елкин, Борис Москвин, Александр Титов и другие. Интересы безопасности отряда требовали тщательной проверки каждого вновь прибывшего.

Подошли Довгань, Игорь. Долго рассматривали задержанных. Их лица заросли щетиной – у одного рыжей, у другого черной. У черного на ногах грязные тряпки, перепачканные засохшей кровью. Видно, что он много дней без обуви бродил по лесу, изранил ноги. Оба измождены, только глаза блестят радостно.

Не знал Вася, что еще дней десять назад Грише и Игорю сообщили мальчишки-пастухи из ближних деревень, что двое каких-то парней все расспрашивают про партизан. Кто они: украинские буржуазные националисты, фашистские провокаторы или просто обездоленные люди, которые ищут пристанища?

Как позже выяснилось, за плечами у этих людей был год подпольной работы в самом пекле – в Стрижавке. где ломали камень для строительства тайного объекта. Год подполья в двух шагах от концлагеря, в котором каждый день расстреливали несколько десятков обессилевших людей или живыми бросали в яму. Год подполья в условиях, когда каждый человек чувствовал себя, как на операционном столе – все открыто, все видно, за тобой днем и ночью следят десятки глаз… После этого подпольщики еще полмесяца скитались по лесу, отыскивая партизан.

– Кто вы такие? – спросил Довгань.

– Моя фамилия Середович, Михаил. Я стрижавский. Это можно проверить. А это Степан, – показал он на товарища. – Он воевал, много видел.

– Я не Степан. И не Коваленко, как ты думал. То я в концлагере так назвался. А теперь в отряде, где все свои, можно сказать и правду. Моя фамилия Саламатов. Георгий Саламатов. Я татарин, родом из Казани. Под Львовом был ранен. Потом плен, побег, снова плен и снова побег… Потом уже назвался украинцем, чтобы в этих местах закрепиться. А сейчас к вам мы пришли на связь от своей подпольной организации и хотели передать важные сведения. Между Стрижавкой и Коло-Михайловкой построена ставка Гитлера на Восточном фронте. Мы знаем систему обороны, знаем подходы, знаем, какие части ее охраняют и где они расположены.

– Хорошо, – сказал Довгань, – об этом после.

Середович и Саламатов остались в отряде.

Позже Гриша через своих товарищей связался со Стрижавской подпольной группой, которая послала их в лес.

Вскоре после прихода Середовича и Саламатова в отряде появился еще один новенький. Это был разбитной парень лет двадцати пяти с золотым зубом. Назвался он Ассарбаевым. Уже в первые дни пребывания в лагере он стал другом чуть ли не каждому второму в отряде.

Ассарбаев попросил разрешения пойти на операцию вместе с Саламатовым и Середовичем, чтобы раздобыть оружие. Но Довгань Середовича не отпустил. Ему поручили вернуться в Стрижавку, где ожидали вестей из леса местные подпольщики: Василь Качур, Альбин и Маша Роговские, Степан Севастьянов, Арсень Очеретный, Мария Тимофеевна Туровская, Иван Соловей и другие.

Так они и разошлись: Середович в Стрижавку, а Саламатов с Ассарбаевым на Малые Хутора под Винницу. Там у Саламатова были верные друзья еще по концлагерю, и они вместе намеревались разоружить небольшой гарнизон гитлеровцев.

Дня через три Середович вернулся, принес несколько мотков бинта, йод, какие-то баночки с мазью для заживления ран. Во всем этом партизаны особенно нуждались. А Саламатова и Ассарбаева все еще не было. Не дождавшись их возвращения, Середович снова пошел на задание, из которого, помимо обычных разведданных, принес страшную весть.

Под Пятничанами (это пригород Винницы) работали лесорубы, среди которых был и стрижавский подпольщик Александр Мельник. Они нашли в кустах труп, в котором Александр без труда опознал Степана Коваленко (Саламатова). Он был убит выстрелом в затылок.

Вскоре подпольщики сообщили, что в некоторые села заходил партизан с золотым зубом и предлагал кое-кому вступить в отряд… Сам же он в отряд не возвратился ни через три дня, ни через неделю. И тогда Довгань поручил Грише выследить любой ценой Ассарбаева и поймать.

Гриша долго охотился за ним, пока однажды вместе с Васей Крижавчаниным не взяли его средь бела дня на одной из сельских улиц. В кармане у него был командирский парабеллум, с которым его провожали на задание, и запасная обойма к нему.

На допросе Ассарбаев начал было врать, но, поняв, что партизаны знают почти каждый его шаг, замолчал и больше не отвечал ни на какие вопросы. Его вывели на берег Буга и расстреляли.

ОДИССЕЯ ТРОИХ

В марте 1943 года партизанское соединение под командованием М. И. Наумова с боями пробивалось на север через Винничину. Хорошо вооруженные, имеющие надежную связь с Большой землей, наумовцы были грозной силой. Верхом на лошадях они делали за ночь значительные переходы, выбивали из сел и даже небольших городишек фашистские гарнизоны.

Но, странное дело, чем ближе к Виннице, тем ожесточенней сопротивление врага. Уже за партизанами неотступно следит авиация, по утрам самолеты забрасывают бомбами участки леса, где, по предположениям фашистов, должно укрываться соединение.

Еще в Головановских лесах немцам удалось сомкнуть мощное кольцо вокруг партизан. Несколько дней непрерывных боев… Ранило командира соединения. И тогда на прорыв была брошена группа опытных партизан во главе с Иваном Алферовым и политруком Иваном Цыбулевым. Эта группа мощным ударом прорвала наступающие цепи врага. Но успех не был развит. Фашисты подбросили в место прорыва свежие силы и прикрыли брешь. Прорвавшаяся группа оказалась отрезанной от своих.

Постепенно соединение небольшими группами вышло из окружения. Самостоятельно продолжала движение и группа Алферова – Цыбулева.

Потом в селе нашли проводника, который отвел их в Черепашинецкий лес. От проводника же узнали, что отсюда и до Черного леса, Калиновки, почти до самой Винницы очень много немецких гарнизонов, что стоят здесь отборные эсэсовские части.

– Не пойму, – говорил Алферов, – почему немцы за здешние леса, как черт за грешную душу, держатся? В каждом селе гарнизоны, как в большом городе!

Когда конники вошли в Черепашинецкий лес, об этом стало известно начальнику охраны «Вервольфа», а также и начальнику личной охраны Гитлера в Берлине Ратенхуберу. К утру лес окружили около двух тысяч солдат.

Бой был неравный. Лес стал адом. Грохотали разрывы гранат, трещали автоматы и пулеметы, сыпались сбитые сучья деревьев, метались по лесу обезумевшие кони. Наумовцы были хорошо вооружены, но, куда бы ни устремились они, всюду гитлеровцы наступали несколькими цепями.

Только после войны стало известно, что группа Алферова оказалась на территории ставки Геринга, в зоне ее охраны.

Ни один партизан не сдался. На следующий день гитлеровцы подбирали и вывозили своих убитых и раненых солдат и офицеров. А ночью местные жители похоронили двадцать четыре партизана. Среди них была и золотоволосая девушка.

…Игорю в одном селе рассказали, что видели человека в красноармейской шинели, с автоматом и солдатским котелком у пояса. В другой раз знакомый дядька сказал, что вчера приходил к нему мужчина лет сорока в русской шинели и попросил поесть.

– С автоматом?

– С автоматом.

– И алюминиевый котелок у пояса?

– Ага.

– Вы его накормили?

– Эгеж. Десятка два яиц дал.

Игорь в Пикове был своим человеком. Еще до войны он здесь работал в школе пионервожатым. В этот раз он по каким-то делам приходил сюда с Владиком Муржинским и Андреем Рыбаком.

На обратном пути в отряд, когда уже километра на полтора углубились в лес, Игорь остановился и потянул носом.

– Стойте, хлопцы. Неподалеку отсюда кто-то костер развел.

Андрей и Владик тоже стали принюхиваться. Не сговариваясь, сошли с тропинки и двинулись на запах. За два с половиной месяца жизни в лесу у них обострились и нюх, и слух, и зрение. Игорь, например, и ночью ходил по лесу бесшумно, не спотыкаясь, не цепляясь одеждой за сучья.

Прошли метров сто, запах дыма стал ощутимее. Пошли осторожней, один за другим метрах в пяти… Игорь увидал, как вдали метнулся человек и вот уже из-за дерева прямо в глаза ему уставилось дуло автомата.

– Стой, не стреляй, – крикнул Игорь, отступив за сосну.

– Иди сюда, – послышалось в ответ. – Только оставь оружие.

– Хорошо, – сказал Игорь, – и ты положи автомат.

Игорь отдал карабин Владику и пошел вперед. Незнакомец положил у ног автомат, но из-за дерева не выходил. Было видно только одно его плечо и половина лица. Подойдя ближе, Игорь увидел в сторонке небольшой костер, на нем крышка от котелка с яичницей. И уже в двух шагах от незнакомца протянул ему открытую ладонь.

– Игорь.

– Иван.

Крепко пожали друг другу руки и… оба не могли понять, почему так получилось – обнялись.

Сотни людей потом приходили в партизанский лагерь. Почти всех тщательнейшим образом проверяли. И никто другой с первого знакомства так не расположил к себе хлопцев, как Иван Касьянович Цыбулев. Может быть, сказалось и то, что Игорь уже, по меньшей мере, дней десять назад познакомился с ним заочно по рассказам людей.

Иван Касьянович до войны был колхозным бригадиром в Хинельском районе Сумской области. Был он человеком веселым, хорошо играл на гармошке. Но в отряд он пришел, еще не оправившись от ран. Единственный из двадцати пяти уцелевший после боя в Черепашинецком лесу, он очнулся ночью. Лежал в камышах на колхозном пруду с простреленной грудью. Добрые люди подобрали его и перепрятывали в селе Заливанщине, пока он не поправился.

Цыбулев рассказал о наумовском соединении, о тяжелых боях, рассказывал о трагедии, разыгравшейся в Черепашинецком лесу. Он не приукрашивал, не скрывал того, какие невзгоды переносили наумовцы. Но, несмотря на это, его рассказ воспринимался как красивая сказка. Еще бы! Иметь двустороннюю связь с Большой землей, выполнять задания фронта, получать советское оружие – что уж, если не это, называть счастьем?!

Цыбулевский автомат – наш, советский, с круглым диском – партизаны видели впервые. Он ходил из рук в руки. Иван Касьянович утверждал, что на севере Украины действуют несколько крупных партизанских соединений, которые имеют постоянную связь с штабами партизанского движения, принимают самолеты с Большой земли, получают оружие и боеприпасы. Он мимоходом назвал имя раненого товарища-партизана, которого самолетом отвезли в… Москву. Лечиться.

Конечно, из сообщений радио хлопцы знали, что есть уже среди партизан даже Герои Советского Союза, что партизанское движение приобрело огромный размах… Но они не предполагали, что есть Украинский штаб партизанского движения, что существует четкая организация связи, снабженческой службы…

А вскоре в отряде появились еще два наумовца, два Николая – Руденко и Спиридонов, которые тоже отбились от соединения, долго блукали, и в той же Заливанщине, в хате Беспалько (отца Толи Беспалько из «гнули») их приютили и помогли пробраться в партизанский отряд. Прибился в отряд и отставший от соединения С. А. Ковпака автоматчик Саша Шевченко.

И тоска, которую носили в себе бывшие подпольщики с первых дней войны, тоска, которая тлела все эти годы в сердцах, как тупая зубная боль, теперь взяла их за горло, вспыхнула с новой силой. Это была тоска по своим.

Посоветовавшись, стали собирать группу партизан, которая пошла бы на север искать связи с большим соединением. Конечно, лучшей кандидатуры на роль командира группы, чем Цыбулев, не было. Но Иван Касьянович просил повременить, пока у него заживут раны. Ждать уже никто не мог. От имени отряда написали письмо, поставили на нем свою партизанскую печать и зашили письмо в Игореву фуражку. Игорь шел командиром группы. Вместе с ним уходили Андрей Рыбак и Андрей Коцюбинский. Первый – потому что одно время служил в Полесье и знал тамошние места, второй – потому что очень просился.

Договорились, что в случае неудачи возвращаются в отряд, а если к тому времени отряд перейдет на другую базу, у трех берез будет закопана бутылка с запиской. Если кто-то из троих откопает бутылку, должен разбить ее.

Первые две ночи они шли без приключений. Впереди шагал Андрей Рыбак, одетый в немецкую форму. Высокого роста, с великолепной армейской выправкой, Андрей-Большой был лейтенантом Красной Армии, попал в плен, бежал, скрывался в Козинцах, где познакомился с Гришей. Когда Гриша с Довганем пришли в отряд, а Мессарош уходил в Козинцы, через него передали Рыбаку разрешение на выход в лес.

Андрей Коцюбинский – Малой – шел в гражданском костюме, а Игорь – в русской гимнастерке, русской шинели, в офицерской фуражке со звездочкой. Все трое специально оделись по-разному: мало ли какие обстоятельства могут встретиться в пути!

К исходу второй ночи подошли к селу Тараски Улановского района. Часов с трех ночи зарядил мелкий колючий дождик, одежда набухла. Чувствуя приближение рассвета, хлопцы решили зайти на дневку в село. Отодвинув кривобокую калиточку, подошли к одной из хат и постучались.

– Кто там?

– Свои, дядьку, откройте.

За дверью несколько секунд молчали, потом щелкнул засов, и на пороге появился хозяин.

– Заходите.

У печи стояла женщина в накинутом на плечи полушубке.

– Мы партизаны, дядько. Нас в селе никто не видел. Если разрешите, обсушимся у вас и пойдем дальше.

Хозяйка достала молока, краюшку черствого хлеба и несколько вареных картошек. Хлопцы поели и влезли на чердак. Зарылись в сено и тут же уснули как убитые.

Но недолго им довелось поспать. Хозяин разбудил Игоря.

– Что делать, хлопцы? Приходил сейчас староста, он видел вас ночью… Велел мне ехать в Уланов за немцами. Я отказался. Говорю – боюсь, мол. Он сам поедет. Ваше счастье, что у нас в селе нет телефона.

Хозяин еще что-то говорил. Но хлопцы кубарем скатились с чердака один за другим, сказали дядьке:

– Бывай… И за то спасибо.

И огородами вышли в поле.

Настало утро. Ярко светило майское солнце. Парила, подсыхая после ночного дождика, земля. Вокруг бескрайнее поле. Нигде ни деревца, ни кустика. Видно все как на ладони. Отдохнув немного, партизаны двинулись на север. Вскоре увидали длинную скирду прошлогодней соломы. Подошли. Там были люди. Прячась от ветра, на солнечной стороне под скирдой сидели три женщины, подросток и дед. Резали картошку для посадки.

Подошли ближе. Познакомились, поговорили… Крестьяне разложили небольшой костер. Бросили туда десяток картошек. Но испечь их не успели. Андрей первым увидел, как на полевой дороге остановилась машина и из нее стали выпрыгивать солдаты. По сырому полю машина не смогла бы идти. Развернувшись цепью, гитлеровцы двинулись к скирде.

Партизаны обогнули скирду и под ее прикрытием пошли прочь. Прямо по полю. Пошли быстро, след в след.

– Хоть бы ярок какой, – сказал Андрей Рыбак.

– Так они за нами будут идти, пока не выгонят или к селу, или к дороге. А там прижмут…

Хлопцы, не останавливаясь, искали удобную для боя позицию. Игорь увидал чуть в стороне какие-то кустики. Повернул туда. Там оказалось небольшое озерцо, вернее – лужа метров на шесть в поперечнике. Этот клочок земли с впадинкой не запахивали, сюда свозили бурьяны с поля, а кустики, на которые обратил внимание Игорь, оказались большими кучами пырея, вырванного при расчистке поля и свезенного сюда.

Солдаты уже миновали скирду и шли во весь рост. У партизан оставались минуты, чтобы приготовиться к бою.

Гитлеровцев было человек двадцать пять, скрытно подойти к партизанам они никак не могли, так что партизаны находились в выгодной позиции. Вооружены они были хорошо. У Игоря автомат, пистолет и две гранаты. У Андрея Рыбакова СВТ с подпиленным шепталом. Эта винтовка могла действовать как пулемет, выстреливая одной очередью все свои 10 патронов. У Андрея Коцюбинского был голландский карабин с разрывными пулями.

Когда фашисты приблизились метров на триста, Игорь сказал:

– Сербиянка (так иногда звали Андрея Коцюбинского за неунывающий характер), попробуй свой карабин. Только не спеши.

Андрей прицелился и выстрелил. Шагавший впереди дернулся плечом вперед и упал. Остальные сразу залегли. Партизаны знали, что голландская разрывная пуля, попав в цель, создаст необходимое впечатление, отрезвляюще подействует на других. Фашисты лежали с полчаса, очевидно, советовались.

– Приготовь сэвэтэ, – сказал Игорь Рыбаку. – Если они вздумают идти в атаку, не жди. Только поднимутся – давай всю обойму. Пусть думают, что у нас пулемет.

Один из гитлеровцев что-то закричал, поднялся во весь рост, за ним стали подниматься и остальные. Рыбак не стал ждать, пока они бросятся в атаку, и выпустил всю обойму, стараясь целиться именно в «инициаторов». Вся цепь снова залегла.

Лежали долго. Игорь сказал Рыбаку, чтобы тот отполз к противоположному краю выемки и посматривал там. Преследователи опять совещались, ползали на животах, но в атаку не поднимались. Солнце не грело больше, а только освещало поле. И тут Игорь заметил, что один из гитлеровцев поднялся далеко позади цепи и побежал к скирде.

– С донесением пошел, – определил Игорь. – Дай-ка, Сербиянка, твой карабин.

Игорь тщательно прицелился, выстрелил, и посыльный упал.

– Ожидают ночи, – сказал Игорь, – умирать никому не хочется. А мы тоже подождем. Пусть потом нас ищут.

Как только солнце зашло, партизаны, прикрывая друг друга, стали отползать от ямы. Потом встали и пошли, круто повернув в сторону.

В селе Рогинцы постучались в какую-то хату, выходившую торцовым окошком прямо на улицу. Хата новая. В сенях потолка еще нет. Видны чердак и крыша. Хозяйка дала им поесть, по лесенке взобрались на чердак. Хозяин втащил туда охапку соломы и бросил ее под самый край, к той стенке, что выходила на сельскую улицу. Хлопцы легли все впокат.

Утром их разбудили выстрелы. Под крышу пробивалась яркая полоска солнечного света, а в дымоход, высекая из него пыль и кусочки глины, впивались пули. Стоял треск, слышались голоса. Командуют по-немецки. Через секунду Андрей перекатился через Игоря, через Малого Андрея и шмыгнул за дымоход. Братья – за ним.

Рыбак сидел, прижимаясь спиной к дымоходу, и… снимал ботинок. Носок ботинка разворочен…

Бах! Бах! Летит глина. Стреляют по тому месту, где они лежали. С улицы стреляют…

– Что с тобой?

– В ногу ранили.

Андрей снял ботинок, стянул портянку – Игорю стало не по себе. Ступня Андрея вся в крови. Прямо портянкой он обтер ее и скривился. Второй, третий и четвертый пальцы перебиты, болтаются на коже. Андрей вынул перочинный нож, открыл его. Бах! Бах! Это уже вылез кто-то на крышу рядом стоящей хаты и бьет через соломенный скат. Андрей торопливо перочинным ножом отрезал себе один палец, второй, на третьем нож уперся в кость. Андрей закрыл глаза и рванул… Игорь раздавил в руках ампулу с йодом и вылил все на ногу другу.

Пока Андрей заматывал той же портянкой ногу, пока, кривясь, натягивал разбитый ботинок, братья подползли к лестнице.

Андрей Малой поставил сапог на лестницу, как будто намеревался слезть. Сразу же две пули одна за другой ударили рядом. Игорь пополз в дальний конец чердака, жестом позвав к себе товарищей. Андрей уже надел ботинок и тоже приполз. Оторвали доску обшивки. Внизу была узкая щель, из которой пахнуло запахом навоза.

Это был сарайчик, пристроенный к задней стене хаты со стороны огорода. Его покатая крыша без чердака поднималась чуть выше стены хаты. Хлопцы оторвали еще одну доску и через этот сарайчик стали выбираться.

Игорь вылез первым и залег под стеной с автоматом. Перед ним тянулась дорожка со двора на огород, но что делается во дворе, он не знал. Боялся выглядывать, чтобы не обнаруживать себя, пока не вылезут товарищи. Больше всего боялся, что гитлеровцы обойдут его с тыла.

– Бегите! – махнул он рукой хлопцам, когда они оказались рядом. Оба Андрея, пригнувшись, бросились по огороду к меже и дальше вдоль нее. Рыбак прихрамывал, но бежал быстро, от своего тезки не отставал.

И лишь когда они побежали, Игорь выглянул из-за угла сарайчика. На крыше соседней хаты сидели двое и палили по чердаку, который покинули партизаны. Со стороны улицы стояли несколько полицаев и десятка полтора гитлеровцев. Самые смелые из них вошли во двор меж двумя хатами. Они были рядом – в десяти шагах от Игоря.

И сразу выстрелы стихли, поднялся галдеж. Все закричали и стали показывать в сторону огорода. Стоявшие во дворе гитлеровцы повернулись и, не замечая Игоря, смотрели на огород. Очевидно, только теперь они заметили убегающих. Игорь сделал шаг вперед, чтобы удобнее стрелять, и почти в упор дал из автомата длинную очередь. Немцы попадали. Стоявших за забором на улице как ветром сдуло. Вскинул было винтовку один из сидящих на соседской крыше – Игорь опередил его короткой очередью. Тот с крыши упал, а второй успел перебраться через конек на ту сторону.

Только тут Игорь услыхал выстрел со стороны огорода. Значит, отбежав, хлопцы залегли и готовы прикрыть огнем его отступление. Не теряя ни мгновения, бросился к меже, пересек ее, сделал еще пять-шесть шагов и упал. Быстро вскочив, пробежал еще немного и снова упал. Ноги его не слушались.

Гитлеровцы поумнели. Шли за ним по одному, перебежками. Игорь приготовился и, только поднялась очередная фигура, дал короткую очередь. Услыхал крик. Поднялся – и бежать. Петлял, падал. Перепрыгнул канаву, обсаженную вербами.

Еще с огородов он заметил какие-то кустики и бросился туда. Когда наконец кусты надежно скрыли его, отполз метров десять в сторону, потом снова поменял направление и увидал, что кустики тут кончаются, а дальше идет вспаханное поле. Пополз в другую сторону – и все понял. Перед ним торчал угол разрушенной хаты, or него тянулись остатки фундамента. То, что он принял за рощицу, было всего-навсего старой усадьбой, одиноким хутором.

Игорь в два прыжка пересек дворик и упал. Он не ошибся. Вместо погреба осталось углубление, заполненное водой.

Но почему не стреляют? Его это тревожило. И тут почувствовал, что на него кто-то смотрит. Оглянулся – прямо над ним, прицелившись в него из винтовки, стоял молодой фашист, мальчишка лет восемнадцати.

У Игоря автомат был в левой. Он взял под себя правую руку, как будто собрался опереться на нее и встать, вытащил из-за пояса пистолет и через плечо, не глядя, выстрелил. Тут же раздался винтовочный выстрел, и Игоря что-то больно ударило по спине. Это на него упал гитлеровец. Игорь откатился в сторону и, стараясь не глядеть на убитого, осторожно сполз в яму погреба.

Воды было по пояс.

Игорь напряг слух. Он знал, что зеленый островок, в котором сидит, невелик. Пригнулся, чтобы его не заметили. Холодная вода поползла по груди к горлу. В кожаном патронташе на поясе у него про запас было насыпано десятка три патронов. Восемь патронов в обойме и девятый – в патроннике. Все вроде бы сделал. Холодно. Солнце высоко – еще до вечера далеко. А шинель осталась на чердаке.

Игорь утешал себя, а сам с тоской смотрел на солнце. Холод как ножом резал тело. Он переминался с ноги на ногу, грязь засасывала сапоги. Опирался локтями на сухой бережок, подгибал коленки и несколько секунд висел в воде. Холодно. «И фашисты почему-то молчат. Окружили – это наверняка, а вот в кусты идти боятся. Выжидают. Да, собственно, куда им, сволочам, спешить, – со злостью размышлял он, – по очереди, пока светло, сходят пообедают – пунктуальные. Потом… А что они будут делать потом?» Игорь задумался и решил, что немцы, очевидно, не знают, в каком примерно углу усадьбы он находится. «Ага, – подумал он, – черта с два я себя выдам». А было так холодно, что, кажется, сама мысль могла закоченеть. Сверху светило майское солнце.

И тут он услыхал подозрительный шелест. Осторожно выглянул. Пригибая головы и оглядываясь на все стороны, вдоль остатков фундамента крадучись шли двое. Игорь выстрелил в первого.

И зашумели, затрещали кусты. «Полицаев послали, – подумал он, – сами побоялись. А второй хорош. Надо было в него стрелять. Бросил своего. Убежал».